Удивительно, что она еще в приюте
Удивительно и невероятно, что Кнопочка еще в приюте. Удивительной красоты девица, что внешностью, что характером. Все сестры разлетелись по семьям, а она осталась…
Кнопочка попала в приют совсем крохой, ей было 1,5 месяца. Сегодня ей 11,5 месяцев, еще немного — и стукнет первый год. За это время на глазах сотрудников и волонтеров она удивительно менялась… Сначала — маленькая скромная кроха с пятнистым пузиком и носом-кнопкой. Потом — нескладный подросток с озорным, непоседливым характером и умением потрясающе строить глазки. И сейчас — настоящая красавица, маленькая королева приюта. Воспитанная, любящая жизнь, дружелюбная и миролюбивая. Игре рада тоже, но всегда умеренно, никогда не сумасбродничает.
Кнопка удивительной грации собака. Длинные стройные ноги, подтянутый корпус… Чем-то неуловимо похожа на свою маму, но в то же время — совсем другая… От родительницы унаследован в полной мере только характер: мягкий, мирный, покладистый. Просто идеальный для дома.
Кнопочка давно переросла свое имя. Но назвать ее иным именем пока некому — это право принадлежит семье, хозяевам. А они еще не увидели, не приехали, не забрали… Кнопочка не унывает. Откликается на малышковую еще кличку, с чистым сердцем встречает каждый день. Она здорова, привита, стерилизована. Знает поводок и выгул. Средняя по размеру, примерно по колено.
Тонкая красавица ждет Вас в приюте. Впереди выходные. Приезжайте.
+79265771085
+79779912508
Москва
Она такая же, какой кажется. И все еще верно ждет
Ее можно понять сразу же, с первого взгляда. Простая, понятная, бесхитростная собака. Открытая, не прячущая глаз и мыслей. Вся такая, какой Вы увидите ее сразу — Бася.
Удивительно то, что свою исключительную открытость и отсутствие хитринки Бася пронесла через все свое прошлое, не растеряла, не закрылась ото всех. В ее прошлом — жизнь на территории завода, а такие собаки, которые ни в чем не видят зла, там долго не живут… Может, и не было бы уже доверчивой белой девочки, если бы не попала она под опеку приюта. Но — сегодня она среди наших подопечных, полностью готовых к поиску дома.
Бася не кричит, не отвоевывает внимание. Она скромная и сдержанная собака. Любит ласку, нежность, тянется к людям. Но — исключительно деликатна и воспитанна. Наверное, верит — разглядят. Обязательно разглядят среди сотни других хвостов именно ее те, кому она будет нужна. Увидят, что Бася хорошая. Приедут, откроют объятия…
Бася средняя по размеру или даже чуть меньше — по колено или чуточку ниже. Ей примерно 2,5 года. Спокойная, далекая от шебутной игривости и детского сумасбродства. Миролюбива, не претендует на лидерские позиции в коллективе. Умудрилась занять свое место в собачьем обществе — общего друга, миротворца. В доме поладит с другими собаками и с кошками сможет найти общий язык. Здорова, привита, стерилизована. Есть действующий ветпаспорт. Знает поводок и терпит до выгула.
Если Вам нужен покой, миролюбие и исключительная честность — Бася Ваша собака. Звоните и приезжайте проверить.
+79265771085
+79779912508
Москва
Предохранитель 1/3 (окончание)
Автор Волченко П.Н.
Те, кому вдруг нравятся мои произведения, рекомендую подписаться на меня, так как не все мои произведения выполнены в жанре фантастика и их поиск на сайте будет затруднителен (выкладываться будут не только в разделе "Сообщество фантастов")
Ссылка на предыдущие части:
Часть III – фантастическая
- Александр Иванович, Александр Иванович! Подождите! – в коридоре старого профессора догнала молодая девушка оператор. – Александр Иванович, там показания…
- Что? – он посмотрел на нее так, что бедная девушка едва в обморок со страху не упала.
- Т-т-там… - она облизнула разом пересохшие губы и сказала, - посмотрите сами.
Профессор вздохнул так, что сразу стало ясно: достали его все эти профаны, достали его девочки в белых халатах с высшим образованием и с пустотой в головах, достало его всеобщее непонимание и вообще – все его достало!
- Ну пройдемте, милочка.
Они прошагали в приборную, девушка скоро подбежала к креслу оператора, перещелкнула несколько тумблеров, нажала пару тройку кнопок и тут же ожили графопостроители, застрекотали индикаторы, грозно зазвучал гул основной вычислительной машины. Александр Иванович, создатель теории «массовой ментальности», уселся в кресло и ленивым взором окинул творящееся священнодействие. Девушка же стояла рядом испуганной мышкой, недвижно и даже, как казалось, не дыша.
- Так-так… - профессор подхватил длинную ленту, выползающую из графопостроителя. – Общая напряженность омега поля в рамках низкого возбуждения, - девушка за его спиной кивнула и закусила губу, профессор перевел взгляд на экран, где множество хаотичных линий образовывало общую волнистую линию, - вектор наслоения общного мнемоизлучения низкий, превышает вечерние колебания, но… Ничего страшного.
Девушка снова кивнула и тихо подала голос:
- Александр Иванович, вы на диаграмму роста силы Гайдца посмотрите.
- Сила Гайдца? Милочка, да когда она выше двенадцати пунктов была? – вздохнул, поправил очки, и пробурчал под нос, - Понаберут же…
Но на диаграмму все же посмотрел, потом отвернулся, задумался, почесал кончик тяжелого бугристого носа, снова посмотрел на диаграмму, по старой советской традиции щелкнул несколько раз пальцем по дисплею, но показания не изменились. Из всего выходило, что общий показатель силы Гайдца на просторах земного шара вырос выше двадцати шести пунктов. Такого не было даже в день достославного крушения башен близнецов, такого не было в злейшие дни экономического кризиса, такого не было… да никогда такого не было!
- Вы коррелятор проверяли?
Девушка кивнула.
- Выпрямительный блок?
- Да. – еще один кивок.
- Техника вызывали?
- Да, в два часа еще, когда пошел прогрессивный рост.
- И что?
- Все в норме, автоматика работает, нарушений нет.
- Нарушений нет, а сила Гайдца растет… - профессор в задумчивости приложил костяшки пальцев к губам. – Может катаклизм какой? А ну-ка, посмотрим.
