- Плохое место, однако. И запах плохой, товарищ командир.
В подтверждение его слов порыв ветра принёс охапку болотных ароматов: тины, газов и гнилья.
Снайпер Тарас оглянулся на Ерохина.
- Ерохин, ти ж молодий, око гостре. Глянь, а?
- Та он немой, Нехлебко! Чого его спрашивать? - Ответил за Ерохина Шинкевич.
- Як не мій? А чий? - Удивился Тарас Нехлебко.
- Отставить разговорчики! - Оборвал обоих лейтенант Довлатов, глянул в сторону Ерохина. Александр только сейчас заметил, что его лицо рассекает шрам от правого глаза до левой скулы.
Александр не обижался на шутки по поводу его немоты. Привык.
Ерохина приставили к отряду в последний момент, ночью, когда они уже покидали расположение. Приказ командования был короток и ясен: «Ерохина принять в отряд». Почему и как Александр и сам не знал. Он только закончил учебку, и всех его товарищей уже распределили по полкам и дивизиям, а с ним тянули дольше всех.
- Если бы я хотел отправить на задание штрафной батальон, то так бы и сделал, лейтенант Довлатов, - обдал холодом голос сзади.
Никто из диверсантов даже не заметил, как к ним подошёл человек. Высокий, худой и бледный блондин с голубыми глазами. Кожаный плащ висел на нём, как на вешалке, и капельки росы серебристыми бусинками стекали вниз. Из-за влаги красный кант на фуражке превратился в бордовый.
Бойцы от неожиданности вскинули оружие и направили его на пришельца. Все, кроме лейтенанта Довлатова.
- Отставить, - приказал он.
Рядом с пришельцем Довлатов казался богатырём, но от человека в плаще словно волнами расходилась сила и уверенность. Ерохин взглянул на погоны — капитан.
- Здравия желаю, товарищ капитан НКВД, - Довлатов козырнул пришельцу и вдруг заулыбался. - Аскольд, какими судьбами? Со школы не виделись.
Лицо капитана немного потеплело.
- Я на задании. Как и вы. - Ерохин услышал лёгкий немецкий акцент. - С этой минуты я руковожу операцией. Приказ командования.
Капитан достал какой-то листок с печатью из планшета и протянул лейтенанту.
- Німець, чи що? - Пробормотал Ерохину на ухо Тарас.
Капитан зыркнул на снайпера.
- Для вас «капитан Вебер» или, лучше, «товарищ капитан».
- Так точно, товариш нi… товариш капiтан! - Козырнул Нехлебко и нарочито подобрался, взяв винтовку на караул.
- Отставить паясничать, - беззлобно приказал лейтенант. - Извини, Аскольд, но командовать буду я. Это мой отряд и мои люди. Не могу я их кому-то ещё доверить. И не проси.
Капитан Вебер забрал листок с приказом у лейтенанта и нервно дёрнул головой. Несколько капелек росы сорвались с фуражки.
- Это нарушение Устава, лейтенант, - процедил капитан Вебер, поиграл скулами и продолжил более тёплым тоном. - С другой стороны, эффективность отряда под вашим командованием весьма… радует. Командуйте, но не забывайте, как младший по званию вы подчиняетесь моим приказам.
Лейтенант Довлатов помолчал немного и кивнул. Вебер продолжил:
- Наша задача: незаметно подобраться к лагерю противника и добыть сведения о его деятельности. Приступать нужно немедленно.
Алелекэ, чукча по национальности, по-доброму улыбнулся и сказал:
- Товарищ капитан, разрешите обратиться, однако?
- Необычный это туман, однако. Недобрый. Нам бы дождаться, когда он рассеется.
- Нет, идём сейчас, - сказал Вебер, недобро прищурившись. - Это приказ.
Алелекэ вздохнул, пожал плечами и поудобнее перехватил пулемёт. Глядя на него, остальные бойцы тоже подобрались и приготовились выступать. Лейтенант скомандовал:
- Шинкевич вперёд, Нехлебко за ним, Ерохин замыкающий. Давай, Шинкевич, ты у нас в болоте рос, тебе и вести.
- Та кто вам токое сказал, что в болоте? Рядом! Рядом с болотами. Сами вы водяные. - Пробурчал Шенкевич, но пошёл вперёд.
У границы тумана Шинкевич остановился.
– Обождите малясь. Слегу соображу. В болото без слеги лезть - самоубивство чистой воды.
