Часть четвёртая

Продолжение

Первая часть Чайка на проводе

Вторая часть Чайка на проводе

Третья часть https://pikabu.ru/story/chayka_na_provode_11599395

Дома его уже ждали. Бабушка уже знала и о его побеге с урока физкультуры, и об оставленном в классе портфеле.

Но при виде Мишки бабушка проглотила все слова.

Внук стоял, как покорёженный в боях танк-ветеран, с отметинами от пуль и попавших снарядов. Лицо в царапинах, куртка грязная, будто её протащили на машине за верёвку по лужам. На коленях – пятна, а во всклокоченных волосах застряли еловые иглы.

С ботинок натекла мутная лужа.

Наконец, бабушка, очнулась. Бегло оглядела повреждения во внуке, удостоверилась, что танк, то есть непутёвый внук, хоть и поцарапанный, но без тотальных повреждений.

– Ну? И где они? – наконец пропела она неестественно ласково.

– Кто? – насторожился Мишка.

– Разве ты не дрался со стаей бешеных собак?

– Ну, ба…

Мишка уже выучил бабушкин лексикон.

– И кому досталась тухлая рыба с помойки? Уверена: не тебе! Что за тетёха, – разошлась бабка, разворачиваясь и стремительно разворачиваясь в свою комнату. – Ума не хватает говно посолить!Я не нанималась… целыми днями убираешь, убираешь…

Ворчала она уже из своей комнаты, из-за закрытой двери.

Мишка притворно вздохнул – сегодня он легко отделался. Он же не виноват, что свежий новёхонький снег расползался под подошвами, земля липкая и грязная, а корни разляпались и хватали за ноги. Конечно, он упал, и не раз. Лицо и руки исцарапаны вредной ёлкой, когда Мишка натягивал на макушку опознавательный пакет. Ну, испачкал куртку, ну, щёка в крови. Заживёт!

– Бабуля, я постираю, – собрался заканючить в дверь Мишка. Он знал, чем разжалобить бабушку. – Я кушать хочу! У тебя всегда так вкусно!

Но тут…

… он увидел её.

…На крошечном столике, накрытом старой тёмной до пола тканью, под пальто и куртками, скособочилась сумка.

Бабушкин саквояж.

Мишка удивился.

Бабушка никогда не оставляла свои вещи. Особенно этот саквояж. Когда-то он был, вероятно, чёрным и блестящим. Теперь этот ветеран рыжий, местами протёртый – заслуженный трудяга размером с небольшой портфель. Бабушка недавно сдавал его в ремонтную мастерскую, и принесла обратно с новой ручкой и проклятиями на «одуревших мастеров! Столько содрать с пенсионерки за замену защёлки!»

Мишка прислушался. Замер на секунду. Затем, не дыша и не отрывая взгляд от дверей, протянул руку и медленно расстегнул застёжку.

Саквояж распахнулся. Обнажилась светлая подкладка. Словно птенец-желторотик в ожидании червяка. 

Мишка, не дыша, сунул ладонь внутрь.

Под пальцами сразу же целлофановый пакет с бумагами (счета? газеты?) оглушительно зашуршал.

Мишка замер.

Тихо.

Дальше нащупалась мягкая ткань с чем-то твёрдым внутри (тонометр?), упругий бок яблока. Внизу, на самом дне, в толщине барахла, обнаружилась гладкая тяжёлая стеклянная поверхность. Бутылка?

Не зря бабушка ценила сумку за вместительность. Там, наверное, и клад можно спрятать!

В комнате легко звякнуло. Затем забулькало. Бабушка, вероятно, достала из шкафа свои капли, наливает жидкость в стакан.

Где же он?!

Мишка заторопился. Ладонь шустро перебирала вещь одну за одной: свёртки, карандаш, таблетки… Наконец, пальцы нащупали кошелёк, открыли. Не глядя, вытащил купюру и, с ловкостью фокусника, сунул её в рукав.

Закрыл замок и прикрыл полами длинного пальто.

****

Утром бабушка его не разбудила. Не заскочила, как обычно, к нему в комнату, не крикнула с порога:

– Эй! Будильник! Вставай!

Не гремела сковородой на кухне. Не поставила чайник.

Она вообще не вышла из своей комнаты.

Мишка из-за неё чуть не проспал.

Пришлось прыгать, как заводному. Он наскоро сжевал кусок хлеба с холодной котлетой, выгреб из кастрюли вчерашний холодный картофель.

Покосился на закрытую дверь в большую комнату, и поскакал одеваться. Но вернулся, как был – в куртке и ботинках – ухватил со стола таблетку.