Он перещелкнул несколько тумблеров, переключив чувствительность приборов на менее развитые формы жизни. Как правило крысы и прочая живность прекрасно ощущала грядущие природные катастрофы и там то сила Гайдца в некоторых случаях, к примеру когда грянуло цунами по Японии, зашкаливала до сорока единиц. Кривая динамики на экране резко изменилась, показав привычную шестерку с малыми колебаниями в плюс и минус – ничего необычного.
- Странно-странно. И со скольки, вы говорите, обнаружилась тенденция к росту?
- С половины второго, вот, у меня тут записано. – она пододвинула профессору под руку журнал операторов. – Сначала скачек до одиннадцати с половиной пунктов, потом рост остановился, я тогда техника вызывала, а в четыре поднялся до восемнадцати единиц. Теперь вон… Рост ускоряется.
- Так-так-так… - профессор постучал пальцами по столу, - не помните, на каком уровне индивид способен воздействовать на окружение?
- Вы про медиумов?
- Да, про кого же еще! – вспылил профессор. Сам он уже забыл частности и мелочи, он целиком и полностью отдался изучению великой общности мышления человечества на планете и силе воздействия этого мышления на мир в целом.
- По моему, при двадцати девяти пунктах.
- И много у нас таких, э, уникумов?
- Не знаю…
- Так запросите отчетность! Прямо сейчас и запросите! Что я тут за всех должен думать! Вы понимаете, что если сила Гайдца поднимется еще на пару единиц – у нас тут дурдом начнется! Понимаете? Это же… - он поднялся, замер, подыскивая нужные слова, зло выдохнул, бессильно опустился в кресло, - А я не знаю что будет? Может даже Земля со своей оси сойдет, может собаки летать научатся? Черте что получается, прям не жизнь, а комикс про супергероев.
Девушка оператор пулей вылетела из помещения, слышалось гулкое эхо ее бега по коридору, а профессор, старый, усталый профессор, сидел в кресле и растерянно смотрел на диаграмму роста силы Гайдца. И повод для такой растерянности у него был…
Сила Гайдца – это одна из первых сил выявленных в ментальном поле. Еще в девятнадцатом веке старый немец Гайдц придумал простенький приборчик: стрелка на иголке – почти точно так же, как и в компасе, только стрелка эта была практически невесомая, словно пушинка или даже меньше, и сдвинуться она могла не то что дуновения, а от простого колебания в воздушной среде. Действие у прибора тоже было простейшее: заводили человека в комнату, и давали ему указание – пожелайте, чтобы стрелка сдвинулась. А дальше все просто – на сколько градусов стрелочка сместилась, настолько велика сила Гайдца. У них, в подземном исследовательском центре «массовой ментальности» конечно не было ни этой стрелочки ни этой иголочки, да и принцип исследования был уже совсем иной, но суть осталась прежней, вот только сила Гайдца теперь измерялась не у одного конкретно взятого индивидуума, а у всего человечества разом. И если человечество большей своей частью начинала желать одного и того же, то показатель рос, если человечество начинало бояться одного и того же, показатель опять же рос, если человечество начинало грезить об одном и том же – показатель вновь поднимался. В некоторых точках, где все население вдруг ни с того ни с сего начинало хотеть увидеть, ну предположим то же самое НЛО, там это НЛО и возникало. Причем возникало по настоящему: пролетало оно серебристым своим шаром по небу, устраивало выкрутасы с мгновенным набором скорости и с мгновенной же остановкой, а потом пропадало, резко и внезапно. А все потому, что желание видеть пропадало: у некоторых появлялось чувство страха, некоторым становилось неинтересно, так что ничего уже не мешало уровню силы Гайдца падать ниже уровня материализации желаемого. Всё – растворился морок будто и не было. Отсюда же и драконы средневековья, отсюда и колдуны, отсюда и чудеса являемые мессиями, пророками, чудотворцами – всё отсюда, всё из силы Гайдца.
А тут… Всё человечество! Всё! Хотя нет. Он еще не знал, девочка оператор тоже ничего не знала, да и вообще – изолированные от информации индивиды еще не знали причин роста силы Гайдца и следовательно не могли повлиять на ее подъем, и даже наоборот – они снижали ее, они спасали мир от непонятного глобального чуда.
А может быть… и тут его пронзила мысль, взявшаяся словно бы из ниоткуда, из небытия: «КОНЕЦ СВЕТА». И следом информация: черная дыра, точка не возврата, завтрашнее утро. Все разом появилось в его голове и даже лицо неизвестного диктора промелькнуло перед глазами. Все, сила Гайдца пошла в наступление, теперь она будет расти, теперь она будет завоевывать себе новых адептов без помощи СМИ, без слухов, без звонков по телефону. Теперь даже последний папуас в Африке вдруг внезапно осознает, что завтра не станет Мира, что завтра его самого, бедного голопузого, голожепого, тоже уже не будет. И он будет в это верить и вера его придаст новый импульс силе Гайдца и может быть тогда само пространство прогнется под всеобщим страхом, изменится, и внезапно из пустоты космоса родится черная дыра на пути Земли.
- А может быть не хватит? – сам у себя спросил профессор и тут же зашептал быстро-быстро, - Может быть не сможем? Или это правда? С чего я решил, что тут дело только в вере? Может быть… может быть она и правда там есть! Ну не бывает же таких репортажей на пустом месте! Не может быть, чтобы вот так, сразу и конец света на утро! Не бывает! Не имеет смысла!
Дверь распахнулась, на пороге стояла запыхавшаяся девушка оператор. Она на едином дыхании выпалила:
- Александр Иванович, конец света!
- В курсе… - ответил профессор, помассировал виски и добавил, - Уже проинформировали.
Часть IV – фантасмагоричная
Небо темнело, причем темнело везде. Там где наступала ночь становилось темно из-за ухода светила, там где ярко светило солнце, небо темнело просто так, будто свет изгибался, будто утягивало его куда-то в сторону от Земли, всасывало в непроглядную черноту неизвестного и чудовищного Ничто. Разрасталась паника, новости… Какие новости? Каждый мог рассказать таких ужасов, что даже у самого охочего до сенсаций репортера встали бы волосы дыбом! Кто-то даже говорил, что где-то, чуть дальше на западе, а может и на востоке, видели нереально огромные тучи стальной саранчи, кто-то говорил о взошедшей звезде полыни, только свет ее не слепит, а наоборот – как черный колодец поглощает все, будто воронка, будто распахнутая пасть самого Дьявола. И все, каждый человек на земле, заражались этим страшным вирусом ожидания конца света. Останавливались посреди дел в далеких, не тронутых цивилизацией, джунглях неведомые индейцы и вдруг понимали – это конец, и хоть моли богов, хоть не моли, хоть складывай сотни кровавых жертв на каменные алтари – уже не избежать последнего судилища. Фермеры, эскимосы, жители пустынь, полярники на вахте и все-все-все в мире вдруг понимали – послезавтра уже не наступит, никогда, ни при каких обстоятельствах. Вирус смерти распространялся неостановимо, неизбежно, фатально. Он словно чернота, лился со всех сторон, как щупальцами, сплетенными из самой тьмы, он извивался по землям, по материкам, ширился, охватывал Землю, брал в свои страшные тиски, сдавливал.
