Эй, толстый! Пятый сезон. 27 серия
Виталя Глист вдруг понял, что испытывал батя (который Айрон Мэйден), когда по его лицу расплывалась жирной кляксой кислота. Та же маслянистая, едкая дрянь прожигала юному гельминтологу душу. Было больно и стыдно. Потому что он стоял без штанов перед тремя Малаховыми и шикарнейшей из телок, которая уже хотела даже дать, но…
Но, блядь. Но!
Малаховы синхронно хватали Виталю за титановые трусы, узнаваемыми голосами тараторили:
– Что это, Виталий? Зачем это вам?
Что-то такое располагающее было и в одном Малахове, а что уж говорить о нескольких? И Виталя принялся выстреливать правду, как ужаленный сывороткой, как под гипнозом. Правда вылетала из Витали, как пробка из горлышка шампанской бутылки.
– Это Петров с Башировым на меня надели… И Фантомас… Дядька такой, на Фантомаса похожий.
Малаховы переглянулись. Самый мрачный из них спросил:
– Как они вышли на тебя, мальчик?
– Ну, меня лесбоснафферши похитили.
– Кто?
– Или порнофеминистки. Хотели со мной смертельный снафф снять. Это там я поседел от ужаса.
Малаховы снова переглянулись.
– Что же помешало, сладкий? – спросила брюнетка.
Глист принялся перетаптываться от боли под трусами.
– Петров с Башировым. И матушка.
– Матушка?! – в унисон провещали Малаховы. – Какая еще матушка?
– Ну, она же на передаче у вас была, полупластмассовая такая. Я офигел, как она драться умеет. Как она тем лесбожабам втащила.
– Втащила?
– Ну, да! Пока я буккакке делал.
– Буккакке? – Малаховы, произнося это специфическое слово, будто все разом заквакали. И это было почти смешно.
– Ну, когда на бошку кончаешь, – смущенно пробормотал Глист, начиная приплясывать от разрывавшей чресла боли.
– Ты кончал или тебе? – спросила телка.
– Я, конечно! – сказал Глист.
– Где твоя мама овладела спецподготовкой? – тараторил один из Малаховых.
– Надо ее найти, – бормотал второй.
– Это очень странная история, – констатировал третий.
– Как ты попал к этим женщинам? – спросил самый напористый из Малаховых, который так и сыпал вопросами.
– Ну, я пришел, вообще-то, батю спасать. Ну, который Ромуальд Филиппович. На его лабораторию бандиты наехали.
– А что было нужно бандитам от лаборатории с гельминтами? – удивились Малаховы.
– Это из-за меня, – признался Виталя.
Он увязал в правде. Лучше бы соврал чего-нибудь, ведь действительно. Потому что правда была бредовей всякой лжи. Да вообще, любой. Тут что ни соври, все правдивей будет выглядеть, чем то, что на самом деле случилось.
– Я телку одну червяками обкидал. Но это безобидные черви, на самом деле. Урехисы. Их вьетнамцы едят. Да и я их ел. А можно я штаны надену?
– Надевай, – сказала телка, которая была заодно с Малаховыми. И пока Глист натягивал брюки, спросила: – Зачем ты ел червей, а потом кидался ими в женщин?
– Это она меня кинула! – возмущенно заявил Виталя. – Я-то ей по-честному настоящих аскарид продал, а она мне бумажками из банка приколов заплатила! Ну, и я ее урехисами обкидал, но она думала, что это очень заразные глисты.
– Зачем она покупала аскарид? – спросили Малаховы.
– Я не знаю. Но при мне она их в кокаине вываляла. А у тех же яйца ко всему подряд липнут. Вот она, наверное, хотела, чтобы кто-то кокаин с глистами понюхал.
– А ты знаешь, мальчик, что ты – соучастник убийства? – спросил тот из Малаховых, который фоткал Виталю с пальцем в носу.
Глист взмок. У него, кажется, возникли проблемы.
– Для кого предназначался кокаин с глистами? – допытывались Малаховы.
– Да я понятия не имею! – заканючил Виталя.
– А ты знаешь последствия того, что глисты попадут в мозг? Не можешь не знать!
– Головные боли, галлюцинации, смерть!
– И ты, зная это, все равно продал ей червей?
– Ну, мне нужны были деньги.
– Ты беспринципный торговец глистами! – рявкнули все три Малахова. Да еще и пальцами синхронно показали.
И это вышибло из Глиста слезы.
– Короче, мутная история, – сказала телка, которая была заодно с Малаховыми. – Надо этого мальца порасспрашивать!
Малаховы схватил Глиста за плечи и за руки и куда-то потащили.
