Хаос, невежество и правда. Как я нашел себя в России
Есть люди, стремящиеся к солнцу; я никогда не входил в их число. Даже ребенком я предпочитал осень, темное зарево дней, когда среди усыпанных палой листвой улиц душа обращается к самой себе. Непроницаемые лица, вянущие цветы на балконах и доносящийся из квартиры сверху печальный перебор фортепианных клавиш повествуют о чужой жизни, обычно скрытой. В память мне запали вечерние улицы вокруг стадиона в Лондоне после больших футбольных матчей: они отзывались в душе всем тем, что толпа, растворившись в промозглых сумерках, оставляла после себя. Хлам и мусор всегда заставляли меня чувствовать себя настоящим, острее даже, чем сами люди. Я родился в Америке, но никогда не ощущал себя американцем. Когда-то давно я питал вожделение к Нью-Йорку, но всегда мечтал жить в Париже нищим художником, как Ван Гог.
Тогда, во времена холодной войны, Россию и восточноевропейские страны «советского блока» нам представляли как огромную тюрьму, бескрайнюю территорию, населенную заключенными. Я еще не знал слова «ГУЛАГ», но оно было бы тут уместным. Эти образы всегда венчало вполне очевидное сравнение Восточного Берлина с Западным: мрачный и заброшенный Восток против свободного и процветающего Запада. А те, кто пытался бежать, всегда бежали в одном направлении — на Запад.
Американцы тогда, как и сейчас, воображали себя хорошими парнями, ведущими бесконечную войну против мирового зла, воплощениями которого поочередно побывали немцы, японцы, корейцы, вьетнамцы, иранцы, иракцы… В те времена злодеями считались русские, безликие люди в серой одежде военного образца, адепты безбожия и коммунизма.
Стереотипы? Россказней о медведях на Красной площади я никогда не слыхал, но, может, они и правда ходили. Кажется, мы представляли себе женщин как высоких блондинок в норковых шубах, леденяще сексуальных и коварных, бессердечных соблазнительниц. А мужчин — хлебающими водку неотесанными кремлевскими шутами гороховыми, с тяжелой челюстью и брюхом. Москва казалась местом, где по улицам снуют черные воронки и, резко тормозя, хватают диссидентов, скручивают их, бросают на заднее сиденье и увозят туда, откуда о них уже больше никто не услышит. Воображение рисовало шпионов с зонтиками, острые кончики которых намазаны ядом, чтобы исподтишка вонзать их во врагов народа. И еще мы слышали, что если у кого-то из «профессиональных» советских спортсменов хватит дерзости не выиграть олимпийскую золотую медаль, его пожизненно сошлют в Сибирь, на лесоповал. Не шучу. И эти верования исходили от людей, многие из которых даже не знали, что Россия участвовала во Второй мировой войне и победила в ней!
Ах, эти спортсмены! Конечно, я читал переводы Толстого, Достоевского и всех остальных. Но изменили мое отношение именно советские спортсмены. Каждые четыре года они появлялись на телеэкранах и были не большевистскими манекенами, а живыми людьми. Конечно, западная пресса много распиналась об их сумрачно серьезных манерах, «механических» (хотя и безупречных) выступлениях и полном отсутствии радости в сравнении с раскрепощенными и сияющими американцами. Но на протяжении двух олимпийских недель я замечал, как проявляется их индивидуальность. Я видел гиганта-тяжелоатлета Василия Алексеева (справедливости ради, Sports Illustrated, лучший тогда американский спортивный журнал, опубликовал о нем великолепную статью), чемпиона мира по прыжкам в высоту Валерия Брумеля, чемпиона в беге на короткие дистанции Валерия Борзова, гениального хоккеиста Валерия Харламова; видел, как они великолепны и насколько они настоящие и живые.
Тут, конечно, надо понимать: спортсмены — с обеих сторон — лишь пешки в злобной конфронтации, в смертельной схватке с целью доказать, чья идеология была или должна была быть признана лучшей, и это не имело никакого отношения к спорту. Ну что ж, не в первый раз, не в последний. Вы заметили, как китайцы внезапно стали получать на международных состязаниях все больше и больше медалей? Это совсем не случайно, как не был случайностью блестящий и грандиозный спектакль, который гитлеровская Германия разыграла на Олимпиаде 1936 года, чтобы продемонстрировать всему миру превосходство нацистов (не подумайте, будто я приравниваю Китай к нацистской Германии!).
В те дни так называемая космическая гонка была всеобщим и мощным наваждением. «Кто первым доберется до Луны?» — вот главный вопрос эпохи, который, если перевести его на современный язык, звучал бы так: «Кто первым доберется до груды голых камней?» Там ведь ровным счетом ничего нет, даже кусочка сыра не завалялось. Но американцам казалось унизительным, что русские первыми смогли запустить в космос человека, который не только отправился на орбиту живым, но таким же живым и вернулся в наше затянутое смогом чистилище. Случившееся повергло Америку в испуганный трепет, «о боже, все пропало!». Но ненадолго: следующий шаг — Луна, господи, «МЫ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ПЕРВЫМИ!». И стали — ну, видимо стали, если отбросить теории заговора, тогдашние и нынешние, в духе «флаг не может развеваться под таким углом, наверное, это снимали в Аризоне». Может, и в Аризоне. А может, и нет. Дело было в 1969 году.
