50 аэростатов поднимались в небо в Великих Луках в эти выходные. Это был большой и красивый праздник — фестиваль воздухоплавания. Мероприятие проходит уже 29 раз и ежегодно собирает тысячи зрителей. В этот раз на полёт аэростатов собралось посмотреть 19 тысяч человек. Международная встреча воздухоплавателей продолжалась несколько дней и проходила в несколько этапов — спортивные полёты, в рамках 30-го Чемпионата России по воздухоплавательному спорту, соревнования по кей-грабу и свечение аэростатов в финале праздника.
На событие собираются спортсмены-воздухоплаватели из разных регионов.
Эта группа исторически однокоренных слов связана с наличием чего-либо в реальности, не правда ли? Наш корень "яв" происходит от праиндоевропейского *au с семантикой восприятия (это *au вышло из *h₂ew-\*h₂ow- или *h₃ew-\*h₃ow-).
Семантика восприятия, судя по всему, была достаточно широкой, или расширилась со временем, включив в себя и видение, и слышание, и просто знание.
И вот слово *h₂ṓws реконструируется как "ухо". Через балто-славянскую стадию *aus- к нам пришло "ухо", к литовцам "ausis", к латышам "auss". Прагерманское *ausô дало англичанам "ear", немцам "Ohr", а до перехода [s] в [r] было у готов - 𐌰𐌿𐍃𐍉 [ausō]. У древних греков получилось οὖς [oûs], откуда через основу ot- происходят современные слова, связанные с ушами, например, "оториноларинголог". Латинское "aus, auris" дало глагол "auscultāre" ("слушать"), откуда сегодня французское "écouter", испанское "escuchar" и так далее.
Слово *h₂ewís должно было означать что-то воспринимаемое, откуда наши "явь", "явный", "наяву", "выявить" и прочие.
В сочетании с *dʰh₁- ("делать") реконструируется *h₂ewisdʰh₁- ("делать явным"), откуда греческое αἰσθᾰ́νομαι [aisthắnomai] ("понимать, замечать, осознавать, узнавать"), откуда к нам пришли слова "эстезия" ("чувствительность"), "анестезия" ("отсутствие чувствительности"), "эстетика" ("восприятие") и некоторые другие. В латыни же аналогичным образом получился глагол "audīre" ("слушать"), откуда "аудио", "аудиенция", "аудитория" и прочее.
И, наконец, слово *h₂ewm, вероятно, дало наш "ум", а также литовские "aumuõ" ("разум") и "aumenis" ("память"), хотя литовские слова, кажется, то ли устаревшие, то ли региональные, но тем не менее.
Важно: делалось по wiktionary, а если смотреть Фасмера, он не со всем тут согласен, но предлагаю каждому решать самому, с чем соглашаться, а с чем нет. Также можно проверить по etymonline, у них всегда только самые доказанные версии.
Недавно я оказалась на выставке — масштабной, представительной, в компании знакомого, далекого от мира искусства.
В центре зала возвышался гигантский надувной... хм, «объект» — напоминал детскую горку, только не предназначенную ни для скатывания, ни, кажется, для какого-либо взаимодействия. Паттерн на поверхности будто создала нейросеть после трехчасового спора о смысле жизни. «Шедевр или арт-хаос?» — спросили мы у таблички. Та скромно пряталась в углу, словно и сама стеснялась всего происходящего.
Рядом висели работы-«отличники»: внятные, дружелюбные, готовые завести разговор с каждым, кто встретится им взглядом. А наш герой гордо булькал в своей автономии, как Чеширский Кот, оставивший только улыбку.
С этого и началась наша дискуссия, точнее — вечный спор: должно ли искусство быть понятным? Или хотя бы стремиться к этому?
Ответ, как всегда, скользит между двумя полюсами: свободой художника и восприятием зрителя. Да, современное искусство — это часто дневник без замка, исповедь без прихожан. Художник вправе чувствовать себя самодостаточной планетой, в орбите которой случайно заблудился зритель.
И все же: если никто не может считать послание, состоялось ли оно? Искусство без адресата — не преступление, конечно, но, быть может, и не достижение. Коммуникация — не уступка «массовому вкусу», а жест уважения. Художник, не боящийся быть понятым, не теряет глубины — ведь дело вовсе не в упрощении. Напротив, визуальная доступность — это тонкая наука по построению мостов между разными культурами.
Визуальная культура XXI века: мигающие коды
Сегодняшний зритель — не сноб и не профан. Он привык к визуальным скоростям: мемам, сторис, клиповому монтажу. Он быстро расшифровывает коды, но так же быстро теряет к ним интерес, если внутри него ничего не откликается.
