Лифт в преисподнюю. Глава 64. Ничтошум
Они шли по тёмной пещере вверх.
Никогда раньше эти «бывшие» не забирались в пещеры. И до момента обнаружения себя втроём в подъезде — не понимали, что они — это Они. Или что Они — это не они.
Не были Они. И вдруг стали.
Для каждого из «первых» вокруг появились не только стены, но и Такие же. Те, кто стали Они. Прекратили быть фоном вокруг, когда есть только ты и что-то сзади, слева, справа... Теперь каждый из этих «бывших» различал какую-то одинаковость в других. Как будто вокруг двигались кривые зеркала.
На границах памяти брезжили непонятные картинки. Сны. Там всё показывалось другим, там были пещеры. По ним ходила еда. И не пыталась убежать.
Наверное, каждый из них видел что-то подобное в своей голове. Поэтому Они и шли дальше.
***
Двигаться больно. Не двигаться смертельно.
Саша залез на перила, опираясь на стену и на плечо Маши. Одну ногу переставил на ручку ближайшей к перилам двери квартиры. Распределил равновесие. Медленно выпрямился. Ухватился руками за края люка. Понял, что не должен свалиться, и взялся за замок.
Шик-шрык — пошатываясь начал выуживать его из узкой петли.
Дымно. Глаза ещё не щиплет, но каждый вдох напоминает о пожаре.
Возня на первых этажах.
«Бывшие» идут.
***
О, еда.
Все Они почуяли — еда может быть и в этой пещере.
Тёплая.
Пахнущая.
Шумная.
Шуметь могло или ничто. Или еда.
Ничто — это когда прибегаешь на шум. А там ничего и не шумит. Или что-то шумит само по себе. Хлопает, катится или шуршит от того, что в то же время холодит щеку… Ничтошум.
Он всегда заканчивается не едой.
А шумящая еда — это еда. Пахнущий шум. Погоня. Карабканье. Выковыривание. Вытаскивание. Крик, скуление, дурной запах. Шум еды всегда заканчивается одним и тем же. Дёргающаяся еда, писк и звуки вроде «господи, господи… я же вам ничего не...».
Шум сегодня — это и шум еды, и ничтошум.
Одновременно.
Слишком много нового для этого дня. Так решил бы, если бы умел делать выводы, сметливый «первый», шедший по пещере вторым.
***
Саше почему-то снова захотелось жить. Зачем и как — не важно. Просто. Наверное, обычная генетика. Эволюционная закладка для размножения вида. Расхотелось умирать, а ради чего жить — непонятно. Может быть, мы никогда и не живем ради чего-то? Даже если вдруг так считаем. Всегда просто живём.
Маша пока ещё держалась. Безымянная гадость неотвратимо прогрызала её ДНК. Спасения не было. Но она не сдавалась.
Сейчас — придерживала Сашу за ноги, чтобы он не рухнул назад.
Вытащил замок. Повертел в руке, не понимая, что с ним делать. Засунул в карман, чтобы не греметь выбрасывая.
Иногда потряхивало. Движения напоминали о побоях. Лицо, кажется, начинало опухать. Или уже, наоборот, заканчивало. Шумело в голове.
«Так вот почему у всяких бойцов без правил и боксёров такие бешеные гонорары. Тут как и в алкоголизме — здоровье нужно».
Тяжелый люк открылся с третьего толчка.
— Фу, блин, — пыль и мелкий сор полетели в лицо. — И как мы туда полезем?
— Ты прыгай. Хватайся. Я ноги твои подтолкнуть попробую. А потом ты мне руку протянешь.
— Прыгать-то мне зачем? Я ж тут навернусь.
— Ну да, ну да, — задумалась. — Тогда хоть как-то вытянись там, ухватись за край.
— Да, ещё вот сюда, наверное, ногой можно упереться, — про едва выпирающий косяк двери в квартиру.
— Ладно. Только не рухни.
Тяжело вздохнул, собираясь с силами.
— А как ты на перила влезешь потом?
— Ну как-нибудь уж заберусь.
— Об дверь тоже пробуй тогда. Этими… ногами.
— Да-да, — ответила как-то растерянно.
***
Сметливый был «первым», который шёл вторым. Самый быстрый из их троицы не уверенно продвигался вперёд. Туповато тыкался в стены, двери, крутился на месте. Иногда что-то бил. А бывало, и просто трясся на месте.
Их подгнившие черепушки с трудом вырабатывали пещерный алгоритм. Теснота. Незнакомое чувство. Они привыкли к свободному пространству. Как когда-то человек, сменивший прерии на земляные жилища ради скота и съедобной травы.
Так и Они неосознанно собирались менять свои привычки. Ради еды. Загнанные в пещеру огнём. И голодом. Воздействие среды.
Последний «бывший» полз по пещере на четвереньках.
Каждый вел себя по-своему.
Странно.
***
Когда ты основательно отпинан, то первое время особо не чувствуешь боли из-за того, что её блокирует адреналин. И прочая синтезированная телом химия. Это помогает выживать. Отбежать от хищника и приложить подорожник к ране. Но если убегать приходится дольше, и прибывают всё новые хищники — алгоритмы глючат. Где-то выделяется что-то лишнее, а то, что нужно, не выделяется. Или как-то так. И ты становишься больным заторможенным человеком.
Таким сейчас казался себе Саша.
— Да прыгай ты уже!
— Да как я прыгну? Перила эти трясутся же.
— Саня, у тебя рожа уже как у пчеловода. Ты скоро разглядеть не сможешь куда прыгать-то.