Шинкевич срубил одинокую молодую березку маленьким топориком и обстругал её.
- Слега одна всего, так что след в след шагайте и друг за друга держитесь, будто репку тяните. Токмо не дёргайте, а то все в болото ляжем.
Отряд спустился с земляного откоса и шагнул в туман. Ерохин шёл последним и видел, как один за другим исчезают спины товарищей в молочной пелене. Сначала Шинкевич, потом Нехлебко с мосинкой наперевес. Лейтенант Довлатов и капитан Вебер. Алелекэ на миг обернулся и подмигнул Ерохину, дёрнул плечом, поправляя пулемёт, и шагнул в туман. Ерохин схватил его за пояс и ступил следом.
Мох влажно чавкал под ногами, пахло тиной. Мощная спина Алелекэ, как потухший маяк, покачивалась в тумане. Ерохин старался не отставать и не отпускал его ремень. Ни сейчас, в ходьбе, ни в целом. Об отряде Довлатова в учебке не слышал ленивый или глухой. Самые результативные диверсанты на Волховском фронте. Каких только операций за ними не числилось: взрывы дамб, добыча секретных сведений противника, убийства фашистских генералов, взятие высокопоставленных языков, целые составы пущены под откос! Не было в Красной Армии бойца, который не хотел бы служить в отряде Довлатова. По крайней мере, так думал Ерохин. Он-то очень хотел.
По мнению его товарищей в учебке, лучше немца никто не бил. Болтовня, конечно, но Ерохин не просто хотел, а мечтал бить фашиста. Бить его яростно и с упоением, всеми средствами: умом, силой, да хоть сапёрной лопаткой! Никогда из его памяти не вымарается, как и что сделали захватчики с ним. С семьёй, матерью и старшим братом, на которого он равнялся всю сознательную жизнь. Поэтому в день восемнадцатилетия он уже с утра стоял у дверей военкомата. И горел радостной яростью, когда узнал, что его назначили в отряд Довлатова. Он оправдает оказанное доверие. Любой ценой.
Увлёкшись мыслями, Ерохин не заметил, как растаяла в тумане алелекинская спина, а ремень пулемётчика выскользнул из расслабленной руки. Он остановился, и болотная жижа жалобно чавкнула под ногами. Это был последний звук, который услышал Саша - все остальные туман поглотил, как вата. Ни пения птиц, ни квакающих лягушек, ни зуда насекомых, даже болотный газ нигде не булькал. Ерохин запаниковал, дёрнулся в одну сторону, потом в другую, сердце бешено колотилось. Пелена тумана смыкалась вокруг него. Ерохин даже ног не видел.
Вдруг что-то клюнуло в затылок. Пустельга зависла перед Ерохиным. Клубы тумана вихрились под её крыльями, разрывались, клубились. Белёсые щупальца тянулись к птице, но быстрые крылья рассеивали их. Рыжее оперение в молочном мареве казалось кроваво-красным, зловещим, Ерохина пугала странная пустельга. Он пятился, пока птица не скрылась в тумане. Но она вновь повисла перед ним и бросилась когтями вперёд.
Ерохин зажмурился и отпрыгнул. И с оглушительным плеском рухнул в болото. Вонючая жижа тут же сомкнулась над головой и погрузила во мрак. Ерохин уже прощался с жизнью, когда кто-то схватил его за шкирку. Сильный рывок потащил наверх, вырывая из густой тины, словно большую репу, и поставил на твёрдую почву. Алелекэ добродушно улыбался, глядя на чумазого Ерохина. Он обхлопал рыжего юнца, сбивая грязь.
- Чуть не пропал, однако, - сказал чукча. - Пошли. Надеюсь, штык не потерял?
Ерохин ощупал себя — штык в ножнах за поясом, где и полагается.
Туман, уже не такой густой, расступился. Болото ожило, забулькало, заквакало. Ерохин почти бегом бросился следом за Алелекэ - не хватало снова потеряться! Чукча вывел Александра на окраину лагеря немцев. Оказывается, он был совсем рядом, но объяснить, как он заблудился в считанных метрах от отряда, Ерохин не мог.
Диверсанты ждали его и Нехлебко. Снайпер отряхивался и отплёвывался.
- Я ж казав, він нас втопити хотів! - злобно зашипел Тарас, увидев Ерохина. - Гляньте, не тільки мене Шинкевич викупав! Кажу вам, подвійний агент він. На німців працює!
