Из-за добродушного вида и окладистой бороды некоторые прозвали его Санта-Клаусом анархизма и считали наивным мечтателем, но Кропоткин прожил жизнь, полную приключений, риска и отважных поступков. Он мог бы сделать блестящую карьеру при царском дворе, но вместо этого выбрал науку и далекие путешествия, а затем оставил и их ради борьбы за справедливость. Посидев в тюрьмах России и Франции, став героем европейских интеллектуалов, на склоне лет Кропоткин вернулся на родину, где, наблюдая последствия Октябрьской революции и осмысляя прожитую жизнь, осознал: «Выход один – не бороться за всемирное счастье, а жить этим счастьем и дарить его людям вокруг».
Пример для будущих царей
Кропоткин родился в Москве в дворянской семье, его княжеский род вел свое происхождение от Рюрика. Восьмилетнего Петю на костюмированном балу заметил царь Николай I и, показав своей снохе, жене будущего императора Александра II, назидательно молвил: «Вот каких молодцов мне нужно!» Судьба отреагировала на пожелание императора со свойственной ей иронией: его внук Александр III, которому вроде бы поставили Кропоткина в пример, в итоге стал одним из его главных гонителей. Но это было потом, во взрослой жизни, а в юности, окончив гимназию, князь Петр по монаршей протекции поступил в Императорский пажеский корпус – элитное военно-учебное заведение.
Преемник Николая I Александр II также проявлял к молодому Кропоткину особое внимание. А с его братом, великим князем Николаем Николаевичем у Кропоткина сложились дружеские отношения, хотя тот был старше Петра на 10 лет.
Казалось, Кропоткину уготовано самое безоблачное будущее, тем более что учился он блестяще. Но еще в детстве он стал человеком редкой породы инакомыслящих. Впечатлительность и ум сочетались в нем с острым чувством справедливости. Маленький дворянин должен был принимать крепостничество как норму, но у Кропоткина концепция социального неравенства просто не укладывалась в голове. В «Записках революционера» он вспоминал, как однажды отец назначил крепостному Макару, который среди прочего был настройщиком музыкальных инструментов, сто ударов розгами. Петя расплакался от несправедливости, догнал Макара и хотел поцеловать ему руку. Но тот вырвал ее со словами: «Оставь меня; небось, когда вырастешь, и ты такой же будешь?» Кропоткин закричал: «Нет, никогда!» – и, в отличие от многих сентиментальных барчуков, слово сдержал.
Первые испытания
Гламурному раю князь Петр предпочел суровую жизнь. Началась она уже в Пажеском корпусе, где он, несмотря на высокое покровительство, угодил в карцер за то, что качал права, – возражал против присутствия на уроках ротмистра, которого действительно по правилам там не должно было быть. В одиночном заключении он не пал духом, но, к ужасу своих пленителей, решил научиться выть и лаять по-собачьи, раз уж выпала такая возможность. Решив, что Кропоткин сходит с ума, начальство освободило узника. Между тем умение лаять действительно пригодилось в жизни, а именно: во время сибирских исследовательских экспедиций. Ходя на корабле по рекам, он мог легко определить, есть ли поблизости деревня: если на его лай, разносившийся по воде, отвечали деревенские собаки, значит, и люди недалеко.
Окончив корпус, в 1862 году князь Петр к неудовольствию Александра II не остался в столице при дворе, а отпросился в Восточную Сибирь, где в чине казачьего есаула пять лет прослужил чиновником по особым поручениям при губернаторе Забайкальской области. «Ты не боишься ехать в такую даль?» – спросил его император. Юноша нашелся что ответить: «Нет, ведь я буду там помогать проводить начатые вами реформы». На первых порах он активно включился в подготовку реформ тюремной и ссыльной системы, разрабатывал проекты городского самоуправления. Выполнял Кропоткин и секретные задания: под именем купца Петра Алексеева проник в малоизученную в то время Маньчжурию и составил ее подробное описание.
