Предыдущий пост: А_С 11-2
- Что… - Кордал замялся. Что спрашивать и как его поймут?..
- Что здесь происходит? – наконец решился он.
Прошин глянул на него исподлобья: а ну как драться полезет. Но пока есть возможность разговаривать – надо разговаривать, так его учили на факультете Контакта.
Иногда факультет Контакта называли факультетом Тёмного леса.
- Здесь такое странное место, — сказал Прошин, — мы как будто на нейтронной звезде – но это не нейтронная звезда. Нет вращения… Да мы бы сдохли, если бы это была нейтронная звезда.
- Это моя планета, — вставил мальчик. – И у меня есть роза.
- Роза там… да, — глубокомысленно выдал Прошин.
- А что ты здесь делаешь? – спросил Кордал. – Мне говорили, что здесь сидит Наблюдатель и его надо…
- Убить? – спросил Прошин, глядя на Кордала в упор.
- Если это уберёт ледник – да, — ответил тот, глядя на Ивана колючими глазами.
- Что ты здесь делаешь? – спросил Кордал мальчика.
- Я… смотрю, — мальчик подвинулся к Ивану, видя в нём свою защиту.
- Не трожь пацана, — предупредил Прошин. Пофигу, что там это за спец, если ради жизни на земле нужна слезинка ребёнка – дерьма этот мир не стоит.
- Я хочу разобраться, — Кордал опустил глаза. – Если ты думаешь, что мне прям так хочется убить мальчишку… У меня трое детей, — он вскинул взгляд на Прошина, и тот аж отшатнулся. – Беда в том, что мои дети не увидят солнышко на лужайке, не вдохнут полной грудью запах лугов – мы дышим-то через аппараты.
- А что случилось? – спросил Прошин.
Он знал прекрасно, что Пыльный мешок сместил центр тяжести системы, но одно дело читать воляпюк отчётов, другое – слушать свидетелей произошедшего.
- Пятьсот лет назад Сиол, Первый, отправил Калаа, построенный И, к Нох Сарки…
Нох Сарки, прозвучало, Великий Аттрактор, услышал Прошин.
Об экспедиции в суперскопление галактик земляне мечтали. Книги писали об этом. Фильмы пытались снимать. А тут так запросто: Первый взял и отправил.
- Калаа вернулся через два года, — продолжал Кордал. – Как удалось выяснить, они чего-то очень сильно испугались, испугались настолько, что тормозить стали в системе, а не за пределами астропаузы, как положено. В результате вся энергия торможения ушла в Праним, газовый гигант. Теперь на его месте Пыльный мешок.
Кордал повёл рукой, обводя недалёкий горизонт, чёрное небо с блёстками звёзд над головой, чёрный песок с мальчиком и инопланетянином.
- Остатки планеты не должны были собраться так… вот так вот, — говорил Кордал. – Выпасть пылью на планеты, на Солнце, стать спутниками какими-нибудь, свободными небесными телами – да, но не так.
- Поначалу всё шло как прежде. Ну, посмотрели фотки столкновения, справили траур по экипажу Калаа… Ледник полез с полюсов незаметно. Оказалось, что центр тяжести системы сместился, он всё ещё в пределах Солнца, но сместился в сторону Пыльного мешка. Заодно изменилось наклонение оси вращения Земли-матери, немного, но достаточно для того, чтобы альбедо планеты увеличилось и поверхность стала отражать лучи звезды.
- Вы не пытались сюда слетать? – спросил Прошин.
- Ты видел корабль в Пыльном мешке? – вопросом на вопрос ответил Кордал. Иван кивнул. Видел, как не видеть…
- Сейчас бо́льшая часть планеты подо льдом, — продолжал Кордал. – У нас даже воздуха не хватает, люди мрут как мухи. Поэтому я здесь.
- Послушай, а ты можешь показать нам систему? – спросил Прошин у мальчика.
- Какую систему? – пацан уставился на него своими глазищами.
- Ну вот эту, где мы сейчас находимся, — пояснил Иван. Кордал с интересом следил за диалогом двух сумасшедших.
- Могу, — кивнул мальчик, и посреди неба, исполненного мерцающих звёзд будто бы распахнулось тёмное окно. Вдалеке виднелись звёзды, не такие яркие, как на их небе, словно наблюдатель смотрел не отсюда.