Если работа требует контекста, но не дает даже намека на ключ, она рискует стать невидимой. Если она чрезмерно проста — скучной.
Эпилог: искусство как письмо в бутылке
Уходя с выставки, я представила: а что, если этот надувной ребус — послание в бутылке от художника? Тогда мы — словно рыбаки, нашедшие ее на берегу. Вскрыли, прочли... И не поняли ни слова. Но сам факт, что пытались — уже маленькая победа.
В конце концов, искусство рождается не в момент создания, а когда кто-то останавливается, смотрит и спрашивает: «Что это вообще было?». Даже если ответом будет молчание.
Титры
Материал подготовлен Вероникой Никифоровой — искусствоведом, основательницей проекта «(Не)критично»
Я веду блог «(Не)критично», где можно прочитать и узнать новое про искусство, моду, культуру и все, что между ними. В подкасте вы можете послушать беседы с ведущими экспертами из креативных индустрий, вместе с которыми мы обсуждаем актуальные темы и проблемы мира искусства и моды. Также можете заглянуть в мой личный телеграм-канал «(Не)критичная Ника»: в нем меньше теории и истории искусства, но больше лайфстайла, личных заметок на полях и мыслей о самом насущном.
Кабинет. По версии русского филолога, профессора Петербургского университета Я. В. Толмачева (1779-1873), это общеизвестное слово чисто русское, происходит от фразы «как бы нет». Так называли потайную комнату среди проходных комнат, где человек мог уединиться и спокойно поработать или поразмышлять. То есть, человек дома, но его как бы нет.
По мотивам сегодняшней лингвозагадки разберём слово "бюст", тем более, что вопрос про него несколько раз уже задавали.
Происходит оно от французского "buste", где имеет те же значения, что и у нас - грудь, либо скульптура верхней части человека.
Во французский это слово попало из итальянского "busto", где означает "лиф", "корсет", "торс", "туловище".
А вот латинский исходник "bustum" переводился как "могила", "курган", "пожарище", "место сжигания умерших", "сожженные останки".
Этимология следующая: был глагол "ūrere" ("жечь, сжигать"), от него образовывалась одна из форм "ustum" ("то, что должно быть сожжено"). С приставкой "ambi-" получался глагол "ambūrere" ("сжигать, обжигать"), откуда получалось, соответственно, "ambustum". Далее случилось переразложение, и вместо деления "amb-ustum" слово стали воспринимать как "am-bustum", и именно в виде "bustum" уже закрепилось существительное с могильным значением. И, постепенно, значение перешло с самой могилы на скульптуру, которую ставили на могиле.
🗓️ 7 ноября 1917 года в России произошла Октябрьская революция
По старому юлианскому календарю, который в то время был принят в России, Октябрьская революция произошла 25 октября 1917 года, отсюда и название.
Разумеется, во времена СССР 7 ноября было самым главным праздником. Его отмечали с большим размахом, чем Новый год. На Красной площади проводили большой военный парад, а по стране прокатывалась волна торжественных митингов и демонстраций. До 1992 года людям давали сразу два официальных выходных – 7 и 8 ноября.
В наше же время отношение к данному событию неоднозначное. Значение и итоги Октябрьской революции до сих пор вызывают бурные дискуссии не только в среде историков, но и впринципе в российском обществе. В основном, в зависимости от политических взглядов, каждый человек имеет свою точку зрения на революционные события 1917 года.
Единственное, с чем все согласны, это то, что Октябрьский переворот является одним из крупнейших политических событий XX века, которое повлияло на развитие истории.
«Король, единственно истинный король этого века, исцели его Господь!». — Поль Мари́ Верле́н
В последние дни уходящего лета 1845 года дворец Нимфенбург, служивший летней резиденцией династии Виттельсбахов, праздновал рождение долгожданного наследника баварского престола.
Маленький Людвиг II появился на свет 25 августа, в тот же день, с разницей лишь в 59 лет, что и прославленный предок, служивший в Великой армии и возглавлявший Баварию на протяжении 23 лет, — дедушка Людвиг I.
Символично, что именно ему, современнику Наполеона и Гарибальди, предстояло нести ответственность за воспитание новоприбывшего принца, чьи родители быстро охладели к отроку и отошли от всякого участия в его жизни.
Возможно, именно в тот момент, когда внимание родителей покинуло колыбель Людвига Баварского, случился роковой перелом, тот самый глоток из Святого Грааля, ознаменовавший начало долгой работы над созданием собственного мира искусств, наполненного музыкой Вагнера и обрамленного легендами о рыцарях Круглого стола, погоня за которым сведет с ума благородного Людвига и положит конец непродолжительной жизни великого короля из династии Виттельсбахов.
