Появилась в нашем городке девушка. Ну, как девушка, сотрудница! Это она сама так выразилась. Инженер по охране труда. Олеся Ивановна У. И стали все вокруг неё кабелировать. Особенно те, кто постарше и у кого уже кабелировать нечем.

А Олеся внешне больше напоминала принцессу Фиону из мультика, чем девушку. Но на безрыбье и рак рыба. И вот, все кому не лень зубрят постулаты по охране труда, чтобы экзамены ей сдать. Хотя она и не просила. Ей вообще вся эта охрана труда была по барабану.

Но в чем Олесе Ивановне не было равных, так это в решении любых производственных вопросов с курирующими органами. Например, выпишет нашему участку технадзор остановочное предписание. Начальник участка к Олесе, мол, спаси, выручай, караул, бля.. Олеся Ивановна поворчит для вида, а сама поедет к технадзору и как разъебет его совершенно не стесняясь в выражениях. Технадзор по стеночке, по стеночке, и сам своё же предписание отменяет. Ещё и извиняется. Бес попутал, недосмотрел. Сам себя накажу. Впреть... Всё в таком духе.

И поэтому Олесе Ивановне многое было позволено. Пить, гулять, ебацца и вести ненормированный рабочий день. Чем она и занималась.

Любила она молоденьких мастеров пощупать. А те от неё как от огня бегали. В сортирах запирались и там долго ещё бздели. Одно она все-таки сумела зажать, не успел сбежать, малахольный. Его Антоном звали, как щас помню. Только устроился, первая вахта. А тут такая Олеся... Он ведь на вахту поехал, чтобы на свадьбу накопить, а его как Тузик грелку, нижний мой, хороший мой... Но об этом и вспоминать не хочется. Просто не повезло парню, шнурок развязался не вовремя, а тут Олеся Ивановна с обходом. Цап его и к себе, на экзамен. А он откуда бы знал, бедолага. Сейчас от психологов не вылазит. В год по два раза в клиники ложится. Иначе кабзда.

График у Олеси Ивановны был индивидуальный. Спала до обеда. Обедала. Потом снова немного спала. К вечеру проводила небольшой разъеб на участке. И после ужина уезжала в неизвестном направлении на неизвестных автомобилях. Возвращали тело Олеси Ивановны к утру. Выносили из машины спящую, но с выражением лица, которое говорило о выполненном долге. Иногда из её растянутой футболки вываливались огромные полупустые груди, шлепая их хозяку по лицу, словно пытаясь разбудить и привести в чувства. Это если тело выносили вниз головой. Но возвращенцы груди всегда старались запихнуть на место. И дико извиняясь уезжали в неизвестном направлении.

Возможно, так бы оно и продолжалось. Но появился завистник у Олеси. Черт старый. Руководитель проекта. Прислали его из конторы для контроля, а он со всеми заказчиками пересрался и ничего решить не может. Только Олеся Ивановна, святая женщина, одна на амбразуру лезет. И тогда, черт старый, Погребняк его фамилия, решил Олесю охране сдать. Хоть какой-то плюсик себе, да заработать.

Подкараулил когда она будет совсем «хорошая», да в охрану брякнул. А те тут как тут, как двое из ларца. Повязали Олесю Ивановну, акт составили, пол ящика водки изъяли, вещества какие-то, дилдо пол мешка. И Олесе пришлось на следующий день с месторождения уматывать первым же вертолётом.

Но она в долгу не осталась. Перед рассветом, злая и растрепаная, собралась с последними силами и слабосоленой селёдкой, и пробравшись в вагон, где жил тот самый Погребняк, наложила ему в сапоги хорошую кучу. Долго он ещё её помнил. Его, кстати, тоже вскоре уволили за какие-то экологические нарушения. Возможно, из сапогов так несло, что все экологи слетелись, как мухи на говно. Да, и поделом, пидорасу.

Собачьи головы, больше напоминавшие бычьи по размеру, торчали из каждого барака. Бараки были на сваях, снег уже почти стаял. Бараки обнажили всё своё драное нутро, нутро Крайнего Севера, пропитое, высиженное в зонах, пропахшее рыбой, недолюбленное Родиной и от того заброшенное к чёрту на кулички. Родина когда-то пообещала Ей железную дорогу, но обманула. Родина тогда много кого обманула. А Она поверила и заваливала рыбой и икрой её закрома.

