Через несколько дней получил визу. Ай-яй-яй: даты неверные! Нашел молодого парня, секретаря посольства, в коридоре. Он спросил, какие даты мне нужны и решил проблему простейшим образом: прислонив мой паспорт к стене посольства, прямо там, в коридоре, дорисовал единичку перед датой окончания визы. Люблю этот народ!

Аккра

Столица Ганы Аккра – в основном одноэтажный город. Большинство людей живёт бедно. Однако бедность ганцев – это не бедность попрошайничества и отчаяния, это бедность труда и надежды.

За две недели практически не видел местных людей отдыхающими. Каждый, начиная с четырёхлетней малышки, что-нибудь тащит на голове – от швейной машинки до поленницы дров. Короткими мачете, склонясь до земли, ровняют газоны, грузят тяжёлые камни. И при этом – что самое главное – улыбаются, шутят, танцуют.

Гана находится на западном побережье Африки в 5 градусах севернее экватора. Немного западнее от нее – вечно воюющая Либерия, немного восточнее – безжалостная Нигерия, по сравнению с которой Гарлем – просто Беверли-Хиллз. А между ними такая милая, чудесная Гана, где народ ностальгирует по мудрым колонизаторам-англичанам, по воскресеньям пляшет в христианских храмах, по будням мирно и честно трудится, а если кто-то и пытается кого-то надуть, достаточно жертве подмигнуть мошеннику – оба будут хохотать до упаду и хлопать друг друга по плечам.

Страна небольшая. Если в первый приезд я успел познакомиться только с ее столицей и соседним портовым мегаполисом Тема, на этот раз намерен исколесить всё интересное. Но прежде навестить те места, где я был счастлив или сильно удивлен. Забросив вещи в гостиницу «Шангри-Ла», выбранную мной за бунгало и бассейн, отправляюсь на оранжево-синем такси на Лабади-бич. Мы едем мимо сараев с прибитыми на них горделивыми вывесками «бутиков» и «салонов». На обочинах народ вовсю трудится: идут куда-то с корзинами фруктов и швейными машинками «Зингер» на головах, усердно шлифуют роскошные статуэтки тяжелого черного дерева или спешат по менее очевидным делам, утирая пот специально предназначенными для этого полотенцами. Нам суют в окно пакетики с замороженной водой и таблетки от простуды (которая появилась одновременно с кондиционерами); водитель покупает пакетик и тянет воду через трубочку, а я «из горла» свежеочищенного кокоса тяну его сок.

Лабади-бич – это в понимании белых людей единственный пляж во всем городе. Вообще-то песчаный берег конца-края не имеет и только в городе тянется на десяток километров, но на пустынном берегу приезжему страшновато, а этот пляж принадлежит самой роскошной гостиницы города – «Лабади-бич», состоящей из крытых соломой псевдоафриканских домишек. Этот пляж – своего рода клуб, где постоянно тусуются три десятка проживающих в Аккре белых, проститутки, сутенеры, наркоторговцы и другие колоритные представители черной богемы.

Как и все, не проживающие в отеле «Лабади-бич», я прохожу на пляж через дыру в заборе. При дыре существует будочка, где сидят черные, взимающие с некоторых, по непонятному мне выбору, плату за вход. С меня не берут. Я раздеваюсь на лежаке, который мне приносит бойкий бой, и иду навстречу старому знакомому – Атлантическому океану. Он пытается приветствовать меня со свойственной силачу грубостью – нокаутирующими ударами в грудь и лицо, но я, уже наученный, подныриваю под жгуче-соленые волны, барахтаюсь, качаюсь на волнах невдалеке от берега, периодически тону в уже знакомой мне яме, которую так и не засыпали, и выхожу из пены очищенный, словно в стиральной машине, от всего московского и унылого.