Судьба Людвига Баварского вела его по тонкой, едва уловимой для окружающих границе двух похожих внешне, но невероятно разных и противоречивых в своей сути миров.
В той вселенной, что принято считать реальной, Людвиг - наследный принц баварского королевства, неограниченный в возможностях и желаниях юноша, готовящийся взять власть в свои руки и реализовать наполненные тягой к прекрасному замыслы.
Реальный мир жесток к Людвигу. Он не церемонится с тонкой натурой трудного ребенка жизни и безжалостно сталкивает его с одиночеством, не покидающим даже во время отрадных прогулок по окрестным лесам замка Хоэншвангау.
Французский психиатр Бенедикт Морель, обследовавший юного принца, емко сформулировал отношение примитивного окружения к Людвигу во фразе: "Эти глаза предвещают безумие", записав ребенка в список тех, кто никогда не будет по достоинству оценен современниками.
Замок, в котором Людвиг провел свое детство.
Многие великие люди, оставшись непонятыми и непринятыми реальным миром, стремятся создать свой собственный, идеальный мир грез и призраков далекого прошлого. Молодой Людвиг не был исключением и черпал вдохновение из переплетающихся сюжетов английских сказок об Артуре и немецких эпосов о Лоэнгрине, ставшем героем одноименной оперы Вагнера.
Не исключено, что именно образ легендарного Монсальвата, замка, хранящего чашу Грааля и фигурирующего в опере «Парсифаль», послужил прототипом для проекта одного из самых грандиозных замков, возведенных по приказу Людвига Баварского.
Наследный принц верил, что Виттельсбахи имеют прямое отношение к рыцарям Лебединого ордена, служившего чаше Святого Грааля, в которую, согласно легенде, Иосиф Аримафейский собрал кровь Иисуса Христа.
Людвиг любил мечтать о том, что где-то неподалеку от родного Хоэншвангау скрывается тот самый замок Монсальват, ждущий своего открытия во время второго пришествия и напоминающий ему о небесном Иерусалиме, городе правды и справедливости.
Таков был личный, непорочный и светлый мир будущего короля Баварии. В нем он находил отраду и спасение от тягот той реальности, в которой ему предстояло заниматься примитивной политикой и окружать себя шайкой алчных подлецов, жаждущих власти и денег.
1/2
Едва молодой принц успел отпраздновать совершеннолетие, как на его плечи легла новая, предопределенная, но от того не менее неожиданная и тяжелая ноша всякого, кто имеет кровное право занять свое место на освободившемся троне.
Всего одна ночь разделяла тот день, когда благородный потомок Лоэнгрина узнал о смерти отца, Максимилиана, и то утреннее мгновение, когда будущий король отправился в государственный совет Баварии и, укутавшись в мантию из горностая, удерживаемую за дальние концы двумя слугами, вступил в распахнутые двери торжественного зала заседаний.
С этого момента мечтательный юноша по имени Людвиг стал не просто королем, а единственно истинным королем XIX века, годы жизни которого сравнимы разве что с музыкальными дорожками на грампластинке, звучащими в узких рамках между вечной тишиной и невнятным потрескиванием пыли.
Отождествляющий себя с благородным Парсифалем, стремящимся очистить свое сердце от злых помыслов, новый король Баварии видит свое предназначение в неустанном стремлении к созданию вечной красоты, в покровительстве гениям искусства и просвещении подданных своего королевства.
Первый указ Людвига требует доставить к нему на родину маэстро Рихарда Вагнера, чья музыка, по мнению монарха, способна приобщить его преданный народ к высокому и воплотить в жизнь детские грезы, пожалуй, самого верного поклонника композитора.
Фестивальный театр (Фестшпильхаус, ныне Рихард-Вагнер-Фестшпильхаус)
Дождавшись визита дорогого гостя, молодой король преклонился перед гением Вагнера и позволил ему навсегда распрощаться с ненавистными кредиторами, погасив его долги. Окружение Людвига не одобряло длительное финансирование композитора, однако монарх стоял на своем и довольно долго мирился с выходками "художника".
Недолгие и смутные годы совместной работы вышеупомянутых личностей, омраченные непотребным образом жизни маэстро, предоставили возможность состояться премьерам оперы "Тристан" и циклу опер "Кольцо Нибелунгов", последняя из которых была поставлена в совершенно новом театре, построенном по инициативе Вагнера в Байройте.
Влюбленному в творчество композитора, Людвигу было суждено разочароваться в личности музыкального гения и, предвосхищая вопросы потомков об искренности и бескорыстности королевских помыслов, намекающих на желание монарха прославиться за счет близости с великими людьми, выставить наглого Вагнера за дверь, не желая более терпеть его далекую от рыцарских идеалов натуру.
