Существует ещё целый ряд обстоятельств. Палестину строила молодёжь. В большинстве это люди интеллигентных профессий — врачи, адвокаты, архитекторы, студенты. Увлечённые идеей иметь своё собственное отечество, они, приехав в страну, горячо взялись за работу. Не покладая рук, строили дороги, дома, возделывали землю, все создавали сами, не брезгуя никакой чёрной работой. Так был построен Тель-Авив, так были созданы и другие города и колонии.

Старики же смотрели на Палестину иначе. Они видели в ней только Святую Землю, землю предков, на которую они приезжали умирать. У знаменитой «Стены Плача», накрывшись покрывалами и раздирая на себе одежду, дряхлые миллионеры перед смертью замаливали свои грехи. Палестина была как бы кладбищем или преддверием тьмы.

Поэтому между стариками и молодёжью шла глухая борьба. Это борьба Дня и Ночи, Света и Мрака. Эта борьба также мешала развитию страны.

В Палестине запрещено говорить на жаргоне. Говорят там или на древнееврейском, или на русском языке.

Древнееврейский язык очень красив и звучен. Когда слышишь его, чувствуешь всю пламенность, всю горячность этой тысячелетней расы.

Иногда из пустыни в Тель-Авив приезжают на верблюдах евреи какого‑то особого племени — смуглые, как арабы, с жгучими глазами и гордыми линиями профиля. Из маленьких шатров на горбах верблюдов мелькают лица библейских женщин, прикрытые до глаз чем‑то вроде чадры. Так, вероятно, выглядели Рахиль или Лия, которую любил Иаков. Им запрещено даже разговаривать с посторонними людьми. Приезжают они в город за покупками с утра, а к закату солнца, плавно покачиваясь, караван уходит обратно в пустыню.

Это племя каким‑то чудом осталось в пустыне и живёт, не смешиваясь с остальными евреями.

Местные жители принимали меня очень тепло, так как подавляющее большинство эмигрировало в Палестину из России и у всех сохранилась нежность и любовь ко всему русскому.

Однажды вечером директор «Колумбии» предложил мне посмотреть Яффу — арабскую часть города. Она мало отличалась от Бейрута. Те же дома с плоскими крышами, те же грязные улицы, тот же вечный базар. На маленьких осликах, волоча ноги по земле, проезжают трусцой задумчивые люди в красных фесках. О чем мечтают они?

Когда‑то эта земля принадлежала им. Но они продали её за хорошие деньги. Получив их, они купили себе европейские одежды и стали пить свою знаменитую «мастику» — анисовую водку — в маленьких экзотических кафе и слушать заунывную музыку бродячих оркестров. Пили до тех пор, пока не пропили все. Оставшись без земли и без денег, они стали понимать, что сделали глупость.

Раньше такой араб лежал целый день на горячей земле под сенью оливы, которую он даже не сажал, она росла сама по себе. С оливкового дерева на землю падали зрелые плоды. Он брал мягкую, как блин, хлебную лепёшку, испечённую женой, заворачивал в неё оливу и отправлял в рот. Ел прямо с косточкой. Больше ему ничего не надо было, ибо это была его природная и любимая пища. А продав землю, он остался без пищи и без крова. Отсюда и пошёл антагонизм, недовольство евреями.

Земля в Палестине на вес золота. Вероятно, нигде в мире она не стоит так дорого, как там. Купивши землю, усаживают её апельсиновыми деревьями, которые через несколько лет дают огромный урожай знаменитых яффских апельсинов, самых крупных и самых вкусных в мире. Весь этот урожай экспортируется в Англию. Он скуплен на корню и даже не поступает в продажу или местное пользование. Проживая там два месяца, я даже не видел этих изумительных фруктов.

Итак, вечером мы с моим директором сидели в большом, довольно грязном арабском кафе. Он решил показать мне знаменитый танец живота, который так популярен в восточных странах.

Разукрашенный цветными фонариками зал шумел и кричал. Арабы говорят очень темпераментно, когда выпьют немного. Любые их разговоры кажутся постороннему наблюдателю скандалом. Мы заказали себе «мастику» и «долма» — что‑то вроде маленьких голубцов из риса, завёрнутого в виноградные листья. Потом маслины и сыр. Струнный оркестр из затейливых восточных инструментов звучно и протяжно играл какую‑то бесконечную мелодию с мерным постукиванием и звоном литавр и барабанов.