Школа жизни
Пять лет в Сибири Кропоткин называл «настоящей школой жизни и человеческого характера». «Я приходил в соприкосновение с различного рода людьми: самыми лучшими и самыми худшими – и убеждался, как мало может дать им правительство, даже если оно одушевлено лучшими намерениями. В Сибири я утратил всякую веру в государственную дисциплину», – писал позже Кропоткин.
Разочаровавшись в работе чиновника, он сосредоточился на науке и исследовательских экспедициях. По собственным подсчетам, Кропоткин проехал и прошел 70 тысяч верст, собирая сведения о географии, флоре, фауне, полезных ископаемых и коренных народах Восточной Сибири. Он обнаружил несколько потухших вулканов, прежде неизвестных. Благодаря ему карта региона была существенно перерисована. Очерки о своих путешествиях Кропоткин регулярно публиковал в газете «Московские ведомости», журналах «Русский вестник» и «Записки для чтения». Так имя молодого ученого и писателя стало известным не только специалистам Русского географического общества.
Надежда науки
Кропоткин во время службы в армии, 1864 год
В 1867 году 24-летний Кропоткин ушел с военной службы и, вернувшись в столицу, поступил на математическое отделение физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета. Одновременно нашел работу в Статистическом комитете Министерства внутренних дел, где познакомился со знаменитым путешественником-ученым Петром Семеновым-Тян-Шанским, уже наслышанным о научных открытиях князя Петра в Сибири. Вскоре Кропоткина приняли в Императорское русское географическое общество (ИРГО) и наградили золотой медалью за «Отчет об Олекминско-Витимской экспедиции» – так скромно называлась 900-страничная монография, первая большая книга Кропоткина. Вскоре он стал секретарем Отделения физической географии ИРГО.
В начале 1870-х Кропоткин хотел возглавить экспедицию в северные моря, где, по его расчетам, должны были находиться еще неоткрытые острова – дальше Шпицбергена. Экспедиция не состоялась, а спустя два года австрийцы действительно обнаружили предсказанный Кропоткиным архипелаг, назвав его Землей Франца-Иосифа. В начале ХХ века сбылось еще одно «пророчество»: русские открыли архипелаг Северная Земля. Цепочку островов между ним и Землей Франца-Иосифа назвали барьером Кропоткина.
Особым вкладом Кропоткина в мировую науку стала разработка теории Ледникового периода. Он доказал, что некогда значительная часть Северной Европы и Сибири была покрыта ледниками. Теперь этому учат в школе, но полтора столетия назад доклад Кропоткина в ИРГО стал настоящей сенсацией. На следующий день после этого доклада, 22 марта 1874-го, князя Петра арестовали и отправили в тюрьму Петропавловской крепости. Дело было не в Ледниковом периоде: оказалось, что талантливый ученый ведет двойную жизнь, будучи активным участником подпольного кружка «чайковцев» – народников, которые под предводительством Николая Чайковского вели революционную пропаганду среди рабочих.
Без насилия
Однажды, еще в Пажеском корпусе, Петр Кропоткин стал свидетелем удивившей его сцены: утомленные долгими учениями на плацу, ученики отказались выполнять приказы самого императора. Кропоткин понял, что голой дисциплины и принуждения недостаточно, чтобы организовать людей.
Сибирь дала еще больше пищи для размышлений. Князь пришел к выводу, что государство совершает ошибку, накладывая на граждан всевозможные ограничения. Он уподоблял идеальную власть мудрому агроному, который не пытается вмешиваться в естественный ход событий. Засевая почву, он не подавляет и не уничтожает растения, а дает им свободно расти. И это были не фантазии идеалиста: Кропоткин имел возможность наблюдать, как бурно развивается жизнь там, где контроль хотя бы немного ослабляют. Он хвалил эксперимент восточносибирского губернатора Муравьева-Амурского, который для освоения Приамурья освободил тысячи каторжников, разрешил им жениться и селиться на новых землях, Кропоткин писал: «Всего-то и надо свести к минимуму насилие над человеком».
