Автор: Новиков

Редакция моя, с автором согласовано.

Нужная нам деревня выглядела «стандартно». Ну да, до всяких «таун – хаусов» местные крестьяне ещё не додумались. Здесь в архитектуре чистая практика и вековой опыт строительства рулит. Типичная маленькая белорусская деревня, дворов на пятьдесят. Тоже пустая, выселенная. Не пожгли. Причём видно, что людей выселяли неспеша. Даже успели окна заколотить.

Обошли её аккуратно по кругу.  Самая большая изба жилая. Мало того, что жилая, так ещё к охране – обороне подготовленная, окна с бойницами, печным кирпичом заложены, видать, в пустых избах печи разбирали. Забор высокий. Из-за забора выглядывают борта бронетранспортёра с антенной рации, и тент грузовика. Ну и чего мы сюда припёрлись, при таком раскладе? Видно же, что командир здесь толковый. Понимает, что гонять нас по лесу напряжно и опасно. Получил задачу, забазировался, грамотно оборудовал позицию и ждёт дальнейших указаний от командования, «душа в себе дурную инициативу». Стопудово грамотный, послуживший Профи. Как к нему теперь подобраться? Он же даже секреты вокруг деревни не выставлял, а у него, судя по всему, взвод. Кто это? Думай… Так. Людей он бережёт, это видно по подходу, ну и о себе тоже думает. И про нас он, тоже, ооочень высокого мнения. Ладно, понаблюдаем.

Дождь кончился. В облаках начали появляться просветы. Выбрали точку для наблюдения. Удаление до опушки леса метров четыреста. Опять дерево, опять ель. Не Дай Бог, когда-нибудь в пустыне воевать. Думал уже за это. Ничего путёвого в голову, кроме мобильных групп на джипах не приходит. А там уже – другая школа, другая тактика… Да всё там другое. Я - пас, даже не обсуждается.

Наблюдали по очереди. По два часа. Последним отправили на дерево Василя. Сами со Смолом расположились рядом.

От деревни, в нашу сторону пошёл один человек. Форма казачья, вермахта. Камуфляж. Кубанка. Погоны с красным кантом и одной красной полосой – хорунжий. Понятно. Взводник их. Оружия при нём не было. Куртка камуфляжа демонстративно расстёгнута. А вот это уже интересно. Подходит к опушке леса метров на двадцать.

- Не стреляйте! Я один и без оружия.

Интересно девки пляшут. Как это мы спалились?

- Подходи! Медленно!

Казак подошёл к нам вплотную. На вид лет сорок. Крепкий. Глаза умные. Не паникует. Спокоен. Мы со Смолом встали фактически у него из-под ног. Костюм Гилли – вещь чумовая, если пользоваться им умеешь.

- Как это ты к нам в гости сподобился?

- Так вы сами, уже целый час зайчики мне с дерева пускаете.

ТВОЮ Ж МАТЬ!!! ВАСИЛЬ!!! ПРИДУРОК!!! Господи, по краю ходим. По краю… Боже мой, какой я дебил. Солнце уже садится, и светит прям в линзы бинокля. Тень от еловых лап уже НЕ СПАСАЕТ. Мы-то, со Смолом, за это в курсе. А Василь? Вот тебе и тонкости, которые знать надо и руководствоваться ими УЖЕ на автомате. Но - Василь-то их не знает! Это называется – Катастрофически Разные Уровни подготовки в одной группе. Расслабились мы. Вернее, скорее, устали уже. Мозг не успевает всё просчитывать. Вот так вот, время войны, люди и гибли. Да что там люди! Подразделения!

- Василь! Вниз!

Я сделал вид, как будто бы так и задумывалось.

- Представляться не буду. Ты понял кто мы?

- Да.

- Бодаться с вами желания особого у нас нет. Сел ты на точку толково. Да и заняты мы очень, не до тебя сейчас. А вот разойтись краями нам надо. Тебя лично я не знаю. Что ты хочешь - тоже. А вот то, что хочу я, я тебе расскажу. Обещаю. Излагай.

Жюри на прими «Оскар», в номинации «за лучшую мужскую роль», в фильме «Лоханувшийся Диверсант», аплодировало бы мне СТОЯ!

- Я, со своим взводом, хотим к партизанам перейти. Давно хотим. С весны ещё. Как нас сюда прислали. Договорённость уже была. Мы момент ждали. Да по весне в этом районе чудеса начались. Считай, Война в полный рост. Так всё и заглохло. Вот я и подумал – время. Если вы так настойчиво меня этими зайчиками зовёте.

Нормально я так облажался, со своим «бодаться».

- Понял. Обстановкой в районе по немцам владеешь? Карту читаешь? Грамотно доложить сможешь?

- Да. Смогу. В Югославии заканчивал училище.

Ага. Что-то подобное у казаков эмигрантов и в нашем мире было.

Я развернул карту.

- Ну, давай. Поехали. Сначала по точкам базирования поисковых групп. За гарнизоны не спрашиваю, понятно, что они в лесах сейчас – нас ищут. Потом про твои и ваши с немцами общие задачи. Систему связи и оповещения.

Долго беседовали. Часа два. Сумерки уже начинаются. До темноты полчаса осталось. Картина складывается следующая:

Как я предполагал, немцы поменяли тактику. Два десятка радийных поисковых групп в составе взвода, рассредоточенных по всему району. С задачей – патрулирование района и поиск нас. Тактика одинаковая. Три отделения в каждой группе. Одно в поиске, два в готовности действовать по результатам первой. Сигналы - звук перестрелки, сигнальные ракеты. Переносных раций на всех не хватило.  В крупных гарнизонах – так же, по роте на транспорте в полной готовности выдвигаться в указанный район. Толково. Теперь надо решить два вопроса. Как использовать хорунжия в своих целях, и как отправить его взвод к партизанам, которых в районе просто нет. Думаем.

Да что тут, собственно, думать? Он докладывает по рации об обнаружении нас его отделением в поиске и, типа, выдвигается всем оставшимся взводом для организации преследования. Но - это совсем в другой стороне от нашего маршрута выдвижения в точку эвакуации. Вот все поисковые группы туда и ломанутся. Мы по своим делам. Хорунжий грузится и едет к партизанам. Пока дорога позволяет. Остаётся один вопрос – Найти партизан для Хорунжия.

- Так, Василь, а ну-ка пошли отойдём в сторонку.

Отошли в сторону с Василём. Я разложил карту.

- Смотри. Я знаю, что ты выдаёшь мне информацию дозированно и только по моему запросу. Молодец. Уважаю. Так же я знаю, что в НАШЕМ районе партизан сейчас нет. Мне надо знать где они есть. Хочу Хорунжия к ним отправить.

На лице Василя отразилась внутренняя борьба. Сдать партизан хорунжию – человеку, которого он видит в первый раз в жизни, да ещё и человек этот в данный момент немцам служит.

- Да знаю я, что ты думаешь. Может немцы эту подставу специально замутили. Но чуйка мне говорит, что он не врёт. По тебе – ты уходишь с нами, это не обсуждается. Если, тьфу-тьфу-тьфу, больше никакой косяк не упорем, наподобие твоего с биноклем. Всё понял? Колись давай. Район действия и базирование ближайшего известного тебе партизанского отряда? И как им пройти к ним, чтобы их не грохнули, тупо перестреляв из кустов.

Василь задумался на полминуты, и раскололся до жопы. Мы вернулись к Смолу с хорунжием.