- Нет, не так, — Прошин вздохнул, пытаясь справиться с раздражением. – Ну, ближайшую звезду, солнце; планету, где люди живут – можешь?
- Да, — радостно кивнул мальчик, и во всё небо полыхнули протуберанцы светила. Прошин вскинул руку, защищаясь от света, хлынувшего водопадом лучистой энергии, и вскрикнул от боли в ушибленном боку. Рядом в поисках укрытия ползал Кордал, решивший, что их и впрямь испепелит вспыхнувшее на небе изображение. Песок вокруг них вспыхнул мириадами огней, рассыпавшись барханами бриллиантов.
- Убери! – крикнул Иван. – Убери скорее!
День сменился ночью, завеса тьмы во мгновение опустилась на песок, вновь ставший чёрным.
- Блин, ты в соседнюю галактику заглянуть можешь, парень, — Прошин выпучил на мальчика глаза, — просто покажи нам систему. Ну вот эту солнечную систему, что тебе стоит?..
Мальчишка смотрел на него глазами полными слёз и молчал.
- Он не может, — сказал вдруг Кордал. – Он просто не знает, что это такое.
- А… да? – Прошин с сомнением посмотрел на хозяина этого места. А потом понял, что так бывает: как от долгого неиспользования забывается речь и приходится вспоминать, как надо говорить, забывается даже, что такое люди, что значит жить среди людей, смотреть на них.
- А ты сам можешь посмотреть? – шхазг его ешь, если Кордал что-нибудь понял, но не включиться в игру он не мог, нутром чувствовал, что происходит что-то важное и инопланетянин знает об этом месте больше, чем он, что-то умеет такое, что поможет…
Поможет что? – спросил себя Кордал и не нашёл ответ.
- Сам, всё сам, — проворчал Прошин. – Меня это всё, — он мотнул головой куда-то вверх, — слушается через пень-колоду.
Он заворочался, устраиваясь на песке удобно; удобно устроиться не получалось, болел отбитый бок, звенело в ушах, и он вертелся на песке, то вскрикивая от боли, то качая головой, пытаясь унять звон в ушах.
- Ладно, пробую, — наконец сказал Иван.
Он посмотрел на небо. Окинул взглядом барханы чёрного песка, залитые светом звёзд. Уставился на собственные руки. Кордал устало наблюдал за Прошинской пантомимой. Если у этого дурня не получится – а у него не получится – придётся топать к стене, искать там незнамо что, а потом возвращаться и…
Мальчик отодвинулся подальше от Кордала.
Иван честно пытался высмотреть своих подчинённых, болтавшихся возле чужого корабля. Но сердце у него болело за другое, поэтому увидели они…
Небо. Синева с барашками облаков, снеговые тучи, нависшие над землёй, темнеющий перед грозой небосвод – всё это, все краски остались на Земле. Здесь небо поблекло. Ветры, дующие с океана, изредка собирали в кучу серые облака, выпадавшие на оставшиеся клочки земли ледяным дождём. Белёсое небо, южный ветер, годный только чтобы раздувать флаги (Кордал и не помнил, когда над Башнями поднималось столько знамён), величественные некогда башни, годные теперь лишь собирать тени минувшего у подножия.
С земли тянулись маковки причудливо изогнутых башен. В бледном и недвижном небе величественно плыло вытянутое тело «Терешковой».
На площади Святой крови выстроились в каре войска. Стража, сразу определил Кордал, форма красивая, толку чуть, серьёзные ребята, расчёты Пастухов, Кровососов и Костоломов, занимают Зверинец, охраняют дворец Первых и Собрание. Вот это строение - на самом деле башня радиоподавления, под покрытием стадиона Каф прячутся зенитные ракеты. И по городу куча сюрпризов, только надо знать, куда смотреть.
Инопланетный корабль медленно приближался к Жертвенному камню. Древнее место сбора племён, жертвенник, на нём нет-нет и людей резали в древности. Теперь там рядами выстроились священники Единой церкви в белых одеждах, маршалы, теномаги, приплясывали заклинатели погоды в своих увешанных ветками бреи балахонах. И Тису с Учениками. То есть на картинке в небе Кордал мог видеть только серое пятно среди пёстрых одеяний, но Первый определённо должен быть там.