Теперь остались только собачьи головы, голодные и злые, чующие страх пришельцев; в любой момент готовые сожрать.

По глупости забрели в музей вечной мерзлоты. Вокруг мерзлота, а нет, захотелось в самую глубь её, заглянуть в её легкие, чем же она дышит эта сволочь. Спуск вниз, низкий потолок в вырубленном ходу и ничего, только стены с вечной мерзлотой, могила, за которую еще надо заплатить. Зря потраченное время, замануха для дураков случайно оказавшихся здесь на краю земли.

Поехали к каким-то бабам. Бабы как бабы, сказали взять водки побольше, закуска есть- икра, рыба. Этого добра здесь как говна за баней. Бабы живут в бараке. Да, здесь большинство живет в бараках. Хоть собак нет рядом. А то сожрут и до баб не дойдешь. Бабы пахли рыбой, лоснились природным жиром и метали икру. Водки оказалось недостаточно. Местные бабы пьют много, жадно. Местные бабы слишком горячие, чтобы утолить жажду литром на рыло. Метнулись за добавкой. Стало еще горячей.

Когда, казалось уже дошли до нужной кондиции, бабы, не мы, мы уже давно переспели, дверь вынесло от выстрела. Мгновенно протрезвели. Бабы стали орать «в окно, сигайте в окно». Спасительное окно, второй этаж, чахлый с желтыми подтеками мочи сугроб. Еле ноги унесли.

Потом выяснилось – к одной из баб с отсидки вернулся муж. Тоже пропахший рыбой, только сухой, без икринки, но с таким блеском в глазах, что сам пойдешь в сети на неминуемую смерть. А он легко вспорет тебе брюхо, а ненужную тушку выбросит обратно в Енисей.

Больше с бабами мы не экспериментировали. Хорошо, что и нас никто не искал на разборки. Целый день один и тот же маршрут: Прилуки- аэропорт Игарка, аэропорт Игарка-Прилуки. Двери приоткрыты, грамм двести-триста уютно булькают в желудке, потому что страшно, потому что прыгай- не прыгай- кругом вода, Енисей ошибок не прощает. Но всё имеет свойство заканчиваться, вот и вахта тоже.

Два месяца во рту ни капли алкоголя не было. Но только из вахтовки ноги ступили на большую землю и понеслась душа в рай.

Затем еще двое суток в паровозе. За всё уплочено! И за курение в тамбуре и за распитие. И ментам, и проводнику и все вокруг счастливые и пьяные. Вахтовики!

Как выгружались из вагона- не помню. Как домой добирался от вокзала- тем более. Дома жена, сын- семья для вахтовика- это святое. Жене остатки «трудовых миллионов», сыну тоже какую-то денежку сунул. А сам спать.
Храп стоит, похлеще чем от бульдозера. Вахтовик спит, а вахта идёт. Утром голова- чугун, срочно рассолу дайте, минералки дайте, пива дайте, водочки, родненькой, дайте, граммов писят.

Жадные все, и жена жадная, и сын, маленький ублюдок. Поди еще и не от меня. Сколько я по вахтам- не упомнить уже. Вот и принесла в подолЕ. А мне корми, пои, одевай, учи. А он на меня не похож. Ну вот совсем, как КАМАЗ на МЕРСЕДЕС непохож.

Сжалились всё-таки, принесли стакан воды. Наверняка еще и плюнули. Но я не гордый, мы, вахтовики, из речки пили, и снег топили и тоже пили. И ничего. Без нас вы хрен бы в этой жизни чо увидели. А с нами дохрена и даже больше. Всё небо в алмазах.

Глаза закрываю- кругом тайга, а бурые медведи осатанели, стало быть весна… Не чувствую себя дома. Что устал- чувствую, а вот что дома, с семьей- не чувствую. Не любит меня здесь никто. И не уважает. Им только деньги вези.
Сын подошел. Тихонько, крадучись. Как шпиЁн. Конечно, раз батя с вахты, можно с бати деньги сосать. Привыкли. Сами то пойдите попробуйте деньги эти заработайте. Не хотите. Вам задницу морозить лень.

Сын меж тем залез ко мне на кровать и стал тормошить.