- Смотри. Сейчас грузитесь и выдвигаетесь вот сюда, по этому маршруту. Ехать вам около семидесяти километров. Потом спешиваетесь. Минируете грузовик и бронетранспортёр, как сможете, и у вас ночной марш. Ещё километров двадцать. На рассвете должны уже быть в районе. Всё немецкие нашивки и знаки отличия спарываете, сразу после спешивания. Всё. Немцы для вас теперь становятся целью. Оружие в положении «за спину». Весь ваш вид говорит, что воевать вы не намерены. Песни можно не петь. Хотя, можете попробовать. У меня получилось, один раз, работает. Василь объяснит, что сказать, к кому проситься и что ему передать.  По мне. Как доедете до этой точки, это в пяти километрах отсюда, изобразить звук перестрелки. Ты выходишь на связь. Докладываешь, что мы обнаружены. Твои обстреляли и начали преследование. Мы бежим, как лоси – волосы назад в этом направлении. Ты, типа, поднял своих в ружьё и ломишься за нами. Понял?

- Так точно. Всё понятно.

- Давай. Удачи. Отличись там у партизан. Сам понимаешь, репутация у тебя сейчас будет, мягко говоря – «не очень», надо будет новую зарабатывать.

Я свернул карту, а хорунжий пошёл в деревню.

— Значит так. До эвакуации у нас ещё двадцать восемь часов. Часа два нам понадобится на то, чтобы выйти из района. Сейчас подождём перестрелку в исполнении хорунжия, и бегом тупо ломимся.

- А твоё минное поле?

- Видишь, Смол, как удачно сложилось? Не понадобилось.

Как же я ошибался…

Хорунжий тронулся в путь очень быстро. Грузовик с Бронетранспортёром выехали минут через десять. Ещё через десять мы услышали звуки отчаянной перестрелки. Погорячился он. Явно. Там, судя по звукам, рота в атаку двинула, только «УРРРАААА» не хватает. Ну и мы ломанулись, почти рысью.

В засаду мы не влетели. Даже нос к носу не столкнулись. Это самое и обидное. Нам не хватило буквально тридцати секунд, чтобы с противником разминуться. Ночь ведь уже! Темно в лесу, хоть и луна взошла.

Смешанный лес кончился. Пошёл сосняк. Почва песчаная, и лёгкий подъём в гору. Небольшое пятно. Метров двести в диаметре. Нам не хватило буквально пятидесяти метров. Сосняк - не нормальный лес с густым подлеском. Тут ночью видимость метров сто, «как здрасти»!  Стрелять по нам начали в спину. Причём палили из винтовок. Понятно. Мы этот сосняк почти прошли, а немцы на него только вышли. Вероятно, ломились на звук перестрелки. Вот наши маршруты и пересеклись.

Василь шёл замыкающим, я его сам там поставил, рассчитывал, что при боестолкновении нам так проще будет. Ему и прилетело. Он вскрикнул и упал. Смол схватил его за шкирку. Пятьдесят метров до подлеска вышло у нас, считай, одним прыжком. Смол бросил Василя за первым кустом. Эту ситуацию – «внезапный обстрел в догон», мы со Смолом отрабатывали.

- К бою! Расходимся! Василь, Огонь!

Метнулись в разные стороны. Разошлись на десяток метров от Василя, развернулись. А тут картина маслом: чуть больше десятка, ломятся плотной толпой. До них уже с полсотни метров. Все с винтовками. А винтовка Мосина - «весло» ещё то. На бегу не постреляешь. Да и ни мушки, ни целика ты уже в этой темноте не увидишь. А тут буквально десять секунд. Спасло то, что, видимо, направляющий у них пальнул чисто на азарте, как только нас увидел.

Плотно обстреляли из Витязей, длинными, прицельно. А у нас коллиматорные, они как усилитель светового потока работают, там оптика просветлённая. Не ночник ни разу, но вот в таких случаях - «почти в упор, при луне» - может выручить. Всяко не по стволу, по силуэту целиться.  Как они залегли, туда же и по одной эфке. Опять нам повезло. Были бы это Егеря с МП – тут - без вариантов. Дистанция уже чуть ли не метров тридцать. Считай, почти в упор. Да и, судя по плотности огня, приказ у них – «Живьём брать Демонов!». Хотя многие воевавшие подтвердят - на нервах, с непривычки, даже из Калаша, магазин в одну очередь, от бедра, и то мажут частенько. А уж в ночи и подавно. Тут и Василь подключился. Прижал огнём, пока мы перезаряжались. В атаку? Да щаз… Поменяли снова позиции броском. Стали уже чётко выцеливать. В таких ситуациях побеждает тот, у кого нервы крепче. Кто истерить раньше прекратит и начнёт правильно целиться и действовать. Короче, одно слово - «ближний бой», здесь уже тупо натасканность и психология рулят. Не вытянули они. Даже двух минут не продержались. Смолкло всё. У них никто не шевелится. Подошли аккуратно на контроль.

- Смол, держи! Василь, перезарядка!

Опааа… А у двоих ни царапины. Форма – Вермахт, фельдграу, погоны чёрте пойми какие, нашивка на рукаве непонятная… Ага. Нацформирование. Начал беседу с этими двумя.

- Ваша задача? Кто идёт за вами? Кого видели рядом?

Более молодой открыл было рот, но второй на него злобно зыркнул и тут же получил от меня пулю в лоб.

- Говори. Иначе умирать будешь страшно.

Заголосил дурниной, с жутким украинским акцентом… Из бессвязных выкриков стало ясно: их загнали в лес на патрулирование, без рации.  Две другие поисковые группы они уже сегодня встречали. От своей деревни, где стоят, отходят на четыре часа марша, потом обратно.  Как услышали перестрелку- побежали на звук, хоть и должны были уже на базу возвращаться. Карта вон у мёртвого командира. Маршруты всегда разные. А так - он хороший, и, пока служил у немцев, муки моральные принял «ацкие». Спасибо. До встречи.

Достал карту из запазухи командира. Подсветил аккуратно фонариком. Понятно. Обозначены варианты маршрутов патрулирования. Другой инфы на ней нет. Грамотно. Жаль. Вот уж действительно не повезло с этим сосняком. Бой в лесу ночью. Это вообще как?! Тут и днём-то дальше ста метров ничего не увидишь! Даааа… Военная удача не бесконечна, факт.

Пока я качал пленного на инфу и провожал его в ад, Смол возился с Василём. Подошёл к ним.

- Смол, ну что тут.

- В бедро. Навылет. Кость цела. Крупные сосуды тоже. Нерв не задет. Тупо мясо. Крови потерял не много. Ничего страшного, в общем, но не ходок. Придётся на себе переть.

Так. В точку эвакуации в этом случае успеваем впритык, если идём без отдыха. Хотя, если поднапрячься, можно даже с гарантией. Но - у нас хвост с утра будет, если с собаками - не сбросим, могут верхним чутьём взять, Василь ранен, кровь. Как этих найдут. А их найдут. Маскировать – прятать тела нет времени. Тогда принимаю решение. Идём к нашей «минной засаде». Там ставим в цепь батарейку и минируем – растяжка на электрический контакт (способов уйма). Скорость у нас сейчас будет километра три в час максимум. Потом начнёт снижаться – мы Василя тащить на горбу будем. Успеваем в притык. Один хвост можем сбросить на наших минах. Если будет ещё один – всё... Аллес. Не вытянем. Мы, мало того, что натопчем сейчас, так ещё и языки у нас на плечах развешаны будут. Не бойцы мы будем. Не бойцы. Ладно. Что ныть-то? Разгружаемся.

- Смол, сейчас аллюром на минное поле. Здесь недалеко нам осталось. Там сбрасываем ВСЁ кроме плейтов и боеприпасов под Витязи. Топим в озере. Батарейку в цепь. Растяжка на контакт.

