Поезд стучал глухо, за окном тянулись заборы, старые склады, мокрые деревья. И вдруг Варя поняла: неважно, что будет в палате. Она уже едет. Уже не боится так, как вчера. Уже есть Мостик. А значит, есть кто-то, с кем можно идти дальше.

Больница была старая. Коридоры пахли влажным кафелем и кипячёной водой. В гардеробе — женщина с косынкой, которая молча приняла куртку, бросив взгляд на щенка.

— Его с собой, — спокойно сказала Варя. Женщина не ответила. Только махнула рукой: проходите, мол.

Палата оказалась светлой. На окне — орхидея, выжившая, несмотря ни на что. Бабушка лежала у окна, в полусне, лицом к небу.

Когда Варя вошла, она не знала, что сказать. Осталась стоять. Мостик замер рядом. Слышно было только капельницу.

Бабушка повернула голову. Моргнула. Один раз.

А потом — тихо:

— Варенька… ты всё-таки пришла.

Мостик вышел из-под её руки, как будто понял, что делать. Подошёл к кровати. Сел. Положил морду на дрожащую ладонь.

Бабушка не удивилась. Не ахнула. Только заплакала. Тихо.

— Ты с ней пришёл, да?.. Спасибо тебе. Ты вернул мне внучку.

Они сидели втроём. В тишине. Варя рассказывала про мост, про то, как не смогла пройти мимо, про лапы, про взгляд. А бабушка всё гладила и гладила пса. Будто не шерсть — а потерянное время.

На прощание бабушка сказала:

— Береги его. Он не просто пришёл к тебе. Он тебя вернул ко мне.

*****

На следующий день Варя снова пришла. Принесла яблочный сок, ватрушки, старые фотоальбомы и книгу, которую когда-то бабушка читала ей перед сном. Мостик сидел у ног и не отводил глаз.

Сначала они молчали. Потом листали альбомы. Бабушка показывала старые фотографии — чёрно-белые лица, незнакомые дома, поездки в Крым. Варя слушала. Впервые — не через фильтр обиды, а как будто ей действительно интересно.

Мостик всё это время не шумел. Он был рядом — тихо, уверенно. Иногда клал голову на ногу бабушке. Иногда приносил с пола упавший платок. Его не учили — он сам знал.

Через несколько дней бабушка сказала:

— Ты приходишь каждый день. А ведь раньше…

— Я боялась, — ответила Варя. — Боялась, что тебе лучше без меня.

Бабушка кивнула. Не спорила. Слова перестали быть оружием. Они просто стали словами.

Но однажды тишина оборвалась.

— Ты тогда исчезла, — сказала бабушка. — А мне было страшно.

— А ты не звонила, — тихо ответила Варя.

Пауза. Длинная.

Мостик встал. Подошёл к двери. Лапой — раз. Второй. Тихо толкнул. Варя посмотрела на него. И вдруг встала.

Через пару минут она вернулась. В руках — тёплый плед и мандарин. Села.

— Я не хочу уходить. Ни отсюда. Ни от тебя.

И бабушка сжала её руку. Негромко.

— Вот и оставайся.

Через неделю Мостик стал местной знаменитостью. Санитарка угощала его сушкой, а охранник — гладил по голове, когда никто не видел. Врач один раз сказал: — Хороший у вас пёс. Как будто держит всех на плаву.

Мостик действительно держал. Приносил газету. Иногда — упавшую варежку. Один раз Варя передала через него записку с ватрушками. И бабушка хихикнула, как девочка:

— Голубиная почта с хвостом.

Однажды, во время обхода, врач сказал:

— Если так пойдёт — к концу месяца домой.

Бабушка только кивнула.

— Я пообещала внучке дойти до смородины.

И никто не стал спрашивать — как именно она дойдёт. Потому что рядом сидел Мостик. И потому что всё — уже начинало получаться.

*****

Варя начала готовить дом за неделю до выписки. Сначала — с кухни: перемыла полки, выбросила просроченные банки, постирала и повесила сушиться белую занавеску в цветочек. Потом — окна, которые не открывались с осени. Потом — комната бабушки.

Шторы она выбрала светло-зелёные, в мелких птичках. Старое кресло-качалку починил сосед. Плед Варя привезла из города — мягкий, как облако, и точно в тон утреннего света. На подоконнике — ромашковый чай в банке и вазочка с вишнёвыми ветками.

