НАЧАЛО ТУТ
Вечером Даниэлла написал Лене в инстаграмовскую личку: «Все в порядке. Заезжай завтра ко мне». Дальше шел адрес.
«Ох, ни хуя себе! На Патриках», определила Лена. Ёбарь-террорист, видно, был из очень хорошей семьи, раз мог позволить себе жить в самом центре.
Припарковаться там было проблематично. Наконец, Лена кое-как втиснула широкую морду своего «джипа» в небольшой просвет у полуподвальной кафушки.
Для того, чтобы попасть во двор, пришлось вызывать Даниэллу по домофону. Ворота щёлкнули, и пропустили бирюлёвскую светскую львицу в уголок старой Москвы. Дворик не казался уютным. Вылизанный, насквозь простреливаемый видеокамерами. От одного из подъездов на Лену пялился дворник-азиат.
Ещё раз домофон, теперь уже на подъездной двери. Стертые и гладкие ступеньки, словно камни, облизанные прибоем. Древний лифт в шахте-клетке с неудобными дверями, которые надо было закрывать, поворачивая дверные ручки.
Даниэлла жил на самом верхнем, шестом, этаже. Лену он встретил взлохмаченный и ненакрашенный, в цветастом халатике.
Квартира казалась какой-то тесной, изнутри несло чем-то кислым и несъедобным. В прихожей, над которой явно трудился какой-то дизайнер, загромождала бесчисленная обувь – туфли, сапоги, в основном на каблуках. В шкафу висели многочисленные пальто, плащи и куртки. Оленьи рога на стене загромождали шарфы и блондинистый парик.
– Привет, зая! А я тут собираюсь, – сообщил Даниэлла.
– Похоже, ты и не начинал этого делать, – нервно сообщила Лена.
– Я всегда говорил, что когда имеешь дело со мной, смело накидывай час на сборы.
– Ты сильно-то не красься, – проворчала Лена. – Чай, не на вечеринку едешь.
– Ай, ты ничего не понимаешь, – отмахнулся Даниэлла. – Это знаменательный день моей жизни. Я должен выглядеть, как королева! Чтобы твой хирург вставил мне самые большие сиськи. Вот такие вот.
Лена никакого торжества не разделяла. Её грызло осознание того, что она сейчас, вместе с этим полоумным, совершает какую-то большую ошибку, с непредсказуемыми последствиями.
– Ладно, зая, – тончайшим голосом проворковал Даниэлла. – Вот там кухня. Чай, кофе – разберёшься.
– Курить там можно? – спросила Лена.
– Да, пепельница есть.
Кухня, вроде бы, производила впечатление не запущенной. Грязной посуды в раковине не было. Зато ею была забита посудомоечная машина. Лена поморщилась и запустила агрегат. На стеклянную дверцу изнутри брызнула вода, механизм пришел в движение. Не оставляло ощущение некоей засранности. Хотя по верхам все было, вроде бы, протерто. Но женской руки на этой кухне не чувствовалось. В холодильнике лежали перепелиные яйца, что-то вроде кефира, кисли какие-то салатики в пластиковых контейнерах с ценником «Азбуки вкуса», бурел и догнивал нарезанный авокадо. На боковой полочке стояло спиртное – ром, кальвадос, белое вино. На столе ершилась пепельница – в ней были окурки тонких дамских сигарет, большинство в помаде плюс огрызки каких-то самокруток, тоже в следах от накрашенных губ.
Лена нашла чашку – вроде бы, чистую. Вставила ее в углубление навороченной кофе-машины. Выбрала двойной эспрессо. Машина загудела, зафыркала, забрызгала бурым кипятком.
Из кухни открывался вид на крыши старого квартала, над ними маячил шпиль одной из сталинских высоток.
В кухню вошел хозяин квартиры – в колготках и лифчике, уже без халатика.
– Лена, пойдем, поможешь мне в корсет упаковаться. Ненавижу эту херню.
Лена отставила кофе и пошла за Даниэллой. Тот натягивал на себя кружевной, донельзя старомодный корсет со шнуровкой на спине.
– Тяни, – велел ебанутый мальчик.