Вдалеке от Камня, за рядами солдат, бесновалась толпа. Люди размахивали руками, флажками, лозунгами, отпечатанными на бумаге и намалёванных на тряпках; раскрытые в крике рты, летящие в охранцов камни, палки, мусор. Кажется, кто-то выстрелил – поднялся дымок, толпа подалась взад-вперёд, когда одоспешенные Стражи принялись дубинками расчищать себе путь к стрелку.
- Мы их не услышим? – спросил Кордал.
- Как тут звук включить, не спрашивай, я не знаю, — Прошин заворочался на песке, кривясь от боли. – Да и зачем? Хочешь послушать, как рёбра трещат? Вон, поволокли бедолагу…
Охранники и правда тащили кого-то, железной хваткой, удерживая извивающееся тело, дубинками отбрасывая с пути зевак.
- Интересно, что… - Кордал хотел сказать: «Что отец скажет», — да прикусил язык. – Послушать интересно.
- По губам читай, — проворчал Прошин. Он до тошнотиков наелся обезбола и всё равно чувствовал себя неважно.
Принесла сюда нелёгкая этого каратиста.
«Терешкова» меж тем зависла над трибуной, громадой корпуса закрыв всю площадь и несколько городских кварталов. От вытянутого, чуть изогнутого тела исходило лёгкое свечение, и Прошин подумал, что реакторная команда сейчас пашет там на все деньги. И Наденька там…
И вдруг всё поле зрения превратилось в белый прямоугольник, вспышка ослепила наблюдателей, сбила на песок; Прошин взвыл от боли.
Свет стих. Воцарилась тишина, сухой запах песка, разбавленный лёгким цветочным ароматом, полумрак…
- Что случилось? – разом спросили Кордал и Прошин.
- Верни их, — потребовал Кордал, глядя на мальчика. Тот только развёл руками и с картинкой работал уже Прошин.
«Терешкова» висела над площадью. Прошин облегчённо вздохнул, не увидев повреждений на корпусе ВТ. Внизу, на первый взгляд, изменений не произошло, толпа также протягивала руки к инопланетянам, но Кордал вдруг вскрикнул:
Ударная волна ушла в стороны от Жертвенника, развалив все дома окрест. Помпезная многоэтажка со шпилем, расцвеченная по случаю прибытия инопланетян огнями, завалилась на улицу, ведущую к площади, превратив широкий проспект в заваленное камнем ущелье. Два дома сложились внутрь себя, ещё один устоял, но над его крышей поднимались чёрные клубы дыма. Мелькали машинки тревожных служб.
- Ваша оборона? – спросил Прошин у Кордала.
- Плазменный удар с орбиты, — мрачно ответил тот. – Вармира, главнокомандующий космических сил, личный друг от… правителя.
- А-а, — с умным видом кивнул Прошин.
- Как её пустили в атмосферу?.. – вырвалось у Кордала.
Прошин воззрился на рэнита.
- Да, станцию. Такая махина над Первоградом… Её даже в атмосфере не должно быть…
Кордал вскочил на ноги от возбуждения – и вдруг понял: надежда. Сын постиг замысел отца: мы верим – кто-то больше, кто-то меньше – в заморских мудрецов, знающих, как на жизненном пути обойтись без тягот и лишений. Верим, что можно переложить решение своих проблем на сильного и мудрого, сесть на плечи и ножки свесить. В жизни, как правило, не находится такого мудреца и приходится самим разбираться в возникших трудностях – ну или «мудрец» убегает в закат, прихватив бо́льшую часть семейных сбережений. А тут не то что заморские мудрецы – инопланетяне прилетели с другого рукава Галактики – ну уж эти точно знают, как вернуть украденную милость Жар-отца. Ловко, папа. Только что ты будешь делать, когда люди поймут: на инопланетян не сядешь и ножки не свесишь, никаких в них суперсил нет – Кордал покосился на инопланетянина, сидевшего рядом с ним на песке – ничьи проблемы они решать не станут; со своими бы разобраться.
И вдруг его обожгло понимание: Тису, Первый, сделал всё, что мог. Наверняка он подстраховался ещё как-нибудь, но самое главное он сделал. Отправил его, Кордала, принёс жертву Вселенной. Он и есть главная надежда своего мира.