- Даже Валы?

- ВСЁ!!! Абсолютно!!! При себе только Витязь – Нож – Пистолет. Даже глушаки. Всё в рюкзак и топим. Сейчас несём Василя на горбу по очереди.

Через два часа были у минного поля. Я поставил его на растяжку. Это если наш след с утра возьмут. А его возьмут, и будут азартно за нами ломиться.

Уже полночь. У нас остались сутки. Светает около шести утра. А нам идти больше пятидесяти километров. Загонять себя сразу на таких маршах нельзя. Надо свои силы расходовать строго, по графику. А тут у нас ещё и Василь на горбу, в буквальном смысле слова. Он, хоть и щуплый, но сорок килограмм в нём есть, точно. А такая нагрузка уже выше всяких норм и правил. Так что, хочешь – не хочешь, а на короткий отдых останавливаться нам надо. В общем, впритык.

Сбросили с себя всё, что можно. Сложили в рюкзаки и утопили в озере. Ну-с. Форвест! Марш!

Тяжело шли, очень тяжело. Куда там и кто, на что наступал, вообще никого не интересовало. Наследили от души. Привалы делали каждый час. Уже чувствуется, «Укатали Сивку крутые горки», пять месяцев беготни, не вынимая. Как я и думал, начали мы бодренько по скорости. Примерно три километра в час. Когда начало светать, она уже была, дай Бог, два. Примерно еще через час – Бахнуло. Уже на границе слышимости. Ну да, по карте как раз прошли пятнадцать километров. Дождя, как назло, не было. Нам ещё тридцать пять топать. А времени семнадцать часов осталось.

Нееет… Василя я не брошу. Это ни в какие ворота уже. Не по понятиям. Как мы упирались, я такого даже на второй Чечне в горах не помню. Под конец даже блевать начали, хоть и нечем уже. Считай, третьи сутки не жрали уже ничего. Тупо некогда было, и последний противник, как назло, с пустыми карманами – рюкзаками.

Мы успели. Сначала в небе появился светящийся шар, а затем и звук вертушки, в километре от нас, примерно. Рванули на поляну бегом. Светло было, как днём. Откуда силы взялись - неизвестно.

Вертушка медленно опускалась. Открылась бортовая дверь и пулемёт оттуда начал поливать лес. Трассы проходили прям у нас над головами. Первым в дверь заскочил Смол. Чьи-то руки подхватили у меня с плеч Василя.  Я начал подтягиваться на руках, и в спину ударило, как кувалдой. Я опустил голову и посмотрел на живот. Справа. Печень, навылет. Свозь плейт. Винтовочный патрон. Не жилец. Картинка пропала.

«Развилка-41» — роман Василия Сахарова, представляющий собой амбициозный эксперимент в жанре альтернативной истории России и Советско-Германской/Великой Отечественной войны в частности.  Книга, опубликованная на АТ, охватывает 61 главу, пролог и эпилог, создавая масштабное полотно, в котором автор переосмысливает события 1941–1943 годов. Точка бифуркации, задающая альтернативный ход истории, — случайное убийство Адольфа Гитлера безвестным курсантом Иваном Смирновым 4 августа 1941 года, что приводит к смене власти в Третьем рейхе, частично идеологии в Восточном вопросе и кардинальным изменениям в ходе войны. Главный герой, красноармеец Андрей Погиба, проходит путь от советского солдата до сотника Русской освободительной армии (РОА) и Доно-Кавказского Союза (ДКС), поднимая сложные вопросы о патриотизме, предательстве и выживании в условиях войны.

Сюжет начинается с драматичного пролога, где курсант Смирнов, раненый и обессиленный, ценой своей жизни уничтожает кортеж с Гитлером. Это событие меняет ход истории и войны: вместо Гитлера власть в Германии переходит к Мартину Борману, прагматичному и циничному политику, серьёзно меняется и видение немецким правительством славянского вопроса.  В 1941 году основывается РОА и прообраз КОНРа, который в реальной истории создан был только в конце 1944 года. Вместо генерала Власова, продолжающего воевать на стороне СССР, РОА возглавляет генерал-майор Федор Трухин, тоже реальная историческая личность, а политическую организацию возглавляет генерал Бискупский, эмигрант первой волны. Андрей Погиба, 19-летний красноармеец из Краснодара, ранее детдомовец, оказывается в эпицентре этих изменений. После боев за Смоленск и выхода из окружения он попадает в плен, где его жизнь кардинально меняется. Под влиянием обстоятельств он присоединяется к антисоветским силам, становясь частью РОА и ДКС.

Книга охватывает период с августа 1941 по июль 1943 года, описывая боевые действия, рейды, политические интриги и внутренние конфликты в стане коллаборационистов. Кульминацией становится сражение за Котельниковский и Сталинград, где 1-я Русская армия под командованием генерала Туркула противостоит Красной армии. Автор уделяет особое внимание казачьим рейдам под руководством Ивана Кононова, которые основаны на тактике «волчьей стаи», и созданию Министерства Государственной Безопасности ДКС, в которое вливается группа Погибы.

Мир «Развилки-41» выстроен с достаточным вниманием к военным реалиям, но глобальные последствия альтернативной истории раскрыты явно не полно. Например, автор мало внимания уделяет реакции союзников СССР по антинацистской коалиции (Великобритании и США) на смерть Гитлера или изменениям в международной политике. Это делает мир менее объемным, хотя локальные события, такие как бои в Смоленской области или на Дону, описаны очень убедительно.

Сильными сторонами «Развилки-41» является оригинальность концепции. Я не могу припомнить другой столь серьёзно проработанной книги, где альтернативная история Второй Мировой, рассматривалась бы с точки зрения антикоммунистических сил в среде русского народа.  В целом, мировая литература, где в жанре альтернативной истории во Второй Мировой побеждают страны Оси, довольно богата произведениями. Оставляя за скобками иностранных авторов, следует упомянуть что среди российских авторов, отбросив фантастические темы вроде вторжения майя из параллельного измерения во «Все, способные держать оружие» Андрея Лазарчука и лётчика-попаданца в «Тихий ангел пролетел» Сергея Абрамова, достаточно серьёзной проработки русского коллаборационизма нет.  Роман «Смело мы в бой пойдём…» трёх авторов Авраменко, А.; Орлова, Б.; Кошелева, А. отличается поверхностью и некоей лубочной не серьёзностью.

В «Развилне-41» всё иначе. Тут нет фантастики и попаданцев. Сахаров предлагает свежий взгляд на Великую Отечественную войну, уходя и от шаблонных сценариев с «попаданцами» к Сталину и от спасителей СССР. Смерть Гитлера и замена его Борманом создают новую динамику, где Германия действует более рационально, а антисоветские силы получают больше пространства для маневра. Переосмысление ролей исторических фигур, таких как Власов (остающийся верным Сталину) и Трухин (переходящий к немцам), добавляет интриги. Серьёзно описаны вожди казачества Шкуро, Краснов и другие. Много отсылок к реальным документам того времени.

Детализация боевых сцен, на высоком уровне. Можно было б и лучше, детальней их описать, но этот роман не боевик, а много более глубокая по сюжету книга. Тем не менее, автор демонстрирует глубокое знание военной тактики, вооружения и быта солдат. Описания боев за Смоленск, рейдов Кононова или обороны Котельниковского насыщены деталями: от звуков танковых моторов до запаха порохового дыма. Например, сцена, где Погиба метает гранату в танк, передает напряжение и хаос боя, а описания рейда по советским тылам казаков Кононова, напоминают о лихости кавалерийских атак в реалиях техногенной уже Второй Мировой.