Лена потянула шнуровку. Даниэлла охнул и сказал:
– Слабо. Давай ещё чуть-чуть!
– Тебя же пополам разрежет!
– Не разрежет, – ответил трансвестит. – Чай, не в первый раз. Давай еще чуть-чуть, иначе в платье не влезу.
Лена потянула сильнее, она тянула и тянула шнуровку, с каждым движением добавляя по миллиметру, не более. Наконец, натуго завязала.
– Ох, спасибо! – простонал Даниэлла.
Если смотреть издали, то фигуру этого ебаната можно было принять за женскую. Если не принимать во внимание выпиравший из-под колготок с трусами хуй.
– От этой фигни есть еще одна польза, – слегка задыхаясь, произнес Даниэлла. – Голос становится тоньше.
– А как же ты её надеваешь сам?
– Да как-то так, – Трансвестит скрестил за спиной руки. – Научился уже.
Лене было жалко несчастного придурка. Имеет ли смысл так мучиться?
– Ты точно уверен, что ты этого хочешь? – спросила она.
– Ты прикалываешься, меня все время об этом спрашивать. Я пока еще не до конца девушка. Поэтому пацан сказал, пацан слово держит.
Лена просто онемела от такой наглости. Она бы засмеялась, если бы ей не было так грустно.
Комната, в которой она оказалась, производила странное впечатление. Вдоль одной стены тянулся косметический стол с целой системой зеркал. По столу были разбросаны тюбики, флакончики, пробники, несколько косметичек – и все это в каком-то невообразимом количестве. Кое-что даже еще и в упаковке. На косметику этот придурок не жадничал.
Прямо напротив стоял громадный одежный шкаф, приоткрытый, там в огромном количестве висели на плечиках разнообразные платья. Вроде бы где-то там просвечивало и Ленино – красно-черное. Но уверенности не было.
В целом в комнате царил бардак. Не особо вопиющий, не десятка по десятибалльной шкале. Но наверняка полноценные семь. Тут и там валялся разнообразный хлам. Прямо по полу были разбросаны глянцевые журналы, со спинки дивана свисали колготки, рядом валялась смятая юбка. По полу перекатывалась пустая бутылка от шампанского. И тут же стоял огромный телевизор с игровой приставкой. Если убрать отсюда все бабские шмотки, то получалось вполне себе холостяцкое логово. Пахло в комнате мужиком.
– Слушай, я с тебя даже денег не возьму, – решилась Лена. – Давай мы просто откажемся? Ты ведь совершаешь необдуманный шаг.
– Скажи мне, почему ты принимаешь за меня решения? Это ведь моё дело. И ты – не моя девушка. Да, у нас был секс, но мы ничего такого друг другу не обещали.
– Дурак несчастный! Хочешь, я буду твоей девушкой?
– Нет, – покачал головой трансвестит.
– У тебя секс будет каждый день. Хочешь?
Это походило на позорную капитуляцию, но Лена была готова пойти на что угодно, только воспрепятствовать идиотизму, в котором участвовала.
– Ты захочешь меня переформатировать, – заявил Даниэлла. – Ты уже это делаешь. А я не планирую меняться. Давай прекратим пропагандистскую компанию. Мы останемся с тобой друзьями.
Горло перехватило от такой жестокости. И Лена уже плакала, не стесняясь, и не сдерживаясь. Самозабвенно, как умеют только женщины.
– Я же люблю тебя, придурок несчастный!
Теперь надо, чтобы он её обнял. Он и обнял. Сработал чисто мужской рефлекс – успокоить плачущую женщину.
– Люблю, а ты что думал?
– Слушай, это не входило в мои планы.
За такие слова Лена могла бы его убить, если бы было чем. Но единственным оружием были слезы. И Лена им самозабвенно, теряя контроль над собой, пользовалась.
Ебанутый мальчик был явно растерян. И теперь Лена перешла ко второй части атаки. Она тряхнула головой, разбрызгивая слезы, как поливальная машина воду, обняла Даниэллу за талию, образовавшуюся из-за корсета, и впилась в его губы жадным, вампирским поцелуем. Она действительно хотела высосать этого дурака досуха, избавить его от глупости.