На сцену вышла очень толстая женщина, напоминавшая собой забинтованную бочку, и затянула песню на одной ноте. Живот её был голый. Она покачивала бёдрами и очень лениво раскачивала свой непомерно большой таз, точно большой маятник, который сразу не раскачаешь. Потоптавшись минут пятнадцать, она ушла. Ей аплодировали.

После неё вышла другая, ещё более толстая, похожая на цирковую лошадь, которой специально массируют зад для того, чтобы на ней эквилибристы-наездники могли свободней делать свои упражнения на ходу. Эта выла минут двадцать. Танцевала она ещё медленнее и ушла при более громких аплодисментах.

Наконец вышла третья, самая главная. У меня закружилась голова. Она была похожа на слона. Живот её напоминал вывалившееся тесто, а зад её был необозрим. Она еле двигалась от жира. Арабы аплодировали как сумасшедшие, вскакивая со своих мест.

— Это местная звезда! — сказал мне директор. — Кстати, я могу вас с ней познакомить. То, что она поёт, записано у нас на пластинках. Она ваша коллега. Тоже «стар» Колумбии. Их специально откармливают и выращивают для этого танца, как индюшек к празднику. Их массируют особыми способами, чтобы округлить их формы.

Директор почтительно аплодировал ей по окончании танца. Я испуганно отказался от знакомства.

В Хайфу я попал на концерт вечером и вечером же уехал, не успев осмотреть её как следует. Зато в Иерусалиме я задержался на несколько дней. Концерт мой был в саду, и семь тысяч иерусалимцев радушно принимали мои песни. После концерта я остался осмотреть город.

Когда‑то он был местом паломничества христиан со всего мира. Теперь там никого не было. Дороговизна билетов, трудности с получением визы — о поездке туда нечего и думать.

Раньше большинство паломников ехало из России, поэтому здесь даже арабы говорят по-русски. Многие из них были гидами и работали с богомольцами.

На месте страданий Христа построен огромный храм, который куполом как бы накрывает места, где его распяли, где он был похоронен и где воскрес. Тут и Голгофа, и Пещера Воскресения, и Крёстный Путь. Двадцать религий имеют здесь свои храмы. Католики, русские, греки, армяне… Все увешано лампадами, но зажжённых немного. Притока верующих почти нет, и храмы пустуют.

После концерта со мной познакомился человек, который имел там свою автомобильную контору. Он был русским и православным, и именно он взялся показать мне все святыни храмов Гроба Господня, а потом пригласил меня обедать к себе домой.

Каково же было моё изумление, когда, войдя, я увидел на стене его кабинета… огромный портрет Сталина! После всего того настроения, которое создаёт блуждание по пещерам и алтарям, после мистической полутьмы, запаха ладана, треска свечей и мерцания лампад — вдруг портрет Сталина…

«Так вот куда проникло влияние этого человека! — думал я. — В цитадель христианства! В колыбель старого мира!» Я был настолько поражён этим, что долго стоял с разинутым ртом, глядя на портрет."

Вот качал и думал, а что могла хорошего снять этот оральный сфринктер буржуазии 90х - Авдотья Смирнова была спичрайтером Кириенко. Решил таки посмотреть. Из-за Вертинского, писали, что он вышел удачно.

Делюсь впечатлениями, осторожно, будут СПОЙЛЕРЫ!

1 и 8 серия почему-то идут в в рамке, слева и справа добавлены жирные пустые черные места, почему их не вырезали из раздачи не понимаю. Чтобы на 4:3 смотреть это в полный экран приходится масштабировать изображение.

Бедная самая узкая улица Репина в СПб! Какой фильм да без неё! Ну хоть обошлись без Выборгского замка для полного супового набора. Кадр с раздачей пиздюлей похитителю баранок кстати в знакомом дворе, я там работал когда-то, и какое-то кино там снимали)

Конечно плохую дикцию актёров ( и я не про Вертинского) подвезли в первой же серии - блондо женщина говорит так, словно ей во рту что-то лишнее мешает, местами я с трудом её понимаю.

2 серия - ну надо же, убрали говнорамку, поместили этот логотип внутрь картинки.