Герои и их развитие: Андрей Погиба — сложный и реалистичный персонаж. Его путь от наивного красноармейца до сотника Доно-Кавказского союза (структура реально прорабатывавшаяся П.Н.Красновым в 1918 году), показан через призму моральных дилемм, выживания, влияния наставника – старшины Захарова, приводящих его в стан борцов с большевизмом. Второстепенные герои, такие как генералы Трухин и Туркул, чья мотивация основана на ненависти к большевикам, или казачьего командир Кононов, воплощающий дух лихости, добавляют повествованию исторической глубины. Диалоги, особенно между Трухиным и Лейббрандтом, раскрывают идеологические конфликты и личные мотивы приводящих людей в стан коллаборационистов.

Очень примечательна тема казачьей романтики. Сахаров с любовью изображает казачество, подчеркивая их воинские традиции, маневренность и верность Родине (в их понимании — Казакии). Описания тактики «волчьей стаи» и рейдов Кононова, вдохновленные историческими примерами Платова и Шкуро, создают яркий образ казаков как грозной силы. Тема «Мы русские, но прежде всего казаки» до сей поры имеет своих приверженцев. Не стану давать анализа этого политического направления, так как не считаю себя достаточно владеющими историческими источниками. Но согласен с тем, что эта идея в годы Гражданской войны и Советско-Германской войны, многими воспринимавшейся как Вторая Гражданская, вполне имела под собой основания.

Очень серьёзно автор относится к моральному выбору героев. Книга не дает простых ответов на вопросы о предательстве и патриотизме. Трухин, например, считает себя русским патриотом, борющимся с большевизмом, а Погиба первоначально присоединяется к РОА и казакам-антикоммунистам не из идейных соображений, а ради выживания, осознавая так же что сам является потомственным казаком, а его родители погибли от рук большевиков. Это заставляет читателя задуматься о цене выбора в условиях войны. Противостоящая сторона старшина Захаров, советские подпольщики, так же не расчеловечена, а представлена людьми со своими убеждениями и взглядами на происходящее. Как говорится, у белых своя правда, у красных своя.

Несомненно, автора романа стоит на своих внутренних антисоветских позициях. Изображение антисоветских сил как борцов за свободу России может вызвать неприятие у определённой части читателей, для которых РОА привычно ассоциируется с коллаборационизмом. А само понятие коллаборационизма имеет привычно негативный окрас. Советские войска часто представлены как хаотичные или деморализованные, а их командиры — как некомпетентные или жестокие (например, эпизод с маршалом Куликом). Это контрастирует с более позитивным изображением РОА и казаков, что наверняка по мнению ряда читателей снижает для них объективность повествования. Но тут явно просматриваются симпатии и антипатии автора, на которые он бесспорно имеет право. Следует признать, что Василий Сахаров старается показать сложность выбора героев, и абсолютную не однозначность связки нацисты-русские антикоммунисты. Возможно читателям будет казаться что автор излишне романтизирует действия героев противостоящим с оружием в руках большевистскому СССР. Считаю такой взгляд, весьма спорным.

Дело в том, что на протяжении всех прошедших лет после завершения Второй Мировой войны, история писалась с точки зрения победившего большевизма. Читателям изначально не были доступны исторические документы «с той стороны», а те к которым имелся доступ, были подобраны весьма предвзято. Сохраняется такое положение вещей и сейчас. Но историческая правда всё же оказывается не столь однозначной. Могу рекомендовать интересующимся этой сложной темой книгу петербургского историка Кирилла Александрова «АРМИЯ ГЕНЕРАЛА ВЛАСОВА 1944-1945». Избегая нередко присущего историкам поверхностного морализаторства и обличения по отношению к «гитлеровским пособникам», К. М. Александров остается в рамках строгого академизма. Он создает яркую и всестороннюю картину становления Вооруженных сил Комитета освобождения народов России (ВС КОНР) как военно-политической структуры, сумевшей в тяжелейших условиях давления со стороны нацистского руководства не превратиться в марионеточное вооруженное подразделение Германии.

Увы, написание подобного же труда о русском казачестве в тот сложный исторический период, ещё ждёт своего автора.

Стоит так же отметить, что «Развилка-41» с 61 главой и эпилогом книга ощущается чрезмерно длинной. Некоторые эпизоды, особенно в середине, кажутся затянутыми, а повторяющиеся описания боев (атаки, обстрелы, отступления) могут утомить читателя, не увлеченного военной тематикой. Но как правило, такие книги люди не увлечённые военной тематикой и не читают.

Так же, на мой взгляд, название романа, хотя и отражает глобальную задумку этой книги, звучит как то коряво, но это уже исключительно моё субъективное мнение.

Вновь остановлюсь на том, о чём указывал выше. Имеет место, на мой взгляд, слабая проработка глобального контекста: Альтернативный мир недостаточно детализирован за пределами локальных событий на территории бывшего СССР. Например, автор почти не раскрывает, как смерть Гитлера повлияла на политику Германии в Европе или отношения с союзниками. Это делает мир менее убедительным и ограничивает масштаб истории.

Отмечу и явный недостаток женских персонажей: За исключением Анны, жены Погибы, женские образы в книге практически отсутствуют. Даже Анна появляется лишь в финале и играет символическую роль, что делает повествование преимущественно мужским и менее разнообразным. И вообще слишком мало в романе простых человеческих эмоций. Личных отношений и переживаний героев.

Книга поднимает ряд важных, не избалованных вниманием литераторов тем.

Прежде всего тема патриотизма и предательства: Через образы Погибы и Трухина автор исследует, где проходит грань между предательством и борьбой за свои идеалы. Трухин идейно видит в большевиках разрушителей России, а Погиба действует по началу скорее инстинктивно, но в последствии приходит для себя к таким же выводам. Герои романа, начиная борьбу с большевизмом при помощи германской армии, вовсе не сторонники нацизма. Понимая, что без внешней силы им не одолеть Сталинский СССР, они вовсе не склонны видеть Германию Бормана хозяйкой освобождённой от большевиков России. Все мысли и чаяния их направлены на свой идеал – свободную Россию без жидов и коммунистов. Мир героев полон внутренних конфликтов. В финале С.Н. Краснов говорит о расколе внутри ДКС, где разные группы спорят о вере, форме правления и союзах с внешними силами. Это подчеркивает хрупкость антисоветского движения и предвещает будущие проблемы. Насколько это было реально?! Ну, тут пусть каждый читатель пусть решает сам. На то и существует этот жанр – Альтернативная история!

Остановлюсь и на языке романа. Язык Василия Сахарова лаконичен и функционален, что соответствует военной тематике. Диалоги естественны, особенно в сценах между Погибой и Захаровым, между Пигибой и дядькой Кондратом, где чувствуется земляческая близость. Описания боев динамичны и насыщены деталями, хотя иногда кажутся избыточными. Автор удачно и со знанием дела использует казачий колорит, включая специфические выражения и акцент, что добавляет аутентичности. Однако в некоторых местах текст суховат и не раз я ловил себя на мысли, что вот тут я бы заменил слово синонимом, а тут построил фразу иначе. Но я вовсе не эксперт и не истинна в последней инстанции.

Давайте зададимся вопросом, о целевой аудитории «Альтернативы-41». Книга точно найдет отклик у читателей, интересующихся альтернативной историей, военной прозой и историей казачества. Она подойдет тем, кто любит детализированные описания боевых действий и готов к размышлениям о моральных дилеммах. Однако из-за спорной тематики и идеализации антикоммунистических сил она может не подойти читателям, чувствительным к вопросам коллаборационизма или находящихся на идеологически противоположных позициях.

