16.01

Те-Анау – Милфорд-Саунд – Куинстаун

Милфорд Саунд. Огромный фьорд, который Киплинг назвал восьмым чудом света. Мощные ледники миллион лет выгрызали эти девятнадцать километров в суше.

Дорога туда идёт по горам, вокруг которых, словно в невесомости, парят обрывки облаков; через тоннели с громадными неотшлифованными камнями, жутковато нависающими над машиной; сквозь дождевые леса повышенной сказочности – с блестящими от теплой влаги папоротниками, болтающимися воздушными корнями, мшистыми стволами.

Здесь чудесным образом сочетается несочетаемое: в одном кадре можно увидеть и горы, и пальмы, и снег, и сочно-зеленую траву, и море, и скалы с распластанными на них тюленями. Очень напоминает картины Фредерика Чёрча.

Это самое влажное место на земле – больше двухсот дней в году дожди. Но нам – вот неожиданность – повезло. Солнце и не собиралось прятаться в облака.

Прогулочных корабликов в Милфорд-саунде много, мы купили билеты на ближайший и поплыли вдоль залива в сторону океана. Сильный ветер с брызгами воды бил прямо в лицо. Сначала все туристы были на палубе, но минут через десять, по мере намокания и обветривания, энтузиазм поутих, и большинство людей перетекли в закрытую кабину.

Мы свободно стояли на носу. Кораблик то летел на всех парусах, то подходил прямо к берегу и замедлял ход, чтобы туристы могли оценить многочисленные водопады: тонкие бодрые ниточки, плоско стекающие по скале ручьи, мощные потоки. Они торопливо и весело сбегали с высоких скал, дробились о камни, и в водяной пыли над Милфорд-саундом плыли радуги. В некоторых местах ветер играл с водопадами: не давал струе упасть во фьорд – подхватывал ее и снова забрасывал на скалу. Удивительное зрелище: вода течет и вниз, и вверх!

Легкое марево, лежащее над фьордом, создавало ощущение фантастичности проплывающего мимо пейзажа. Казалось, дымка рассеется и вместе с ней исчезнут и лесистые горы с плешками голых камней, и белые струйки водопадов, и неподвижные полосы облаков над ними. Возможно, именно так исчезла мечта маори о вечной жизни после гибели древнего героя Мауи, который сражался здесь с богиней ночи за бессмертие людей. Неразлучная с ним птица пиопио металась в отчаянии между скал фьорда, оплакивая друга. Второе официальное название Милфорд-саунда – Пиопиотахи, что в переводе с маорийского означает «Одинокая птица пиопио». Вечной жизни у пиопио тоже не получилось: век назад их род полностью вымер.

Иногда кораблик зависал около колоний морских котиков, которые светски загорали на камнях. Один некрупный светлый котик с маленькой мордочкой томно лежал на боку, облокотившись на ласт, и смотрел на большого темного усача, который с камня чуть ниже, спустив зад в воду, тянулся к светлому, активно мотал головой и дергал плечами. Ну точно пляж Геленджика: только что прилетевшая отдыхать бухгалтерша компании «Веселенькие ситцы» из Иваново, которую в экспресс-режиме охмуряет бодрый старший механик автопарка № 3 из Нового Уренгоя, потому что у него предпоследний день отпуска.

Мы вышли в океан, вдохнули свежий ветер и снова нырнули во фьорд. Кораблик, понимая, что туристы на красоты насмотрелись и котиков обсняли, вплотную подошел к огромному водопаду. Мы фотографировали. Вот уже первые брызги – а кораблик не останавливается. Да он прям под водопад ныряет! Радужные струи воды падали с высоты десятиэтажного дома и с веселым шумом заливали палубу. Восторженные визги – турист доволен - кораблик отошел от водопада. А за ним уже лез купаться следующий – словно банный день в Сандунах.

Хорошо, мы быстро спрятали под куртки камеры и фотоаппараты. Мокрые до нитки, но с улыбками до ушей, стояли на палубе, сохли и даже не думали о том, что легко можем простудиться.

Да, здесь, уже когда мы возвращались к машине, нас атаковали какие-то мелкие гадкие кусачие мошки. Впервые в этой стране кто-то захотел нашей крови!

Из Милфорда мы отправились в Куинстаун. Вдруг впереди – затор. Смотрим – односторонний тоннель, горит запрещающий сигнал светофора. Ладно, подождем. Вдруг прямо к нам неспешной боцманской походкой от обочины направился крупный зеленый попугай. Мы выскочили из машины – надо же посмотреть на птичку. А птичка ничего не боялась, подошла вплотную и явно ждала еды.