В четыре утра Дима проснулся в деревне, в чужом доме от тихих всхлипываний Лены. Он проснулся, протер глаза, увидел свою, теперь уже, жену, улыбнулся, прижал ее к себе ласково и сказал тихо:
- Ну что ты, глупышка.
Она обняла его, обхватила со страшной силой, уперлась ему в грудь холодным мокрым личиком, и… Он должен был ей сказать, что глупости всё это, что не будет никакого конца света, что он, Пашка и Толик все это устроили – должен был, но… Стоило ему только открыть рот, как он тоже понял – всё! Это всё! То ли благодаря какой-то дикой случайности, то ли еще по какой причине, но их выдумка оказалась пророческой, они будто накликали апокалипсис, вызывали его из небытия страшных сказок, религиозных верований – создали своими руками. Дима это понял не мыслями, не чувствами, а душой. Понял и не выдержал: охватил любимую, зажмурился и из под закрытых век его скользнули теплые слезы.
Пашка с Толиком может быть тоже осознали бы ужас всего происходящего, но они были пьяны, смертельно, до невозможности в умат, пьяны. Может быть они даже смогли бы выступить с опровержением еще тогда, когда все можно было изменить, повернуть вспять, когда мысль не обрела силу материальности, но они слишком переусердствовали с опохмелкой поутру, да еще и повод был – свадьбу Димкину отпраздновать, вот и слегли они безвестными героями и дрыхли, став для мыслительного фона пустотой.
А потом, когда время стало подходить к завершению, когда свет небосвода померк повсеместно, когда чернота ворвалась в мир и укрепилась в нем на хозяйских правах – тогда началось страшное. В церквах, в костелах, во всех храмах стали гаснуть свечи, свет ламп в домах мерк, истончался до сумрака, до незримости, мерцали фонарики, костры в степях, будто испуганные, пригибались к земле, языки пламени стелились, гнулись будто под ударами ветра, и после гасли, только едва-едва теплились на кострищах несмелые угольки. Пришел мрак.
Александр Иванович сидел за рабочим столом у себя в кабинете, сидел и ждал. Светила настольная лампа, работающая, как и все в их подземном бункере, от собственного источника энергии – малого ядерного реактора, и лампа эта меркла. Медленно, словно бы умирала от старости. Вот уже вместо яркой белизны желтит на столе бумага, а вот и не разглядеть – свет едва-едва различим, в лампе красным затухающим светом горит нить накаливания, еще мгновение и профессор остается в темноте. Он спокоен, он знает, что он не в силах ничему помешать и он, как и все на этом маленьком голубом шарике, летящем через черноту бесконечности, ждет конца света.
Жена и сын спят, струится приглушенный желто-зеленый свет ночника. Сумрак, приятный, прозрачный. В таком сумраке хорошо додумывать незаметную улыбку Марины во сне, в таком сумраке не разглядеть у Миши на щечке трех полосок царапин, нанесенных маленькой пушистой лапкой соседского котенка, в таком сумраке так прекрасно придумывать свою собственную жизнь, свое будущее. Сопит Миша, чуть вспотел округлый лобик, прилип к нему золотой завиток волос, Марина лежит на боку, волосы мягким водопадом лежат на подушке, чуть приоткрыт рот, и… Она вроде бы и вправду улыбается. А может быть завтра… завтра, с самого утра, как встанет солнце, они станут настоящей семьей, перестанет Марина пропадать по ночам, может быть сиплость ее пропитого и прокуренного голоса перестанет быть такой разящей, а поцелуи, что она ему навязывает по возвращению перестанут разить сивухой, перегаром. Может быть он сможет обнять ее по настоящему, так, как и должен обнимать муж жену, ведь, на самом то деле, он ее, возможно, даже любит. Нет, не так: он ее и правда любит, по настоящему, даже такую, пьяную, дурную, хрипатую – любит, и жалко ему ее. И Мишу он любит – сын, и никак иначе, и что бы ни говорили дурные бабки на лавочке у подъезда – сын это его, не по рождению, но по родству. И говорит он ему, Игорю, не «дядя», а «папа», и радуется он ему по настоящему, и ждет он его с работы и…
Чернота шуршит, сплетается тугими узлами на границе света ночника, черные ее щупальца острой порослью змеятся по складкам простыни, скользят по стареньким обоям, поднимаются вверх, будто стараясь окрепнуть, дотянуться до маленького солнышка – лампочки светильника.
«Все будет хорошо» - думает Игорь, - «Теперь обязательно все будет хорошо». Он осторожно проводит рукой по волосам Марины, та сопит чуть громче, хмурится едва заметно, и подается вперед, еще сильнее охватывая нежными объятиями маленького Мишу. Игорь целует в щеку сына, тот чмокает губками, шарит в желтом сумраке пухленькой ладошкой, находит указательный палец Игоря, хватается за него, на маленьком личике расплывается неширокая сонная улыбка. И Марина тоже, в каком-то неведомом порыве, скользит рукою дальше, пока узкая ладонь ее не накрывает сцепленных рук Миши и Игоря.
- Все будет хорошо. – неслышно шепчет Игорь, закрывает глаза и засыпает. Во сне он улыбается и лицо его, уже давно не молодое, с глубокими морщинами не по возрасту, становится моложе. Тени так и шуршат на границе света, переплетаются щупальца ожившего мрака, но не могут, не в силах коснуться они спящих, не могут добраться до освещенных ночником и спокойной уверенной мыслью: «Все будет хорошо».