- Отставить бубнёж, - отрезал лейтенант. - Странно всё это. Часовых нет, караулов тоже. Лагерь словно вымер.
- Дак эт ж хорошо, тащ командир! - Сказал Шинкевич. Он прятал улыбку за усами, слушая причитная Нехлебко. - Чем меньше немцев, тем лучше!
Капитан Вебер одарил Довлатова коротким взглядом и сказал:
- Да, Асик, изменился ты... - хмыкнул лейтенант. - Нехлебко вперёд, Алелекэ прикрывай. Мы за вами. Ерохин, не зевай, второй раз из трясины не вытащим. Проверяем каждую палатку, смотрим в оба, ведём себя тихо. Неизвестно, какие сюрпризы нам фриц оставил.
Диверсанты медленно продвигались вглубь лагеря. Проклятый туман ограничивал видимость. Ерохину казалось, что в нём постоянно мелькают какие-то тени, но стоило задержать взгляд на одной, как она тут же растворялась. Шинкевич шёл перед Александром, белорус, росший в болотистой местности, не обращал на миражи внимания, видать, привыкший. Шаг за шагом они исследовали лагерь. Заглядывали за каждый угол, в каждую палатку, но ничего не находили. Смятые постели, раскрытые документы, грязная посуда. Лагерь опустел быстро и внезапно.
Будто туман поглотил всех людей.
- Тарас зовёт, - расшифровал старшина Шинкевич. - Пошли, Ерохин, глянем, чого он тама нашёл.
Остальные уже были возле снайпера. Туман скрадывал силуэты диверсантов. Ерохин понадеялся про себя, что к обеду выглянет солнце и рассеет его. А то так можно и в трёх соснах заблудиться.
Нехлебко опёрся ногой на бруствер из мешков с песком.
- Кулеметне гніздо, - сказал он задумчиво. - Та тільки дивне воно.
- Не в ту сторону пулемёт смотрит, однако, - подтвердил его слова Алелекэ.
Ерохин подошёл ближе и увидел, что немецкий MG-42 не наружу лагеря, а внутрь. Гильзы золотистым ковром усеивали землю под пулемётом. Лейтенант зачерпнул горсть и просыпал сквозь пальцы.
- Куда они стреляли? - Проговорил он.
- Знамо, куда! - неожиданно громко воскликнул Шинкевич и махнул рукой в направлении пулемёта. - Туда! А вот в кого? Пошто ты мне, командир, не дал взрывчатку взять! Подорвать бы эт место к чортвой матери и дел с концом! Не нравится...
Пламенную тираду старшины оборвал росчерк трассера. Несколько пуль впились в мешки под ногой Нехлебко и подняли фонтанчики песка.
- В укрытие! - Закричал лейтенант и прыгнул за бруствер.
Шинкевич уронил Ерохина на себя. Звонко врезалась пуля в каску и отскочила. Вражеский пулемёт строчил, не переставая.
- Открыть ответный огонь! - Приказал командир и начал стрелять, положив ППШ на бруствер. - Аля, не давай ему головы поднять!
Могучая фигура чукчи выросла рядом, неспешно забухал его пулемёт.
- Я його не бачу, - сквозь грохот выстрелов прорвался голос снайпера. - Мало не зачепив, гад!
В тумане роились пули, вздымая фонтанчики песка и грязи. Ерохин извернулся, лёг на живот, прицелился в сторону, где виднелись вспышки немецкого пулемёта. «Строчит, как швейная машинка,» - отстранённо подумал он.
Его этому учили. Огонь на подавление. Приклад самозарядной винтовки Токарева услужливо ткнулся в плечо. Ерохин потянул за спусковой крючок. Выстрел. Ещё. И ещё. Громко, сочно. Отдача била в плечо, кричала: «Давай! Ещё давай! Бей немца!» И Ерохин бил. Стрелял в туман, выплёскивая накопившуюся ненависть к врагу.
Из забытья его вырвал голос Довлатова.
- Ерохин, твою мать! Не трать патроны! С Шинкевичем зайдите с фланга! Аля, прикрой их!
Пулемёт Алелекэ не замолкал. Бухал и бухал, словно кузнечный молот, с каждым выстрелом разгоняя туман. Рваные клочья, как ошпаренные, разбегались от яростных пуль. Но немец не замолкал, строчил швейной машинкой узор смерти над бруствером. Ещё одна очередь впилась в мешки и осыпала песком диверсантов, загнав их в укрытие. Но они снова подняли головы и ответили тем же. Сверчки пуль устремились в сторону врага.