- Таможенная пошлина! Или плата за проезд, - засмеялись мы, выдали Жене порцию печенья, и он с удовольствием покормил крылатого таможенника. Попугай взял большой кусок прямо из рук, не спеша отошел к обочине, где с горы струился ручеек, намочил печенье в воде и съел. Потом вернулся и выжидательно уставился на Женю. Тот присел и протянул руку с печеньем. У тоннеля собрались еще машины. После Жениного печенья попугаю предложили ягоды, бананы, хлеб. Нормальный такой обед.

Зажегся зелёный, кеа быстро убрался в кусты. Хитрая птица, видимо, приватизировала тоннель и берет с людей плату, как Остап Бендер за посещение Провала. Взамен позволяя с собой фотографироваться. Это высшая ступень эволюции платных фотографов: не мужик с обезьянкой или птицей, а сама обезьянка или птица.

Пока попугай ел, мы прочитали, что это – кеа. Они очень умные и кормятся на таких участках дороги: светофор означает, что машины гарантировано будут стоять столько времени, сколько хватит на легкий перекус маленькой птичке.

В Новой Зеландии все так: попугай запросто может парализовать движение, дерево посреди будущего тротуара не спилят, а, скорее, обойдут асфальтом; дорожки, указатели, ограждения – все сделано для того, чтобы сохранить природу нетронутой, такой, какой она была во времена расцвета маори.

14.01

Оамару – Тотара

Дороги в Новой Зеландии практически идеальные. И не столько из-за качества покрытия, сколько в силу своей совершенной незагруженности. После московских автопотоков хотелось спросить: позвольте, а где все? Казалось, это какое-то временное затишье, в стране объявлен день отказа от машин или где-то гигантская пробка из-за аварии, и, когда ее растащат, тысячи машин заполонят улицы. Мы проехали всю Новую Зеландию с севера на юг, но ни разу не попадали даже в подобие затора. Нет, один раз встали на выезде из Куинстауна по случаю концерта какой-то американской рок-звезды. Тащились целых 15 минут!

Продолжаем двигаться на юг. Одна ферма сменяется другой, тянутся бесконечные плетни, разделяющие широкие пастбища. Овцы, коровы, лошади, олени, опять овцы…

- Как-то неправильно мы путешествуем, - комаром зазудела я в уши впередисидящим джентльменам. – Страна ферм, а мы ни на одной ферме не были…

Новая Зеландия не изобилует музеями и выставками, здесь нет уходящих в века традиций живописи, скульптуры, музыкального творчества и других видов изящных искусств. К тому же нам давно хотелось посмотреть, как выглядит настоящая ферма. Кроме фрагментов крыш и стен в отдалении, с трассы ничего нельзя разглядеть.

- Хочешь – заедем, - согласился Богдан, который был за рулем, - ищи варианты.

Варианты не искались. Интернет молчал, как партизан.

Вдруг слева на высоком холме появилась стела с флагом: как памятник какому-то сражению. И почти сразу – указатель «Totara Estate». А дальше что-то меленько на английском…

- Вот вам ферма, - тормознул Богдан. – Поедем?

- А вдруг они не пускают… и вообще… - засомневалась я. Как-то вламываться в чужие владения…

- Написано же: первая ферма мороженого мяса! - он решительно свернул на ухоженную проселочную дорогу. Через пару минут подъехали к небольшому домику, окруженному загонами для овец и разнообразной сельхозтехникой. Овцы при нашем появлении нисколько не испугались, только лениво приподняли головы, не переставая жевать.

Навстречу из дома вышел очень колоритный пенсионер: тяжелые, видавшие виды джинсы, клетчатая рубаха с парой реальных дырок, архаичный жилет, на который спускается окладистая старообрядческая борода, соломинка в волосах. Типичный житель деревни Малые Ушехлопы Челябинской области. Я, было, расстроилась: помешали фермеру фермерствовать. Но вдруг заметила на груди бейдж, как у какого-нибудь офисного сотрудника. Оказалось, ферма – это нынче музей. А фермер Джим живет здесь и присматривает за небольшим стадом овец.

Заплатив по пять новозеландских долларов, мы отправились смотреть и слушать про то, как в тысяча восемьсот каком-то году шерсть, которую выращивали в Новой Зеландии, стала никому не нужна – цены на нее рухнули. А больше здесь ничего в промышленных масштабах не производили. Фермеры начали разоряться, страна – нищать. Тогда владельцы фермы "Тотара" рванули в Великобританию. Несколько месяцев от них не было ни слуху, ни духу. И вдруг в порт пришел корабль. А на нем – огромные рефрижераторы. Все свои деньги фермеры из "Тотары" вложили в морозильники. Здесь в них загрузили мясо, и до Европы оно доехало в прекрасном товарном виде. Рисунок с первым кораблем висит на ферме. Собственно, с этого начался экономический расцвет Новой Зеландии. А монумент, который мы заметили с трассы – памятник мороженому мясу. Представляете - не фермеру, не королеве, в конце концов, а мороженому мясу! Которое вытянуло экономику страны: сегодня Новая Зеландия – крупнейший в мире экспортер баранины.