Дозревает ночь, подходит указанное время смерти всего сущего, последние секунды довершают последний же оборот секундной стрелки: тик-так, тик-так, тик-так… мгновение на границе жизни и смерти, небытие сознания и…
Яркой белизной бежит рассвет из-за линии горизонта, спешит, ширится, набирает силы, проливается кровью от восходящего светила, испуганный мрак жмется к земле, прячется в длинных тенях, слышно даже, как шипит он, предчувствуя свою скорую смерть – наступает новый день.
Первым проснется Миша. Он протрет заспанные глаза, увидит льющийся в окно солнечный свет и закричит радостно: «Папа, мама! Солнышко!». Встрепенется Марина, распахнет глаза сразу и широко, и засмеется глупо и счастливо, а следом и Игорь, сонный, не выспавшийся, недовольно поморщится, зевнет, растреплет широкой ладонью Мишкины кудряшки, поцелует жену в щеку, как никогда раньше не делал, и скажет: «покимарю я еще чуток, не выспался что-то» - и снова уложит тяжелую голову на подушку.
Часть V – возвышенная
Скрип старенького кресла качалки, теплый клетчатый плед на усталых гудящих ногах, древний черно-белый телевизор с водяной линзой, на нем древняя пропыленная салфетка, а на ней старая шкатулка. На экране шли новости, ведущие говорили о странном, невероятном явлении, случившемся в ночь с седьмого на восьмое сентября. То и дело показывали каких-то седовласых ученых, что давали пространные, совершенно непонятные и ничем не подкрепленные объяснения событий. Ничуть не реже показывали седобородых старцев во всевозможных религиозных одеяниях и те с истовой верой в глазах говорили то о Божьих испытаниях, то о каре Аллаха, то о… Было скучно.
Кресло скрипнуло еще разок, остановилось. Старые протертые тапки прошаркали до телевизора, громко щелкнул тумблер выключателя, изображение схлопнулось в белую полосу, а потом и она медленно угасла – теперь уже телевизоры так не выключаются… Старик вздохнул, посмотрел на желтую программу, что лежала рядом с телевизором на тумбочке, передумал, и, шаркая, пошел к древнему граммофону на застеленном тяжелой бордовой скатертью с фестонами круглом столе. Морщинистая сухая рука легла на блестящую, отполированную прикосновениями, ручку, сделала несколько оборотов, затем трепетные пальцы осторожно уложили откидную головку граммофона на раскачивающуюся пластинку и из большого раструба, через шуршание и треск, донеслось долгое грудное вступление на рояле, а потом уже забытое: «Мне снилось, что теперь в притонах Сан-Франциско лиловый негр вам подает манто», немодный ныне манерный голос Александра Вертинского чуть жеманно тянул слова, шипела пластинка, хрипел медный раструб – музыка лилась. Старик взял со стола толстенный фолиант с золотым тиснением на кожаной обложке: «Техническое руководство», прошаркал обратно до кресла, сел, заботливо накрыл усталые ноги пледом, водрузил на нос замотанные лейкопластырем очки, послюнявил палец и пролистал фолиант до нужной страницы. В заголовке значилось: «Предохранитель».
Старик начал читать, но ему быстро наскучило. Он положил книгу на журнальный столик, сверху, на страницы, положил очки, качнулся так, чтобы кресло размеренно поскрипывало, и уставился в ближайшее окно. Там, за стеклом, цвел прекрасный сад, наливались золотом нежные бока сочных яблок, огромные бабочки летали неспешно, изредка взмахивая своими огромными цветастыми крылышками. Старик улыбнулся, глянул в другое окно, поежился – там царила тьма, во мраке ярким серебряным песком блестели холодные звезды, образуя спирали, прозрачными вуалями светились туманности, и дальше, и дальше все та же чернота, а в ней звезды, и так до бесконечности. Старик не любил смотреть в это окно, он до конца его не понимал, не мог осознать.
Песня закончилась, граммофон пошуршал еще чуть и стих. Старик заснул, вместе с ним заснула и комната, разве что старенькие настенные часы с гирьками тихонько тикали в свое удовольствие, да солнце из того окна, за которым был сад, освещало ярким светом очки, лежащие на книге, и тонкий отсвет их ложился на ровные строчки текста, под заголовком «Предохранитель»:
«Господь сказал: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу весь город и все место сие.
Авраам сказал в ответ: вот, я решился говорить Владыке, я, прах и пепел: может быть, до пятидесяти праведников недостанет пяти, неужели за недостатком пяти Ты истребишь весь город?
Он сказал: не истреблю, если найду там сорок пять.
Авраам продолжал говорить с Ним и сказал: может быть, найдется там сорок?
Он сказал: не сделаю того и ради сорока.
И сказал Авраам: да не прогневается Владыка, что я буду говорить: может быть, найдется там тридцать?
Он сказал: не сделаю, если найдется там тридцать.
Авраам сказал: вот, я решился говорить Владыке: может быть, найдется там двадцать?
Он сказал: не истреблю ради двадцати.
Авраам сказал: да не прогневается Владыка, что я скажу еще однажды: может быть, найдется там десять?
Он сказал: не истреблю ради десяти.
И пошел Господь, перестав говорить с Авраамом; Авраам же возвратился в свое место»
А еще ниже, под текстом маленькая пометка написанная от руки: «Неудачно. Сократить до одного».
За окном, в саду, пролетел маленький ангелочек с пушистыми крылышками.
Завтра порадую чем нибудь еще.
Продолжение поста «Охотница»
Привет ребята, тут такая история... Вооопервых, хочу поблагодарить еще раз, и еще раз, всех вас, кто поддерживает нас морально и да, материально. Нет, неудобно получается! Отдельным постом поэтому выкладываю, не очень длинно. Итак. Человек предложил помочь с лекарствами для Ольги, в натуральном виде, он тут в 100км от нас, то есть - передать, я отказался принять в таком виде, по определенным причинам. Говорю, давайте вместе в аптеку сходим или чек выложу... Очень не хочется его расстроить, с чем и пишу. Заодно, рискну высказать свою точку зрения и вообще. Таким образом.
Я верю в людей, искренне верю. И смело отбросив, конспирологию, евгеников, маньяков - отравителей и желающих "причинять добро" ближним, скажу: - "Ну зачем, зачем, вам такая ответственность... Человек после тяжелейшей травмы, живет практически "на волоске". И хотя, пока, его события складываются относительно благоприятно... Не дай бох шо! Вы же никогда себе не простите, будете жить с этим, и думать, что ВЫ дали, понимаете ВЫ, а он раз и все... или того хуже, не все, и не сразу... А так, если через пенёнзы, это моя ответственность, понимаете МОЯ, я к врачу водил, я покупал, при вас, ни при вас, и видел что покупал, и своей рукой давал... И не вы сами, и ни одна "свинья", на всем белом свете, никогда не посмеют вас ни в чем упрекнуть... А то, добрая и широкая душа, сама по себе, уже сплошь - и - рядом наказание "
Вот, чтоб не было совсем серьезно)) Родила коза трех!