Элегантные, экзотичные проститутки, проходя мимо, просто смотрели мне в глаза, иногда здороваясь или спрашивая, как дела. Розовая мечта самоубийцы: от СПИДа в Гане умирают гораздо чаще, чем у нас. Сутенёр, которому я отказал в знакомстве с его подружками, сидевшими за соседним столиком, похлопал по плечу:

– Не придавай значения. Чувствуй себя свободно!

Это «feel free» я слышал каждый день много раз. Все здесь заботились о моей релаксации. И в большинстве случаев бесплатно.

Там же я имел философскую беседу с юным теоретиком вуду.

Он рассказал, что на севере страны, в джунглях, туристов катают по реке на крокодилах, как на лодках. Останавливают первого проплывающего мимо крокодила, подчиняют его силой вуду и вперёд. Очень удобно – почти как такси, только зелёного цвета.

Его дедушка – один из старейшин африканской магии. К домам, где практикуют старейшины, стекаются десятки больных, ожидая своей очереди на спасение. (Я пытался сфотографировать один такой дом в отдалённом селении – вся плёнка оказалась засвеченной.) Под конец любопытного разговора он затих, уставившись в океан сквозь тех самых девушек.

– Ты медитируешь?

– Да.

– На проститутках?

– Нет, на море. На море лучше.

Это Тема

На оранжево-синем такси по скоростному шоссе за десять минут мы пронзаем расстояние, отделяющее Аккру от Темы. Эти два мегаполиса близки, как две сестры. Тема – один из крупнейших торговых портов мира. В Теме стоял наш корабль, и с тех пор запах порта для меня – как духи любимой женщины. У сестрички Темы куда более крутой нрав, чем у Аккры. Едва я выхожу из такси, Тема приветствует меня по-своему, схватив грязной рукой злобного паренька за щеку. «Портовый город!», — ругаюсь я.

С предыдущего посещения Ганы запомнились мускулистые тела негров, с которыми вместе мылись в портовом душе. Помню, как наши женщины – буфетчица и врач выкапывали в порту кактусы и другие диковинные растения, чтобы посадить их дома. Помню, как, возвращаясь с базара, я попросил первых попавшихся людей показать мне дорогу к порту. Первые попавшиеся оказались двумя крепкими, угрюмыми парнями. «Пойдем, мы покажем тебе, где порт» — сказали они. Пошли. Руки парней играли мускулами. Головы молчали в согласии, и явно — о чем-то нехорошем для меня. Мачты кораблей отдалялись, хотя корабли никуда не плыли. Мимо проезжало такси, я издалека крикнул ему. Такси остановилось, хотя в нем сидел пассажир. Пассажир проводил долгим взглядом моих спутников и сказал: «Я — полицейский. Я знаю этих парней, они преступники. Они бы ограбили тебя». Пришлось заплатить водителю и за поездку полицейского.

В порт меня не пустили. Спросил у таксиста, что есть поблизости интересного. Он не знал ничего, кроме рыбацкой деревни уже близко к границе в Того. Помчались туда. Деревня как деревня. Пляж ощетинился кактусами, которые объедают коричневые козы. На длинных перевернутых лодках, ярко раскрашенных, исписанных непонятными словами, сидят рыбаки и ждут погоду. Пятнадцать голых негритят, увидев мой фотоаппарат, все скопом стали позировать, кто во что горазд. Обычная африканская жизнь.

На следующий день я пошел в министерство туризма и спросил у строгих черных тетенек, чем они могут помочь первому русскому туристу, да еще и писателю, который хочет рассказать всей России о том, как хорошо в Гане. Тетеньки выдали мне туристическую карту Ганы и бумажку, в которой призывали всех оказывать подателю сего всяческое содействие. Бумажка оказалась действенной: музеи сделались для меня бесплатными, а частные лица стали еще добрее ко мне. За две недели я объездил почти все достопримечательности, обнаруженные на карте.