Джим охотно рассказывал нам историю новозеландского сельского хозяйства, а Богдан переводил. Здесь климат умеренный, не бывает сильных морозов и жуткого зноя, поэтому скот практически всегда на натуральном корме. Мясо получается нежирное и мягкое, за что и ценится.

Изучив старые косилки-сеялки, осмотрев запыленную утварь и пожелтевшие фотографии столетней давности, мы подошли к овцам. Привыкшие к чужакам, незлобивые, они охотно давали себя гладить. Их шерсть оказалась на удивление плотной и густой. Рука сразу стала шелковистой и чуть липкой. Бородач жестом показал, что это надо размазать, как крем, и пояснил:

- Ланолин!

Точно, шерстяной воск, из которого делают крем. Я тут же послушно растерла его по рукам, а Женя аккуратно и почти незаметно вытер о шорты.

Фермер выдал нам специальный корм, чтобы не травить животных случайным фаст-фудом, оказавшимся в карманах туристов. Овцы оживились и начали тыкаться в ладони своими щекотными губами. Алеша удивлялся вдумчивому, но при этом отстраненному выражению их подернутых поволокой глаз.

Дальше прошли по пустым сараям и загонам. Все они представляли собой конвейер по переработке мяса: в этом овец убивали, в этом пускали им кровь и вычищали внутренности, в этом, где висели жуткие муляжи туш, их разделывали…

- А тут жили свиньи, - фермер показал на загон, в который из одного сарая выходили каменные желоба. – Как думаете, зачем?

Мы пожали плечами.

- Им сливали кровь, кости, требуху. Они все это ели.

- Свинки? Ели кости овец? – удивился Женя. Для него, городского жителя в пятом поколении, хрюшка – милое розовое создание из книжки. Для меня, впрочем, тоже.

- Конечно, - кивнул фермер. – Если бы такой мальчик, как ты, упал в этот загон, - и он шутливо подтолкнул Женю к ограде, - от него тоже за несколько часов ничего не осталось бы. Эти свиньи привыкли есть падаль.

Женя поежился и отошел подальше от пустой ограды.

Довольный, что нашел «индивидуальный подход» к экскурсанту, фермер оценивающе посмотрел на Богдана с Алешей:

- А что вы знаете про «Русского Джека»?

- Рулетка, в смысле? – переспросил Богдан.

- Нет. Того, в честь кого назвали вино. Он был из России.

- Пил много? – предположил Богдан.

- Нет. Он был свагером. Эти ребята, - бородач показал на рисунок позади себя, - бродили по стране в поисках сезонной работы. Все их имущество составлял сваг – котомка за спиной со свернутым свитком: курткой или постелью. Свагеры остались не у дел после того, как в Новой Зеландии закончилась золотая лихорадка, наступили голодные годы. Но Русский Джек – на самом деле звали его Иван – приехал в страну намного позже. Он был моряком, его корабль затонул у берегов Новой Зеландии. Иван нанимался на суда, чтобы заработать денег и уплыть, потом на фермы, а затем неожиданно решил остаться. Он был очень сильный. Высокий. Синеглазый. Много работал, много пил и курил. Он прошел пешком весь Северный остров, был очень опрятный, трудолюбивый, но нигде подолгу не задерживался – любил свободу.

- Это легенда? – уточнил Алеша.

- Нет, он реально жил в прошлом веке, есть его могила.

- А почему Джек?

- Это все равно что «человек». Он не хотел иметь ни имя, ни национальность, ни дом. Он любил свободу, - терпеливо повторил фермер.

Мы потом посмотрели в интернете: да, Russian Jack реально существовал. Звали его, предположительно, Иван Крумен. Фамилия тоже не настоящая, явно придуманная или производная от клички. Он прожил в Новой Зеландии целых 56 лет, с 1912 по 1968 г.

Его любили за добродушие, вежливость, аккуратность, силу и выносливость. Он стал местной достопримечательностью. «Невинность сияла в его ярко-голубых глазах», - писали газеты. Его приглашали остаться на фермах навсегда, но он не соглашался. Он не нищенствовал. Нужны были деньги – работал, не нужны – отдыхал. Его много фотографировали, он не отказывал в интервью, охотно делился своими мыслями. Незадолго до смерти на вопрос журналиста, почему он выбрал такую жизнь, Русский Джек ответил:

- Man, oh man, I was FREE! Free to have a beer, have a smoke, happy what you can call all the time, you know. They was free days…

Позже ему поставили памятник перед библиотекой Мастертона и назвали в честь него новозеландское белое вино – «Russian Jack». Мы попробовали. Резковатое, как и любое из Мальборо, но мы пили и почему-то гордились – наш Джек, наш!