6 лет он провел дома. И снова пришлось вернуться в приют...
В последнее время у нас много постов о тех, кто потерял хозяев по естественным причинам и попал в приют. Потому что такие хвосты - особая категория подопечных, которым труднее всего.
Волк как раз из таких. 6,5 лет назад он помахал приюту на прощанье хвостом и отбыл в лучшую жизнь в семью. Никто не сомневался - навсегда. Но жизнь решила иначе. Прошло 6 лет и случилось то, что нельзя спрогнозировать или предугадать - хозяйка тяжело заболела. Волк, наверное, догадывался, что что-то не так... Прогулки становились все короче и короче - хозяйке становилось все тяжелее. А потом появились поездки к родне на дачу - только там была возможность нагуляться всласть.
Женщина поправиться не смогла. Волк стал сиротой. Приютить никто из родственников не смог, а потому он отправился назад в приют, откуда уезжал, счастливый, домой...
Это случилось около полугода назад. Около полугода Волк живет под опекой приюта. Он привык снова к приютским будням, к распорядку дня, к лаю других собак... Но изменился. Стал тише, замкнутей... Спрятался в себе от всего произошедшего. Так легче. Не так больно. Собачьи радости потеряли свою прелесть. Несмотря на грозное имя, характер у Волка всегда был мирный и покладистый. Он привык искать поддержки и опоры в хозяйке, а теперь у него никого нет...
Волку 7,5 лет. Он здоров, привит, кастрирован. Любит детей, любит кошек. Дружит с собаками-девочками, с мальчиками общий язык найти сложнее. Знает поводок и терпит на выгуле. Среднего роста, примерно по колено - он метис овчара, судя по внешнему виду, но мельче породы.
Волку нужен человек. Чтобы снова научиться жить.
Звоните и приезжайте.
+79265771085
+79779912508
Москва
Предохранитель 1/2 (продолжение завтра)
Автор Волченко П.Н.
Ссылка на предыдущую часть:
Заинтересованным в моем творчестве рекомендую подписаться на меня, в виду того, что некоторые из моих последующих рассказов не будут относиться к жанру фантастики (ужасы) и, соответственно, выкладываться будут уже в другой группе.
Дима проснулся рано поутру: голова у него болела, во рту была кака, сильно хотелось пить. Он с трудом поднялся, осмотрелся. Был он в неизвестной ему квартире, на совершенно незнакомом ему диване, со стены на него смотрела большая фотография чьей-то мамы. Маму Дима тоже не знал, но в том, что она – мама, был уверен: фотографии была старой, рамочка была богатой, а ниже, на красивой медной табличке значилось «Любимой маме».
Дима поднялся, пошатываясь побрел прочь из комнаты. Дорога на кухню по длинному коридору была долгой и мучительной: Диму мутило, Диму шатало и Диму сушило – было очень плохо.
На маленькой, совесткого стандарта, кухне было тесно: громоздкий холодильник цвета «металлик» выставил свои блестящие телеса едва ли не до стола, новомодная индукционная плита тоже вырвалась далеко за пределы советских стандартов и крепко вцепилась острыми ножками в истерзанный годами и тапками линолеум, а еще был стол. Старый, советский стол, за которым сидели двое: один – Паша, второй – неизвестный типчик в костюме – оба храпели. Подсознание вкрадчиво подсказывало, что это должен быть Толик. Так же подсознание говорило что-то о какой-то афере, напоминало о хитрой Пашкиной ухмылке и вообще, было ощущение чего-то грядущего, чего-то глобального и значимого.
Димка протопал до раковины, открыл воду и жадно припал к крану. То ли от громких Димкиных глотков и фырканья, то ли от грохота воды, проснулся Пашка. Он осоловело осмотрелся по сторонам, поймал блуждающим взором Димку и прошептал: «В коридоре, в белом пакете». На большее его не хватило, он закрыл глаза и со стуком повалился на стол, могучие его телеса затрепетали от богатырского храпа.
Пакет в коридоре и правда был. Дима достал содержимое: диск в блестящем пластиком конверте, оттуда же торчит исписанный тетрадный листочек. Почерк на листочке крупный, гуляющий – пьяный.
В кармане завибрировал сотовый, Дима прокашлялся, сказал вслух: «раз-два» - голос был сиплым, пропитым. Прокашлялся еще разок, повторил – вышло получше. Только после этого он ответил на звонок:
- Лена.
- Дим, привет, с добрым утром. – Дима оглянулся на часы в прихожей – семь утра, и правда утро.
- Привет.
- Что там с машиной?
- Что? С машиной? – припомнил, - А, еще не знаю, сервис еще не работает.
- А, ну ладно. Пока. Целую.
Короткие гудки.
- Ну что за маразм… - тихо буркнул под нос Дима и покачал тяжелой головой. День начался, а с ним начались и проблемы.
Через полчаса, выскребя из кармана последнюю мелочь, он сошел с автобуса на своей остановке, вошел в квартиру и бухнулся на диван. Ничего делать не хотелось, но… Он достал из пакета диск, вставил его в плеер, потом взял записку, прочитал:
«Димка, тут решение всех твоих проблем! Если сработает, можешь забыть про свадебные проблемы! Вот адресок, там знакомый Толика – батюшка. Это в деревне. Он вас обвенчает и поставит штамп в паспорта. Удачи!
P.S. Проверь задний карман – это тебе мой свадебный подарок.»
Димка сунул руку в задний карман и достал оттуда скомканную пятитысячную купюру.
- Однако.
Он нажал на кнопку «play» и все понял… А дальше он начал действовать: выпросил у соседа, хорошего мужика в принципе, машину, съездил на парковку перед Пашкиным домом и скидал все свадебные принадлежности в багажник, по дороге заехал в продуктовый, купил шампанского, кое какой снеди – потратил те самые пять тысяч, что с утра нашел в кармане. Он был готов!