– Отпустите меня! Я богатый наследник! – кричал Виталя.
– Хуедник, – сказали Малаховы.
Они волочили Виталю по останкинским лабиринтам. И новоявленному миллиардеру было почему-то очень страшно. Совсем не так он представлял себе первые часы богатства.
***
Тем временем олигарх Гавриил Глебович тяжело потел, глядя то на Малахова, то на КСД-канистру. Малахов словно завис. Он перестал замечать Гавриила Глебовича, сознание его куда-то уплыло.
А олигарх внутренне обмер от тяжести свалившегося на него известия. Он все-таки умрет? Это как? Ведь очень жестоко подарить надежду, а затем ее растоптать? Что вообще случилось? Что-то не так с его наследником? Или с ним самим? Олигарх был уже готов самостоятельно, без подъемного крана, влезть на самый верх этой чудовищной канистры, протиснуться внутрь с риском не выбраться наружу. И ладно! Он и в канистре поживет. Лишь бы жить!
И влюбиться! Он еще перебирает. Да он в любую уборщицу сейчас влюбится. Вот в первую попавшуюся. Лишь бы жить.
Лишь бы не зубчатые колеса боли. Лишь бы не гнусная старуха, дожидающаяся его у входа в инобытие.
Гавриил Глебович ее видел. Старуха разинула малозубую пасть, хохотала Гавриилу Глебовичу в лицо. А пасть росла, росла. Это уже была не пасть, не дряблый старушечий рот. Это был путь. Надо было, значит, идти туда – в смрадную пасть? Нет! Только не это.
Весь безразмерный студень олигархова тела дрожал сейчас, словно от удара циклопической ложкой.
– Меня будешь любить, – изрыгала старуха гнойные слова. – Меня. Всю вечность.
Серая, бетонная тоска охватила Гавриила Глебовича. Из этого пиздеца ему уже не вырваться. И всего-то три дня осталось! Меньше! Меньше! И сделать – неужели ничего нельзя? Надо растрясти Малахова – пусть хоть что-нибудь скажет!
Но телеведущий уже словно вернулся в себя. Он цепко посмотрел на Гавриила Глебовича.
– Ваш наследник-то – очень любопытный юноша, – сказал Малахов. – Он интереснее, чем вы могли бы подумать.
– Значит, дело все-таки в нем? – двадцатью килограммами толстых губ захлопал Гавриил Глебович, выплескивая жалкие слова.
– В нем, – признал шоумен. – Под штанами у него нашелся – представьте себе – тоже пояс невинности, как на вашем первом сыне – гей-активисте.
– И что это значит?
– Это может значить многое, – сказал Малахов. – И то, что ваш сын Александр носит эту штуку вовсе не из любви к противоестественному сексуальному искусству, а совсем по другой причине. Сходной с той, по которой этот гаджет опоясал чресла вашего второго сына.
– Да что же вы загадками-то говорите? – вылетело примерно три литра слюны мелкодисперсными брызгами из нервного рта Гавриила Глебовича, окатив водометной струей копию Малахова (или оригинал).
– Кто-то очень технично нейтрализовал ваших сыновей. Сразу обоих. Ни один, ни второй не смогут установить с вами дроч-канал.
– Я миллиард дам! – сказал олигарх. – Я дам. Только сделайте это, дорогой Малахов! Хотите, я на колени встану?
– Нет! – встрепенулся Малахов. – Вы проломите полы в студии.
– Ничего сделать нельзя?
– Нет, – ответил телеведущий.
– Но как же так? Два миллиарда!
– Не все покупается за деньги, дорогой Гавриил Глебович.
И вдруг Гавриила Глебовича как ошпарило. Ведь есть же выход! Есть!
– А если в дочь? – сказал он. – Давайте меня в дочь переселим!
– У вас таки есть дочери? – прищурившись, спросил Малахов.
– Ну… есть, – признал олигарх.
– По моим данным, их у вас три.
– Откуда такие све…
– Да признайтесь уже, наконец! – погрозил пальчиком Малазов. – Тоже мне секрет Полишинеля.
Олигарх похолодел.
– Откуда вы…
– От верблюда, – перебил Малахов.
В дочек! Переселиться в дочек! Хоть в Оксану, хоть в Ольгу, да хоть в неведомую Елену – дочь лоботомированной Вики!
– С ними можно наладить дроч-канал? – с бледной надеждой спрашивал олигарх.
– А куда вы денете наследника, которого уже назначили перед миллионами людей?
– Я стану собственной дочерью и отсужу у него миллиарды. Он же лох!