Сцена убийства привратника который нёс чемодан "игрушки, игрушки забыли!" - не логична и плохо поставлена. Его что барин из кареты застрелил, чтобы багаж не увеличивал? Выстрел в лицо, со стороны в которую бежал за повозками. Если стреляли оттуда, там должен был начаться переполох, конское ржание, паника пассажиров, но нет. А Вертинский как в театре подошёл к убитому во весь рост как дурак и ничего. Просто топорно снятая пожалейка.

Псевдолирическая недомузыка во время потрахушек насквозь фальшива.

Пошла белогвардейщина про "невинно убиенных" юнкеров. Что было вооружённое восстание, ожесточённые уличные бои, и эти самые юнкера расстреливали из пулемётов и закалывали пленных штыками ни слова. Главное выгодно подать одни факты и умолчать о других...

Выговор загулявшего Вертинского его пассией: "У меня трясутся руки, звенит в висках" звучит очень не натурально, как декламация на детском утреннике, где дети читают с выражением. Ну как так можно играть? Мало показывать сиськи! Надо ещё уметь в актёрское мастерство, либо идти сниматься на порнохаб.

И по сюжету я так и не понял. Вертинскому на фронте офицер дал донести письмо, а он поехал трахать его жену. А муж в это время ещё окопных вшей кормит или уже крыс? Судьба мужа не раскрыта. И как-то сложно сопереживать такому персонажу, он же сам на фронте побывал, и так пакостить это низко. Блядей среди благородных в Москве что-ли мало, обязательно трахать жену доверившегося тебе офицера?

После песни Вертинского по юнкерам, его вызывают в органы. Комиссару конечно сразу же надели кучу гаек на пальцы. Конвоир солдатик с бородой словно переодетый генерал из барбершопа - борода очень уж ухоженная для простого солдата. Конвоиры какие-то махновцы, а не революционные солдаты. Ведут конвоируемого (ареста кстати не было никакого) и громко обсуждают: вальнуть - не вальнуть, и если вальнуть то прямо тут или за углом. И полный грабёж квартиры, мгновенно позабыв о служебных обязанностях. На фоне этой карикатурной сцены бег Вертинского, чудом спасшегося от расстрела, символизирующий "чудесное избавление от смерти", вместо трагической сцены превращается в фарс. Даже актёр это понимает, поэтому его лицо так похоже выражением на лицо человека с тяжёлым запором.

Сцена выяснения отношений. Только хотел написать, что актриса не выносит диалог, как Вертинский говорит:

"Ты стала разговаривать дурными фразами из дурных сценариев" - пожалуй лучшая фраза фильма, ну хоть в самокритику умеют)))

Кто здесь? Святой Пётр! - вторая смешная шутка.

Показывают гроздья повешенных у моря, но почему это выглядит в стилистике Безумного Макса а не ГВ в России?

"Подпольные встречи националистов и большевиков в подпольном казино" -- а забористое у них шампанское в варьете, балтийский чай не иначе туда добавляют.

4 серия - уровень откровенности и детализации сцен полового секса - порнохаб. Почти что кино жанра "порно с сюжетом")

Приём с пиздоблагодарностью, где модель-тян отпиздодарилась Вертинскому за спасение из полиции прикольно. Странно только, что Вертинскогоп оказалои настолько влюблённым оленем, что он этот товарный обмен схавал приняв за большую лубофф, словно ему 18 лет всё ещё.

Сцена где модель тян кормит псину, а Вертинский попивая кофе ласково так, с умилением, говорит "сучечки мои" пересмотрел два раза. Смешно-с)

Сцена гильотинирования - заморочились на гильотину, даже неплохо показали её, а вот муляж отрубленной головы из какой-то силиконовой маски набитой тряпками и ни капли крови - это был отстой.

5 серия - молодой поэт пьёт лучше, чем читает свои стихи.

6 серия - смешные шутки про "почему ёлка на потолке" и "у меня пианист вешался - это русская забава такая?".

Но кроме шуток особо ничего не происходит. Как-то шутки неравномерно по сериям рассыпаны, как песок на лёд ленивым дворником.

7 серия - ох уж этот любимый голливудский колерный приём противников советской власти, показывают телефонный разговор двух друзей: сначала солнечный Лос-Анжелес с пальмами, везде роскошь и блестящий телефонный аппарат у Вертинского, и переход в СССР: мрачная тёмная коммуналка, безнадёга, пелёнки, кто-то чинит удроченный велосипед, облупленный чёрный телефон на крашеной масляной краской стене, облепленной неряшливыми записками, друг Вертинского с голопопым ребёнком на руках идёт к аппарату. Вывод: в СССР все живут в тёмных коммуналках, а в США - все в богатых бунгало среди пальм, и все в LA, видимо даже Северная Дакота и Вайоминг.

