Вот парадный подъезд. По торжественным дням,
Одержимый холопским недугом,
Целый город с каким-то испугом
Подъезжает к заветным дверям;
Записав свое имя и званье,
Разъезжаются гости домой,
Так глубоко довольны собой,
Что подумаешь — в том их призванье!
А в обычные дни этот пышный подъезд
Осаждают убогие лица:
Прожектеры, искатели мест,
И преклонный старик, и вдовица.
От него и к нему то и знай по утрам
Всё курьеры с бумагами скачут.
Возвращаясь, иной напевает «трам-трам»,
А иные просители плачут.
Раз я видел, сюда мужики подошли,
Деревенские русские люди,
Помолились на церковь и стали вдали,
Свесив русые головы к груди;
Показался швейцар. «Допусти», — говорят
С выраженьем надежды и муки.
Он гостей оглядел: некрасивы на взгляд!
Загорелые лица и руки,
Армячишка худой на плечах,
По котомке на спинах согнутых,
Крест на шее и кровь на ногах,
В самодельные лапти обутых
(Знать, брели-то долгонько они
Из каких-нибудь дальних губерний).
Кто-то крикнул швейцару: «Гони!
Наш не любит оборванной черни!»
И захлопнулась дверь. Постояв,
Развязали кошли пилигримы,
Но швейцар не пустил, скудной лепты не взяв,
И пошли они, солнцем палимы,
Повторяя: «Суди его бог!»,
Разводя безнадежно руками,
И, покуда я видеть их мог,
С непокрытыми шли головами…

А владелец роскошных палат
Еще сном был глубоким объят…
Ты, считающий жизнью завидною
Упоение лестью бесстыдною,
Волокитство, обжорство, игру,
Пробудись! Есть еще наслаждение:
Вороти их! в тебе их спасение!
Но счастливые глухи к добру…

Не страшат тебя громы небесные,
А земные ты держишь в руках,
И несут эти люди безвестные
Неисходное горе в сердцах.

Что тебе эта скорбь вопиющая,
Что тебе этот бедный народ?
Вечным праздником быстро бегущая
Жизнь очнуться тебе не дает.
И к чему? Щелкоперов забавою
Ты народное благо зовешь;
Без него проживешь ты со славою
И со славой умрешь!
Безмятежней аркадской идиллии
Закатятся преклонные дни:
Под пленительным небом Сицилии,
В благовонной древесной тени,
Созерцая, как солнце пурпурное
Погружается в море лазурное,
Полосами его золотя, —
Убаюканный ласковым пением
Средиземной волны, — как дитя
Ты уснешь, окружен попечением
Дорогой и любимой семьи
(Ждущей смерти твоей с нетерпением);
Привезут к нам останки твои,
Чтоб почтить похоронною тризною,
И сойдешь ты в могилу… герой,
Втихомолку проклятый отчизною,
Возвеличенный громкой хвалой!..

Впрочем, что ж мы такую особу
Беспокоим для мелких людей?
Не на них ли нам выместить злобу? —
Безопасней… Еще веселей
В чем-нибудь приискать утешенье…
Не беда, что потерпит мужик;
Так ведущее нас провиденье
Указало… да он же привык!
За заставой, в харчевне убогой
Всё пропьют бедняки до рубля
И пойдут, побираясь дорогой,
И застонут… Родная земля!
Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал?
Стонет он по полям, по дорогам,
Стонет он по тюрьмам, по острогам,
В рудниках, на железной цепи;
Стонет он под овином, под стогом,
Под телегой, ночуя в степи;
Стонет в собственном бедном домишке,
Свету божьего солнца не рад;
Стонет в каждом глухом городишке,
У подъезда судов и палат.
Выдь на Волгу: чей стон раздается
Над великою русской рекой?
Этот стон у нас песней зовется —
То бурлаки идут бечевой!..
Волга! Волга!.. Весной многоводной
Ты не так заливаешь поля,
Как великою скорбью народной
Переполнилась наша земля, —
Где народ, там и стон… Эх, сердечный!
Что же значит твой стон бесконечный?
Ты проснешься ль, исполненный сил,
Иль, судеб повинуясь закону,
Всё, что мог, ты уже совершил, —
Создал песню, подобную стону,
И духовно навеки почил?..

У многих творчество Некрасова ассоциируется с революционно-прогрессистскими мыслями или движениями. Он был борцом за униженных и оскорбленных, главным поэтом второй половины XIX века и первым, кто обратил внимание на несчастную женскую долю. Однако его любовное творчество остается в стороне; более того, многие даже не подозревают, какие душевные произведения, посвященные прекрасному чувству, вышли из-под его пера.