Соседка принесла из кладовки старую этажерку, сказала:

— Пусть книги будут под рукой. И вон то — фотографию с моря. Чтобы помнила, куда ещё надо съездить.

Мостик лежал у порога, не мешал — только смотрел в сторону дороги. Иногда вставал, обнюхивал свежие шторы, один раз утащил половичок под себя и уснул.

Варя смеялась:

— Охрана сдаёт смену.

На кухне варился компот. Сухофрукты булькали, как сердцебиение. Варя смотрела, как клубится пар, и думала: меняется. Незаметно, но точно. Стала внимательнее. Медленнее. Теплее.

*****

День выписки выдался солнечным, но холодным. Мостик с утра был на взводе. Сначала сидел у калитки. Потом метался между домом и дорожкой. Потом не находил себе места.

Варя пыталась завязать шнурки — он толкал её носом. Взяла халат для бабушки — он схватил край зубами и понёс. Как будто всё знал. Всё чувствовал.

Они приехали к больнице немного раньше.

На лавочке у входа уже сидела бабушка. В пальто, с тростью. В руках — пакет с вещами. На лице — нетерпение и светлая тревога.

— Ну что, повезёте меня?

— С ветерком, бабушка.

Мостик подошёл, ткнулся в колено. Она наклонилась и прошептала:

— Привет, Мостик. Справился.

Дорога домой прошла в тишине. Бабушка держала Мостика за лапу, иногда смотрела в окно, будто боялась всё это забыть.

Когда они подошли к дому, Мостик стал идти чуть впереди. Потом остановился и дождался, пока бабушка сделает первый шаг по дорожке. Варя шла рядом. Трость стучала по плитке. Земля пахла ещё не проснувшейся травой.

На пороге бабушка остановилась.

— Здесь пахнет чистым.

— Здесь пахнет началом, — ответила Варя.

Бабушка вошла. Прошла до комнаты. Села в кресло. Глубоко выдохнула. — Дом. Как будто и не уходила.

Мостик лёг у её ног. Взял на себя дежурство.

А вечером бабушка сказала:

— А теперь бы — в сад.

Варя насторожилась:

— Сейчас? Сегодня холодно.

— Нет. Завтра. Если не дождь. До скамейки. А может, и до смородины…

И посмотрела на Мостика:

— Главное, чтобы мой проводник не проспал дежурство.

Он поднял уши. Понял.

Всё было готово.

С утра небо было серым, но без дождя. Бабушка надела вязаную шаль и старые ботинки, к которым Варя купила новые шнурки. Мостик ждал у двери. Не скакал, не суетился — просто стоял, как часовой.

— Ну что, командир, — сказала бабушка, — выведешь меня к весне?

Они шли медленно. Очень медленно. Бабушка опиралась на трость и держала Мостика за поводок. Он не спешил. Подстраивался под шаг. Кажется, слышал её дыхание лучше, чем она сама.

Сначала дошли до скамейки. Потом — ещё немного. До калитки. Возле куста смородины бабушка остановилась. Присела на скамью, выдохнула. Рядом лег Мостик. Варя укрыла её пледом.

Пахло землёй. Пахло весной.

На дереве каркала ворона. Где-то стрекотала сорока. В глубине сада что-то капало с крыши. Воздух был неподвижный, как перед началом чего-то важного.

— А ведь я думала, я больше этого не увижу, — сказала бабушка.

Варя ничего не ответила. Села рядом. Мостик вытянулся у их ног, положив морду на лапы.

Бабушка наклонилась, почесала его за ухом:

— Ты меня вытянул, пёсик. Не дал остаться в той тишине. Ты вывел — обратно в сад.

Они сидели молча. Варя открыла термос. Бабушка отпила. Вздохнула.

— А теперь, — сказала она, — будем жить. По чуть-чуть. Не спеша.

И Варя кивнула:

— А Мостик будет следить, чтобы не свернули не туда.

Мостик дёрнул ухом. Ветер шевельнул плед.

Где-то впереди расцветал сад. Не сразу. Не напоказ. Но точно — в ту сторону.

Иногда возвращение — это не речи и не подвиги. Это тёплый бок рядом. Это путь, который кто-то идёт с тобой. Молча. Без обещаний. Но до самого конца тропинки.

И если у этого кого-то есть имя — значит, ты уже дома.