Через час он с боем пробился в гости к Лене. Он врал ей про стресс, он через дверь говорил ей о своей безбрежной и бездонной тоске, он умолял и грозил! Он пробился, и он пробился вовремя – вот-вот должны были начаться новости! Она впустила его, но все же приняла меры, чтобы не нарушить традиции. Когда дверь распахнулась Дима узрел свою любимую: прекрасные голые ноги, белые, манящие, и выше, выше колен, до подола кокетливо коротковатой ночнушки, через которую просвечивает прекрасными округлостями великолепное тело, и еще выше – тонкая шейка, золотые кудри и… Лыжная маска, только глаза видно.
- Это что?
- Ты не должен видеть меня до свадьбы.
- Ладно.
Он прошел в прихожку, разулся. Прошлепал дырявыми носками в зал, бухнулся на диван. Лена села рядом, прижалась к нему всем телом, спросила:
- Устал?
- Есть немного. Можно кофе?
- Сейчас. – она соскочила, послышалась возня на кухне. Тем временем Дима, стараясь не шуметь, прокрался к телевизору, оглянулся, как вор, достал диск и быстро вставил его в плеер. К тому времени, когда Лена вернулась с кухни с жарко парящим кофе, Дима уже сидел на диване и лениво перещелкивал каналы.
- На.
- Спасибо. – он взял кружку, сделал глоток. Кофе и правда был горячий, даже обжигающий. Это усугубляло ситуацию. Еще пара щелчков пультом и на экране новости.
- Переключи. – томно произнесла Лена, и положила голову Диме на плечо. – Скука.
- Я чуть-чуть, мне интересно, как наши сыграли.
- Наши? – она посмотрела на него с удивлением, - Ты фанат?
- Да нет, интересно просто. – она снова улеглась ему на плечо, а он облегченно вздохнул – чуть не прокололся, что-что, а болельщиком он никогда не был. Теперь оставалось только решиться и он решился!
- Ах ты ж черт! – он едва не взвыл от боли, когда горячий кофе, как бы нечаянно, пролился ему на грудь, - Ах ты ж! Кипяток!
Бухнул кружку на журнальный столик, сорвал через голову футболку.
- Жжет! Ах ты ж… - на маску он не рассчитывал, но все же выпалил подготовленную фразу. – Лен, ты хоть подуй что-ли.
Лена склонилась над ним и нежно подула, правда через шапку дуновение едва ощущалось. Как только Лена отвернулась от экрана, Дима перещелкнул телевизор на плеер и включил запись.
- Экстренное сообщение, - начал Толик с экрана.
- Лен, смотри.
- Отстань, не люблю я…
- Да смотри ты! – и он с силой повернул ее к экрану. Лена смотрела, смотрела до конца, до того момента, когда Дима нажал на кнопку выключения телевизора, чтобы не спалиться. А потом Лена заплакала.
Он обнял ее, зашептал нежно, тихо, а она всхлипывала, утирала нос через вязаную шапочку, а потом сказала:
- Я не хочу умирать.
- И я… - он сам был готов расплакаться от жалости и от нежности, но все же он взял себя в руки и продолжил аферу. – Я не хочу умирать не став твоим мужем.
- Как? – она подняла голову, прекрасные заплаканные глаза смотрели, как казалось, прямо ему в душу.
- В деревне. В деревне есть один знакомый поп, у него печать есть, как в загсе, все по закону будет. Он нас обвенчает. Хочешь?
- Хочу! – она часто-часто закивала. – Только… Мама сейчас в командировке и гости.
- Какие гости! – заорал Дима взбешенно. – Какие? Лена, у нас… - он глянул на настенные часы, - двадцать часов осталось! Двадцать последних часов! Лена!
- Ну а может это не правда, а? Может можно что-то сделать? – она с надеждой посмотрела Диме в глаза, но не нашла там поддержки. Уверенно кивнула, сказал решительно. – Поехали.
Через полчаса, Лена даже толком не накрасилась, они выехали, по дороге не забыв остановиться у банкомата. Лена сняла все деньги, что были у нее на счету, рассовала их по карманам джинсов и вот они уже несутся по колдобинам сельской дороги прочь от города, еще через час они вихрем ворвались в церковь, где батюшка неспешно ходил меж образов и, то и дело крестясь, протирал пыль с рамочек. Еще в церкви была бабушка – божий одуванчик, сидела она при входе за столом, на котором стояли свечи, какие-то брошюрки крестики и прочая мишура. Старушка дремала.
- Батюшка, вы нас не обвенчаете? – с ходу спросил Дима.
- Что? – пробасил батюшка и, на всякий случай, еще разок перекрестился.
- Нам срочно надо. – подала голос Лена, пошарила в карманах и достала целый ворох мятых купюр. – Пожалуйста.
- А вы то хоть совершеннолетние? – батюшка на деньги даже не посмотрел.
- Да, - Дима резким движением вырвал из кармана два паспорта, - нам срочно надо. Очень срочно.
- Ладно, сейчас, подготовиться бы надо. – он покряхтел, осмотрелся и вдруг грянул басом, - Никитишна! К венчанию надоть!
Старушка при входе вздрогнула, распахнула белесые глазоньки свои, соскочила:
- Что, батюшка?
- К венчанию надо. Ты давай, приведи кого, надо ж чтоб короны держали. Да и вы бы, молодые люди, приготовились, а то вид у вас, прости господи.
Вскоре все было готово: здоровый деревенский детина держал короны над Димой и Леной, на Лене было свадебное платье, фата и кроссовки – туфли оказались малы, на Диме же красовался черный пиджак того самого детины, другого не нашли. Батюшка наскоро провел церемонию, старушка Никитишна прослезилась, бахнула тяжелая печать в паспорта – поженились.
Дима был счастлив, теперь можно было не бояться ни страшной татарки Инги с ее многочисленным семейством, надобность в ресторане тоже отпала – всё! Когда всё выяснится, не будет же Лена созывать всю родню на… Даже не понятно, как это действо можно назвать, ну не постсвадьба же. Нет, тут всё должно обойтись малой кровью: тихий семейный вечерок, парочка накрытых столов, приглашены только близкие родственники и Пашка. И пускай Лена хоть до страшных морщин искривит свой прекрасный носик, он всё равно притащит Пашку на празднование!
- Простите, а гостиница у вас тут есть? – спросил Дима.
- Дома есть пустые, много народу-то поуходило на заработки. Никитишна, дом Петровых как, хорош вроде?
- Да, не зарос ащё.
- Ну так проводи молодых, им положено. – и уже молодым. – Совет вам да любовь.