-Па, па, ну, па…

- Чего тебе?

- А правда, что все вахтовики - пидорасы?

Я, признаться, давно размышлял на эту философскую тему, особенно когда Колян сел после меня на КАМАЗ и в тот же день сжёг сцепление. И менять не стал, домой свалил. Мол, сменщик приедет- пусть ебется. А нам другую машину подавай, новенькую.

- Нет, сынок (пауза). Только сменщики.

Здесь тоже люди живут…

Бам, бам,бам, БАМ. Вот и приехали на БАМ. Станция железной дороги Лена, город Усть-Кут. Три часа ночи. Высотка гостиницы выпячивает грудь балконов. Парочка сонных таксистов. Пьяная молодежь возле клуба, видимо это клуб. Отсюда всё началось, здесь всё и закончится.

Утром город не заиграл иными красками. Такой же серый и угрюмый, растянутый по над рекой, как брошенный использованный гондон. Дверь в подъезде выбита чьими-то «заботливыми ногами». На площадке третьего этажа сидит нечто. Нечто вроде бы мужского пола. Оно спит в позе полу лотоса. Рядом лежит початый пузырёк из под настойки боярышника. Некто обоссан и это давно уже не скрывается. Шариков, из последних неудержимо тянущихся в добрые руки врачей-экспериментаторов. Как поманили его в детстве, нет, не краковской колбасой, а бутылкой пива, или портвейном, так с тех пор приходи смотреть на «говорящую собачку» на площадку третьего этажа дома номер тридцать девять по улице Речников.

Мусорные баки, собаки, детский сад, магазинчики. Пока всё вполне благообразно.
С утра город еще туда-сюда. Но чем ближе к вечеру, тем сумрачней он становится. На окраинах свои развлечения. Выпить, уколоться, поебаться. Порядок можно менять. Здесь уж как карта ляжет. В центре вечером весь бомонд и все местные шкуры. Три основных кафе-клуба, вокруг которых мигрирует народ. Между кафе-клубами небольшая гостиница, там живут вахтовики, работающие в речпорту. К гостинице приходят почесать кулаки особо неугомонные. Поэтому возле ступеней всегда можно найти чей-нибудь зуб или даже целую челюсть, если вахтовик пожил.
Шкуры трутся возле столиков, пританцовывая и всячески намекая на свою избранность именно сегодня и именно для тебя. Они больше падки на приезжих, да это и понятно.
После ночи с такой «богиней» обычно не досчитываются кошелька, золотых цепочек и обручальных колец. Карты они не берут, по банковской карте легко пробьют. А вот наличка и украшения - самое то. Вряд ли кто-то пойдет писать заявление, практически у всех дома есть жёны. Да и руководство организации, отправившее своего достойного сотрудника в командировку, тоже вряд ли обрадуется, что сотрудник полный дебил.

Ничего нового. БАМ умер. Ловить нечего. На первое сентября не поделившие что-то подростки устроили драку возле пивной. В результате один десятиклассник несколько раз ударил ножом другого десятиклассника. До больницы доехал уже труп.
Несколько дней это была основная новость города. Потом всё забылось, похолодало и пошёл дождь.

На площадке третьего этажа снова бардак. Злополучная квартира, пред которой так любит вздремнуть в блаженной неге местный Шариков, сегодня открыта настежь. Вернее дверь вынесена и просто стоит рядом. Из квартиры то и дело входят и выходят лица неопределенного пола и возраста. Все они здороваются и вежливо спрашивают закурить. Извиняясь, пятятся обратно в свой ад и Пакистан.
В два часа ночи начинается бесплатный просмотр порно-трагедии по мотивам Шекспира. Старшую дочь из злополучной квартиры дрючат прямо на площадке. Потом извиняются перед кем-то невидимым и перемещаются к подоконнику между этажами.
Утром всё заблевано, измученный совестью Шариков спит укрытый вынесенной накануне дверью. В блеске бутылочных осколков замечаю шприц. Растёт народ. Не в ширь, но вверх; Юра, прости, мы всё проебали, как говорится.