С того момента, как Вагнер был выслан из Баварии, прошел год, относительно спокойный и постепенный, заполненный множеством государственных дел и забот, на фоне которых конфликт между бывшими единомышленниками быстро покинул заголовки газет.
Описанный мной период тишины можно считать так называемым затишьем перед бурей, предвещающим более масштабные и радикальные изменения уже не личного, а государственного характера.
В 1866 году Людвигу пришлось, вопреки собственному желанию, выполнить союзнические обязательства перед Австрией и вступить в совершенно необязательную войну против Пруссии.
Закономерное поражение баварской армии наложило на королевство груз репараций в размере 30 млн марок и положило начало необратимому процессу объединения германских земель, который, в свою очередь, вызывал у раздосадованного Людвига серьезные опасения.
После окончания Австро-прусской войны стало очевидно, что независимости большинства германских земель вскоре придет конец. Грезивший мечтами о великой империи, Отто фон Бисмарк, стремился к созданию единого государства, объединенного вокруг главенствующей Пруссии.
Людвиг тоже был сторонником объединения, однако в его картине мира будущее Германии заключалось в союзе суверенных и равноправных государств, не подчиняющихся централизованной власти одного из регионов.
В 1870 году началась Франко-прусская война, в которой Бавария выступила на стороне победителей и, сама того не понимая, обеспечила себе прямое попадание в состав новоиспеченной Германской империи под руководством прусского короля Вильгельма.
Впавший в отчаяние Людвиг понимал, что его мечты о равноправной Германии разрушены, а дальнейшая судьба Баварии зависит от того, сможет ли он поступиться собственными принципами и добровольно ограничить себя во власти.
Ему предстояло стать последним в первом из родов, отказавшись от права возглавлять государство, принадлежавшее Виттельсбахам на протяжении 7 веков. Людвиг должен был лицемерно просить ненавидевшего его Вильгельма принять в дар Баварию в обмен на возможность стать частью империи и получить от Пруссии дополнительные финансы.
Король видел в этом поступке скрытую капитуляцию, добровольную сдачу в рабство, однако знал, что отказ от подписания прошения приведет его королевство к войне, разрухе и неминуемому поражению под давлением нового альянса.
Оставшись королем Баварии, Людвиг не только спас свое государство, но и даровал ему ряд выдающихся привилегий, выражающихся в праве сохранить определенную автономию и получить щедрое финансирование из столицы империи.
Однако сам монарх находился в ужасном состоянии, не компенсируемом никакими привилегиями и правами. Людвиг окончательно замкнулся в себе и отстранился от дел государства до такой степени, что баварским чиновникам приходилось неделями бегать за королем и просить его о подписании нужных им бумажек.
Оказываемое на Людвига давление в совокупности с давним потреблением хлороформа, лечившего монарха от хронической зубной боли, нанесли по психике потомка Лоэнгрина серьезнейший удар, который, по показанием многих современников, привел короля к помешательству.
Нойшванштайн (дословно — «Новый лебединый камень») — романтический замок баварского короля Людвига II.
Освободив себе массу свободного времени, Людвиг с головой погрузился в строительство самых знаменитых и, пожалуй, самых красивых замков Европы. Оставшуюся любовь к жизни король посвящал тому, чем болел с самого детства, - искусству и эстетике.
Поистине безграничные возможности позволяли не стесняться в роскоши и возводить грандиозные по своему масштабу и красоте сооружения. Жаль, что в то время никто и думать не мог о том, какую ценность они приобретут спустя многие годы и во сколько раз окупится их строительство.
Замки обходились баварскому бюджету в круглую сумму, что, конечно, раздражало тех, кому эти деньги, по их мнению, были нужнее. Траты Людвига изрядно мешали правительству Баварии, поэтому вопрос о его свержении быстро встал на повестку дня.
Новоиспеченные заговорщики ловко воспользовались слухами о помешательстве короля и без всяких медицинских обследований заявили о неспособности Людвига самостоятельно править Баварией...
13 июня 1886 года, спустя сутки после насильственного заключения в клинику замка Берг, единственно истинный король XIX века отправился на совместную прогулку с профессором Алоизом фон Гудденом, заранее позаботившимся о том, что бы отставить санитаров, опекавших Людвига.
В этот же день, спустя 4 часа, достойнейший предок рыцарей Лебединого ордена, обретет покой в водах личного Авалона, подобного тому, что покоит тело легендарного короля Артура. Сопровождавший Людвига профессор так же будет обнаружен на поверхности озера Штрансберг.
Интересно, что всего через неделю после этого события должна была состояться первая экспертиза вменяемости короля, которая могла пролить свет на заговор чиновников и вернуть монарха на трон.