Бой в тумане завораживал. Ерохин усилием воли оторвался от зрелища и отполз за угол палатки. Шинкевич уже ждал его.
- Ну, чого робеешь? За мной, дитятко!
И они, крадучись, пошли в обход. Звуки боя постепенно перемещались. Пулемёт немца на миг замолк, потом снова застрочил. «Перезаряжался, наверное,» - пыхтя, подумал Ерохин. Тяжело ему было поспевать за пожилым старшиной. Они крались, пока выстрелы пулемёта не стали слышаться сбоку.
Шинкевич обернулся и зашипел, приставив палец к губам, затем прошептал:
- Где-т тута он. Ты вперёд иди, заходи со спины. А я прикрою, вдруг он не один.
Ерохин кивнул. Наконец-то он сам убьёт немца, начнёт мстить за брата и мать, за порушенную жизнь.
Он крался, выверяя каждый шаг, заходя за спину пулемётчика, когда на него кто-то бросился из темноты. Враг повалил его на землю и намертво вцепился в винтовку. Ерохин успел заметить погоны Красной армии, когда приклад упёрся в горло. Противник, рослый солдат, давил изо всех сил. Воздух с трудом попадал в лёгкие, Ерохину едва хватало сил держаться, но враг наседал с каждой секндой сильнее. Всё больше винтовка сдавливала горло. Краем гаснущего сознания Ерохин отметил, что лакированное цевьё липло к коже. Стук крови в ушах заглушал остальные звуки.
- Н-на, вражина! - Услышал Ерохин крик старшины, и мощный пинок скинул врага.
Юнец с шумом вдохнул вонючий болотный воздух. Никогда он не казался таким вкусным.
- Быстрее! - Крик Шинкевича подбросил Ерохина. - Второго бей!
Схватив грязную винтовку, он кинулся вперёд и почти сразу спрыгнул в небольшой окоп. Фриц лежал возле раскалённого пулемёта на ковре из гильз. Его широко распахнутые серые глаза смотрели на Ерохина.
- Нихт шиссен… Нихт шиссен… - Как заклинание бормотал немец.
Его рука отчаянно дёргала пистолет, застрявший в кобуре.
Ерохин направил винтовку на фашиста и потянул за спуск. Умри. Глухо щёлкнул курок. Юный диверсант забыл сменить обойму. «Неужто так придётся?» - промелькнуло в мыслях Ерохина. Вспыхнул образ окровавленных рук и шёпот избитого им товарища «Не надо...», и то болезненное удовлетворение, которое он испытал. Ерохин остолбенел. Одно дело убить врага пулей, а другое — голыми руками.
- Найн! - Закричал фриц и выдернул наконец люгер из кобуры.
Но выстрелить немец не успел. Приклад мосинки старшины обрушился на голову врага.
- Ты чого, заснул, что ли, сопляк?!
Шинкевич бил немца иступлённо, самозабвенно.
- Как... мне этого… не хватало! - Приговаривал старшина.
Он бил, пока на бруствер не вскочил огромный чукча. Алелекэ перехватил удар. Его взгляд был необычайно серьёзен.
– Прекращай, однако, товарищ старшина.
- Уйди, Алелекэ, - пыхтел Шинкевич. - Дай душу отвести… Не то зашибу!
Ерохин испугался, что сейчас старшина и правда ударит доброго чукотского богатыря. И он не знал, на чьей стороне вступить в драку.
Рука Алелекэ не дрогнула и не ослабила хватку, а на лице появилась добрая участливая улыбка.
- Семён, не надо, однако.
Старшина злобно оскалился, седые усы встопорщились.
- Алелекэ… - Процедил он. - Вот ты чукча, так?
- Знамо, с Севера будешь. Так?
- А я беларус. Под Минском жил всю жисть. В деревне. Знаешь какая то деревня была? Загляденье! Рощи, луга, даже болото приятственно пахло! А знаешь, что немчина сделал? Забыл? Забыл, откель шрам на ухе у меня?
С каждым словом Шинкевич всё больше кричал, а в уголках глаз, в морщинках, которые появляются у людей смешливых, улыбчивых, копились слёзы.