Я просто останавливал на улице Аккры первое попавшееся такси и говорил водителю:

— Сегодня у тебя счастливый день! Мы едем в джунгли…

Рэп во славу Божию

Когда я фотографировал на рынке, долговязый парень нагло потребовал:

— За съемку нужно платить.

Я уже знал, как бороться с наглостью черных, и напористо разъяснил ему, что фотографии нужны для того, чтобы в его прекрасную страну ехали туристы. В конце моей патетической речи он так размяк, что можно было взять его за грудки и потребовать денег на фотопленку.

— Меня зовут Сэм, — сказал парень и крепко пожал мою руку.

В воскресенье мы с Сэмом и почти со всей празднично одетой Аккрой пошли на церковную службу. Роль храма играл кинотеатр. Молодые, коротко стриженые черные пасторы, сменяя друг друга, не давали прихожанам заскучать. За заводной речевкой следовала песня — в ритме госпел или рэп. Пели не только пасторы, но и приглашенные «звезды», каждую из которых встречали овациями; перед началом исполнения певица на примерах из своей жизни объясняла, за что она любит Бога. Включались дикарские барабаны и современные электрогитары. Прихожане дружно подпевали, потом вскакивали со своих мест, и начинались африканские пляски.

Во время речи пасторов, когда все прихожане молча внимали, мой черный друг неожиданно потряс кулаком и выкрикнул на весь зал фразу, которую я расшифровал как «Hey, man!» («Эй, мужик!»). «Может, ему не нравится, как пастор выступает, — подумал я. — Экий хулиган». После того как Сэм повторил свою выходку пару раз, я спросил у него:

— Что это ты сейчас крикнул?

— Я? — удивился Сэм.

— Что-то вроде «эй, мужик».

— Ничего такого я не говорил, — округлил глаза Сэм.

Как только он снова выкрикнул свою фразу, я хлопнул его по плечу:

— Вот! Что это было?

— Это из Библии, — снисходительно ответил Сэм.

И я понял, что это было слово «Аминь», то есть «Истинно».

Потом мы пошли в храм Сэма, где служба начиналась позже. Там он сразу взгромоздился на барабанную установку, возвысившись не только над гитаристом, но и над пастором, и с очень торжественным и ответственным выражением лица принялся так лупить, что мои перепонки едва не лопнули.

После каждой песни прихожане выходили к сцене делать пожертвования — в армейском порядке, ряд за рядом. Уклониться было невозможно. Я сидел на почетном месте, поэтому оказался предводителем процессии: белый человек шагал к сцене, обеими руками лихорадочно отыскивая в карманах узких джинсов деньги, а за мной, приседая в танце и дружно напевая, двигалась колонна из двухсот радостных темнокожих людей…

Колорит

Под каким-то навесом я увидел вырезанные из дерева, ярко раскрашенные фигуры и решил, что это карусель. Оказалось, гробы. Тот, кто при жизни кормился охотой, может выбрать фигуру орла с раскладывающимися крыльями, земледелец почивает в банане, а плотник – в гигантском молотке.

Между прочим, профессия каждого гражданина записана в его паспорте. Но не стоит удивляться, если красивая девушка, предъявившая вам на пляже паспорт с отметкой «парикмахер», специализируется в другой сфере…

Именно здесь мне стало ясно, откуда взялась походка манекенщиц на подиуме. Это походка обычной африканской женщины, которая с детства носит грузы на голове. Поскольку манекенщица не рискует вдребезги разбить свой сегодняшний ужин, а африканки носят свой груз, не придерживая его руками, у африканок получается плавнее и естественнее.

Обыкновенная Африка

В Гане все рядом: история, экзотика, пляжи и джунгли. Проблема одна – городской водитель не знает дороги. Поэтому, чтобы отыскать достопримечательность, приходится сажать в машину кого-то местного в качестве проводника. Поэтом, когда и он не знает, куда ехать дальше, - кого-то еще более местного. И так далее, пока я не становился предводителем целой экспедиции, только без тюков и винтовок.