🐾 Если тронуло — поставьте ❤️
📚 Подписывайтесь, впереди продолжение. Мостик ещё покажет дорогу

Источник: https://dzen.ru/heartwarmingtales

Я бежал, пока не кончились силы. Пока лапы не превратились в мокрые палки, а дыхание не стало рваться комьями. И тогда сел.

На середине моста. Под дождём.

Не потому что хотел остановиться. А потому что больше не знал, куда идти.

Снизу — вода. Шумная, тяжёлая. Сверху — серое небо. Без солнца, без конца. Внутри — пустота. Не боль, не страх. Просто тишина. Такая, как бывает в тех, кто устал быть никем.

Я сидел. Потому что это было легче, чем надеяться.

Машины проезжали мимо. Никто не остановился. Я и не ждал.

Одна машина замедлилась. Я услышал, как скрипнули тормоза. Но потом — снова газ. Снова гул. Снова — ничто.

Я не знал, чего жду. Может быть — ничего. Может быть — кого-то. Может быть — просто тишины, в которой уже не надо выбирать.

Я не знал, что будет дальше. Но знал точно: идти обратно — некуда.

И тогда я закрыл глаза. Просто на миг. Просто чтобы исчезнуть, хотя бы внутри себя.

И ветер стал тише. И дождь — не такой холодный.

А потом — я услышал шаги.

Тихие. Настоящие.

И не открыл глаз.

Пока не почувствовал рядом чьё-то дыхание.

*****

Она ехала по дороге, которую не выбирала. Или наоборот — выбирала, просто не отдавала себе в этом отчёта.

Навигатор показывал пробку на трассе, и она свернула — машинально. Не хотелось стоять. Не хотелось никуда спешить. Не хотелось думать.

Слева — поле. Справа — лес. Узкая полоска асфальта, старая, с заплатками. Местами — гравий. Местами — лужи. Всё внутри Вари тоже было такое: латанное, неровное, глухое.

Варя злилась: на себя, на погоду, на машину, на зонт, который не открывается.
Злилась — потому что не умела плакать.

Она ехала к бабушке. Той самой, с которой не разговаривала три года. Из-за слов, которые одна сказала не так. Из-за тишины, которую вторая потом хранила слишком долго.

Но сейчас бабушка лежала в больнице. И это всё отменяло. Обиды, паузы, гордость. Когда человек болен, неважно, кто не позвонил первым.

Варя собрала сумку за пятнадцать минут. Документы, кофта, термос, плед. Захлопнула дверь и поехала. Не за миром. Не за прощением. Потому что иначе — уже не могла.

И всё же бабушка — не единственная причина.

Месяц назад Варю бросили. Без скандала, без крика. Просто однажды человек встал, надел куртку и сказал:

«Ты всё время сама. Я как будто тебе не нужен».

Она ничего не ответила. Потому что не знала, что сказать. Потому что, может быть, это и была правда.

Последний год Варя будто выцвела. Работала по инерции. Спала плохо. Ела кое-как. Не звонила. Не просила. Не объясняла.

Сильная. Ответственная. Незаметно уставшая.

И теперь — просто ехала. Сквозь дождь. Сквозь себя.

Мост показался внезапно. Старый, с облупленными перилами. Один из тех, что не обозначен на карте. Внутри кольнуло. Она сбросила скорость.

Казалось, дорога ведёт не куда-то, а откуда-то. Как будто всё, что было до этого — отступает. И остаётся только этот миг. Этот мост. И кто-то, кого она ещё не знает. Но вот-вот увидит.

Он не пошевелился, когда она подошла. Не поднял головы. Не убежал.

Она видела только комок шерсти у самого края. Воды снизу не было видно, но она ощущалась — в сырости, в ветре, в каплях, что летели сбоку. И в этом неподвижном силуэте.

Варя остановилась. Медленно присела, чуть в стороне. Не тянулась. Не звала. Была рядом — по-настоящему, тихо, без лишних слов.

Он ничего не делал. Только дышал. Едва.

Молчание было длинным. Но не пустым.

В какой-то момент он повернул голову. Смотрел не в глаза — куда-то в сторону. Но уже не вниз.

— Ты тоже не знаешь, куда идти? — тихо спросила Варя.

Щенок не ответил. Но и не отвернулся.

Она подождала ещё. Потом осторожно сняла плед с сиденья машины, развернула его. Подвинулась ближе. Плед был тёплый, пах кофе и домом, которого не было.