8 серия - опять как в 7й, операторский любимый приём, почему бы его не применить снова, ведь один рад не маккартист, а второй рас как в первый раз. Отъезд из Китая в СССР. Китай - яркий день, насыщенные краски, большой пароход в порту. СССР - Мордор, вечная ночь, снег, зима, мелкая занюханная жд станция с гостеприимным названием "ОТПОР". Не хватает только встречающей делегации НКВД с собаками для этапирования в ГУЛАГ. И после прохода хамоватого пограничника они уходят в ночь в снегопад, где до восхода солнца бродят кровавые сталинские упыри, и Вертинский, освещаемый лишь спичкой и сигаретой произносит сакраментальное "Мы в России." гаснет спичка. занавес. В принципе оставалось добавить собачий лай, пулемётную очередь, и можно было бы дальше не снимать)

Конечно же в пути, верящего в честных советских людей Вертинского, обокрал грузчик, принявший молоко за самогон. Нет молока для ребёнка. На какой-то остановке в полях на фоне одинокой развалины под указателем РД317КМ торгуют жрачкой бабки. Боюсь представить, какими покажут города) Бабки не продают молока без сменной тары. Вынуждаемому обстоятельствами, Вертинскому приходится кинуть бабке кучу денег и похитить две бутыли молока. Следом аз поездом бегут разъярённые бабки, конец сцены.

Далее коррупция, отсутствие сортиров, коньяка, и ассортимента обуви, а также холод собачий. Почти скандинавский адъ.

Описываются сплошные ужасы, ни одного хорошего слова про СССР. Как бывает в нашем россиянском кино - "радуйтесь, что мы ещё не так активно швыряемся говнами".

Дикция актёров весь сериал остаётся большой проблемой всего российского кинопрома. Сцена на вокзале, где Вертинский провожает опального друга, тот ему говорит "Не дрещи меня", или "не трещи меня". Я так и не понял что он говорит. И так в каждой серии, одно спасает, диалоги по большей части настолько не важны, что прослушал и ладно.

Ну хоть честно в финальных титрах признались, что "Некоторые события и персонажи фильма выдуманы"

Александр Вертинский, легендарный русский артист, считается одним из наиболее выдающихся представителей сценического искусства XX века. Его вклад в развитие культуры и искусства огромен, и его инновации в выступлениях и музыке оставили неизгладимый след.

Эклектичный стиль: Вертинский был известен своим уникальным стилем, который объединял элементы песни, поэзии, драмы и театрального искусства. Он смешивал различные жанры и выражал свои чувства и мысли через музыку и слова, создавая нечто уникальное и неповторимое.

Лирика и философия: Вертинский был мастером слова, его лирические тексты песен, часто написанные им самим, переплетались с философскими размышлениями о жизни, смерти, любви и одиночестве. Его песни были глубокими и эмоциональными, и они заставляли слушателей задуматься над смыслом жизни.

Театральность выступлений: Вертинский превратил свои выступления в настоящее искусство. Он создавал уникальные образы, используя костюмы, грим и аксессуары, чтобы передать эмоции и атмосферу каждой песни. Его сценическое мастерство и харизма позволяли ему завоевывать публику с первых нот.

Поэзия и музыка: Вертинский самостоятельно писал тексты к большинству своих песен, и его поэзия была необычайно глубокой и красочной. Его музыкальные композиции часто были нестандартными и экспериментальными, что делало его творчество узнаваемым и востребованным.

Влияние на последующих артистов: Александр Вертинский оказал значительное влияние на многих артистов и музыкантов, как в России, так и за её пределами. Его стиль и подход к выступлениям вдохновили новое поколение творцов и помогли разнообразить музыкальную сцену.

Вертинский остается важной фигурой в истории российской и мировой культуры. Его инновации в искусстве, театральность и эмоциональность выступлений, а также глубокие тексты песен делают его непревзойденным мастером сцены и поэзии. Его творчество продолжает вдохновлять и трогать сердца слушателей по всему миру, и его имя останется навсегда запечатленным в истории искусства.

А меня это так вдохновляет...