Костяные боги
Тропинка уходила влево от трассы, прямо в жухлую пожелтевшую траву, переползала через железнодорожную насыпь и ныряла под обмотанные стекловатой трубы. Гена пролез под ними, согнувшись в три погибели, и зашлёпал по вязкой грязи. Дальше тропка делилась натрое: левая её ветка вела через лес к лыжной базе, средняя — через узкий проём в бетонном заборе к зданию психбольницы, правая — вдоль гаражей к посёлку Строитель, в котором Гена жил без малого тридцать лет. «Направо пойдёшь — от скуки помрёшь. Прямо пойдёшь — та же херня, только от веселья», — подумал Гена и свернул к лесу.
Ему нужно было успокоиться. Прилечь на скамейку с колоском тимофеевки в зубах и подремать. С утра он радостно предвкушал, как вернёт из ремонта удобный и родной телефон, переставит туда симку из кнопочной Нокии и до вечера будет гонять видосы на ютубе, прихлёбывая пиво из мятой коричневой полторашки.
Мечту разрушила хамоватая продавщица МБС. Поджав надувные губы, она брезгливо оглядела Гену. Всего: от починенных изолентой очков до резиновых сапог, наспех протёртых травой. «Эльвира Рябова» — прочёл Гена на её бейдже, а про себя подумал: «Рыжая курица тебе больше подходит». Жизнь на Строителе была ближе к сельской. Соседний же ПГТ «Дружба», приросший за двадцать лет разноцветными, как огромные детали лего, домами, тяготел к городскому укладу. Потому дружбинские относились к строительским немного свысока. Вот и салонная девчонка быстро избавилась от Гены, процедив: «Приходите завтра».
Осенний воздух, холодный и свежий, пах прелой листвой, влагой и грибами. Гена подпинывал листья: жёлтые — цвета его досады, ярко-красные — как логотип ненавистного оператора связи, ржаво-рыжие — как шевелюра стервы из магазина. Вдруг нога его наткнулась на что-то твёрдое. Из вороха листьев Гена вытащил книгу, и его губы растянула ностальгическая улыбка. В его руках поблёскивала глянцевым синим переплётом азбука. «Букваль? — удивился Гена. — Раритетная вещица, да ещё и с опечаткой!» Страницы будто сами собой распахнулись на букве «О». Под ней чернела пара стихотворных строчек, гласивших:
Обидели тебя — не ной!
Букваль возмездия открой!
На картинке под стихами Буратино вытаскивал из плахи топор. К номеру страницы откатилась голова Мальвины. Голубые волосы порыжели от крови. Гена помотал головой и снова посмотрел в книгу — ни мёртвой девочки, ни её деревянного палача! Лишь грустный ослик тянет в гору тележку с зерном да округлила рот большая розовая буква.
«Доберусь до базы и рассмотрю хорошенько», — решил Гена, проморгавшись. Сунул книгу под мышку и двинулся через лес, мимо поляны с останками сгоревшей беседки и заброшенным причалом из ивняка, где всегда было ощутимо холоднее, так что хотелось скорее оставить это место позади. По пути его одолевали невесёлые мысли о почти промотанных отпускных и нескорой зарплате, о некстати заболевшем телефоне и накопившихся платёжках.
Лыжная база встретила Гену едва слышным шумом с трассы и шелестом берёзовых крон. Он уселся на скамейку под деревьями, закурил и раскрыл книгу на букве «Ж». «Потому что в Жизни Жопа», — усмехнулся он. Текст под буквой гласил:
Жизнь говно, работа дрянь?
Жена-пила, соседи пьянь?
Денег нет? Но ты держись!
«Букваль» открыть поторопись!