Когда она накрыла им его — он вздрогнул. А потом замер.

Она подняла его аккуратно. Он был лёгкий. Мокрый. Пах отчаянием. И чем-то — будто внутри всё держалось из последних сил.

Он не сопротивлялся. Только уткнулся в её плечо.

Варя не плакала. Просто стояла с ним на середине моста. Под дождём.

— Ну что, Мостик, — сказала она, — поехали отсюда.

Он чуть шевельнул ушами.

Может быть — от голоса. Может быть — оттого, что впервые его назвали.

И вместе они пошли к машине.

Что будет — никто не знал. Но шаг в ту сторону — они сделали вместе.

*****

Они ехали медленно. Мост остался позади, как старая страница, на которой всё было написано без слов.

Ветер завывал снаружи, дождь стучал по крыше. Мостик лежал рядом, уткнувшись носом в Варину куртку. Он не спал — дышал ровно, но уши ловили каждый её звук.

Первой остановкой стал ветеринар. Табличка на двери покосилась, внутри пахло лекарствами и печеньем. Врач ничего не сказал про грязь, просто взял щенка на руки и кивнул:

— Устал. Но не сдался.

Потом был магазин. Варя стояла у полки с кормом и растерялась. Она понятия не имела, что брать. К ней подошёл продавец:

— Первый?

— Не совсем. Но как будто да.

Через полчаса он ел с ладони. Медленно. С опаской. Но ел.

Вечером они добрались домой. Варя постелила плед у батареи, поставила миску с водой и села рядом. Мостик долго ходил по комнате. Осматривал углы, принюхивался, однажды даже тявкнул в отражение в стекле. Потом подошёл и лёг рядом.

— Ну вот, — сказала Варя. — Теперь ты здесь.

Он вздохнул. Не от усталости — как будто отпустило.

Ночью она проснулась от лёгкого звука. Нащупала рукой — Мостик перебрался на кровать. Осторожно, почти незаметно, как будто проверял: можно ли.

Она не прогнала.

Он улёгся ближе. Притих.

И в этой тишине Варя впервые за долгое время уснула спокойно.

*****

Сейчас он спит на кровати. Его зовут Мостик. А у Вари — снова есть кто-то свой.

Он стал её «мостом». Не потому, что нашёл её. А потому, что позволил найти себя. А может, просто она — единственная, кто не прошёл мимо.

Она — стала его берегом.

Что дальше — никто не знает. Но, кажется, у них теперь есть куда идти. Вдвоём.

🐾 Если вам откликнулась эта история — поставьте ❤️ и напишите в комментариях: вы бы остановились?

📚 Подпишитесь, чтобы не пропустить другие душевные рассказы о тех, кто ждёт — и находит

Источник: https://dzen.ru/heartwarmingtales

Опытные волонтёры могут дать несколько советов о том, как работать с эмоциональной нагрузкой и снизить ее влияние на эффективность работы. Некоторые из таких советов могут показаться довольно жёсткими, но они проверены временем. Прежде всего волонтёры советуют чаще напоминать самому себе о своей роли и о своём месте. Волонтёр - не рыцарь света и добра, он не обязан раз и навсегда исправить проблему. Мне понравилось выражение моей коллеги, которая сказала, что волонтёр - это стежок на порванном полотне. Сам по себе стежок не может закрыть дыру, но когда их становится достаточно, полотно вновь можно сделать цельным. Соответственно, следует помнить, что задача волонтёра - сделать малое ради бОльшего. И сделать это малое как можно лучше. Понимая это, на плечи не ляжет вся тяжесть социальной проблемы, которую, конечно же, не удастся решить одной акцией помощи. Еще один важный момент для волонтёра: помнить о том, что помощь является шагами навстречу друг другу. Одно дело, когда помощь оказывается детям (и это, пожалуй, самая тяжелая из возможных работ волонтёра), ведь дети не знают этого мира, они не способны сами себе помочь, поэтому бОльшую работу должен проделать волонтёр, а также родитель или опекун. Другое дело, когда помощь оказывается взрослым людям, которые в первую очередь ответственны за своё положение. Волонтёр не должен проделать весь путь один, это путь навстречу друг дуруг. И если с обратной стороны не предпринимается никаких шагов, такая помощь ни к чему не приведёт, а внимание лучше сосредоточить на тех, кто хочет помочь себе. Волонтёр не должен заставлять других принимать помощь. Это способ разделить давление ответственности с теми, также должен ее нести.