Причем все проводники вполне бескорыстны и очень хотят сами посмотреть достопримечательность: кто еще покажет африканцам родину, кроме белого человека?

Национальный парк Какум (3 часа на машине от Аккры) — это тропический лес. Мечта детства, «Пятнадцатилетний капитан». Повсюду спариваются ядовитые сороконожки из «Всадника без головы». Над густым лесом возвышаются редко стоящие, огромные прямые деревья. Между этими деревьями, на высоте тридцати метров проложен канатный мост; заночевав на этих деревьях, можно познакомиться с обитателями джунглей нос к носу. Но, понимая, что хозяином положения буду не я, и никто даже не предложит мне: «мы будем отстреливаться, я дам вам парабеллум», ограничился дневным изучением гигантских термитников, больших сороконожек и бочкообразных деревьев.

Население деревни Тафи уже двести лет дружит с обезьянами. Обезьяны раз в день выходят из леса к людям, те делятся небогатой пищей. Местные жители считают обезьян талисманом своей деревни. Когда я достиг этой деревни, в моей машине, помимо меня и водителя, сидела проводник-парикмахерша, проводник-скотовод, а еще один, не поместившийся, молодой проводник бежал перед машиной. Четвертый проводник, который бежал рядом с машиной, сказал, что, прежде чем идти в лес к обезьянам, необходимо спросить разрешения у белого человека. В этой глуши я ожидал встретить белого человека не больше, чем белого медведя.

Белый человек одиноко жил на окраине деревни. Он оказался грустным, бородатым американцем из «Гринписа». То ли от застенчивости сюда спрятался, то ли здесь от одиночества стал таким. В любом случае – герой: жизнь кладет на то, чтобы организовать цивилизованный экологический туризм в этом месте. «Гринпис» платит ему всего ничего, поэтому недавно он, наконец, смог купить фотоаппарат. Таких, как он, только в Гане 160 человек. Один охраняет водопад, другой помогает размножаться черепахам, он сам пытается развивать экологический туризм в этом месте. И получает всего долларов 400 в месяц, которые тратит на фототехнику. Американец сказал, что орангутангов мы, скорее всего, не увидим. Однако нам повезло, те оказались на месте – заседали на ветвях высоких деревьев. Но, честно говоря, американец был интереснее.

На берегу Ганы расположен знаменитый форт Элмина 15 века – один из первых и самых сильных фортов португальских колонизаторов. Сохранились тесные казематы, где колонизаторы держали черных людей, которым предстояло отправиться в круиз в просвещенную Европу для того, чтобы узнать, что такое рабство. В Элмине я встретил туристов – группу чернокожих девушек, прибывших из США для знакомства со своими корнями. Цветом на африканок они были похожи, но в остальном как гадкие утята рядом с прекрасными лебедями.

Ресторан на воде Ханс Ботел (час езды от Аккры) стоит на сваях над большим прудом, в котором живут своей жизнью крокодилы. История его возникновения характерна для Ганы. Хозяин вырыл пруд, чтобы разводить рыбу и ею кормить посетителей ресторана. Но в засуху пруд нашли крокодилы. Отважный ресторатор перестрелял крокодилов, но вскоре рептилии наползли снова. Тем временем ресторан стал известен как «крокодилий». К удивлению африканцев, это стало привлекать иностранных гостей. И хозяин в знак своего поражения установил статую крокодила на подъезде к ресторану. Если бросить в воду корочку хлеба, крокодил бросается торпедой и лязгает пастью, как гильотина. В этом ресторане лучше не напиваться: если упадешь через перила в пруд, спасти не успеют.

Стоит притормозить у деревни или школы, к тебе бегут дети, обнажив много белого на чёрных лицах. Почему они так рады белым?