Лекарство Мишка принимал ежедневно.

– Ба! Я в школу! – обозначиться стоит всё-таки.

В ответ тишина.

Мишка взглянул под вешалку – саквояжа не было.

После уроков Мишка долго жал на кнопку звонка. Потом рыскал в портфеле в поисках запасного ключа. А когда, наконец, приплясывая от желания в туалет, отпёр дверь – его встретил тёмный коридор.

В кухне – неслыханное и небывалое для бабушки, ярой поборницы чистоты: немытая посуда и тарелка с недоеденным картофелиной. Плод тоскливо завалился набок в неуютной лужице застывшего масла.

Но, может, ба спит? Бывает, устал человек. Прилёг и уснул.

– Бабушка, обедать будем? – На всякий пожарный случай крикнул он. Прислушался. – Ба!

Как всегда неожиданно появился Плут. Как обычно, с кривой ухмылочкой:

– Ну-ну! Слабо войти? Что ты как Дыркин, Фуфля!

Мишка лениво огрызнулся.

– Бабушка, – приоткрыл он дверь и прошептал в душную щель. – Я уже дома…

За дверью темно. Сквозь занавешенные шторы, оборванные с одной стороны – бабушка давно просила повесить, да Мишке отмахивался: – Потом, ба. Уроков много.

Мишка медленно прикрыл дверь.

– Эй, Фуфля! – появился на кухне Плут. – Сунь пельмени в микроволновку! Согрей их, как мужик!

– Чушка ты, Плут! – повеселел Мишка. – Пенёк с ушами!

Плут приставил обе ладони к макушке – вон какие уши! Уши поросюши.

– Бабушка смылась на дачу, – подмигнул ему Мишка. – К вечеру вернётся. Стопудово. Она никогда не оставляла меня… нас.

Плут тряс ладонями, кривляясь:

– Давай веселиться, Фуфля!

– Да! – обрадовался Мишка. – Свобода!

Вечер свободы с компьютером пролетел, как перемена между уроками – вжик – и уже зажёгся за окном уличный фонарь. Комната осветилась жёлтым, перемешиваясь с бликами монитора.

Мишка со вздохом отключил игру. Поплёлся на кухню и разогрел замороженные котлеты в микроволновке. Котлеты получились внутри сырыми, а сверху горячими.

Сухари с вареньем – неплохая замена котлетам. Особенно вприкуску с чаем и солёными огурцами. Это даже весело. Вот так – залезать суповой ложкой в банку со смородиной, затем облизывать сколько влезет!

И, хотя никто не контролировал, вечерние таблетки честно проглочены. Посуда быстро провозюкана под проточной водой, а зубы нашорканы щёткой.

– Спокойной ночи, – остановился он у бабушкиной комнаты. Он, конечно, понял, что бабушка не на даче: дачный автобус уже не ходит. Отменили по осеннему времени.

Мишка постоял-постоял и втопил кнопку выключателя.

Включилась лампа.

Прозрачная тень от «висюлек» на старой, советской люстре приклеилась на «кирпичи» стены.

– Я могу спать в темноте, – утешил себя Мишка. – Могу. Не маленький. Но если бабушка придёт, то поймёт, что её ждут.

Плут понимающе хмыкнул.

– Где же бабушка? Задержалась в гостях? Может быть, у Трески? Пьют чай и забыли о времени… – рассуждал Мишка, заползая под одеяло. – Или? Это он?

Мишка знал ответ и не хотел его услышать. Даже от Плута.

Но тому наплевать.

– Или. Это он, – подтвердил Плут, ухмыляясь. Его глаз-пуговиц сверкал от «висюлек». – Он! ББЗ.

Мишка поёжился.

Большой Бабкин Закидон.

Это тайна. Мишка не должен был её знать. Но он знал.

Детская злая память раз за разом подкидывала тот вечер. Цепко держало, почему-то…

Бабушка, непривычно тихая, в чужой оранжевой кофте, грязная, незнакомая и пахнущая незнакомо, покачивалась на кухонном табурете. Непричёсанные волосы прикрывались низко опущенное лицо и качались в такт.

Папа совал ей в трясущиеся руки то стакан с водой, то таблетки, то мокрое полотенце.

– Жанна Николаевна, в клинику вам надо! Я устрою, а?

Бабка огрызалась, стонала и отталкивала воду. Но жадно схватила стакан с лекарством – до краёв налитой прозрачной едко пахнущей прозрачной жидкостью из бутылки.

Мишка непонятно почему взвыл во всю мощь.

Нет. Не так.