Взор наблюдателя словно проник сквозь слои брони иссиня-чёрного тела станции, и когда картинка перестала мельтешить отдельными деталями, стало видно главное: Тису, Первый, стоял напротив рослых, плечистых людей в серебристых костюмах. Священники, Ученики, маги сгрудились в отдалении, рядом с Первым остался только Владыка, глава Единой церкви.
- Послушай… — они успели подраться, успели помириться, но имени друг друга так и не узнали. – Ты можешь показать мне…
Кордал схватил Ивана за рукав, жадно всматриваясь в картинку, верхний правый угол изображения, где он углядел красивую женщину в тяжёлом наряде фрейлины двора и двух мальчиков в парадных мундирах Пастухов. Но Прошину ничего не говорили платья-мундиры, сердце его болело о других людях, поэтому изображение остановилось на фигурах в центре Лобного места.
Павлов, Таранин и Виктория Биккулова, замначальника медслужбы с чемоданчиком мобильного комплекса реанимации. Ответ «зачем» обжигал своей простотой: на руках у Павлова светилась капсула жизнеобеспечения с младенцем, мирно спящим внутри.
Павлов повернула капсулу, чтобы розовый комочек плоти лучше видели камеры: изображение транслировалось на огромные экраны, висевшие в воздухе над площадью. Младенец засучил ножками – он крепко спал, укрытый невидимым покрывалом медкомплекса. Прозрачные трубки дыхательного аппарата, видимые только намётанному взгляду, тянулись от личика мальчонки («Сын. У меня сын», — подумал Прошин и сам удивился своей уверенности), тянулись куда-то под пелёнки.
Они замерли, все трое. Замерли люди на площади, Прошин мог в этом поклясться, Кордал мог в этом поклясться, даже мальчик, хозяин этого места, мог поклясться: все собравшиеся на площади, просто все, кто видел трансляцию с Жертвенника, замерли, глядя, как бережно, словно великую драгоценность, держа в руках новонародившуюся жизнь, капитан инопланетного корабля протягивает фиал повелителю чужого мира.
Тису, Первый, принял младенца в свои руки. Невзрачный человек в сером костюме Ученика, поддерживаемый Владыкой Единой церкви, сделал шаг в сторону толпы на площади и Кордал нутром услышал, как вздохнула площадь, как приникли к экранам зрители и как взорвались гулом, гвалтом, криком, когда Первый чуть приподнял фиал, демонстрируя величайшую драгоценность во Вселенной городу и миру. И сам вздохнул, когда увидел, как Тису передаёт младенца Аде, как встают по обе стороны матери Владь и Санди, тянутся солдатиками в своей новенькой форме.
Прошин не видел и не слышал ничего. Он смотрел на сына и только на сына. Он видел и постигал, как бьётся маленькое сердечко, как маленькому человечку снятся большие сны, непонятные ещё, не запоминающиеся, но такие важные; видел и постигал первые шаги своего сына, первую книжку, первых учителей и первую любовь, но главное поразило Прошина до глубины души: этот младенец, эта малапуська недели от роду, кроме мамкиной сиськи ничего не видевшая, уже насмерть рубился со всей Вселенной за мамку с папкой, вот что поразило Прошина. Он заботился о своих родителях. Он, этот маленький комочек плоти, стал надеждой для целого мира, надеждой на лучшую жизнь, сдав взрослым все козыри в этой игре.
Кордал видел, как Ада, поддерживаемая сыновьями, направилась к лестнице, ведущей с помоста. Видел толпу, теснимую охранцами. Люди махали руками и разевали рты в безмолвном крике – хотя, скорее всего, это был «Приди, воскресни», старый гимн, звучавший у Жертвенника бесчисленное количество раз и Единой церковью запрещённый.
Изображение пошло рябью. Как помехи в телевизоре, подумал Прошин и опомнился: какой телевизор? Это же…
К «помехам» добавилось мертвенное, бледно-синее свечение, залившее станцию, Жертвенник, разрушенные плазмой дома вокруг площади. Свечение заполонило собой всю картинку; Прошин, Кордал, и мальчик одновременно вскрикнули, Кордал вскочил на ноги.
Картинка не исчезла, вернулась чёткость, они видели всё до мельчайших мелочей, только «Терешковой» на картинке не было.