Это не рабская любовь. Однажды, стараясь скрыть чувство превосходства, я задал одному пареньку философский вопрос:

— Говорят, что все люди — с белой, желтой, красной кожей — считают свою расу высшей. А как насчет черных?

— Мне нравится мой цвет кожи, — улыбнулся он, не скрывая удовлетворения. И с любовью погладил тыльную сторону своей ладони: — Шоколадный.

Гордость Африки

Гордость Африки — царство Ашанти — процветала именно на территории нынешней Ганы, бывшей британской колонии Золотой Берег. В музее Ашанти, который находится в бывшей столице царства Кумаси, собраны остатки былого могущества и богатства. Переходя из зала в зал, я каждый раз порывался поклониться, принимая восковую фигуру очередного царя в подлинном облачении за живого человека. Я был единственным посетителем музея. Мальчик-гид услужливо снял с пальца царицы с гордой осанкой и дал мне померить перстень, грамм в сто чистого золота. Не шевельнула ружьем царица, которая подняла свой народ на войну после коварного убийства англичанами ее мужа.

Говоря о Кумаси, гиды непременно вспоминают Golden Stool (Золотую Табуретку) — древний трон царей Ашанти.

— Где Золотая Табуретка? — спросил я моего гида.

— Нет. Пропала, — ответил мальчик.

Неудивительно. Наверно, так же дали кому-нибудь посидеть. Лишь бы не сегодня, подумал я.

— Давно пропала?

— Лет семьдесят назад.

В одном путешествии моим водителем был молодой парень, который одолжил такси у приятеля-профессионала и после каждого мало-мальски опасного участка радостно благодарил Бога за наше спасение. Так что на обратном пути мы оба были рады, что путешествие заканчивается без потерь. Была ночь. Каждый раз, чтобы разминуться со встречной машиной на узкой дороге, водитель выключал фары, заезжал на обочину, и губы его беззвучно просили у кого-то чего-то. Когда мы шли на полной скорости, что-то отвалилось от старой машины и звонко укатилось в темноту. Это была единственная в машине новая деталь — крышка колесного диска из нержавейки, которая стоила больше, чем водитель должен был заработать за полный опасностей день. Он чуть не заплакал.

Ночь была темной, трава по обочинам — густой и высокой. Подошел мальчик из ближайшей деревни и спросил на языке ашанти, что мы ищем. Через десять минут почти вся деревня — человек пятнадцать, — обшаривала дорогу на протяжении двухсот метров. Когда мне стало казаться, что это переходит в развлечение, маленький мальчик, который догадался отойти подальше, нашел потерю. Водитель в который уже раз за долгий день почувствовал себя спасенным и дал мальчишке немного денег. У мальчика и его родственников день тоже удался. Так, с ощущением общего праздника, мы и поехали домой, в нашу Аккру.

Робинзон за 5 долларов

В Гане есть отели разного класса. В месте впадения реки Вольты в Атлантический океан я нашёл островок, а на нём – гостиницу (точнее, в дословном переводе, лагерь), где номер на двоих стоит $5 в сутки. Номер представляет собой хижину, в которой, кроме кровати, нет ничего. Электричества на острове нет. Весь островок – сплошной песчаный пляж.

Ещё не придя в себя от необычности этого места, я пошёл купаться в океан. Океанские волны были яростными, дно резко уходило в глубину. Зайдя по колено, я понял, как хрупки мы в этом бушующем мире. И пошёл на другую сторону острова – купаться в Вольте. Другое дело – медленная, ласковая вода. Но дальше, чем по колено, зайти тоже не смог. Я вспомнил, что выше по течению водятся крокодилы, и в тёмной глубине реки мне стали мерещиться их тёмные замыслы.

Из двух десятков номеров лагеря заняты всего два. Пара из Голландии показалась мне счастливой. Я всегда подозревал, что блага цивилизации, которые мы так боимся потерять, ничего не стоят.

Дмитрий Семеник