Даниэлла растерялся ещё больше. Он упал на диван, а Лена навалилась на него, жадно съедая жирную помаду с его губ. Руку она запустила под пояс колготок и кружева трусов, нащупала хуй, который, конечно же, раздулся, конечно же, был готов к бою. Если она сейчас выебет этого придурка, загадала она, он вернётся в ум, передумает. Лена лишится дохода. Ну, и плевать.
Рот идиота был заткнут поцелуем, хуй контролировала правая рука. Даниэлла теперь был послушен и управляем.
Но плану помешали осуществиться роковые обстоятельства.
Неожиданно откуда-то из другого конца комнаты мультяшный голос запел:
Меня не пугают ни волны, ни ветер.
Плыву я к единственной маме на свете.
Плыву я сквозь волны и ве-етер…
Лена отпрянула. Прекратила целовать трансвестита.
– Это мама звонит, – сказал Даниэлла. – Извини, надо ответить.
Он метнулся на другой конец комнаты, достал телефон из одной из сумочек. Мамонтёнок (Лена, конечно же, угадала песню) уже напевал про «скорей до земли я добраться хочу», когда Даниэлла нашёл телефон и нажал на прием.
– Да, мамуль? Да. Как раз в автосалон собираюсь. Вот сейчас уже поеду. Уже приятельница моя пришла…
Он подмигнул Лене.
– Да, она с правами. Водителем моим пока будет… Ой, мама, давай потом решим, на какой паспорт права оформим. Я бы на женский это сделал.
«Ну, блядь, аферист!» – только и подумала Лена.
– Да, мамуль, хорошо! Все хорошо с нами будет. Давай, целую.
Трансвестит нажал отбой. После поцелуев он стал похож на Мэрилин Мэнсона после двухчасового концерта.
– Я маме сказал, что машину хочу купить, – объяснил он. – Новую Киа Рио. С рук. Беспокоится.
– Так и купи лучше машину! – взбесилась Лена. – Хочешь, я тебе прямо сейчас ее найду?
– На хер не впала эта машина, – заявил трансвестит. – Я хочу сиськи. Это моя мечта. А в машинах пусть мужики ковыряются.
– А что мама скажет?
– Как-нибудь разрулим. Да, кстати, вот тебе деньги.
Даниэлла взял со столика дизайнерскую сумочку «Версаче», вернулся к Лене, протянул ей сумочку.
– Там полтора ляма. Сумочка в подарок. Пересчитай, а я пока перекрашусь.
Лена отшвырнула сумочку на диван и пошла на кухню, курить и рыдать. Слезы капали в уже остывший кофе.
«Как он мог так со мной? – терзали Лену болезненные мысли. – Я ведь к нему со всей душой. В любви дура, блядь, призналась. А он…»
***
В Капотню ехали в молчании. На Даниэлле была кожаная юбка. Лена видела такую недавно в каком-то французском бутике. Цена – пиздануться. 11 500. Сверху был белый пуловер, из-под которого проглядывали фальшивые сиськи.
– Да прекращай ты дуться! – то и дело пытался Даниэлла примириться.
Ага, сейчас. В самую душу насрал поносом, а теперь перестань дуться?
Конечно, Лена взяла деньги. Никогда раньше она не брала такое большое бабло с такой печалью.
В какой-то момент Даниэлла оставил попытки примирения и принялся делать селфи. Видно, дико тащился от своего вида. Физиономия была та ещё – с темно-красными, как у вампира, губами, в темных очках.
Лишь после Марьино Лена нарушила обет молчания.
– А откуда ты вообще на мою голову взялся? Почему именно я? Как ты меня нашел?
– В Инстаграме, где ещё, – отозвался Даниэлла.
– Ну, допустим. А я там одна такая, что ли? Не только я с пластикой работаю.
– А ты красивая, – сказал трансвестит. – Только поэтому.
Лене опять хотелось заплакать. Но они уже въезжали в зловещую, закопченную Капотню.