– Не такой уж, – покачал головой Малахов. – Это очень непростой паренек. Как я уже говорил.
– Я постараюсь! У меня опыт! Связи! Я три… Нет! Два с половиной миллиарда насобираю! Миллиарда! А остальное отсужу.
– Как же вы хотите жить-то! – покачал головой Малахов.
– Я хочу… хочу! Мне нельзя туда – в смерть. Ни в коем случае нельзя!
– Дроч-канал с женщиной невозможен, – развел руками шоумен.
– А другие способы? Вы же говорили? У вас же женщина в мультисуществе есть! Вы же сами говорили!
– Катя пришла к нам на почве духовной близости. Но эта работа требует нескольких лет. У вас нет столько времени.
– Что же делать? Что же делать? – заметался, затрясся олигарх.
– Умирать, – жестко сказал Малахов. – Ладно, я, пожалуй, тороплюсь. Оставайтесь здесь, я скажу, чтобы вас вывели из студии. Мне еще надо пообщаться с вашим наследником, который знает очень много интересного. Не переживайте, вам его вернут. Но несколько неприятных часов ему пережить придется.
– Да забирайте его хоть насовсем! – заплакал Гавриил Глебович. – Хоть что с ним делайте. Только меня не бросайте.
– Ладно, Гавриил Глебович, я очень вам сочувствую, но поделать ничего не…
– Еще должны быть какие-то способы! – завопил олигарх и грохнулся на колени.
Затрясся пол. Подпрыгнула многотонная канистра КСД.
– Больше так не делайте, – сказал Малахов.
– Не буду, – заскулил олигарх. – Придумайте что-нибудь! Вы можете. Должны быть способы!
– Да они есть, но совсем дикие. Например, телообмен возможен между убийцей и жертвой. При условии их близкого родства. Притом, убийца должен испытать оргазм ровно в момент выхода души убитого из тела.
– Я согласен! – сказал олигарх.
– Значит, дело за малым, – сказал Малахов. – Всего лишь уговорить кого-нибудь из ваших дочек убить вас в камере сенсорной депривации, при этом мастурбируя. Три миллиарда.
– Это очень сложно! – затрясся Гавриил Глебович. – Полтора!
– Вы же два с половиной давали?
– Давал.
– Ну, вот и по рукам. Миллиард вы даете мне сразу.
– Да вы меня без ножа режете!
– Хорошо, – жестко сказал Малахов. – Сегодня же я должен получить семьсот пятьдесят миллионов, о которых мы договаривались изначально. Это – невозвратный аванс. На случай, если ничего не получится. Потому что дело – очень непростое.
«Может, он меня кидает? – подумал Гавриил Глебович. – Ведь может! Запросто может!»
Но в это верить все-таки не хотелось.
– Хорошо, – проблеял олигарх.
Даже перед бухим злобным Ельциным он так не унижался, как сейчас перед Малаховым.
– Остальное выплатите мне через год.
– А вдруг у меня не будет денег? Вдруг я их не отсужу?
– У вас чутье, Гавриил Глебович, – усмехнулся Малахов. – Вы знаете, как их заработать хоть из пустоты. Поэтому давайте не будем. Но условимся, что если я не получаю своего вознаграждения ровно через год, день в день, вы отправитесь в те пространства, которых так боитесь.
– Да! Да! – шептал Гавриил Глебович.
Малахов испытующе на него посмотрел. Вдруг в глазах у него что-то мелькнуло, сверкнуло отблеском в очках. Какая-то искра.
– А вы ведь кокаином балуетесь? – вдруг спросил Малахов.
– Ну…
– Признайтесь, признайтесь.
– Ну, да. Но чуть-чуть.
– У кого брали?
– А на это тоже надо отвечать?
– Гавриил Глебович! Прекратите, а? Вопрос жизни и смерти. Ну? Скажите!
– У Пусси Пусса, – признался олигарх. – Ну, который рэпер.
«И которому я начал татуировать на лбу слово «Лох», – вспомнил Гавриил Глебович.
– Угу, – сказал Малахов. – Хорошо. Еще скажите мне – галлюцинации в последнее время у вас были?
Гавриил Глебович студенисто вздрогнул всем телом.
– Откуда вы знаете? – спросил он.
– Возможно, ваши дела не так плохи, – сказал Малахов. – В таком случае, я спешу. Вы оставайтесь на месте. Вас выведут. Жду обещанного.
Он протянул олигарху бумажку с реквизитами.
– До скорой встречи!
Малахов ушел, а Гавриил Глебович безумными глазами смотрел ему вслед.
«Я все-таки буду жить! Все-таки буду!» – думал олигарх.