Пожалуй давление социальной ответственности можно назвать основной причиной эмоционального выгорания. Как уже было сказано, это давление можно снять, чётко осознав малую цель своей работы, а также разделив ответственность с теми, кто заинтересован в помощи. Еще один способ работы с осознанием благотворительности я бы назвал пониманием, что такое семена добра. Часто добровольцы расстраиваются, если не видят моментальных результатов своей работы. Поэтому опытные организаторы объясняют, что волонтёрская работа по своей сути чаще задаёт тренды, активизирует инициативы, начинает процесс, который может длиться годами. Результаты могут появиться не скоро. Тем не менее, в противном случае без участия волонтёров они могут не появиться никогда. Требуется терпение, чтобы их дождаться, впрочем, как на любой ответственной работе. Как вы видите, в большинстве случаев работа с эмоциональным напряжением происходит через осознание. Однако, на процесс этого осознания также влияет и окружение. Поэтому в волонтёрских центрах стремятся создать атмосферу доброжелательности и сплочённости. Когда доброволец знает, что всегда может рассчитывать на понимание и поддержку со стороны коллег, ему проще пережить эмоциональное давление и поделиться им. По этой же причине организаторы проводят встречи после каждой акции помощи, чтобы поговорить, обсудить, выслушать, поделиться впечатлениями. Наконец в качестве способа справится с эмоциональным напряжением можно считать и грамотное распределение работ. Организатор определит каждому задачу не только по желанию, но и по силам. Монотонная работа с мелкой моторикой (как вязание) помогает при сильных переживаниях, а работа с людьми помогает при гиперактивности. С другой стороны, излишне эмоционального человека не допустят к работе с людьми, без его особой настойчивости, поскольку каждый понимает, что это не закончится ничем хорошим. А излишне нетерпеливого человека не заставят сидеть над монотонной работой.

Предыдущий вопрос: К чему кардинально меняется отношение?

Всем привет!

Недавно я согласился стать донором костного мозга и хотел бы поделиться, как вообще проходит весь этот процесс.

Начну с самого начала.

Несколько лет назад я начал сдавать кровь. Прозвучит, возможно, не очень благородно, но делал это не из альтруистических побуждений. Просто после определённого количества сдач дают вкусную льготу, а ещё — за каждую сдачу выдают справку, которую можно отдать работодателю и получить два дополнительных оплачиваемых выходных.

Именно там мне и предложили вступить в регистр доноров костного мозга.

И вот, в этом году мне позвонили и сказали, что я подхожу — и могу потенциально спасти чью-то жизнь.

Фраза «спасти чью-то жизнь» у кого-то, возможно, вызовет благоговейный трепет. У меня — нет.

Это как в каком-нибудь Call of Duty, где сценаристы внезапно пытаются выжать эмоции из трагедии, случившейся с каким-то родственником главного героя. А мы этого персонажа видим впервые — и нам, по сути, всё равно.

Ну и сам реципиент, конечно, остаётся анонимным (как и донор для него) — что, честно говоря, только усиливает чувство отстранённости.

Если бы, скажем, я знал, кто этот человек, что он из себя представляет... ну, допустим, это ведущий клеточный инженер, который потенциально может сделать научный прорыв и спасти тысячи жизней — тогда, наверное, мотивации было бы больше. Был бы хотя бы какой-то контекст, зацепка.

Но нет — никаких деталей. И в итоге получается, что я согласился не ради кого-то конкретного, а скорее из интереса. Ради нового опыта.

Тем более что, в отличие от сдачи крови, здесь вообще никаких льгот не предусмотрено. Но про это я ещё побомблю ближе к концу.

Кому нужен костный мозг?

_ Лейкоз (лейкемия) — злокачественное заболевание крови, при котором нарушается работа костного мозга.

_ Апластическая анемия — тяжёлое состояние, при котором костный мозг перестаёт вырабатывать нужное количество клеток крови.

_ Лимфомы и другие виды рака крови — например, болезнь Ходжкина.

_ Наследственные заболевания крови — такие как талассемия или тяжелая форма анемии Фанкони.

_ После химиотерапии/облучения — если собственный костный мозг пациента уничтожен или сильно повреждён.

Грубо говоря, костный мозг нужен тем, кто действительно находится на грани жизни и смерти.