Если уж вспоминать, то начать с Санкт-Петербурга. Там, дома, Мишка испуганно жался к подолу маминого халата.

Папа кричал в телефон зло и громко. Но мама! Мама закрывала тонкими горячими ладонями Мишке уши. 

– Валя, Мика! – умоляющим голосом вскрикивала она. Папа шальными глазами шарил мимо Мишки.

Мишка жался к маминому подолу.

– Полгода, карамелька. Светлый дождик, батон с цветами подарю, и поднялось Белое море, – мама уже тогда говорила непонятно и многое забывала.

Папа старался сохранять спокойствие, но пожелтел лицом, потемнел глазами. Он то и дело хватался за телефон, кому-то звонил, кричал в трубку:

– Да! 65-лет, небольшого роста, сухая, стройная. Крашеные волосы, химическая завивка…

– Ёжики в капусте. Четыре листопад, – подсказывала мама. Взгляд её блуждал, а пальцы слабо ползали в Мишкиных в отросших волосах.

– Ну, мама твоя, милая тёщенька! – вскрикивал папа, хлопая крышкой телефона. Был у него такой складной, с крышечкой.

– Мышка бежала, хвостиком махнула… – соглашалась мама. – Баю-бай, Мика!

– Надо ехать! – не сводил с неё глаз папа. – Лёнька, ты как?

– Косамырыжки, – ответила мама. – Нижний уровень слабо, хоть и Выготский.

Папа глухо застонал и вцепился в волосы.

Так Мишка поехал с папой в Нижнедвинск – обуза, конечно, но куда его денешь? Лёньку-Алёнку устроили в больницу, удачно подвернулось свободное место.

В пустой квартире Мишка целые дни проводил с соседкой Ниночкой – старшеклассницей, тихой тростиночкой. Тихоня, как только за папой захлопывалась входная дверь, бросалась к телефону.

– Ирка! Ты щас умрёшь! Рыжий-то связался с Надькой… Какой-какой… Ну с той, в кофте с жуткими розочками…

– Не приставай! – бросала соседка Мишке, если тот приносил ей ободранного игрушечного зайца или машинку без колеса. – Поиграй сам! Да тут мальца навязали… А Рыжий что? Да ты что!

Или торчала у зеркала. Копалась в большой своей сумке. Выползала оттуда с синими пятнами вокруг глаз и с красным – на месте рта.

Папа прибегал вечером – красный, разводил руками. Хватал что-то из еды.

– Ты ещё не в постели? Иди спать! – рассеянно отвечал на Мишкину ласку.

Тогда и появился Плут. Вылупился из игрушечного зайца в клетчатых штанах и с разными глазами – один настоящий, другой – пуговица. Появился и принялся катать машинку без колеса.

С Плутом веселее, решил Мишка, и разрешил новому другу остаться.

Плут же разбудил Мишку, позже, уже в Санкт-Петербурге.

– Тс-с-с, слу-у-ушай, Мика.

– Что? – щурился со сна Мишка.

Плут ухмыльнулся и ткнул пальцев в сторону двери.

Мишка прислушался.

На кухне папа на кухне объяснял маме громко чётко, как маленькой, в каком притоне и в каком состоянии он нашёл её маму, Жанну Николаевну, дай бог её здоровья на долгие годы.

За окнами прошелестела машина. Над высокими кустами жёлтым тусклым окном глядел на Мишку фонарь из-под жестяного колпака. Во дворе брехали собаки, и слышался хвастливый разговор собачников.

– Ты понимаешь, она – сам себе враг, – доносился через закрытую дверь голос папы. – С этим надо что-то делать. Я поговорю… Да! Утром же позвоню Семёновичу… Он ещё работает… кажется…

– Рыбы летят в треугольном доме, – бормотала мама. – А как же Мика?

– Мика! Мика! – судя по звуку, папа отчаянно схватился за остатки волос на голове.

– Ну, хоть это ты понимаешь! Она была там больше двух недель! В притоне! Со всякими…

– Валя! – вскрикнула мама.

Дальше папа понизил голос и говорил неразборчиво.

– А ведь ей нравится! Нравится такая жизнь!

– Валя, – лепетала мама.

– А если бы я её не нашёл? А?

Мишка даже вспотел под одеялом, прижимая игрушечного зайца. Тогда ему даже не хотелось представлять, что это за притон

Когда Мишкина судьба обернулась худым концом, уехали Мишка с мамой навсегда к бабушке, а заяц Плутарх в суматохе потерялся.

Это и был ББЗ – Большой Бабкин Закидон.

Теперь, через несколько лет, ББЗ повторился. Выходит, Мишка остался один.