— Ты своё-то лицо видела? Тебе пораньше меня прилетело! И некуда тут прыгать.
— А что делать?
— Залезать надо.
— Блин, так лезь же. За-ла-зий!
— Надо приноровиться. Если завалюсь сейчас, то уже всё.
— Если ты не полезешь сам, то я тебя сама завалю нафиг!
Обидчиво покосился на Машу.
— Ну! Тормоз!
— А...
Саша выпрямился. Дотронулся пальцами до потолка, превращающегося в квадрат пустоты. Повилял задом словно дряхлая кошка. Легонько, опять же с кошачьей грацией, подпрыгнул, чтобы влететь внутрь чердака. Противно скрипнули советские перила. В прыжке вытянул руку и схватился за внутренний край люка. Повис. Упёрся локтем другой руки, чтобы перестать раскачиваться. Немного подтянулся.
Наступил ногой на уголок двери. Другой на что-то случайно подвернувшееся в воздухе — голову Маши.
— Ну ёлки, блин!
— Ага, — злорадно прохрипел в ответ.
Ещё подтянулся. Покряхтел. Несколькими рывками затащил своё тело на чердак.
Запах горелого здесь сопровождал аромат голубиного помёта и затхлости. Было очень тепло.
***
Сметливому хотелось есть.
Иначе. Не так как раньше. В нём уже давно начало бурлить что-то неизвестное. Горячее. Сообщавшее, что он не такой как вчера. Хотелось много еды. И если обычно мечталось о пахнущей, тёплой и шумной. То сейчас могла сгодиться любая.
«Первый», шедший вторым, остановился и присел, чтобы заглянуть в дергающийся глаз «Того», который лежал на ступеньках.
***
Обернулся. Темно. Чердак как чердак. Какие-то трубы. Косая крыша. Несколько окон. Пыль. Грязь. Дальний конец помещения с трудом различим.
— Ну теперь ты, давай, — прошептал Маше, скривившись от боли побитого тела.
— Да, — вздохнула.
Растерянно поглядела вниз на лестницу. Там уже виднелись вполне понятные тени. Шорканье. Возня. Хрип.
Они шли.
Подбирались.
Но почему-то медленно. Как будто тоже опасались чего-то. Или не понимали, как подниматься по лестницам?
Женщина попробовала забраться на перила как Саша. Но не получалось. Тогда она на них села. Взялась за дверную ручку. Покрутилась на месте, пытаясь безопасно закинуть ногу под себя и встать. Но всё время чего-то не хватало, чтобы довести дело до конца.
— Что ты делаешь? — удивился Саша.
— Просто не хочу свалиться назад.
— Но ты так не залезешь. Делай как я.
— Да не могу я как ты, — зло прошептала. — Меня никто не поддерживает. У меня уже с равновесием плохо.
— И что ты молчала?
— А что я знала что ли? — Саше показалось, что его напарница по спасению готова расплакаться.
Растерялась. И паникует. Сил держаться не хватает.
***
Такой же.
Лежал и дёргал глазом.
Пах едой.
Ещё один Такой же начал поедать Такого же.
Но в самом верху пещеры звала к себе шумом другая еда.
***
«Боже, как я от всего устал. Каждый шаг, движение — это неимоверная какая-то трудность. Всё, что может не получиться, не получается».
— Ладно.
— Что ладно?
— Ладно говорю. Не реви.
— Да ты сам, мать твою, не реви! Где я реву? — посмотрела вниз, где шли «бывшие».
— Да давай ты уже забирайся. Даже отсюда их вижу.
Маша попробовала поставить трясущуюся ногу на перила. Та выбила барабанную дробь по деревяшке. Но не слетела, удержалась.
— Теперь руку на ручку двери, — раздражённым шёпотом сквозь зубы советовал Саша.
Плохо управляемая ладонь легла на ручку. Пальцы сжались. Но ручка поскрипывала от безостановочных подергиваний, с которыми женщина не могла справиться. Её глаза остекленели. Она подняла их на Сашу, ожидая нового совета.
Тот не сразу сообразил, почему Маша смотрит на него и не двигается.
— Правильно. Всё правильно. Теперь попробуй встать двумя ногами на эту перилину. А другой рукой или за неё держись. Или как-то себе помогай.
***
Сметливый откусывал понемногу. Старался. Пережёвывал.
Кости ломило. Казалось, что живот набит настолько, что вот-вот треснет, лопнет, и всё вывалится наружу. Но он всё равно ел. Даже когда остальные Такие же ушли наверх. Туда, где шуршала другая еда.
***
Маша несколько раз попыталась взобраться на перила, но из-за внезапно налетевшей на неё бешеной трясучки ничего не получалось. Один раз её нога съехала вперёд, и женщина чуть не свалилась в лестничный проём. Спасло то, что она держалась за ручку двери.
— Так всё! Назад.
— Что? — подняла голову, на щеках слезы, губы сжаты в белую линию.
— Стоп. Ты свалишься.
Через секунду:
— Маша, что с тобой?
Она ответила ему только вялым движением остекленевших глаз.
Саша оглянулся на чердак. На первый взгляд ничего, что могло бы пригодиться. С шуршанием встал, чтобы рассмотреть получше, что лежит в углу.
— Не уходи... — услышал шёпот снизу.
Остановился.
«А может, и правда? Ну что ей уже будет? Всё равно для неё это конец. Последний день».
Посмотрел на свои руки.
«Да какая теперь разница? Кто меня осудит? Даже никто ничего не скажет. Потому что никто не узнает».
Саша сделал шаг вперёд.