▎Авдотья Панаева

Некрасов познакомился с Панаевой в 1843 году, когда делал первые шаги в литературе. В доме Панаевых, куда он был вхож, так как совместно с И.И. Панаевым издавал журнал «Современник», к молодому поэту относились сначала довольно сдержанно и даже подтрунивали над его не очень выразительной внешностью и несветскими манерами. Однако постепенно отношение к Некрасову изменилось. Более внимательно стала относиться к нему и Авдотья Яковлевна. Некрасов часто бывал у Панаевых и подолгу беседовал с хозяйкой дома. Мало-помалу они прониклись доверием друг к другу. Панаева рассказывала Некрасову о своей жизни, в которой было мало радостного. Позднее в одном из писем она с горечью восклицала:

«Что за детство варварское, что за унизительная юность, что за тревожная и одинокая молодость!»

Так оно и было. Авдотья Яковлевна росла в актерской семье и в детстве немало претерпела от жестокого отношения со стороны матери. Образование она получила довольно скудное – в казенном театральном училище. Стремясь поскорее покинуть неласковый родительский дом, Авдотья Яковлевна в восемнадцать лет вышла замуж за уже известного тогда писателя Ивана Ивановича Панаева. Но брак этот не был счастливым: Панаев был добрым, но легкомысленным человеком и после женитьбы не желал расставаться с холостяцкими привычками.

В 1848 году, став гражданской женой Некрасова, А.Я. Панаева проявила мужество, не побоявшись людской молвы, слухов, насмешек и презрения. Многие близкие люди отвернулись от нее. Она вспоминала:

«Моя мать и сестры с презрением смотрели на меня…»

Позже, в 1855 году, в записной книжке Авдотья напишет:

«Без клятв и без общественного принуждения я все сделала во имя любви».

Союз с Панаевой, по словам Чернышевского, оказал на Некрасова «благотворное влияние». Их союз был не только любовным, но и творческим: Авдотья Яковлевна помогала Некрасову в его редакторских делах по изданию «Современника». Она сама была талантливой писательницей; ее перу принадлежат многие романы, повести и рассказы, которые в течение полутора десятилетий печатались в «Современнике».

Тем не менее их совместная жизнь не была безоблачной и порой омрачалась взаимными обидами, ревностью, ссорами, болезнью Некрасова и смертью детей. Некрасов любил Панаеву трудной, ревнивой любовью. В его отношениях с Авдотьей Яковлевной были взлеты, когда он буквально сгорал от любви; были и периоды охлаждения, когда он всерьез намеревался ее оставить. Но проходило время, и все возвращалось на круги своя. В одном из стихотворений Некрасов так охарактеризовал свои отношения с Панаевой:

Мы с тобой бестолковые люди: 
Что минута, то вспышка готова! 
Облегченье взволнованной груди, 
Неразумное, резкое слово.

Отношения между Некрасовым и Панаевой продолжали оставаться сложными, а их совместная жизнь – нелегкой. Они то жили вместе, то расходились. Настроение у Некрасова было почти всегда угнетенное. Он держался замкнуто и старался не показывать, как ему тяжело. Насколько сложными были их отношения, свидетельствуют письма поэта, написанные самым близким людям.

В письме И.С. Тургеневу он написал:

«Никогда не думал, что так сломлюсь душевно, а сломился. Не желаю тебе ничего подобного. Конечно, ты от этого далек, но все не худо вовремя взяться за ум. Горе, стыд тьма и безумие – этими словами я еще не совсем полно обозначу мое душевное состояние. А как я его себе устроил? Я вздумал шутить с огнем и пошутил через меру. Год тому назад было еще ничего – я мог спастись, а теперь… Приезжай сюда…»

А в 1856 году он признавался В.П. Боткину: «Нет, она необходима, столько же, сколько … и не нужна». А год спустя вновь откровенничал с Тургеневым: «… Нет, сердцу нельзя и не должно воевать против женщины, с которой столько изжито, особенно, когда она, бедная, говорит пардон».

Мы разошлись на полпути,
Мы разлучились до разлуки
И думали: не будет муки
В последнем роковом "прости".
Но даже плакать нету силы.
Пиши - прошу я одного...
Мне эти письма будут милы
И святы, как цветы с могилы -
С могилы сердца моего!


В 1863 году Некрасов окончательно расстался с Панаевой.

За полтора года до их разрыва умер И.Панаев. Казалось бы, настало время узаконить им свои супружеские отношения, но было уже поздно. Некрасов позаботился о дальнейшей судьбе бывшей возлюбленной, он назначил ей небольшую пенсию и выплатил панаевскую долю «Современника».