Ожидания

Сначала мне казалось, что всё это делается за один день: приехал, тебе из кости взяли немного костного мозга, который потом со временем восстановится — и поехал домой.

Но всё оказалось немного сложнее.

Существует два способа забора:

1. Через кость

— Это классический метод, когда костный мозг забирают из тазовой кости под наркозом.

— Процедура длится 1–2 часа.

— Применяется в основном, если пациент — ребёнок или младенец, так как нужно небольшое количество материала.

— После этого требуется 1–2 дня на восстановление.

2. Через кровь (аферез)

— В течение 5 дней донору делают уколы утром и вечером, чтобы стимулировать выработку стволовых клеток.

— На 5-й день проводят забор через кровь.

— Процедура длится около 5 часов: кровь забирается, из неё выделяют нужные клетки, а остальное возвращается обратно — по кругу.

— Этот способ выбирают чаще, особенно если пациент — взрослый, потому что он даёт больше материала.

Реальность

Мне сказали, что клетки у меня будут забирать вторым способом — через кровь, после стимуляции.

Также мне запретили сдавать кровь до завершения всей процедуры. Забегая вперёд — я пропустил где-то две обычные сдачи. Жаль, конечно.

Сначала я сдал анализы на совместимость, чтобы подтвердить, что действительно подхожу конкретному реципиенту.

Результат оказался положительным.

После этого были дополнительные анализы, а ещё со мной отдельно поговорили: объяснили весь процесс и прямо спросили — точно ли я готов это сделать? Я ответил: да.

И тут важный момент: незадолго до начала уколов реципиенту начинают убивать его собственный костный мозг — он становится полностью зависим от донорского материала.

Если на этом этапе донор отказывается, то по сути — человека просто не спасти.

Кстати, узнал интересный факт: после переливания костного мозга реципиент получает мою группу крови. Забавно, даже немного трогательно.

Такси до больницы, где я сдавал анализы и где в дальнейшем буду проходить уколы и саму донацию — оплатили.

А вот обратно — уже за свой счёт.

Заселение в гостиницу

Поскольку я живу довольно далеко от больницы, а на уколы нужно приходить дважды в день — утром и вечером, меня заселили в гостиницу. Все расходы взяла на себя организация, курирующая процесс.

В целом, гостиница оказалась вполне нормальной.

Номер чистый, тёплый, без излишеств, но всё необходимое есть.

И ещё приятный бонус — три бесплатных приёма пищи в местной кафешке.

Меню, конечно, базовое: котлетка, картошечка, яичница...

Но всё свежее и вкусное.

Уколы

Сейчас я как раз нахожусь на этом этапе — хожу дважды в день в больницу на уколы.

Уколы делают в плечо, как я понял — под кожу, и, честно говоря, они почти безболезненные.

Ощущается разве что лёгкое пощипывание, не более.

Иногда начинает накатывать состояние, похожее на простуду: то знобит, то кости ломит — особенно в пояснице и тазу.

Но в целом — терпимо, не критично.

Если эта тема окажется кому-то интересной — сделаю вторую часть, где расскажу, как проходила сама донация и какие были ощущения после.

Немного обещанного бомбления

Да, приятно, что часть расходов взяла на себя организация.

Но всё же неприятно, что мои неудобства никак не компенсируются.

На эти 5 дней я буквально прикован к району больницы, потому что:

-нужно обязательно приходить на уколы в 7:30 и 19:30,

-да и вообще не хочется лишний раз контактировать с людьми — чтобы не заболеть и не сорвать донацию, особенно учитывая, что от стимуляции и так периодически накрывает недомоганием.

Мне предлагали также открыть больничный, но я отказался, так как могу работать удаленно через ноутбук.

Лично я считаю, что время — это тоже ресурс, и любые серьёзные ограничения или неудобства должны хоть как-то компенсироваться.

Ну, например, хотя бы +5 к счётчику сдачи крови — чтобы побыстрее дойти до той самой льготы. Было бы честно.

Этот пост не создан с целью кого-то отговорить.

Я просто делюсь личным опытом и мыслями, которые появились в процессе.

Желающие стать донорами костного мозга могу найти инфо в интернете.

Сдал бы я ещё раз костный мозг, если бы снова предложили? Наверное, да. Но, если честно, только в надежде, что когда-нибудь появятся нормальные льготы — и всё это зачтётся.