Известие о высадке на Луну застигло меня с семьей в Северной Каролине, по дороге в жаркую, песчаную, населенную реднеками Флориду, где меня ждала новая жизнь. По трагическому совпадению как раз тогда же банда Чарльза Мэнсона — гуру среди хиппи, мессии-самозванца, сатанинской карикатуры на Иисуса Христа — совершила печально знаменитое массовое убийство в Лос-Анджелесе. Не помню, пришлось ли то и другое в точности на один календарный день — вероятно, нет, — но эти два события слились в моих воспоминаниях, словно бы их смешали в блендере, и теперь я не могу воспринимать их по отдельности. И вот я сижу в номере унылого придорожного мотеля — именно в таких мотелях Гумберт Гумберт, наверное, шел в постель со своей Лолитой, — и слышу примерно следующее: «Минувшей ночью актриса Шерон Тейт и ее богатые друзья были зверски убиты бандой неизвестных, вломившихся на виллу; А ТАКЖЕ прямо сейчас лунный модуль приближается к поверхности Луны!» Сейчас на CNN это называется «экстренные новости».
Короче говоря, Америка как она есть: на одном дыхании — об историческом, пионерском прорыве и о кошмарном, чудовищном истреблении людей. Высадка на Луну представлялась лишь чуть более привлекательной, чем расправа со знаменитостью, — видимо, потому что обвинить русских в убийстве жены Романа Полански уж точно никак не получалось. Да и с исторической точки зрения — что важнее? Прерванные жизни привилегированных декадентов, завсегдатаев модных местечек и любителей оргий, наверняка куривших траву, или шанс утереть нос Советам?
Однажды во Флориде мне на глаза попался газетный заголовок репортажа о том, как кто-то открыл пальбу прямо на шелковистой площадке для гольфа, где проходил крупный международный турнир. Я не помню деталей, но никогда не забуду сам заголовок, который одновременно, через запятую сообщал читателям, что несколько человек убиты безумным стрелком, а тем временем такой-то игрок ведет с преимуществом в пять очков. Мне не удалось нагуглить точных сведений об этом происшествии, случившемся в начале 80-х, но я не выдумываю: трагедия и новости о спортивных успехах смешались в одном головокружительно и разнузданно развеселом выкрике. Хотя, наверное, ничего удивительного в таком подходе нет, если вспомнить, что к Рождеству Америка как-то ухитряется совместить главный, самый святой религиозный праздник с коммерческой оргией, траты на которую заставят покраснеть даже московских олигархов. А когда однажды в четверг в 1963 году убили президента Кеннеди, в следующее же воскресенье профессиональные футбольные команды сыграли свои матчи как ни в чем не бывало. Что же касается стрельбы на поле для гольфа, думаю, если такое произошло бы в советской России (что невозможно, потому что там не было полей для гольфа!), мрачную новость, скорее всего, не позволили бы опубликовать, и публика так ни о чем бы и не узнала. Что плохо. Но Америка впадает в противоположную крайность: когда-то в цирке Барнума и Бейли сказали, что представление должно продолжаться, и с тех пор это — катехизис. Америке неведомо, что такое спокойный денек.
Вот как выглядело соревнование за право первыми попасть на Луну. Если экстраполировать этот настрой на олимпийскую версию космической гонки, там господствовал тот же самый подход «Мы против Них». Безусловно, обе стороны проявляли равное рвение. И именно из-за важности задачи обе стороны были готовы к тому, чтобы мухлевать. Вот где самый смех сквозь слезы. В России, которую я знаю, мухлевать — в порядке вещей, даже само собой разумеется. На университетских экзаменах. При получении водительских прав. В виде взятки дорожному инспектору. Или, что куда серьезнее и печальнее, в судах, даже по делам об убийствах. Я долго верил, что византийские хитросплетения здешних законов — всего лишь кафкианское порождение слетевшей с катушек бюрократии. Но в один прекрасный день на меня снизошло откровение. До меня дошло: юридические процедуры столь невразумительны и требуют такой уймы выворачивающих мозги «документов», необходимых для совершения простейших действий, именно для того, чтобы никто даже при всем желании не мог соблюдать все законы, а следовательно, чтобы единственным, что человеку остается, было бы дать взятку и больше об этом не думать. Откровение состояло в том, что именно такова изначальная стратегия государства: законы никогда и не предназначались для того, чтобы их исполнять, а в их основе всегда лежит возможность получать платежи из-под полы. Для русских это самоочевидно, мне же, чтобы понять, потребовалось некоторое время.
А вот Америка нетерпима к наглому пренебрежению законами. К пренебрежению да, но не к наглому, потому что в Америке «имидж — все». К слову, в США термином «имидж» разбрасываются так самозабвенно, что на данном историческом этапе никакой ощутимой разницы между имиджем и реальностью уже не осталось. Американец не может просто сделать свое дело; важно,