А на реке Лена столпотворение барж. Потому что горит Якутия и ни черта не видно. Да и по месту тоже горит, хоть и не так сильно. Воздух гаже некуда. К вечеру от дыма слезятся глаза и першит в горле. Вечером с Шарикова сняли теплую дверь и, оказалось что он, Шариков, не спит, а умер. Дверь положили на место, то есть обратно на Шарикова, потому что покойник должен быть прикрыт и ушли поминать. Даже забыли вызвать полицию. Полицию вызвали только утром и то соседи, которым надоел ночной бам, бам, бам.
Как на самом деле звали Шарикова - никто не знал, вроде бы Лёха или Лёня, но это не точно. Точно было только одно, что БАМ умер.

А потом, как это часто бывает в большой семье, в которой не нужно щёлкать еблом, они трахнули общую повариху. Три водителя, два машиниста, один катка, другой бульдозера, и монтажник железобетонных конструкций. Уму непостижимо. А ей в пять вставать, завтрак готовить. Взмыленная лошадь у мартеновских печей. Скоты!

Но лошадь всё успела. Два вида каши, варёные яйца, сардельки, какао и хлеб с маслом. Она стояла у плиты бодро тряся необъятным крупом и загадочно улыбалась золотым веером вставных зубов.

Три водителя, два машиниста, один катка, другой бульдозера, и монтажник железобетонных конструкций, помимо прочего трудового люда, не поднимая глаз ели свои каши. Молочные братья сами не понимали как так вышло и что же пошло не так. Но, казалось, что теперь весь городок знал об этом. Да, за такие фортеля по голове не погладят.

Но добрая повариха, будто бы чуя нависшую в воздухе беду, пришла с повинной к начальнику участка. Начальник участка человек пассивный во всём, кроме расправы. То, что стройка топталась на месте его мало волновало, а вот то, что группа лиц трахнула общую повариху, да ещё и без него, это его бесило до зуда между пальцами ног. Но добрая повариха расплескала на разгневанного начальника свою доброту. И, начальник участка уткнувшись в круп поварихи вдыхал пленящий запах свежесваренной манной каши. Санкций не будет! По крайней мере для неё.

Но. Всегда же есть но. Иначе зачем. И следом почему. Но санкций не было только для поварихи, которая стала стороной потерпевшей. А вот три водителя, два машиниста, один катка, другой бульдозера, и монтажник железобетонных конструкций попали в руки правосудия в лице начальника участка.

Пытаясь дать заднюю и включив коллективное неразумное му на предмет "когда же это всё пошло не так" три водителя, два машиниста, один катка, другой бульдозера, и монтажник железобетонных конструкций написали шесть заявлений на увольнение по собственному желанию.

- А работать кто за вас будет, - разбухтелся начальник участка. И заявления разорвал.

- Зарубите себе на носу- повариха теперь моя. И точка, - сказал как отрезал.

Но коллективное бессознательное уперлось рогом изобилия, который у неё отбирают и встало в позу.

- Нельзя без бабы по три месяца. Самодурство это и для здоровья опасно. Сосуды могут лопнуть, - коллективный ответ на контрмеры начальника.

- Ах, так. Дурить вздумали. Не будет вам ничего. Моё, всё здесь моё. Как скажу, так и будет.

Но коллективное на то и бессознательное, чтобы нехрена не думать, что делает. В общем, три водителя, два машиниста, один катка, другой бульдозера, и монтажник железобетонных конструкций порешили начальника участка, самодура и властолюбца. Вышел из строя дорогой товарищ.

Но преступление всегда тащит за собой на жёсткой сцепке наказание. Стало быть, надо избавляться от трупа. И монтажника железобетонных конструкций осенило - расчленить и в чан. А повариха из него что-нибудь сварит для всех. И получится, что все повязаны. И никто никого не сдаст. Нет тела - нет дела.

Притащили повариху и пока та упиралась своим необъятным крупом с чувством с толком с расстановкой расчленили тело начальника участка. А повариху повторно пустили по кругу. Стресс все-таки.

Ужин был хорош. Мяса было вдоволь. Хотя и жестковатое, но мясное изобилие было редкостью. Все жрали как ни в себя, попутно нахваливая повариху и её золотые, нет, не зубы, руки конечно. А про начальника как-то и не вспоминали, по крайней мере до весны. Весной вспомнили, что-то давно никто мозги не компостирует, уж не помер ли. Поискали немного да и забили. Весна покажет кто где срал. Ну, или нового пришлют.