***
Даниэлла светил голым торсом в кабинете Геворка. Стоял, совершенно не парясь, по-модельному уперев руку в корсет. Пластический хирург щипал Даниэллу за соски, тянул на себя, что-то бормотал.
– И какой размер мы хотим? – спросил Геворк.
– Самый большой из возможных.
– Эх! – покачал сверкающей отражениями трубчатых светильников лысиной Геворк. – Я хоть пятый размер могу натянуть. Но кожу откуда брать? Чтобы прижилась?
– А откуда ее берут?
– Ну, с бедер, с ягодиц. Я могу накроить, мне не жаль.
Лену передернуло, но никто, по счастью, не заметил.
– Но у вас там шрамы останутся. И на груди тоже следы будут. Они, конечно, побелеют. Но останутся. А так троечку могу сделать. Нормальную такую, вот как у вас бюстгальтер – такого примерно размера.
– Делаем, – просиял Даниэлла.
– Потом, смотрите, на будущее, – забрасывал удочки циничный доктор. – Губки можем вам подтянуть, бедра расширить.
– Прекрати! – вскочила с гостевого кресла Лена.
Она снова была на грани истерики.
– Хорошо! – капитулировал Геворк.
Истерика сдулась, как дырявый воздушный шарик. Ответь Геворк по-другому, Лена закатила бы ему скандал.
«Забей, – сказала она себе. – Пусть этот дурак делает, что хочет. Это нарцисс, сам на себе зацикленный. Дура, что втюрилась. Теперь забудь».
***
Она уехала до завершения переговоров. Расплатилась с Геворком и поняла, что делать здесь ей больше нечего.
К джипу она шла, как убитая, на вялых, как макаронины, ногах. Угнетало осознание ужаса происходящего.
«У тебя был шанс, – говорила она себя. – Красивый мальчик. Ты могла бы его отговорить. Ты плохо старалась. Один у тебя был шанс, показать Богу, что ты не говно, а ты его профукала».
Тем вечером она напилась в хлам.
Любовь уходила медленно. Когда эта болезнь не находит выхода, она причиняет страдания. Каждое утро просыпаешься, и чувствуешь себя никчемным, отвергнутым говном. Примерно через неделю просыпаться каждое утро стало не так больно. Началось выздоровление.
Лена смирилась с тем, что наделала. Перестала грызть себя.
К тому же Даниэлла был явно счастлив. Примерно через месяц после операции он выложил в Инсту фотосессию в купальнике. Хуй зафотошопил, зато сиськами хвастался. Они проглядывали сквозь верх купальника – аккуратные, как булочки. Хотя силиконовое их происхождение опытному взгляду было очевидно. Стоял, гнус, позировал, сверкал сиськами и похвалялся колготками (дорогущий «волфорд», Лена узнала по рисунку).
Лена его забанила. В айфоне внесла его номер в черный список.
«Я права, – заявила светская львица сама себе. – Есть я, единственная и неповторимая. И есть идиоты. Стричь с них шерсть – твоя задача. А любовь была ошибкой. Даниэлла тобой манипулировал – примитивно. А ты, дурында, поддалась!»
На том Лена и успокоилась. И вскоре спродюсировала перекрашивание ебальника Пусси Пуссу. И вот тут никаких угрызений уже не было.
Прошел почти год.
И вот вчера, в пол-двенадцатого ночи раздался звонок с незнакомого номера.
– Привет! – сказал Даниэлла. – Как дела? Нам надо поговорить.
– О чем? – безжизненным голосом, чтобы не выдавать эмоций, спросила Лена.
– Выходи за меня замуж, – сказал Даниэлла.
Лена сбросила звонок, мгновенно определила номер в блэк-лист. А потом всю ночь проворочалась в полубреду. Болезнь, которую Лена, казалось, победила, проснулась вновь, выстрелила метастазами, размягчая душу.
Лена не могла скрыть от себя, что она радовалась. Как идиотка! Её помани пальцем, она и пойдёт! Разум говорил, что ничего общего с этим сиськоносцем иметь нельзя. Чувства манили в другую сторону.
Утром Лена решила съездить к Пусси Пуссу. Да, он был урод и долбоёб, но только ему Лена могла доверить сокровенное.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…