Ну что же, рецензия моя получилась весьма обширной по содержанию. Пора подвести итоги.

«Развилка-41» — это весьма амбициозный и насыщенный роман, который сочетает динамичные боевые сцены, казачью романтику и моральные дилеммы. Рекомендуется тем, кто готов к длинному и насыщенному чтению (всё же 18,74 а.л.) и не боится спорных тем. Василий Сахаров создал увлекательную альтернативную историю, где случайное событие меняет ход войны, а герои сталкиваются с тяжелыми выборами. Несмотря на сильные стороны — оригинальную концепцию, реалистичные бои и проработанных персонажей, — книга может ряду читателей показаться затянутой и однобокой в изображении сторон и недостаточно проработанной в плане глобального контекста. Тем не менее, это достойное произведение для любителей военной прозы и альтернативной истории, способное спровоцировать размышления о войне, патриотизме и человеческой природе.
И главное на чём хочу акцентировать внимание! Роман явно с открытой концовкой и всё ещё ждёт продолжения! Второго, а то и третьего тома.

Автор: Новиков.

Редакция моя, с автором согласована.

По лесу почти бежали. Хоть и неправильно это, но из района нам надо срочно валить, впереди собственного визга. А куда? Да есть одна идея – на болото, где немцы партизан порешили. У нас стопроцентно достоверная инфа, что проводников, которые гати знают, у немцев больше нет. До болота нам часа три ускоренного марша. Зачем? Да надо пересидеть весь этот кипишь, который мы устроили с автобусами. Сейчас же в округе, будут все, кто нас в этом районе ищет. Ну, или бегут сюда, роняя тапки. А Василь знает, как пройти на остров. День там и в сумерках уходим. Да и не полезут немцы, а уж им сочувствующие - тем более, без проводников, да в болото. Потом идём к артиллерийскому складу. Есть одна мысль: «Дембельский Аккорд» нам нужен. Надо, надо немцев в охранение объектов посадить. Не хочу я район задачи покидать. А шляться по нему просто так, или тупо на одном месте сидеть - это, к гадалке не ходи, «примем неравный бой». А оно нам надо? Тут уже меня начинает жаба душить. Упирались всё лето. Задачу выполнили. А кто теперь будет тот, перевернувшийся в нашем мире, КАМаз с пряниками дербанить? Нееет… Тут уже из принципа, я с генца поимею теперь всё, и даже больше. Да и Майк, со своим Профсоюзом. Это же «Работа Мечты». Так что не расслабляемся. Ибо, в большинстве случаев, на расслабухе косяки и упарывают.

С поисковой группой столкнулись нос к носу, через два километра марша. Что-то быстро они прискакали. Много их здесь. Спасло одно: они просто ломились толпой к месту боя. Ну да. Два МГ длинными очередями ты километров за пять услышишь, если фона нет. А здесь были явные дилетанты. Они меня всегда, на всех войнах, удивляли. Инстинктивно сбиваются в толпу при любой угрозе – в стаде не так страшно. Даже если и не трясутся в этой толпе от страха, начинают совершать хаотичные бестолковые действия. Время реакции на событие, как правило, катастрофически большое. Проще уже, через такой промежуток времени, вобще никак не действовать. В критической боевой обстановке, обладают даром «отключение мозга». Объяснить свои действия после - не в состоянии. Ну, а про «навыки», вобще, промолчим - в бою нужны рефлексы, там думать уже некогда. Короче, одно слово – «мясо», на убой.

Увидел я их метров за тридцать – кусты ходуном ходили. Ещё и орал - командовал у них кто-то. Типа, «Эге – гей…!!! Ибиомать…!!!».

Я жестом показал «Противник. К бою.». Мы со Смолом, в три прыжка, заняли позиции «для стрельбы с колена» - разошлись в стороны, Василь упал «лёжа». Нормально с Василём. Как и тренировались.

Их было тринадцать человек. Очень быстро «было». В три ствола положили их мгновенно. Весь «бой» - секунд десять. Подошли на «контроль». Все с карабинами. Вот нужен он в лесу, ага. Мало того, что это «весло» разворачивать к противнику устанешь, да ещё и плотность огня никакая. «Трёхсотых» четверо. Все тяжёлые, все «в грудь». И снова шевроны охранной дивизии. Такое чувство, что к этому аэродрому, именно, немцев стянули. Одно плохо – группа «радийная». Я включил рацию на приём. Выручил мой корявый немецкий. В эфире хаос. Доклады – перекличка – отдача приказов. Понятно. Район блокируют. А этих издалека гнали. Заметно. Мокрые от пота. Ясно всё. Дырочку мы в облаве «проковыряли». Я скомандовал.

- Так, бойцы, шмонаем, и аллюром к болоту.

Увеличили скорость. Жалко, думать сейчас нельзя (мысли отключены, все чувства только на восприятие и анализ, причём на подсознании, а не на логике). Но надо бы. Неужели немцы не могут, помимо Дирлевангера, какой-нибудь Бранденбург сюда отправить? Чисто «порешать вопрос с русскими диверсантами». Походу, местное начальство поняло, что жутко облажалось, но докладывать об этом выше боится. Грамотно опасается «организационных выводов».  Ну да, Армия, она в любой Стране и Мире, Армия. Военные, они такие военные.

Через три часа были на краю болота.

- Так, бойцы, рубим слеги. Василь – направляющим.

А проход-то по гатям по большой дуге идёт. Кто-то грамотно придумал. Остров вон, в километре всего. А попробуй пройди. Толково, в общем. Хотя, может, это - особенности самого болота и есть. Да так скорее и всего.
Дошли до острова. Выбрали место под лагерь. И точку для наблюдения. С неё и будем наблюдать, кто решит по нашему маршруту идти. Натоптали мы здорово. Вычислят. Ну, я так думаю. А у нас здесь козырный туз в рукаве – второй проход.

Время уже к полудню. Часов шесть до темноты. Загнали Василя на точку, дали ему бинокль и начали со Смолом «вынашивать планы».

- Командор, давай ближе к точке эвакуации свалим, а?

- Нет Смол. Нет. Если бы в этом замуте только мы и немцы участвовали, я бы так и сделал. Но вот что начальство Ганса из другого мира учудить может? Это вопрос.

- Ну сам смотри, погода, вроде, портиться начинает. Дело к дождям. Нам здесь всего две недели ещё. Чо сидеть возле этих аэродромов привязанными? Леса немцем кишат в округе. Сядут егеря на хвост, просто так уже от них не убежишь по ручейку и под растяжку их не подставишь. Сразу район блокируют. Везде и плотно. Сам же видел. Радийные группы у них.

- Ну ты сам прикинь. Психанёт начальство у Ганса. И перекинут в этот мир всего и много. От сотни ПРЗК, до эскадрильи реактивных истребителей. И пофиг им будет на точку вариативности. Выгорит – подкорректируют свою реальность. Нет. Значит нет. Не судьба. Пошла другая – параллельная, или в своей – трэш для них полный. Мы же не знаем, за что здесь упираемся. Вдруг у них там, как в «Терминаторе»? Цена вопроса – начало ядерной войны и апокалипсец с армагеденцом? Нас в тёмную используют. Ну, почти. Не могу я риски противника оценить. Может, они вобще щас кино снимают? И кто-то жрёт попкорн и наблюдает, как мы здесь втроём бесуем? Я вобще не отдупляюсь, что и как у них ТАМ происходит. То, что здесь, это понятно. Что ТАМ…? Тут травы бы покурить… Может быть и пришло бы понятие. Это ж квантовая физика – наука наркоманов.