Лена с Димой невпопад ответили: «спасибо» и вышли следом за шустрой Никитишной, им предстояла первая брачная, и по мнению Лены, последняя ночь.
Пожар в студии потушили ближе к утру, Татьяну Петровну привели в себе ближе к двенадцати, а то она все охала, да ахала, и ничего толком объяснить не могла. Причину возгорания пожарники так и не обнаружили: и вроде на поджог не похоже, но вроде бы и не замыкание проводки – стандарты не складывались. От всего местного телеканала осталась только кладовая, в которой хранились средства пожаротушения, да прихожка, что при входе в здание. Так же уцелело и ведро, в которое скидывали материал для областного и центральных каналов – новости более-менее значимые, о которых можно заявить не только на просторах города, но и прогреметь с ними на всю страну. Там же, в этом ведре, оказалась и одна незапланированная кассета, брошенная вчера легкой рукой Павла…
Кассеты с материалом забирались курьерской машиной в шесть часов утра. Сонный паренек за рулем не обратил внимание на обилие пожарной техники вокруг здания, на запах гари, он вообще ни на что внимания не обратил. Он, словно зомби, привычно прошагал до дверей, постучал, ему открыл злой пожарник с перемазанным сажей лицом:
- Что надо?
Курьер сказал: «привет» и по-хозяйски прошел, забрал кассеты из ведра и ушел. Пожарный только плечами пожал, подумав, что так и надо.
Курьер же кинул кассеты в коробку, зевнул и ударил по газам. Через час кассеты были на областном телевидении, через полтора их оцифровала тетя Клава, местная сплетница и просто хорошая женщина, что имела привычку разговаривать по телефону, в то время как на экране шел прогресс оцифровки, а через четыре часа, в студии центрального телеканала страны произошел сбой. Сорвалась прямая трансляция с премьер министром, причем сорвалась она как раз в то самое время, когда премьер подходил к самой важной части своей речи, так сказать – подытоживал мысль. Произошло резкое переключение на студию и зрители узрели испуганные глаза ведущей и еще трех милых женщин гримерш, что какими-то щеточками да кисточками эту самую испуганную ведущую и прихорашивали.
- Мы в эфире! – громко прошипела ведущая и две гримерши кинулись в стороны, одна же заметалась, а потом бухнулась на пол, но задачу выполнила – из кадра пропала. В студии повисла тишина, режиссер бесшумно рвал волосы на голове и громко артикулировал губами: «Включите хоть что-нибудь! Включите!». Девочка на пульте испуганно пискнула, переключилась на список региональных сюжетов и включила первый попавшийся… Изображение мигнуло и все телезрители страны узрели Толика, прозвучало уверенно и твердо: «Экстренное сообщение»…
Часть II – трагическая
Игорь шел домой. Он устал за день, устал как черт, устал как дьявол. Он работал инженером, а еще там же, буквально через забор, по вечерам он подрабатывал токарем. И там и там платили мало. На работу и с работы он всегда ходил пешком: не торопливо, не спеша – тридцать две минуты туда, тридцать две обратно. Он не страдал здоровым образом жизни, он экономил. Бывало иногда, что очень ему хотелось запрыгнуть в автобус, в маршрутку, и в такие дни он с тоской провожал взглядом проносящийся мимо транспорт, вздыхал, а после, нахохлившись, шел дальше. По утрам шел к дурному начальнику, что приезжал на работу в черном блестящем «бентли», а по вечерам шел к холодной, не любящей его жене и к маленькому любимому ребенку.
С Мариной они сошлись случайно. Игорь, тогда, вернулся домой поздно, ночью уже, и у подъезда увидел пьяную пошатывающуюся женщину. На руках у нее был маленький сверток, из свертка раздавалось тихое всхлипывание, поскуливание. Игорь прошел мимо, но тут же услышал звук падения, остановился, оглянулся: женщина упала и тут же уснула, маленький белый сверток лежал рядом с ней, только из него не доносилось уже ни всхлипываний, ни плача. Игорь кинулся к ребенку, поднял его на руки присмотрелся – было темно, но все же он разглядел маленькое щекастое личико, разглядел черные круги под глазами, услышал тихое, едва слышное сопение. Ребенок тоже спал: измученный, изголодавшийся – он был уже не в силах ни плакать, ни кричать. А еще Игорь почувствовал острую вонь – мать не заботилась о чистоте пеленок. Игорь отнес ребенка домой, уложил его на диван, на всякий случай обложил подушками, вернулся на улицу, с трудом затащил пьяную женщину к себе на четвертый этаж, уложил ее на заправленную кровать. Захотел было снять с нее обувь, но женщина взбрыкнула и прохрипела пьяно: «отвали, животное». Он решил оставить всё как есть, разве что принес из коридора старое свое пальто и накрыл им гостью. Потом он сбегал к соседям, хорошим молодым людям, у которых чуть больше трех месяцев назад народилось двое прекрасных мальчиков близнецов. Открыл дверь сонный сосед, посмотрел на Игоря осоловелыми глазами, спросил:
- Чего?
- У вас детское питание взять можно?
- Что?
- Нужно… - замялся, решился на вранье, - сестра приехала, а детское питание…
Сосед кивнул, развернулся, прошлепал голыми пятками на кухню, послышалась тихая возня, вернулся с открытой коробкой и бутылкой молока. Промямлил:
- Инструкция на коробке. Бутылочка есть? – Игорь мотнул головой, сосед снова кивнул, ушел, вернулся с пустой пластиковой бутылочкой, отдал.
- Спасибо. – тихо сказал Игорь. – Спокойной ночи и… извините.
- Ничего. – сосед сонно улыбнулся. – Бывает.
Уже дома он прочитал инструкцию, приготовил жиденькую смесь, так, чтобы можно было без особых усилий протянуть через дырочки в соске, распеленал ребенка. Ребеночек был грязненький, чуть синюшный, на ручках и на тельце виднелись уже пожелтевшие синячки. Осторожно, чтобы не разбудить, Игорь обтер мальчика тряпочкой, смоченной в теплой воде, а после тихо-тихо ткнул соской в маленькие губки ребенка. Малыш недовольно поморщился, почмокал губами, Игорь воспользовался моментом и просунул соску в ротик. Малыш было захныкал, но почувствовал вкус и блаженно зачмокал. Игорь сидел, кормил младенца и улыбался.