На картинке Буратино склонился над сундуком, доверху набитым золотом. Гена попытался перевернуть страницу, но что-то больно ужалило запястье. Он затряс рукой, пытаясь сбросить невидимое насекомое, книга захлопнулась и сползла под скамейку. Гена нагнулся поднять её. Рядом в примятой траве лежал мешок, из тех что показывали в фильмах об ограблениях инкассаторов. Не веря в происходящее, Гена заглянул в него и едва не запищал от радости и удивления, как девчонка при виде долгожданной куклы. Тугие пачки денег, перетянутые резинкой, пахли свежей краской, золотые украшения и монеты приветливо поблёскивали. Гена гладил бумажные бока, перебирал звенья цепочек. «По-любому краденое», — кольнула неприятная мысль, но он быстро распрощался с ней, кинул мешок и «Букваль» в пакет «Шестёрочки» и помчался обратно. «Сначала телефон заберу. Или нет. Куплю новый. Прямо у этой суки и куплю, чтоб умылась. Потом машину. За хату заплачу…»
Возле точки МБС было неспокойно. Гена подошёл к галдящей кучке людей на углу и прислушался:
— На полной скорости… даже пикнуть не успела… надвое, говорят… а голова в кусты… — дедок в кепке и роговых очках тыкал пальцем в сторону перекрёстка, где машины скорой и ГАИ закрывали обзор. Гена глянул на стеклянную дверь салона. На ней скотчем было наклеено объявление: «Перерыв 15 минут».
— Ты, парень, не жди, — сверкнул очками в его сторону дедок, — пятнадцать минут уж давно прошли.
Гена медленно попятился за угол, пока не потерял из виду жуткий перекрёсток и всезнающего деда.
За углом Гена развернулся и понёсся домой: прятать свои сокровища. Но вдруг резко остановился, будто ударившись о стеклянную стену. Как он мог забыть об Антохе! Перед мысленным взглядом Гены предстал брат. В вечной чёрной толстовке, с резким запахом ацетона и расширенными, почти скрывающими блёклые радужки, зрачками. Он опытным взглядом обшаривал Генину комнату и вяло шевеля языком, выдыхал:
— Ты, Генька, не забывай: мать с отцом хату нам двоим оставили. А я здесь не появляюсь почти. Должок за тобой вроде как. Так что доставай материны цацки, мне надо позарез.
И, не дожидаясь разрешения, вскрывал перепрятанную Геной заначку, безошибочно угадывая место. «Да когда ты уже мозги свои наконец сторчишь и перестанешь мне жизнь портить!» Гена был готов зарыдать.
Он прижал пакет к груди, как живое любимое существо. Пакет и правда был тёплым и будто слегка пульсировал. Книга в нём шевельнулась, и Гене стоило больших усилий не заорать от испуга. Он вдруг вспомнил самую первую картинку, показанную Буквалем. Голову Мальвины у края страницы. Рыжие от крови волосы, презрительно поджатые губы, слишком пухлые для натуральных… Она как будто пеняла своему палачу: что ж ты такой деревянный, даже голову отрубить нормально не можешь. «Приходите завтра…»
Гена достал «Букваль» и решительно раскрыл на букве «А». «Антон, Антон» — шептал он про себя. Со страницы на него пялился любопытный аист. «Б, брат,» — бормотал Гена. Стишок про барана. Пёстрая бабочка. Гена с досадой плюнул под ноги. Книга встрепенулась, открылась на букве «С» Худая высокая Смерть в джинсах и чёрной толстовке скалилась, грозя косой.
В кармане противно запищало, и Гена подпрыгнул от неожиданности. На экране верной «Нокии» высветилось: «Варя, дурка». Гена тихо выругался, прошипел: «Не отвечу — до ночи будет наяривать!» и принял вызов.
— Алё, Гень… Ты только держись… Антона к нам привезли. После реанимации… Не знаю, чем он бахнулся, но выглядит очень хреново. Не говорит, мычит только… Протянет недолго, кажется… — Варя шмыгнула носом. — Ты когда придёшь?
Гена представил брата на больничной койке, немым, бледным овощем. Варю с её ранней сединой. Вечно ей больше всех надо! Носится с убогими, утки таскает, а ведь могла до зама подняться! Волной накатила брезгливая жалость, укололо изнутри чувство вины. Взгляд на оттянувший руку пакет помог справиться и с тем, и с другим.