Рука помощи
Многие ответы на вопросы об идеальном устройстве общества Кропоткин нашел, наблюдая за природой. В 1860-х все обсуждали книгу Чарльза Дарвина «Происхождение видов». Дарвин, а затем и его последователь Томас Гексли рисовали картину вечной борьбы за жизнь, в которой побеждает сильнейший. Эта теория хорошо подходила идеологии дикого капитализма. Но Кропоткин, опираясь на работы российского зоолога Карла Кесслера, разглядел в природе нечто совсем иное. Не борьба, а, наоборот, взаимопомощь и сотрудничество являются фундаментальным инстинктом биологических существ, залогом развития жизни на Земле, утверждал он.
Уже в Сибири Кропоткин нашел множество подтверждений этой теории. От муравьев до представителей коренных народов, не испорченных цивилизацией, то есть близких к природе, – везде ученый видел силу взаимопомощи. Эти биологические наблюдения легли в основу его теории анархизма и его этики. Государство в этой системе – чуждая структура, которая посредством насилия подчиняет своим интересам людей, способных самоорганизовываться без всякого внешнего давления.
В 1872 году, во время поездки в Западную Европу, Кропоткин вступил в Юрскую федерацию Первого Интернационала, главным действующим лицом которой был столп анархизма Михаил Бакунин. В чем-то они с Кропоткиным сходились, в чем-то нет. Например, Петру Алексеевичу была чужда бакунинская «страсть к разрушению». В понимании Кропоткина анархизм был не разрушением, а возвращением к естественному состоянию общества.
Дерзкий побег
В Петропавловской тюрьме Кропоткин провел два года. В первые месяцы о науке пришлось забыть, но он не унывал, нахаживая в сырой камере каждый день по десятку верст из угла в угол и качая бицепсы тяжелой табуреткой. Однако условия были такими жесткими, что даже закаленный в трудных сибирских экспедициях ученый заболел цингой и ревматизмом. Его перевели в арестантское отделение Николаевского военного госпиталя, где с позволения Александра II разрешили держать письменные принадлежности и книги. Кропоткин смог дописать свой фундаментальный труд о ледниках, а также выучить шведский и норвежский языки.
Отсидев два года, Кропоткин сделал то, чего больше всего опасалось тюремное начальство, – сбежал. Побег удался благодаря слаженному действию десятков помощников за стенами тюрьмы – от князя требовалось только рвануть в нужный момент к воротам, что он и сделал, едва не получив штыком в спину от конвоира. Отпраздновав возвращение на волю в дорогом ресторане, куда не додумались сунуться рыскавшие по всей столице полицейские, князь Петр по поддельным документам отправился за границу, где вынужденно прожил больше половины жизни.
Писатели в восторге
Невероятный побег сделал Кропоткина своего рода звездой. В Париже он встретился с Иваном Тургеневым, который, как и многие другие русские, был заинтригован рассказами о приключениях князя-революционера и искал с ним знакомства. Еще одним русским классиком, очарованным Кропоткиным, был Лев Толстой. «Недавно читал его мемуары и очень сблизился с ним», – писал он своему другу Владимиру Черткову. В другой раз сетовал: «Жаль, что умру, не познакомившись с Кропоткиным». Знакомство, впрочем, состоялось, пусть и заочное. Вместе они организовали проект по переселению в Канаду семи тысяч духоборов, сторонников своеобразного русского религиозного течения, притесняемого царскими властями.
Круг общения Кропоткина в Лондоне, где он прожил большую часть эмиграции, был широк. В него входили не только ученые и политические активисты, но и люди искусства. Он дружил с Бернардом Шоу, Оскаром Уайльдом, Уильямом Батлером Йейтсом и другими известными литераторами, был близок к кружку прерафаэлитов, в который входили критик и писатель Уильям Россетти, художники Джордж Фредерик Уоттс, Уолтер Крейн и другие.