- Ну а склад это тебе тогда зачем на ноль множить?

- Понимаешь, немцы знать должны, что мы здесь. Мы работаем, а не прячемся. А это для них риски. Тут уже выходит - своё бы от нас сберечь, а не новые приблуды из другого мира сюда тащить. Хотя… Я бы сюда вертушку, набитую электроникой, и толковую поисковую группу, по наши души, на их месте, сюда закинул.

- Ага. Понял. Логично. Щаз…

Смол встал. Поправил экипировку, прокашлялся, принял строевую стойку и чётким, военным голосом, рассказал, где он видел немцев и нашего генца, что делал с их мамами, и, вообще, обрисовал всё своё отношение к сложившейся ситуации. После чего опять плюхнулся на траву.

- Что это было?

- Ну, я это для кино. Ну, а вдруг? Подпортить чисто. Для возрастных ограничений…

- А ты уверен, что подпортил? Может наоборот? Ладно. Смотри. В сумерках уходим к складу. Отсюда это четыре дня пути. За ночь как раз выйдем из района.

- А у склада?

- Не знаю. Там посмотрим. Но – надо, чтобы бахнуло. А вот как? Ваааще никаких мыслей. Пока никаких.

- Ох… Понял. Ты, походу, как моя бывшая жена. Она тоже любила скандалы на ровном месте закатывать. Жить спокойно ей было, походу, просто скучно.

- Именно.  

Ближе к сумеркам, перед выходом, начали осматривать в бинокли опушку леса. До рези в глазах. Ничего. Тишина. Полная. Косяк немцы упороли. Стопудово, ещё не нашли расстрелянную нами, группу. Прокол где-то у них в организации нашего поиска. А на немцев это не похоже. На нервах они, значит. А нам этого и надо. Много раз на войне замечал, что грамотно организованное управление, это не просто ВСЁ, это – Основа. В противном случае, даже СуперПрофи превращаются в вооружённую толпу, которым ввалить может даже банда обдолбанных нигеров с калашами.

За ночь марша вышли из района активного поиска. Даже две группы немцев обошли. Костры они жгли. Ночью. Дай Бог нам побольше таких пионэров. Это вобще комментировать даже как-то неловко. Прекрасно понимаю, что в любой профессии встречаются такие «специалисты», но вот еле поборол в себе желание - подойти и «построить – отыметь – наказать».

На всём маршруте до склада не встретили никого. Вообще никого. Ни партизан, ни немцев, ни местных… Тишина. Дааа… Вот потом будут головы ломать. Почему немцы в этом районе так геноцидили? А всё просто. Два «высококлассных специалиста, без моральных принципов», превратили их службу в сплошной геморрой и сломали не одну перспективную карьеру. Я опять начал ставить себя на место немцев и думать, как нас изловить.  Я бы на их месте, в Рембы не играл, а сразу начал бы докладывать – орать в голосину – просить помощи. А они очень долго уверены были, что что местных специалистов им хватит. Специалисты у них и правда высококлассные, но только в деле мародёрничать мирное население. А тут – другая школа, другая тактика, другое видение. Оно просто другое. Не работают в нашем случае немецкие наработки и накопленный опыт. Здесь, надо инициативу перехватывать. Выписывать батальон профи и загонять в эти леса. Чтобы мы не по немецким объектам ходили, как лисы вокруг курятника, а в ужасе по лесу метались - от этих групп прятались. Я уверен, что местному начальству это уже не один раз говорили. Почему оно так не делает – тоже, приблизительно, представляю. В общем, тут одно нам в большой плюс сыграло. Успел я немного послужить и понять психологию кадрового военного. А она, как выяснилось, во всех армиях одинакова. Ладно, хорош. Одним и тем же голову забиваю. Мысли уже по кругу ходят. Всё. Успокаиваемся. У них уже истерика. Тут не просчитаешь.

А вот склад меня удивил. Мы вокруг него сутки круги аккуратно нарезали. Секреты высматривали. Графики патрулирования наблюдали. Грамотно. Тут тебе и полоса отчуждения. И внешние патрули с собаками. И секреты, и ДЗОТы за периметром. И обваловка выше. И крыши перекрытия над капонирами. И вообще, по моим прикидкам, охрану минимум вдвое увеличили. В общем, полный фарш. Лучше, по-моему, уже и не придумаешь. Мы никак здесь. Тут даже фокус с миномётом не пройдёт. Не говоря уже про «перестрелять охрану, залезть через забор и подорвать». Ладно. Что у нас рядом? А рядом аэродром, где мы пилотов геноцидили. Ну, пошли, сходим - посмотрим.

На аэродроме было ещё хуже. Просто не пойдёшь. Там столько всего наворотили, что даже соваться близко страшно. В километре от опушки леса (немцы его метров на триста ещё «отодвинули»), присмотрели высоченную сосну.

- Так. Располагаемся. Сейчас отдыхаем. Перед рассветом я на эту сосну лезу. Сидеть на ней буду весь световой день. Вы оба – ушки на макушке. Глушаки снять. Начинается кипишь - отрываете огонь сразу. Мне нужно будет время с этой сосны «пулей вниз». А то как-то даже неприлично, если толпа карателей будет стоять под деревом, целиться мне в анус, и уговаривать слезть.

По аэродрому ситуация следующая: полёты проходят штатно, хоть и видно, что без суеты и спешки. Понятно, отрабатывают плановые заявки. Служба по охране и обороне – выше всех похвал, бодренько так, ничем не отвлекаясь. Всё рассредоточено по-максимуму, хоть и видно, что удобства это авиатехникам и охране не доставляет. Чего-то, что могло бы хорошо бахнуть и порушить эту авиационную идиллию на территории нет, в принципе. Всё растащили на небольшие части, на приличные расстояния и разместили в крытых капонирах. Судя по объёму выполненных работ по обустройству и инженерному оборудованию, немцы тут не проводили боевые вылеты всё лето, а умирали на лопате, вместе с местными гражданскими, с нашей подачи. Ну да, стимул у них есть. Начальство бодрит рассказами про нас – Падонков. Да и пилотов мы тут по весне ополовинили. Считай и выдумывать – кошмарить никого не надо. Все под впечатлением.

А вот одну интересную деталь я увидел. Крытые грузовики и топливозаправщики. Часто выезжают и заезжают на аэродром. Ну, да. Артсклад и Железнодорожная станция здесь, относительно, рядом. Так что, за световой день можно запросто, пару раз, организовать поездку со всеми погрузками – выгрузками и обедами - перекурами, а не держать взрывоопасный запас непосредственно на аэродроме. Значит… Так, я понял. Теперь пулей с дерева. Как спустился, довёл до личного состава результаты наблюдения и идею.

- Короче, ловить нам здесь нечего, это без вариантов, и не обсуждается. А вот полный грузовик с бомбами, или топливозаправщик, отожмём у гансов, как здрасти…

Личный состав задал ожидаемый вопрос.

- А чо с ним потом делать? Барыжить по деревням керосином будем, или немцам бомбы поштучно впаривать, по цене втрое ниже, чем со склада?

- Очень смешно! Грузовик этот поедет на склад и там взорвётся!

- Командор, вот отвечаю, про этот твой подвиг я буду детям рассказывать. И на даче у себя твой бюст поставлю, чтоб «как живой».

- Так! Смол! Ты чо, боец, в себя поверил?! Отставить иронию на почве пессимизьма!

- Ладно-ладно командор, извини. Это у меня от нервов. Мы с Василём внимательно и в ах… Ах! Каком изумлении, слушаем.