Утром женщина проснулась. Она скандалила, кричала, что Игорь – этот старый козел, изнасиловал ее, похитил и прочее. Она билась в истерике, ревела и… Он отдал ей подарочную бутылку коньяка из серванта. Бутылка была красивая, выполнена в форме сабли с металлическим теснением на гарде и у пробки. Когда женщина опохмелилась, выяснилось, что зовут ее Марина, что сожитель у нее тот еще козел, что ребенка она у этой твари решила забрать и прочее и прочее и прочее. Потом она, веселая, пьяная и довольная ушла, а малыш, Миша, как выяснилось, остался у Игоря на попечении. Игорь взял отпуск и нянчился с Мишей в течении двадцати восьми календарных дней. Марина приходила по вечерам пьяная, уходила по утрам опохмелившаяся. Иногда она прогуливала – ночевала непонятно где, и потом, когда возвращалась, на ней были заметны следы весело проведенной ночки: подбитый глаз, синий оттиск пятерни на бледной коже руки, рваные чулки. Игорь отпаивал Марину пивом, кормил макаронами и жареной картошкой. Потом отпуск закончился, и он договорился с бабой Верой с первого этажа, чтобы днем она сидела с малышом. А потом, как-то, Марина ночью залезла в кровать к Игорю и они проснулись вместе. С тех пор она гуляла меньше, частенько они спали вместе, но всегда без секса. А потом Игорь предложил ей пожениться, чтобы назвать своего Мишу сыном по праву отца…
После свадьбы отношения у них были номинальные, друг друга они не любили. Марина все так же уходила в запои, но Миша был с ним и Игорь был счастлив.
Сегодня творилось что-то странное. Да, Игорю и раньше случалось видеть на улицах алкашей, что раскачиваясь и придерживаясь за стенку шли против людского потока, и раньше он видел неформальную молодежь, что обжимались у всех на глазах, но сегодня творилось нечто совершенно непотребное. Пьяные встречались сплошь и рядом, на остановке, на лавочке спал пожилой мужчина очень респектабельного вида в костюме, под головой у него лежал дорогой кожаный чемоданчик, штаны были мокрые, рядом с лавочкой аккуратно стояло два хорошо начищенных черных ботинка. Потом он увидел молодую пару: девушка плакала, косметика на юном прекрасном лице была размазана, она жадно целовала в губы парня, а тот ее успокаивал, гладил по голове и тоже целовал. Ближе к дому Игорь услышал женский крик и стон из темной подворотни, хлопки то ли ударов, то ли еще чего. Он бросился туда, но в темноте разглядел не драку, нет – там сношались, по другому этот акт на холодном грязном асфальте назвать не получалось. А потом, уже у самого дома, он увидел выбитую витрину магазина, рядом стояла машина полиции, только никаких оперативно-следственных действий не выполнялось. Полицейские сидели на бордюре дороги, ели чипсы и запивали пивом. Они о чем-то негромко разговаривали, один из полицейских улыбался, иногда тихонько посмеивался.
- Простите, - подошел к ним Игорь, - что произошло?
- Ограбление. – скучающе ответил полицейский.
- Днем?
- Днем. А когда же еще? – усмехнулся полицейский и отпил пива из банки.
Игорь пожал плечами и пошел дальше. Он уже даже не пытался понять, что происходит.
Дома его встретила жена. Марина была трезвая и заплаканная. Миша у нее на руках тоже был зареванный, маленький его носик пуговкой был красным, а голос, которым он сказал: «Папа» был не по-детски осипшим.
- Что случилось? Марин, там, представляешь, угловой ограбили! Посреди дня. И полицейские эти…
- Игорь, ты что, ничего не знаешь? – Марина выпучила на него свои некрасивые с красными прожилками глаза.
- Что?
- Конец света! Завтра нас уже не будет! Понимаешь!
- Что? Ты с ума сошла? – он подошел к ней, взял с ее рук Мишу и приказал ей, - А ну дыхни.
- Да не пила я сегодня, не пила! По телевизору сказали, в новостях.
- Ой, Марин, они там всякого понаговорят, что, всему верить что ли?
- Идиот! – она зло отвернулась от него и… заревела. И только сейчас, за все те три года, что они были вместе, Игорь увидел в ней не алкоголичку, не гулящую шалаву, а настоящую женщину. Она показалась ему такой жалкой, такой испуганной. Он не удержался, подошел и, как тот парень на улице, погладил ее по голове и стал говорить какие-то ласковые и добрые глупости. Миша у него на руках притих и Марина тоже вроде успокоилась, разве что изредка вздрагивали худенькие ее плечики, слышались всхлипывания. Он спросил, тихо, едва слышно, но Марина услышала:
- Почему ты дома?
- А где мне быть?
- С твоими, этими, пить.
- Дурак ты… - она обернулась к нему, обняла, прошептала тихо, - Куда я от тебя…
Он поужинал: Марина сварила покупные пельмени, чего раньше почти никогда не делала, и все то время, пока он ел, она сидела напротив и смотрела на него. Мишка тоже сидел за столом, тягал у папки пельмени из тарелки, подолгу крутил их перед собой на вилке, дул, а после, нехотя, съедал. Он был не голодный, но с отцом ужинать любил.
- Странная ты сегодня. – оторвавшись от тарелки, сказал Игорь.
- Может быть, - она вздохнула. – У меня мама всегда смотрела как отчим ест. Я не понимала: зачем?
- Ну что, теперь поняла?
- Нет. – пожала плечами. – Посуду оставь, я потом помою.
- Да мне не трудно. – он обмыл тарелку, вытер руки, потрепал Мишку по голове, посмотрел на Марину. Та все так же сидела и все так же смотрела на него. – Ну, что скажешь?
- Какой ты у меня все таки хороший.
- Ты же говорила «старый козел».
- Дура была, вот и говорила. Миш, иди в зал, поиграй.
Миша слез с высокого табурета, и протопал за дверь. Игорь проводил непонимающим взглядом ребенка, посмотрел на Марину вопросительно. Та поднялась, медленно подошла к нему, обвила неожиданно ласковыми руками его шею и поцеловала. Такого она никогда не делала, разве что когда была пьяной лезла целоваться, но тогда Игорь ее удерживал на расстоянии, а после укладывал спать, успокаивал.
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
В подмосковной Лобне на мусорной площадке женщина нашла черепашку в контейнере
Источник Москва Дарит Новости
Тортилла погибла бы на морозе, если бы не неравнодушные люди. Девушка забрала её на передержку и надеется, что брошенного питомца удастся пристроить в добрые руки.