Любовь анархиста
В Женеве Кропоткин познакомился с Софьей Рабинович, студенткой из России. Она помогала ему переводить с испанского. 36-летний Петр и 22-летняя Софья полюбили друг друга. Он увидел в ней свой идеал – тургеневскую женщину. «Тихая, добрая, с одним из тех удивительных характеров, которые после суровой молодости становятся еще лучше», – говорил о ней Кропоткин. «Повесть Тургенева "Накануне" определила с ранних лет мое отношение к женщине, и, если мне выпало редкое счастье найти жену по сердцу и прожить с ней счастливо… этим я обязан Тургеневу», – признавался он.
Софья оправдала сравнение с тургеневской женщиной, став верной соратницей Кропоткина. Он прожил с ней в любви и согласии до конца жизни, раз в три года совершая своеобразный анархистский обряд: продляя договор о совместном браке. Других обрядов они не признавали. В 1887 году у них родилась дочь Александра, которую Кропоткин назвал в память о любимом брате, математике и астрономе, незадолго до того покончившем с собой.
Петр Кропоткин и его жена Софья
Мишень для киллера
Однако жизнь за границей не была для Кропоткина жизнью в безопасности. Он выступал не против какого-то конкретного государства, а против самой идеи государства, и такое не могло понравиться никакому правительству. Его несколько раз пытались арестовать бельгийцы и французы, а Швейцария, где он издавал газету Le Révolté («Бунтарь»), попросила убраться из страны как нежелательную персону.
В 1881 году был убит император Александр II. Созданная при поддержке его сына Александра III тайная организация «Священная дружина», имевшая целью борьбу с революционерами, вынесла эмигранту Петру Кропоткину смертный приговор, решив, что князь каким-то образом связан с покушением. Доказательств причастности не было, но популярность Кропоткина убеждала «дружинников» в том, что именно он был руководителем всех российских подпольщиков. Друзья князя предупредили его о готовящемся покушении и предложили залечь на дно. Но Кропоткин поступил иначе: опубликовал в газетах сообщение, что ему известны имена высокопоставленных заказчиков убийства и в случае его гибели они станут известны и всему миру. «Дружина» свернула операцию.
Снова в застенках
Пётр Кропоткин на процессе в Лионе
В другой раз Кропоткин не стал прятаться, когда, живя во Франции, узнал, что местные власти опять же не без участия Александра III готовят ему тюремный срок. Ему предлагали бежать, он отказался. Более того, когда лондонская The Times написала, что князь Кропоткин-де покинул Францию, чтобы уйти от ареста, он направил в газету опровержение, где подчеркивал, что никуда не бежит и не прячется. В итоге его действительно арестовали и осудили на пять лет за принадлежность к Первому Интернационалу.
Несмотря на то, что в тюрьме Клерво к нему вернулась цинга, а к ней добавились малярия и другие хвори, Кропоткин находил в себе силы работать над статьями, книгами и читать просветительские лекции арестантам, которых он просил называть его «товарищ Пьер». Петра Алексеевича хватало даже на то, чтобы вести дневник наблюдений за котом, жившим при тюрьме. Петицию в защиту Кропоткина подписали десятки европейских ученых, литераторов и художников, а вручил ее министру юстиции прославленный Виктор Гюго. Но по просьбе русского царя французы не спешили выпускать анархиста на волю. Все же через три года общественность добилась успеха, и Кропоткина освободили досрочно.
Портрет идеального человека
Часто борцов за всеобщее счастье упрекают в том, что они берутся наводить порядок в мире, не наведя даже элементарного порядка в собственной жизни. Как раз в этом Кропоткина уличить было нельзя. Все знавшие его отзывались о нем как об удивительно гармоничной личности. Классик французской литературы Ромен Роллан говорил: «Я очень люблю Толстого, но мне часто казалось, что Кропоткин был тем, о чем Толстой только писал. Он просто и естественно воплотил в своей личности тот идеал моральной чистоты, спокойного, ясного самоотречения и совершенной любви к людям, которой мятущийся гений Толстого хотел достичь во всю свою жизнь и достигал только в искусстве».