- Вобщем так. Если вкратце, идея такая. Валим на дорогу бревно. Первый же грузовик, идущий на аэродром, захватываем. И на склад. Там на педаль газа кирпич. Руль фиксируем. Выпрыгиваем. Он таранит ворота, заезжает внутрь и взрывается. Там дорога под уклон. Нормально. Как-то так. Вопросы?

- Никак нет. Вполне в твоём духе. И Слава Богу, что в этот раз без кавалерийской атаки на пулемёты.

- Светлого времени ещё часа три. За мной, шагом, марш.

Подходящее место для этой нашей очередной авантюры нашли километра за три до склада, если с аэродрома ехать. Возле обочины мёртвое трухлявое дерево. Прикинули, что втроём, если на него повыше закрепить верёвку, свалим без проблем. С учётом того, что грузовики выезжают с аэродрома с утра, решили заночевать здесь же.

Утром я провёл инструктаж.

— Значит, так: дорога со станции оканчивается на аэродроме. Дорогу немцы грейдером пробивали. Видно, что новая. Склад – не доезжая до него, примерно, десять километров. То есть, грузовик, идущий на аэродром, с большой вероятностью идёт от артиллерийского склада. На станции боеприпасы стараются не хранить. Грамотно.  От основной дороги метров триста. Дорога прямая, сделано, чтобы просматривалась. Под уклон. Топливозаправщики приезжают после обеда. Как я понял, со станции. Хотя… Я бы сделал «рваный график», усложнил планирование возможной диверсии. Но, немцы ради «орднунга» … Родную маму… В извращённой форме. Так что думаем, что будет грузовик. Он тормозит у дерева, которое мы завалим на дорогу. Водилу и сопровождающего валим из бесшумного. Садимся. Я за руль. Возвращаемся к повороту на склад. Я надеваю немецкую пилотку и китель. В кузов гранату. К кольцу – бечёвку метров тридцать. На другой конец бечёвки – палку. Вы занимаете позиции. Василь, берёшь мой Вал. Ваша задача – валить из Валов всех, кто будет пытаться по мне стрелять. Смол, как я выскочу из кабины, пулемётчики на двух вышках должны умереть. Здесь будет триста пятьдесят и четыреста метров. Для Вала предел, для тебя далеко нет. Я разгоняю грузовик. Стопорю руль и педаль газа. Выкидывая из окна кабины палку с бечёвкой и выпрыгиваю в кювет. Вы меня сразу прикрываете. Бежать на четырёх костях я буду быстро. Потом броском уходим к деревне Василя. Ну, а дальше – к точке эвакуации. Дембельский аккорд это у нас короче… Вопросы.

- Командор, а если будет не грузовик с артсклада?

- Отпускаем. Мы не палимся. Дерево трухлявое. Само упало, бывает. Ищем другое место для засады, или возвращаем дерево на место… Будем посмотреть по обстоятельствам.

- Логично.

Так всё и провернули. Грузовик остановился у поваленного нами дерева. Из кабины, опасливо озираясь, вышел сопровождающий фельдфебель. Осмотрелся. Зло сплюнул и махнул рукой водителю. Как только водитель нехотя вылез из кабины, они оба умерли. Я с огромным трудом на этой узкой дороге развернул грузовик. Заглянули в кузов. Бомбы. Сотки. Самые ходовые. Нормально. Граната – кольцо – бечёвка – палка.

- Василь, Смол – в кузов. Как остановлюсь, вам – «земля» (команда в Морской Пехоте при высадке – покинуть технику). У вас минута выбрать и занять позицию. Посадишь Василя. Поехали.

У поворота на склад я притормозил. Высадил Смола с Василём. Проверил, как крепится палкой руль, и положил на пол большой камень (придавить педаль газа). Пока я проехал половину пути от поворота до ворот, охрана наблюдала за грузовиком без особого интереса. А вот стоило мне выпрыгнуть из кабины – заголосили и начали стрелять. У нас не получилось. Гладко всё не прошло. Хоть и пулемёты молчали (спасибо Смолу), но, грузовик остановился прям в воротах. Движок заглох. У охраны были не МП- 38(40), а карабины. А там пуля из винтовочного патрона 7.92х57, движок колет, как выяснилось. Так что разогнаться машина не успела. По кювету на карачках я не полз. Бежал длинными скачками. По моим прикидкам, у меня было секунд десять, ну пятнадцать максимум. Да и допинг у меня был ещё тот. В полутора сотнях метров – грузовик, гружёный авиабомбами, а в кузове у него граната без кольца. Внушает. Бахнуло знатно. Аж в спину толкнуло, и звук пропал на время. Только звон в ушах. Я даже не оглядывался. Ломился, как лось. Только краем глаза увидел, что Смол с Василём ко мне присоединились.

Где-то через километр остановились оглянуться.

- Все целы? Излагайте. А то я чота весь на нервах. Не разглядел. Некогда было.

Смол поглядывал на меня с ужасом. В глазах читалось – «Ну ты и Отморозь Лютая! За что нам такое?!»

- Две пулемётные вышки, сначала я заткнул, потом их взрывом смело. КПП больше нет. Дзота тоже. В ограждении пролом, проедет танковый взвод во фронт. Немцев где-то штук пять там металось. Но, я так мыслю, отделение там было. Командор, у нас не вышло. Что думаешь дальше?

- Как что? Всё по плану. Ранее утверждённому. А вышло – не вышло, это не суть важно. Главное – бахнули. Намекнули. что закошмарить нас по лесам не получилось. Так что выбирайте, товарищи фашисты, или усиленно охраняем всё, что нажито непосильным трудом, или бегаем по лесам дальше. Я - не я буду, если из поисковых групп не отзовут охранную дивизию. Тут уже столкновение интересов служб происходит. Ну сам прикинь. У одних задача охранять, у других ловить. У тех и тех непруха. Но с тех, у кого «охранять», спросят строже. Они не тем, чем должно, занимаются. Сам же знаешь, кто там из верхнего начальства разбираться будет? Будут карать по результатам работы. То есть, тут уже задача под замес не попасть. А охране это сейчас запросто.

- Хм. А ведь, верно.

- Всё. Хорош. Аллюром. В деревню Василя. Нам нужно за шесть часов светлого времени суточный переход покрыть. Плачьте заранее.  

Весна 1946-х, лагерь для военнопленных в Артёмовске. Юрген Хофман, немецкий врач, и Анна Михайловна, капитан медицинской службы и жена коменданта лагеря. Их связь — не страсть, а попытка уцелеть среди боли и утрат войны. Но лагерь не прощает слабостей, а прошлое беспощадно. Любовь, долг и предательство сплетаются в трагедию. Белый халат — символ спасения и горького прощания. Рассказ о человечности, прощении и цене памяти в тени войны.

Рассказ основан на реальных событиях.

Весна в Артёмовске наступала неохотно. Земля, ещё скованная морозом, трещала под сапогами, а первая трава пробивалась робко, серая, словно не решаясь вспомнить тепло. Воздух пах сырой землёй и угольной пылью. Сквозь серое небо изредка пробивались солнечные пятна, но чаще его затягивал пепельный туман. Таким был и лагерь ГУПВИ НКВД СССР №17 — серое пятно на заброшенной окраине, где время текло медленно, как талая вода.

Лагерь жил по строгому распорядку. Пленные — в основном немцы, среди них Юрген Хофман, врач. Когда-то он возглавлял полевой госпиталь пехотной дивизии Вермахта. Война для него была мясом, кровью, стонами. Под его руками умирали свои и чужие. Теперь он лечил простуды и гнойные раны у таких же пленных, как он сам. От него требовалось одно — быть полезным. Это он умел.

Анна Михайловна, капитан медицинской службы, врач лагерной санитарной части, вошла в его жизнь тихо. Сначала — строгие указания, затем мимолётные взгляды, потом совместные перевязки в санчасти.

— Подержите руку, Хофман, — говорила она чётко, без грубости.

Он отвечал на русском с акцентом:

— Так?

— Так. Спасибо.

Их разговоры были короткими, деловыми. Но в них был воздух — редкий в лагере, где его не хватало ни в бараках, ни на плацу, ни в коротких перекурах. Рядом с ней Юрген будто дышал.

Пленные вставали в пять утра. Холодный умывальник, серый хлеб, вода с привкусом чая — и на работы: кто на мост, кто на кирпичный завод, кто расчищать городские завалы. Иногда женщины из Артёмовска подходили к забору, продавали луковицы, кусочки сала, махорку. Немцы меняли пуговицы, табак, рисунки за щепоть сахара.

— Ганс, рисуй собака, — просил охранник-киргиз, протягивая карандаш.

— Лучше кошка, — шутил кто-то из пленных.

Смех звучал редко, но был. А потом — шаги и тишина.

Анна наблюдала за ними из окна санчасти. Её не отпускала тяжесть — не только от чужих ран, но и от одиночества. Муж, подполковник Зорин, комендант лагеря, был человеком прямым, но закрытым, как сейф. Его глаза, некогда тёплые, теперь смотрели мимо неё. Их дом — казённый, с тяжёлыми шторами и запахом дезинфекции — стал клеткой без решёток. Зорин возвращался поздно, приносил с собой запах табака и усталости. Разговоры их давно свелись к коротким фразам о быте.

— Ты всё в санчасти? — спрашивал он, не поднимая глаз.

— Где же ещё, — отвечала она, глядя в пустоту.

Юрген был другим. Он не жаловался, не просил, не заискивал. Работал молча, смотрел в глаза. Анна впервые за годы почувствовала, что её слышат.

Однажды они перевязывали пленного с ожогом — на заводе бедняга попал под брызги металла. Юрген держал инструменты, его движения были точны, как часы.

— У вас в семье были хирурги? — спросила она, чтобы нарушить тишину.

Он улыбнулся:

— Нет. Мать хотела, чтобы я стал пастором. Отец — адвокатом. А я выбрал кровь.

— Пасторы тоже видят кровь. Особенно теперь.

Она посмотрела на него не как на пленного. В его глазах дрогнуло что-то человеческое. Она отвела взгляд, но сердце уже запомнило этот момент.

Шли недели. Лагерь жил по расписанию, но в санчасти время текло иначе. Там были тишина, сухое тепло, запах карболки. Анна стала замечать, как её мысли возвращаются к Юргену — к его рукам, голосу, спокойствию. Она гнала эти мысли, но они возвращались, как талая вода в трещины земли.

Однажды ночью они остались в санчасти вдвоём — лечили пленного с воспалением лёгких. Анна заварила травяной настой, протянула Юргену кружку.

— Вы не похожи на врача армии врага, — сказала она тихо.

— А вы — на жену коменданта.

Молчание. Её рука легла на стол, медленно, будто случайно. Он накрыл её своей.

Это не было страстью. Это была боль — общая, за всё потерянное. За братьев, сестёр, города, сгоревшие в огне. За родных, которых не вернуть. За себя.

— Мы враги, — сказала она, не убирая руки.

— Тогда пусть это будет перемирие. На одну ночь.

Они встречались по ночам, когда лагерь засыпал. Всё было быстро, неловко, но не грязно. В этих встречах смешались отчаяние и надежда, как будто завтра могло не наступить.

Весна набирала силу, но в лагере царила сырость. Снег таял, оставляя грязь, в которой тонули сапоги. В бараках холод сменился удушливой духотой. Анна стала уставать. В её глазах появилась тревога, которую она раньше прятала. Вечерами она сидела у окна, пила чай с мёдом, глядя, как гаснет свет. Зорин возвращался поздно, молчал или бросал короткие фразы.

— Ты стала странной, — сказал он однажды за ужином, глядя поверх её плеча. — Что с тобой?

— Работа, — солгала она.

— Не ври. Ты нервничаешь. Из-за пленных?

— Из-за войны. Она не закончилась. Она в нас.

Он замолчал, но его взгляд стал тяжелее. Анна почувствовала — он что-то знает.

В ту ночь они встретились снова. Она привела Юргена через заднюю дверь санчасти. Его пальцы дрожали, её губы были холодными. Он коснулся её щеки — медленно, будто боялся, что она растает.

— Мы не сможем долго, — прошептала она. — Я чувствую, за нами следят.

— Я уйду, если скажешь.

— Поздно. Я уже не та.

Они сидели на полу у буржуйки, глядя на огонь. Она положила голову ему на плечо.

— У тебя в Германии остался кто-то?

— Нет. Отец погиб на Восточном фронте. Мать и невеста — в Дрездене, в феврале 45-го. Город сгорел. Больница, где я работал, тоже.

Она вздохнула.

— Мой брат погиб под Витебском. Лётчик. Двадцать четыре года. Сгорел в самолёте.

Он сжал её руку.

— Прости.

— Нам всем нужно прощение. Но кто услышит?

Всё рухнуло в понедельник. Зорин обходил лагерь. Дверь санчасти была приоткрыта. Он вошёл и увидел их — обнявшихся, в белых халатах, на койке. Они не успели отпрянуть.

— Анна. В коридор, — сказал он ледяным голосом.

Она встала, глаза сухие. Она знала — это конец.

— Ты с ума сошла? — прошипел он. — Ты!!! Кандидат в члены партии! С пленным? С немцем?

— Он врач. Он не убивал.

— Он враг. А ты… моя жена. Мой позор.

Она смотрела прямо, с горечью.

— Поздно вспомнил, что я твоя жена, Алексей.

— Десять лет я тебя терпел. А теперь — трибунал, тюрьма, позор на весь отдел.

Он ударил её — раз, сильно, раскрытой ладонью. Голова мотнулась. Офицер НКВД умел бить. Но ударил только раз.

Наутро Анны не было. Санчасть опустела. На столе — флакон морфия, завёрнутый в бинт. Рядом — её халат, сложенный, как на похороны. Лицо её было спокойным, словно она нашла покой.

Юргена не допустили. Его не вызвали на работу, не дали кипятка. Потом пришли за ним. Он думал, что его убьют, но не боялся — страх давно выгорел. Его избили и бросили в барак. Он остался за колючей проволокой, но уже не был врачом.

Прошло три месяца. Комиссия из Москвы замяла дело — огласка никому не нужна. Зорина перевели с понижением в другой лагерь. Новый комендант закрутил гайки. Лагерь жил: вставал в пять, копал, строил. Пленные умирали и выживали. Весна сменилась летом, земля цвела. В санчасти появился новый врач — пожилой, вольнонаёмный. Стол Анны накрыли белой тканью, как саваном.

Юрген больше не лечил. Его перевели на сортировку кирпича. Он молчал, работал, иногда смотрел на госпитальный блок. Свет там не зажигался.

Весна приходила каждый год. Пленные менялись, надзиратели тоже. Одни уезжали мёртвыми, кто-то в другие лагеря. Юрген был репатриирован в мае 1950-го. Старый вагон тронулся утром. За окном проплывали поля, дороги, чужая Россия.

Он сидел у окна. На коленях — блокнот с грубым карандашом. На первой странице — набросок, женщина с усталым лицом в белом халате. Дальше — пусто.