— Варюш, у меня сейчас дел много, я как смогу, зайду. Ты присмотри за братом, ладно?
— Хорошо, но ты…
— Что бы я без тебя делал! Спасибо тебе. Всё, пока, некогда.
Гена с благоговением оглядел книгу и спрятал её под куртку. Ноги сами привели его к крыльцу «Шестёрочки». «Пивом сегодня не обойтись», — подумал он.
Дома Гена выложил на стол «Букваль», налил в стопку непривычно дорогой водки и принялся листать тёплые, будто живые страницы.
— Что ж ты такое, Букваль? И почему это всё со мной происходит?
Гена опрокинул стопку и зачерпнул из банки красной икры.
Книга раскрылась, грохнув переплётом о стол, на пустой странице проступило:
Ответы, Геннадий,
В зеркале, сзади!
Гена подпрыгнул, выронив ложку, и медленно повернулся к трюмо за спиной. Вместо своего перепуганного лица он увидел едва различимый в темноте старый тополь, самодельный причал — разваленный и притопленный, останки обгоревшей беседки, возле которых копошилась фигура в белом… саване? Гена подошёл вплотную к зеркалу, пытаясь её разглядеть. Потянуло тиной. Распухшие бледные руки схватили его за грудки. Втащили внутрь. Легко, как щенка, сволокли к тополю и швырнули в кучу прелых листьев. Оскальзываясь и цепляясь за сухую кору, Гена поднялся на ноги. Тяжело дыша, прислонился к дереву.
Позади мелькнул источник света. Гена обернулся и увидел свою комнату, моргающий ночник и раскрытую посередине книгу на столе. Букваль взмахнул страницами, словно крыльями, взлетел, опустился на ветку соседнего дерева и принялся чистить странички. Гена почувствовал, как из кармана рубашки сама по себе ползет пачка «Винстона».
Чиркнула зажигалка, и в воздухе запрыгала алая точка. Темнота дохнула сигаретным дымом. Генины внутренности скрутило от страха, в животе предательски забурлило. Жгучий стыд на секунду затмил испуг. «Только бы не обосраться, вот будет позорище!» — запричитал про себя Гена. Букваль на ветке встрепенулся, каркнул. Холодный ужас вмиг перестал терзать Генины кишки. Гена дернулся в сторону своей комнаты, но руку что-то крепко держало. Он глянул на свою кисть. Та была наполовину утоплена в дереве. Кора, как плесень, распространялась по его коже. Между большим и указательным пальцем пошла трещина, и кисть стала похожа на клешню.
— Кто ты? Что тебе нужно?! — Заорал Гена в темноту.
И темнота ответила.
— Приветствую вас, Геннадий. Я Костяной. Бог этого места. И пока вы умираете, я расскажу вам, для чего вы здесь.
— Умираю?! Почему?! За что?!
— Узнаете позже. Сначала о Костяных.
Дужка Гениных очков треснула — дерево поглотило уже половину его головы. Он с удивлением обнаружил, что видит в темноте. Видит не глазами — всем телом. Перед ним стоял пожилой рыбак в дождевике и оранжевых резиновых сапогах. Рыбак повесил лунно мерцающую сеть на тополиную ветку и коснулся Гениного лба. Гену будто прошила молния. Перед его внутренним взором промелькнула вереница кадров: развороченная взрывами земля и вкопанные в неё человеческие останки. Чёрный дым из труб крематория. Ямы, заваленные телами… Лужа под ногами, а в отражении живая груда костей растёт за спиной, тянется к верхушкам елей. Чудовище склоняется к уху беззубым черепом. В хрусте и скрежете угадывается: «Мы Костяной бог. Мы судья».
Рыбак отвёл руку от Гениного лба, снова закурил.
— Мы появляемся там, где была насильно и несправедливо отнята жизнь. На местах преступлений. В ледяных бараках колоний. А на полях сражений, этих многотысячных гекатомб, Костяные боги прорастают до небес.
— А я-то тут при чём?! — Проскрипел корой Гена.
Костяной щёлкнул пальцами.
Темноту сменил солнечный свет. Гена ощутил, что снова может шевелиться, недоверчиво осмотрел себя. Ему снова было четырнадцать, на нём были подаренные бабушкой шорты и широкая отцовская футболка. На причале пожилой мужчина закидывал удочку. Рядом в прозрачном пластиковом ведре плескалась мелкая рыбёшка. Под молодым ещё тополем ждал велосипед и сидящая на цветастом полотенце Варя. Она обернулась, улыбнулась ослепительно, так, что солнце обиженно скрылось за мелким рваным облаком. Карие глаза блеснули из-под светлой челки. Гена приземлился рядом и слегка надавил пальцем на её смуглое плечо.
— Сгоришь, кудрявая! Идём купаться?
Она набрала воздуха для ответа, но так и застыла, глядя за Генину спину.
Со стороны свинофермы шли двое. Один, в серой робе и выцветшей кепке, задумчиво курил. Второй, в застиранных джинсах и тельняшке, щурился, приглаживая рыжие вихры и лениво оглядывая поляну. Гена узнал этот взгляд. Так Ромка Липин, школьный хулиган, выбирал, чей портфель полетит сегодня с третьего этажа. Рыжий задержался взглядом на бьющейся в ведре рыбёшке, и Гена понял, что портфель сегодня пострадает не его.
— Детишки, — бросил рыжий, подходя со спины к рыбаку, — хотите, вся эта рыба наша будет?
«Кепка» подскочил к ним и прошептал:
— Уматывайте отсюда!
Гена успел увидеть возящие по ивняку оранжевые сапоги рыбака, голову которого под водой держали жилистые, в наколках, руки рыжего.
Велик подпрыгивал на кочках. Варина коса хлестала по лицу, и Гена видел только несущиеся навстречу деревья. Позже, возле бетонной ограды психбольницы Гена то обнимал Варю, то вглядывался в её плачущее лицо и приговаривал:
— Нельзя в милицию, Варюш. Я этого рыжего у соседа видел. А вдруг он меня вспомнит? Через меня и тебя найдет. И убьёт. Не сомневайся. Так что пообещай, пообещай мне, что никому не скажешь! Забудь, поняла?! За-будь.
— Хорошо, — ответила Варя и растаяла в воздухе.
Гена снова был окружён темнотой. Кора стискивала грудь, медленно заменяла собой кожу, мышцы, рёбра.
— Но я же ничего не сделал… — жалобно проскрипел он.
— Вот именно. Вы ничего не сделали. Хотя могли. Могли рассказать о том, что со мной случилось.
— Но он бы нашёл и убил меня… нас с Варей.
— Он убил ещё троих, прежде чем его поймали.
Костяной затушил бычок о подошву сапога.
— Не только проливший кровь виноват. Виноват трусливо отвернувшийся. Виноват равнодушный. Виноват извлекший из пролитой крови выгоду. При жизни они могут избежать наказания. Но после жизни… за каждым явится Костяной бог и увлечёт в свой мир, где они испытают на себе страдания жертв. А страдания очистят их души от зла.
Генино сердце ещё билось. Натужно, тяжело, сдавленно. Что-то острое упёрлось в грудь слева, куда ещё не добралась настырная кора. Маленький серебряный крестик на тонкой цепочке. Если есть эти Костяные, нормальный Бог точно существует, и он должен помочь — за эту мысль Гена ухватился, как утопающий за соломинку, и зашептал про себя обрывки молитв. Оставшимся левым ухом он услышал тихий смех, похожий на хруст снега под ногами.
— Молитесь моему незадачливому коллеге? Мне жаль его. Воистину напрасная жертва! Знал ли он, что людей невозможно исправить… пока они живы.
Под цепочку подлезла упругая тополиная ветка, оттянула её. Цепочка лопнула, крестик прочертил в воздухе серебристую трассу и булькнул в ручей. Под тёмной водой мигнуло, как будто на дне лежал звонящий телефон. От причала донёсся плеск, на берег выскочила бледная голая девушка. Водоросли свисали с бёдер тонким кружевом, кувшинки запутались в голубых волосах. Голова отделилась от шеи и упала прямо в руки. Девушка криво пригладила её и забористо выругалась. Костяной шагнул навстречу.
— Эльвира Николаевна! Поздоровайтесь с Геннадием. Вы рады увидеть здесь знакомого?
— Пошёл ты! — взвизгнула девушка и показала средний палец. — Сволочь старая! Жаль, батя не может тебя второй раз грохнуть!
Костяной засмеялся своим хрустким смехом.
— Пожалуй, она моё лучшее приобретение! А вам, Геннадий, я должен ещё кое-что показать.
Он хлопнул в ладоши, и Гена переместился в ярко освещённый больничный коридор. Гена медленно пролетел под потолком, и его сквозь стену затянуло в тесную подсобку. На полу, рядом с опрокинутым ведром, лежала Варя. Мыльная вода подплывала под неё, пропитывала зелёную больничную форму. Гена дёрнулся к ней, попытался закричать, но не смог издать ни звука. Его рвануло, потащило назад, с силой втянуло в ствол почти поглотившего его тополя.
— Поздно, Геннадий. Её несчастное истрёпанное сердце не выдержало. Всю жизнь она жила для других, напрочь забыв о себе. Наказывая себя за молчание.
Костяной свистнул. Осока у берега пошла волнами, из неё на поляну выбежала собака — пегий спаниель. Она облаяла Эльвиру и вспорхнувший с ветки Букваль. Подбежав к Гене, она поставила на него передние лапы и заскулила. Гена заскрипел корой, почувствовал, как под вросшими в неё очками выступили смоляные слёзы. Костяной потрепал собаку за кудрявое ухо.
— Для Варвары всё не так уж плохо. Она сама себе жертва, сама себе судья. Она может уйти отсюда, когда захочет. Но захочет ли? Ведь здесь её преданность наконец-то будет востребована и вознаграждена.
— Начальник! — От обугленной беседки подбежал человек в костюме Пьеро.
— Можно мне другую робу выдать? Эта вон длинная, бабская! А краска на роже обязательно? По-пидорски как-то.
Костяной усмехнулся.
— А людей в речке топить не по-пидорски?
— Начальник, так это Колян всё. Я вообще-то детишек спас! Мне за детишек скощуха должна быть!
— Отстроите то, что сожгли, тогда поговорим.
Пьеро уныло поплёлся к останкам беседки.
Собака улеглась меж Гениных корней. Костяной присел рядом и обнял её. Гена потянулся к ним ветвями и прошелестел свой вопрос.
— Зачем книга? Затем, что я хотел дать вам шанс. Во мне, наверное, осталось слишком много человеческого. Но вы пользовались книгой бездарно, и оказались здесь. — ответил Костяной.
Гена снова пошевелил ветвями.
— Да, как и все исполнители желаний, мой друг понимает всё буквально и без оглядки на людскую мораль.
Костяной усмехнулся.
— Лишь одно желание вы загадали так, что Букваль не исполнил его в своём духе: не замарать штаны перед смертью.
Костяной снял с Гениной ветки светящуюся сеть и забросил на поляну.
— Что ж, пора. Через минуту Николай Петрович Рябов освободит койку в тюремной больнице, и наша маленькая труппа будет в полном составе.
Над поляной хлопнуло, заискрило, и Гена увидел, как в сети бьётся крупная полосатая рыбина с рыжим гребнем. Она так и норовила цапнуть Костяного и Пьеро, пока те тащили её к ручью. Адское создание, хлестнув хвостом, ушло под воду, и Костяной произнёс вдогонку:
— Как вы и хотели, Николай Петрович: теперь вся рыба ваша!
Автор: Лариса Потолицына
Оригинальная публикация ВК