- Нет, позволь я тебе ещё раз напомню! Фриц, падаль такая, пришёл! Сжёг всё! Детей моих, братьев, сестёр! Мать! Всю жисть мою сжёг. Это не человек перед тобой лежит, Алелекэ, а зверь о двух ногах, о двух руках! Зверь этот ухо мне отрезал! А я сбежал! Горло зубами собственными перегрыз этому зверю!
- Нельзя так, однако. Зверя убей, но сам человеком останься, старшина.
- Пусти! - Вопил Шинкевич, дёргая винтовку из рук Алелекэ.
- Сам пропал, Семён, но юнца за собой не бери, однако!
- Я его войне учу! Не жить, а убивать! Хочешь одолеть жестокого зверя, сам зверем стань! Отдай винтовку!
Шинкевич продолжал неистово дёргать оружие из рук чукчи, но северный богатырь не поддавался. Ерохин понимал старшину, а Алелекэ нет, или не хотел, потому что не сталкивался с тем горем, что пережили Шинкевич и Ерохин. Горе настолько сильное и всеобъемлющее, что душа походила на выжженную пустыню, в которой никогда не появится зелёный росток. Горе настолько потрясающее, что навсегда меняет само русло, по которому течёт мысль разума. У Ерохина горе отняло возможность говорить. Да он и не хотел. Нечего было ему сказать. В душе только огонь ненависти горел, не угасая.
Но что-то отталкивало в облике старшины. И пугало. Не то оскаленные зубы, с которых капала слюна, не то седые усы с росинками крови на них, не то взгляд, отчаянный, безумный и нечеловеческий.
Старшина заревел, упёрся ногой в насыпь и дёрнул винтовку. Пальцы Алелекэ разжались, и Шинкевич чуть не упал, но удержал равновесие и тут же замахнулся на чукчу. Ерохин ахнул, дёрнулся на помощь пулемётчику. Ведь нельзя же своих! Врага только бей! Да разве зверь в ярости различает своих и чужих? Ерохин не успел.
- Отставить! - Резкий окрик командира, как пощёчина, отрезвил старшину. Довлатов появился рядом с чукчей. Шрам на лице горел красным после боя.
- Злобу прибереги, Семён. Могли языка взять.
Следом за командиром на мешки с песком запрыгнул лопоухий снайпер Тарас.
- Чи що, Семён? Знову поспішив? Я ж тобі казав, що ворога мочити треба поступово, щоб відчути встиг!
Остывший Шинкевич только отмахнулся от Нехлебко.
- Тут ищо один есть, - хрипло сказал старшина. - Неподалёку. Чуть Ероху к праотцам не отправил.
Туман после боя рассеялся, стало светлее, в небе показалось бледное солнце. В стороне Ерохин увидел тело, над которым склонился старшина, а рядом с ним словно из ниоткуда материализовался капитан Вебер. Ерохин не заметил, чтобы Аскольд участвовал в бою. Наверняка, прятался серый кардинал, а весь удар на себя принял их командир.
Человек, напавший на Ерохина и оглушённый Шинкевичем, лежал без сознания. Аскольд отогнал от него старшину и присел рядом на корточки. Едва он прикоснулся пальцами ко лбу поверженного, как тот очнулся и широко распахнул глаза.
- Как тебя зовут, солдат? - Спросил капитан..
Глаза солдата бездумно обшаривали пространство вокруг, словно он не понимал, где находится. Вдруг они зацепились за Ерохина. Юному диверсанту под его взглядом стало неуютно, и он поёжился.
- Он! - Неожиданно закричал солдат. - Он! Убейте его! Он придёт за ним!
- Кто он? - Спросил Аскольд, и в его голосе прозвенела сталь.
- Он! - Кричал солдат и тыкал пальцем в Ерохина.
- Оставь, Аскольд, - подошёл к капитану Веберу Довлатов и положил руку на плечо. - Контуженный, видишь?
Аскольд встал и отвернулся от солдата. Ему не удалось скрыть разочарование за маской безразличия — глаза выдавали его нетерпение.
- Этот человек — единственный живой свидетель. Отвечаете за него головой, лейтенант.
- Алелекэ, покорми, обогрей и не дай убежать. В общем, сам знаешь. Туман рассеивается. Разделитесь и осмотрите лагерь. Ищите любые документы, припасы, оружие. Нам нужно узнать, что здесь произошло.
И Довлатов ушёл вслед за Вебером.
Пленный больше не показывал пальцем на Ерохина, но не сводил с него безумных глаз. Александр поспешил убраться подальше от пронизывающего взгляда контуженного солдата.