«В духе своего анархизма Кропоткин был не разрушитель. Он был творец в науке так же, как и в общественной жизни его родины, и из этого источника – его очаровательная красота и сила его души», – писал вождь народников Николай Чайковский. «Петр Алексеевич Кропоткин был редким живым воплощением аполлинического духа. С ног до головы он был вооружен солнечной трезвостью, постоянством, непоколебимой уверенностью в своих целях и средствах», – писал философ Алексей Боровой. «Он был полон очарования и доброты, которые одинаково пленяли и друзей, и врагов, и, пожалуй, в большей мере, чем его огромная эрудиция и прекрасная воспитанность», – вспоминала анархистка и писательница Эмма Гольдман.
Кропоткин и Павел Милюков, Москва, 1917 год
Кропоткиным по-человечески восхищался совсем не разделявший его взглядов политик Павел Милюков. Говоря о том, что между теориями и практиками анархизма лежит пропасть, он не без симпатии отмечал, что «в душе Кропоткина этого противоречия просто не чувствовалось, оно не мешало равновесию, гармонии, которыми было проникнуто все его существо». А желчный Иван Бунин даже испугался благодушия Кропоткина: «Совершенно очаровательный старичок высшего света – и вполне младенец, даже жутко», писал он в «Окаянных днях».
«Мученик русской революции»
После Февральской революции Кропоткин вернулся в Россию. Его встречали как героя и «старейшего из мучеников русской революции». Керенский предложил ему ни много ни мало пост премьер-министра и возможность сформировать кабинет министров. Кропоткин отказался, заметив, что считает труд дворника или чистильщика сапог более полезным, чем работу на государство. Но такого заявления от Кропоткина вполне можно было ожидать. Вот чего от него не ждали, особенно его последователи-анархисты, так это патриотических призывов ко всем политическим силам России прекратить взаимные распри и борьбу и объединиться, чтобы спасти страну от поражения в Первой мировой войне.
Победа Германии и установление ее господства в Европе казались ему куда более страшной перспективой, чем сохранение капиталистического строя, против которого он раньше выступал. «У нас одна родина, и за нее мы должны стоять и лечь, если нужно, все мы, и правые, и левые», – говорил он. В ответ на такие речи петроградские анархисты выпустили издевательскую листовку с политическим некрологом своего бывшего кумира.
Мудрого старца никто не думал слушать, так что скоро дело дошло до Октябрьской революции, после которой многие анархисты оказались в тюрьме. Из уважения к сединам Кропоткина или скорее из-за страха перед его международным авторитетом большевики не трогали князя анархии, хотя он открыто критиковал их. Кропоткин не одобрял диктатуру пролетариата и ужасался устроенному большевиками красному террору, который уничтожал то, что предполагалось освобождать.
Ближе к земле
Большевики выделили Кропоткину небольшую усадьбу, барский дом Олсуфьевых, в подмосковном Дмитрове – он сам выбрал держаться подальше от новой власти – и выдали охранную грамоту для защиты от ретивых комиссаров.
Ленин и компания понимали, что 75-летний Кропоткин уже слишком стар для конкурентной борьбы. Но дело было не только в физической старости. В конце долгой и бурной жизни, насмотревшись на мир и надумавшись, он пришел к выводам, которые революционеры сочли бы пессимистичными. «Что удалось мне понять? Любая революция – утопия, любая власть – насилие, всякая политика – мерзость, и ничего не изменить. Выход один: устраниться, быть ближе к земле, к простым людям», – говорил Петр Алексеевич. Так он и поступал, помогая местным жителям, участвуя в организации Дмитровского краеведческого музея. На склоне лет Кропоткин осознал, что надо начинать с собственного счастья и уметь отдавать его ближним, а не бросаться спасать весь мир сразу. «Власть? Может быть, когда-нибудь ее удастся упразднить, но нескоро, ой нескоро».
Похороны Петра Кропоткина
8 февраля 1921 года после короткой болезни Кропоткин умер. Большевики вздохнули с облегчением: не стало умного обличителя. На радостях они расщедрились: на время отпустили из тюрем всех анархистов, каких уже успели посадить, для участия в похоронах. Теперь уже можно было не бояться инакомыслящего «товарища князя» и спокойно увековечивать его память в названиях улиц, поселков, городов, станций метро.
Другие материалы:
