Кроха отпустила Солнце домой, и вся забота о нем легла на меня. Он почти ничего не просил, чтобы не доставлять неудобств, и обо всех его потребностях мне приходилось догадываться самому, либо выпытывать у него по словечку. С каждым днем ему становилось все лучше и однажды он сам приготовил нам завтрак. Я вынес на улицу маленький столик, поставил на него поднос с едой и мы уселись под яблоней.
Прохожие подходили к Солнцу и подолгу болтали с ним, пока я вязал для него новый свитер. Чтобы мне не приходилось откладывать свою работу ради еды, Солнце взялся кормить меня с ложки.
– Поменяемся ролями на одно утро? – спросил он, поднося кусочек блина к моему рту.
Я ел молча, стараясь не выказывать раздражения из-за людей, которые не давали Солнцу ни минуты покоя.
– Что не так? – он заметил, как я одним гневным взглядом отпугнул подходящую к нам старушку.
Я невинно пожал плечами, из-за чего на глаза мне упал кудрявый локон. Солнце заправил его обратно за ухо, и я фальшиво улыбнулся.
– До чего ж у тебя ужасный характер, Птенец.
Он протянул мне яблоко, и я отгрыз от него огромный кусок.
– Почему у тебя нет семьи? – спросил я с набитым ртом, прикладывая законченную часть свитера к его плечам.
– Как нет? А все люди, что живут в этом доме кем мне по-твоему приходятся?
Спицы, тихонько позвякивая, снова зашевелились у меня в руках.
– Я говорю о семьях, которые люди создают себе сами. Если у вас такое не запрещено, почему ты все еще один?
Солнце перемешивал варенье в блюдце и улыбался.
– Времени не было, много работал, – он протянул мне еще один кусочек. – Наверное теперь я смогу заняться своей личной жизнью.
Я скривился, а он удивленно поднял брови.
– Признайся уже, что тебе просто не в кого влюбиться. Ты же на меня похож больше, чем на своих соседей. И тебя они раздражают может даже больше моего. Поэтому ты мой друг.
– Не понимаю о чем ты, – он доел завтрак и вытер губы салфеткой.
– Все ты понимаешь. Здесь же все живут так, словно их жизни бесконечны. Ко мне в мастерскую заходят люди в серых одеждах и просят сшить им такие же. Боюсь, что скоро во мне закончатся силы им сопротивляться и я стану делать то, о чем они просят, – я старался выглядеть беспечно, но голос предательски задрожал. – Они бродят бесцельно по улицам, обсуждают бессмысленные вещи и все время задают мне какие-то вопросы, на которые я не знаю ответов. Я думал, что с ума сойду, пока тебя не было.
– Почему раньше не сказал?
– Потому что ты болел. Я не мог лезть к тебе со своими проблемами и ужасно боялся, что с тобой что-то случится и я останусь здесь совсем один. Тебя выбирали, потому что ты всегда напуган, потому что искалечен. Как я. На этой стороне почти никто не знает о страхе. Живут как живется и дальше будет также. И мне здесь так жить? Я привык к другому, понимаешь? На той стороне мы держались друг за друга, потому что в любой момент все могло закончиться. Нам нельзя было создавать семьи, но они создавались сами. Мои друзья…
Я задыхался и вязял всё быстрее, превращая пряжу в бесформенный комок узлов.
– Я столько натворил. Они так пострадали из-за меня, а я даже не знаю, что с ними сейчас. Сижу тут и ною, пока там происходят ужасные вещи.
Солнце положил руку на мою разгоряченную голову, и я сразу замолчал.
– Ты ничего не узнаешь, как бы не хотел. Рано или поздно всё окажется на этой стороне. Пока что я никуда не собираюсь пропадать и буду внимательно следить за тем, чтобы ты случайно не сшил то, за что тебе заплатили.
Мы долго молчали. Яблоня тихонько шуршала над нами, иногда сбрасывая листья на поднос.
– Один из моих друзей очень похож на тебя. Такой же заботливый и одинокий.
По указанию Крохи меня не пускали к Солнцу несколько дней, чему я был даже рад. Я слышал, как он мучается за закрытой дверью. Помочь ему никто не мог, различить чей-то голос он был не в состоянии. Я занял это время подготовкой подарка для Солнца - шейного платка, вышитого золотыми нитями. Работа еще не была завершена, когда Кроха сама позвала меня в лабораторию.
– Он приказал тебя пустить. Сильно его не тревожь, говори тихо, не мешай, если будет засыпать…
Она, крайне недовольная, долго и подробно объясняла мне все правила и запретила закрывать дверь в палату. Запомнил я мало, так что немного растерялся, когда наконец увидел Солнце.
Он уже порозовел, хотя щеки сильно впали, а губы покрылись коркой. Я сел рядом с ним и тихо поздоровался.
– Не могу открыть глаз, потому что постоянно хочу спать. И во рту у меня совсем нет слюны, представляешь? – он указал на трубку, по которой ему в вену текла прозрачная жидкость. – Там что-то намешано. И на коже что-то шевелится.
Я внимательно осмотрел его лицо и руки.
– Ты просто грязный. Но помогать тебе с этим я не буду. За такое выгоняют.
– Кроха мне говорила, что ты делал здесь что-то странное, – Солнце с трудом улыбнулся. – Я так боялся, что с тобой что-то случится. Все время, пока был в сознании и потом тоже.
– Я уже в порядке. Так что с тобой случилось?
Солнце замотал головой, показывая, что подробностей не будет.
– Благо болен, а я спровоцировал его глупыми угрозами. Не хватило ума промолчать. Я повел себя как беспомощный ребенок. Не мог смириться, что он меня победит. Так стыдно. Хорошо, что этого никто не видел.
Речь его становилась глуше и и сбивчивее.
– Не сопротивляйся. Засыпай.
Так прошло еще несколько дней. В основном я читал или пялился в стену. Солнце иногда приходил в себя, и мы разговаривали обо всем подряд. Разговоры эти становились длиннее, и во время одного из ннх в палату зашла сестра и заявила, что Солнцу пора выйти на прогулку.
Его аккуратно перенесли в коляску, в которой он почти лежал, закутали в плед по самые уши, вручили сумку, набитую всем необходимым и передали его мне. Солнце, нахохлившись и щурясь от света, смотрел на все с детским восхищением. Рядом с лабораторией был старый тенистый сквер, в самой глубине которого находился небольшой бассейн с рыбками. Возле него мы и остановились.
– Самые неторопливые и глупые создания, – объяснял Солнце, наблюдая, как рыбы собрались вокруг моей ладони, не зная, что с ней делать.
– Ты когда-нибудь видел снег? – спросил я первое, что пришло в голову.
– Один раз в детстве. А ты?
– Много. Даже как-то раз заснул в гостиной и проснулся с обмороженными ногами.
Солнце задумчиво посмотрел наверх, пытаясь осознать, что я только что сказал. Его вид позабавил меня и я продолжил рассказ.
– Приполз на кухню, а там из кастрюли валит снег. Мы с Благо сначала его в окно выбрасывали, пока не вымотались, поэтому я просто выбросил кастрюлю вместе с мусором. Само собой, тут же заявились силовики. Притащили ее обратно и выписали мне штраф за выброс климатического оружия на невражеской территории. Сами что-то у себя напутали, а я должен отвечать. Платить было нечем. Можно было предложить им свои ноги, но к ним как назло уже вернулась чувствительность, поэтому нужно было придумать что-то другое. И я придумал. Стал собирать снег в мешки и отвозить на пожары. Те, у кого были деньги, платили мне, чтобы я не лез. А тех, кто не мог откупиться я заваливал снегом и им приходилось жить дальше. Я так заработал себе на новые ботинки.
Солнце разглядывал узор на пледе и хмурился.
– А что со штрафом?
– Его передали кому-то еще. Их тогда не хватало. Приходилось распределять.
– Я рад, что ты оказался здесь, – очень серьезно сказал он после долгой паузы и поглубже зарылся в плед.
Деревья вокруг нас о чем-то шептались. Я лег на бортик бассейна и закрыл глаза. Тени и солнечный блики бегали по нам, и казалось, что этот покой ничто не сможет нарушить. Ничто, кроме Крохи, которая очень скоро заявилась сюда. Она внимательно осмотрела то немногое в коляске, что показывалось из-под пледа, и протянула ему документ.
– Выглядишь почти здоровым. Подпиши. Тебя переизбрали.
Солнце вытащил наружу руку, взял документ и мельком просмотрел его.
– А разве все вокруг не хотели избрать кого-то новенького? Там столько прекрасных кандидатов.
– Подписывай, – прошипела Кроха.
– Не буду. Этому городу больше ничего не угрожает. Посмотри, что со мной сделала эта работа. Мне действительно пора отдохнуть.
– Думаешь, я буду тратить время на уговоры? Выборы прошли, ты в них участвовал, тебя переизбрали. Подписывай.
Солнце начеркал что-то на бумаге и передал ее обратно Крохе.
– Ты знаешь, что делают, в случае отказа главы приступить к работе? Избирают нового.
Кроха непонимающе смотрела на документ.
– Ты трус и эгоист.
– Да. Поэтому сейчас я сижу здесь с дырявым животом и с ужасом жду момента, когда мне захочется чихнуть.
Кроха перевела яростный взгляд на меня, но не найдя повода для ссоры, вернулась к Солнцу. Только она открыла рот, как он скривился и застонал, хватаясь за живот. Кроха тут же вытащила из медицинской сумки капсулу с обезболивающим и вколола дозу Солнцу.
– Там что-то намешано, – он довольно улыбнулся мне и голова его упала на грудь.
Кроха не могла поверить, что так просто повелась на его манипуляцию. Она протянула руки к горлу посапывающего Солнца, а потом взвизгнула и быстро пошла к лаборатории, бранясь на весь сквер.
Я улегся обратно. Солнце поглотил блаженный сон, Кроху - рушащийся миропорядок, а мне оставалось только ждать и поглаживать бестолковых рыб в мутноватой воде.
Всю ночь я провел с Солнцем, поправляя его одеяло и подбивая подушку, потому что больше помочь мне было нечем. Он не приходил в себя и не шевелился. Иногда в палату заглядывали люди в белых халатах, что-то проверяли и делали пометки в документах. Со мной никто не разговаривал, как бы я не просил. Кроха объявилась только утром, и я сразу накинулся на нее с вопросами.
– Я знаю не больше твоего. Подождем, когда он проснется, и обо всём расспросим, – она посмотрела на моё отчаяние и немного смягчилась. — С ним и не такое случалось. Оклемается. Но восстанавливаться и привыкать будет долго, — она изобразила пальцами ножницы. — Я отрезала пятнадцать сантиметров.
– Пятнадцать сантиметров чего? – дрожащим голосом спросил я.
– Кишечника. Ему весь живот порезали, не заметил?
Солнце казался совсем крошечным на огромной больничной койке, окутанный проводами и трубками. Несколько минут я, как добросовестный посетитель, стоял молча и скорбно поглаживал его холодную ладонь, но терпеть дольше было невозможно.
– У него кожа слишком серая. Это можно исправить?
– Он потерял много крови! После такого розовых щечек не бывает. В него уже залита пара литров.
– Так залей еще. Это что, сложно?
Кроха раздраженно посмотрела на меня, а потом махнула рукой и позвала медсестру.
Пока чья-то кровь перетекала из прозрачного пакета в Солнце, Кроха расспрашивала меня о падении Блага.
– Просто толкнул?
– Просто толкнул. Я же думал, что он убьет меня, если не хуже. В голове что-то щелкнуло. Я ничего понять не успел, а его уже нет.
– Ясно… Жаль, но ничего нового о Тьме ты мне не рассказал, хотя случай исключительный. Я почти уверена, что это сделал Благо, — она кивнула на Солнце. — И твоя история это косвенно подтверждает. Повезло ему, что он больше не здесь.
Кроха ушла, и я честно попытался уснуть на маленькой кровати в углу, но ничего не вышло. Пришлось вернуться на стул рядом с Солнцем и положить голову у его бледной ладони.
Сон мой был поверхностным и мучительным. Писк больничных приборов пробрался в него, чтобы я и тут не мог забыться. Писк иногда прерывался плеском воды, шуршанием, а потом и вовсе превратился в протяжный стон, облепляя меня и затекая в уши. Земля под ногами прогнулась, и я полетел вниз, просыпаясь.
Солнце стонал и извивался.
– Больно! – выл он, стараясь перевернуться на бок.
В палату вбежала сестра.
– Ему нужно обезболивающее, – крикнул я, хватая руки Солнца и прижимая к кровати, чтобы он не вырвал катетеры.
– Рано, – заявила сестра, просматривая свои записи.
Солнце выгнулся и заплакал, вжимаясь затылком в подушку.
– Нужно потерпеть, – холодно заявила Кроха, появившись на пороге.
– Не могу! – проскулил Солнце, и вцепился в мою руку. – Пожалуйста.
– Да сделай что-нибудь! – отчаянно закричал я.
Кроха подумала немного, что-то шепнула сестре и та выбежала в коридор.
– Слышишь меня? – Кроха села рядом с Солнцем и наклонилась совсем близко к его лицу. – Один раз. Потом будешь справляться сам.
Он коротко кивнул и всхлипнул. Сестра вернулась и передала Крохе маленькую баночку. Внутри лежали лепестки праздного цветка. Не такие, которые пробовал я. Эти были мясистыми и сочились алым соком. Кроха протянула баночку мне.
– Давай сам. Я не могу.
Во мне сомнений не было. Я взял самый толстый и яркий лепесток и размял его между пальцев. На них остались алые капли.
– Столько?
Кроха кивнула, и я приложил пальцы к губам Солнца. Он быстро захватил их ртом, облизал и потерял сознание. Тишина вернулась в палату. Только пищали медицинские приборы, да Кроха нервно грызла ногти.
– Очень большая доза. Проснется часов через десять, но лучше ему не станет, а больше сока давать нельзя. Привыкнет. Многие из трущоб подсели на цветок из-за сильной боли. Следи теперь, чтобы у него сердце не остановилось.
Все покинули палату, а я больше не отходил от Солнца ни на шаг. Меня заставили немного поесть и выпить горячего чая. Начиналась вторая ночь. Глаза горели от усталости, но я боролся со сном несколько часов, а когда сестра сообщила, что Солнцу больше ничего не грозит, я уронил голову на его кровать и уснул.
На этот раз меня разбудил невнятный шепот. Я открыл глаза и увидел, как Солнце медленно водил руками в воздухе, смотрел на что-то по обе стороны от себя, кивал и говорил с кем-то. Я боялся пошевелиться и молча наблюдал за этим зрелищем. Ему что-то мерещилось. Что-то безопасное, поэтому мешать я не собирался. Но тут рука его упала прямо мне на голову, и он удивленно посмотрел вниз. Его заинтересовали мои волосы. Он накручивал их на пальцы, гладил и совершенно не замечал моих глаз, таращившихся на него из-под кудрявей.
– Смотри какие красивые, мама! – радостно сказал он и положил другую руку на свою лысую голову. – У меня такие же.
Он поправлял свои давно несуществующие волосы, приглаживал, крутил локоны. Его блаженный вид умилял меня.
– Мне кажется, твои гораздо красивее, – тихо сказал я, чтобы не напугать.
Солнце согласно кивнул и снова посмотрел в сторону.
– Мама?
Он вдруг растерялся и быстро задышал, не находя ничего в воздухе.
– Она сейчас вернётся, – уверенно сказал я, и Солнце немного успокоился.
Он продолжил изучать мои волосы, а потом облизнул высохшие губы.
– Горько, – он скривился и тут же потерял сознание.
Я вскочил и схватился за голову. Кроха не сказала, а я сам не догадался протереть его губы от сока. Насколько он заснул на этот раз? В голове пронеслось: больше нельзя, привыкнет.
– Она убьет меня, если узнает, что ты принял еще! – беспомощно пожаловался я Солнцу, но его больше ничего не интересовало.
В коридоре послышался голос Крохи. У меня было не больше минуты до ее прихода. Я схватил салфетку, намочил, вытер ей губы Солнца, и вернулся на место всего за секунду до того, как дверь распахнулась, и Кроха вошла в палату.
– Всё еще спит? Он уже просыпался?
– Нет, – быстро ответил я, чувствуя, как от салфетки намокают брюки.
– Странно.
Она подозрительно посмотрела на Солнце и брови ее поползли вверх. Губы его, влажные и покрасневшие, ярким пятном горели на бледном лице.
– Что ты с ним делал?
– Ничего.
– Птенец, он же без сознания!
– Вот именно! – я развел руками. – И ничего не чувствует. Как мы и хотели.
Мокрая салфетка, раскрасневшееся лицо и темное пятно на штанах - таким я предстал перед ней.
– Я объясню! Хотя… Ты не захочешь это слышать.
– Да что с тобой не так? Пошел вон! – взбешенная Кроха запустила в меня ручкой. – Не пускать его сюда!
Я бежал по коридору, защищая голову от летящих предметов. И всё равно это было лучше, чем сказать правду. Солнцу предстояло проспать без боли еще пол дня. От улик, указывающих на мою ошибку, я избавился. Пусть уж лучше Кроха обвинит меня в невинном пристрастии, но только не в том, что я стану причиной нового падения.
День выборов был назначен и мы готовились к дебатам. Посмотреть на это захотели, кажется, все горожане, и нам пришлось искать подходящее место. Было решено занять роскошный бальный зал старого особняка. Его вычистили, зеркала натерли до блеска, вкрутили все лампочки в люстры, и в центре соорудили небольшой подиум, чтобы со всех сторон можно было рассмотреть сияющего Благо и потухшего Солнце.
– Как-то раз я ходил сюда с родителями на благотворительный вечер одного богача. Тогда нам еще было что отдавать, – рассказывал Солнце, пока я снимал пылинки с его костюма. Я сшил его в последний момент и был очень недоволен. Ткань цепляла всё, что летало в воздухе, да и Солнце в нем смотрелся нелепо. – Все тогда восхищались моей мамой.
– Это всё замечательно, но заткнись и думай о своей речи.
Вокруг Благо суетились люди. Поправляли ему волосы, шептали что-то на ухо, а низенькая девушка, явно неспавшая всю ночь, перечеркивала и писала что-то на листах, с которыми он пойдет на сцену.
– Зачем так переживать, если результаты уже понятны? – саркастично спросил Солнце, и я еще сильнее затянул на его шее бабочку.
За огромными окнами бушевала толпа. Площадь перед особняком была забита до отказа красноглазыми людьми. Они держали в руках плакаты с лозунгами и изображениями Блага. Иногда не той стороной, иногда вовсе забыв их развернуть. Тогда люди в серых костюмах протискивались к этим неумельцам и исправляли ситуацию.
Откуда-то появился запыхавшийся Ян и тихо заговорил с Солнцем, пока я отвлекся на парня, отвечающего за освещение.
– Ты их ослепить хочешь? – я подошел к нему и указал на прожектор, который поставили слишком близко к подиуму. Пока исправляли эту ошибку, я заметил, что сам подиум стоял как-то шатко. Пришлось самому ползать по полу и искать причину. И вот я уже понял в чем дело, как чья-то рука схватила меня за локоть и поволокла из зала. Только на лестнице я смог встать на ноги и совсем не удивился, увидев перед собой Благо.
– Ты что, похищаешь меня? Не поможет. Солнце и один прекрасно справится.
Благо не реагировал и тащил меня к дверям. Я постарался вырваться, но он крепко меня держал. Стоило открыть двери, как толпа повалила внутрь, чуть не задавив нас, но Благо легко расталкивал собственных избирателей по сторонам, прокладывая себе путь. Это было уже слишком. Люди затягивали меня назад и казалось, что рука вот-вот оторвется, и Благо так и уйдет с ней, а меня затащат обратно в особняк. Но стоило еще немного пройти вперед и давление толпы пропало. Благо рванулся вперед. Он почти бежал, а я еле успевал касаться земли ногами. Когда-то давно, в холодные дождливые дни, Лампа также тащил меня на работу.
Мы завернули в ближайший переулок и немного сбавили скорость. Я безуспешно старался разжать хватку на своем локте.
– Пальцев не чувствую, – я постарался разжалобить Благо, но он не обратил внимание.
Мы заходили глубже в грязные разбитые районы. Они и раньше были безлюдными, но сегодня будто вымерли.
– Да отпусти! – я со всей силы ударил его по пальцам.
Благо резко остановился, дернул меня за локоть и угрожающе прошипел: «Будешь сопротивляться – переломаю тебе ноги».
Это заставило меня замолчать и не брыкаться. Мы молча дошли до края города, где дома частично поглотила Тьма. Благо раздумывал, куда пойти дальше.
– Нам нужно выбраться из города. Здесь небезопасно.
Он был чем-то напуган, и от этого мне стало совсем не по себе.
– Слушай, мне никуда выбираться не нужно. Выбирайся один, а я вернусь к Солнцу.
В глазах вдруг потемнело, а руку пронзила дикая боль. Я повалился на землю и вцепился в правое запястье. Неестественно вывернутое, оно горело и пульсировало. Я посмотрел наверх. Благо стоял растерянный и лихорадочно шептал что-то про опасность и случайность. Он потянулся ко мне, и страх за свою жизнь наконец накрыл меня с головой. Я неуклюже поднялся и с неожиданной силой оттолкнул его от себя. Благо потерял равновесие, рвано вдохнул и рухнул назад. Во Тьму.
Я держался за ноющее запястье и смотрел туда, где секунду назад ко мне тянулась его дрожащая рука. Не мог же он вот так исчезнуть?
Секунда и он вернется. Как всегда возвращался. Вцепится в горло и потащит за собой по грязи. Но Тьма, как ей и положено, была неподвижна и ничего из себя не выпустила. Ни через секунду, ни через сотни секунд. Я оглянулся. Со всех стен и столбов на меня смотрело плоское, напечатанное на дорогой бумаге лицо Блага. Других свидетелей его падения не было.
Дебаты не состоялись и зрители стали возвращаться. Я быстро пошел назад, не поднимая головы. Как листья прибиваются ветром к обочине, так же и эти люди незаметно расходились по домам и грязным переулкам. От их предвыборного запала ни осталось и следа. Как и от их предводителя. Я рассмеялся и побежал. Нужно сейчас же всё рассказать.
Площадь перед особняком опустела, а внутри, наоборот, все бегали и суетились.
– Меня ищите? – спросил я у старушки из нашей команды, которая растерянно стояла на лестнице.
Она непонимающе посмотрела на меня.
– Неважно. Где Солнце? Он мне нужен.
– Должно быть уже там.
– Где там?
– В лаборатории. Если выдержал дорогу, – она закрыла лицо руками.
Я ничего не понял, и пошел дальше, но нога соскользнула со ступени, оставив на ней смазанный красный след. Я осмотрел лестницу и на каждой ее ступени увидел по кровавому пятну. Голова опустела, и я побежал в лабораторию, поскальзываясь на черных липких каплях.
Случилось что-то непоправимое? Это и напугало Благо? Я пытался хоть что-то сообразить, пока несся через город до самой лаборатории. Задыхаясь, влетел в белоснежный холл. Не сложно было догадаться, куда идти дальше. Размазанная, смешанная с грязью кровавая дорожка вела в конец длинного коридора. Там она скрылась за наглухо закрытыми дверьми с табличкой «Операционная».
Я опустился на пол и закашлялся. Дыхание сбилось, в горле пересохло. Ко мне подошла огромная женщина, явно привыкшая ко всему. Она без труда подняла меня с пола и усадила на ближайшую лавку, молча протянула мне стакан воды и осмотрела посиневшее запястье. Я не сопротивлялся и не произнес ни звука, когда она дернула его, поставив на место и крепко забинтовала.
– Кроха всё сделает, – пробасила она и ушла.
Я не знал, сколько так просидел, голоден ли, устал ли. Иногда только проваливался в бредовый сон. Из одного такого меня вырвал грохот распахнувшихся дверей. Мимо проехала каталка, на которой, по всей видимость был Солнце, хотя я увидел только какие-то трубки и что-то серое, что я принял за его затылок. Следом вышли Кроха с Яном и сели рядом со мной. Кроха терла уставшие глаза и умиротворенно улыбалась.
– Справится, не переживай. Каких-то девять ударов ножом.
Она откинула голову и протянула вперед ноги. Я принял ее слова как данность, не раздумывая над их значением.
– Я вытолкнул Благо обратно.
Кроха и Ян переглянулись.
– Мы удивимся этому позже, – она встала и серьезно посмотрела на меня. – Если я тебя прогоню, ты уйдешь?
Я завертел головой.
– Тогда иди к нему в палату. Там есть кровать для посетителей.
Мне обещали участие в предвыборной борьбе, множество встреч и тайных разговоров, но команда Солнца решила, что мне лучше сидеть тихо в своей мастерской и рисовать эскизы. Я понятия не имел, как продвигается кампания. Мне ничего не рассказывали и ни к чему не допускали. Сам Солнце пропадал где-то целыми днями и приходил домой ночью и уходил до рассвета. Даже Мине поручали бегать по городу с письмами и бумагами, а обо мне все словно забыли.
Так я и сидел в своей мастерской, пялясь на ноги прохожих в грязном окошке под потолком, пока в один из дней ко мне не зашёл Благо.
– Ты не очень занят? Сошьёшь для меня костюм? – он вальяжно уселся в кресло напротив моего стола. – Я надену его на свою финальную речь,.
– Я не буду тебе помогать, – разделяя слова ответил я.
– Вот из этого.
Он поставил передо мной коробку с тканью – белоснежным шёлком и тяжёлым бархатом. А сверху, в прозрачном мешочке посверкивали чёрные камни.
Я не видел подобного с тех пор как оказался на этой стороне. Мне приходилось выискивать материалы везде, но почти всегда я находил что-то простое. Всё, что хоть как-то выделялось было либо обрезками, либо старыми вещами, с которыми приходилось долго возиться. Найти такое не смог бы сам Солнце. Благо был доволен собой. Он тактично делал вид, что рассматривает мою мастерскую, чтобы дать мне время полюбоваться тканями.
– Нравится? Или лучше найти что-то другое?
– Раздевайся, – велел я и указал на ширму в углу.
Благо улыбнулся и скрылся за ней. Пока он шуршал одеждой, я слушал как медленно тикают старые часы на стене.
– Я готов, – раздалось из-за ширмы.
Я снимал мерки не торопясь. Заняться кроме этого было нечем, поэтому все цифры были аккуратно записаны в блокнот, за чем внимательно следил сам Благо. Это меня не удивило. Он выглядел прекрасно и ему бы точно не понравилось, если бы я добавил ему объема в одних местах, и убрал в других. Мне хватало короткого жеста, чтобы он поворачивался ко мне нужной стороной. Это избавило меня от необходимости говорить, и я спокойно мог поразмышлять о том, куда же делись все предыдущие месяцы его увядания. Он был точно таким, как на той стороне. Сильным, стройным и омерзительно здоровым. Пах чем-то едва заметным и сладким, красовался передо мной и горделиво задирал подбородок.
На одно его плечо я накинул шёлк, на другое бархат, закрепил их булавками и отошёл на пару шагов. Даже в этом виде, раздетый, с необработанными тканями на плечах, он был идеален. Нужно было признаться себе – в этом городе едва ли найдутся способные сохранить трезвый рассудок, увидев такое. Я бы не был уверен даже в близких Солнца.
– Одевайся, – я достал булавки из ткани и уложил всё обратно в коробку.
– Сколько тебе нужно времени?
– Времени? Я же сказал, что не стану тебе помогать.
Благо развел руками, как бы спрашивая: «А зачем тогда это всё?»
– Я просто хотел посмотреть, – я вырвал из блокнота лист с мерками, скомкал его и бросил за плечо, а потом быстро добавил, смутившись. – На ткани. На теле они смотрятся иначе.
– Жаль, – Благо стал одеваться. – Тогда оставь их себе. Эту работу я бы доверил тебе одному, так что они мне не пригодятся. Но может Солнцу тоже подойдут?
Я смотрел на него и прекрасно понимал, что Солнце уже давно проиграл. Окажись он в золотой парче перед Благо, закутанным в обноски, и это не будет иметь никакого значения. И я решил спросить.
– Зачем тебе это? Тебя никогда подобное не интересовало.
Благо поправил волосы и внимательно посмотрел на меня.
– У меня забрали друга. Я не могу вернуться домой. Чем мне еще заняться?
Он погладил меня по голове, как несмышленого ребенка, и покинул мастерскую.
Весь оставшийся день воспоминания о его руке на моей макушке набрасывались на меня, и я остервенело крутил головой, только бы избавиться от них. Сидеть в мастерской до вечера не было смысла. Я пошел домой, уселся в своей комнате на подоконник и стал рассматривать принесенные Благом камни. Когда вечернее небо покраснело, кто-то окликнул меня. Я посмотрел вниз. Солнце, от вида которого я уже отвык, смотрел на меня через яблоневые ветки.
– Прогуляемся?
Мы молча пошли из города в сторону лаборатории. Её окна горели алым, нам на встречу торопясь шли люди в белых халатах. Дома их ждали кошки, дети и старики. Мы пошли дальше и остановились перед куском горы, одиноко росшей на поле.
– Если не боишься, что она в любую секунду может обрасти новыми частями, то можем подняться.
Я ухмыльнулся и полез наверх. Вид с вершины открывался чудесный – вечерний город был уютным и тихим. Мы уселись на удобный плоский камень, я подтянул колени к лицу и положил на них голову. Через несколько минут Солнце заговорил.
– Так ты решил ему помочь? – спокойно спросил он.
Я прищурился.
– Следишь за мной?
– Нет. За Благо. Долго ты провозился с ним за ширмой.
– Я просто смотрел на ткани, которые он принес. И сразу сказал, что не стану помогать.
Я отвернулся от Солнца и стал рассматривать мох на камнях.
– А когда ты снимешь мерки с меня?
– Этого не нужно. Я и так отлично всё знаю. Тем более ты так занят.
– Ты в меня не веришь, - Солнце откинулся на камень позади и потянулся, а я съежился посильнее.– Не переживай так. Я и сам знаю, что мне не победить. И всё же я должен выглядеть хорошо. Какие-никакие, но сколько-то моих избирателей всё еще живут в этом городе.
Солнце положил ладонь мне на макушку и так забрал все мои воспоминания.
Отрывок из моей новой книги о работе военного разведчика под прикрытием, о том, что служба в горячих точках не проходит даром, но все ранения и болезни - не приговор, а лишь очередная задача, которую нужно решить.. И, что решать её лучше, помогая другим.
На свадьбу молодоженам дарилась обрядовая кукла «Парочка», иногда её называли «Неразлучники». У женской и мужской фигуры общая рука — символ крепкого брачного союза. Хороший, правильный символ. Кроме этой куклы, сестра делала и много других. Фото из инета.
Глава 44. Улучшение зрения
Вернувшись из антипиратской командировки, я плотно засел за написание этой книги. Я понимал, что времени у меня остается немного, а потому спешил закончить эту работу. Тем более что работа над книгой и так основательно затягивалась.
Да, после возвращения из Индийского океана дышать мне стало значительно легче, но чуда не произошло – болезнь никуда не делась, лишь немного отступила. Ходить пешком мне было трудно. В результате, пришлось вспомнить о своих водительских правах. Тем более что пришло время их менять.
И тут возникла проблема, которая для многих из нас всегда приходит неожиданно. Возможно, это было связано с возрастом? Или то, что в подвале, в котором я жил, не было окон и дневного света? Или, может быть, просто сказалось то, что я стал слишком много времени проводить за компьютером? Но у меня вдруг резко ухудшилось зрение. Я больше не мог читать книги и газеты. А стоило мне только выйти на улицу, как глаза мои начинали слезиться. Появилось ощущение песка в глазах, а перед глазами заплясали какие-то тёмные пятна-мушки.
Это открытие действительно оказалось неожиданным. Ведь, благодаря тренировкам, которые отец проводил со мной в детстве, зрение у меня было хорошим. Точнее, очень хорошим. В курсантские годы при стрельбе из пистолета Макарова на двадцать пять метров я видел пробоины от своих пуль на мишенях. Да, и при стрельбе на большие дальности из автомата Калашникова или из снайперской винтовки, иногда видел то, что даже теоретически видеть не мог. Видимо, это были какие-то индивидуальные особенности зрения?
И тут вдруг такая котовасия! Кто-то относится к подобным проблемам, как истинный философ. И просто идет к окулисту и выписывает себе очки. Я же в очередной раз начал изобретать велосипед.
Для работы с компьютером хорошее зрение не нужно. Без чтения книг и газет я мог обойтись. Благо, что с новостями можно было знакомиться и в интернете. Мне нужно было лишь получить новые права. А для этого нужно было пройти медкомиссию. Или просто купить медицинскую справку. Я пошел самым сложным на тот момент путем и решил пройти медкомиссию.
Такая вот стояла передо мной задача. Оставалось только найти способы её решения. Очки я отмёл сразу. В свои пятьдесят я считал себя слишком молодым, чтобы их носить. Оставалось просто вызубрить таблицу, по которой окулисты проверяют зрение. Или…
В общем, я выбрал то самое «или». Моя старшая сестра, в отличие от меня, никогда не могла похвастаться отличным зрением. Начиная со школьной скамьи, до самой пенсии она проходила в очках. Но после выхода на пенсию вдруг занялась какой-то зарядкой для глаз. И за год, своим трудом и упорством, совершила настоящее чудо. «Сделала» себе хорошее зрение. Не вернула, а именно сделала! Стала читать книги, заниматься вышивкой, рисовать. И все это без очков. Улучшение зрения не было связано со старческим развитием дальнозоркости. Она реально сделала себе зрение. И очень удивлялась тому, почему не сообразила сделать это раньше?!
Если бы кто-то другой рассказал мне об этом, я бы не поверил. Или просто пропустил эту информацию мимо ушей. Я был уверен, что в таком возрасте это невозможно. Но свою сестру я знал хорошо. Все её проблемы со зрением были у меня на памяти. А улучшение зрения происходило у меня на глазах. В общем, я решил попробовать её упражнения. В них не было ничего сложного. Обычные вращения глаз, концентрация внимания на разно удаленных предметах и так далее. Все эти упражнения легко найти в интернете. Для этого требовалось минут пять-десять ежедневного времени. Немного усидчивости и упорства. Этого добра в то время у меня было в достатке.
Фото из инета
Единственное, я не очень-то верил в какие-либо волшебные пилюли и чудодейственные упражнения. Я был уверен, для того, чтобы они помогли, нужно было что-то ещё, «написанное мелким шрифтом». Поэтому постарался вспомнить, что делала сестре в то время? У меня были подсказки, на что нужно обратить внимание – на целебные три «Т»: традиции, труд и творчество.
В то время у сестры в ближайшем лесу нашлась любимая березка, которую она частенько ходила проведать, поделиться с ней своими новостями. А это было хорошей прогулкой. Сестра всегда была труженицей и не раз говорила, что даже самую трудную работу нужно делать с любовью. Так что и в это время она много трудилась. А ещё она увлеклась изготовлением старинных славянских кукол-оберегов, которые делала с большой любовью. Изготовление всех этих кукол на счастье, «благополучниц», «платочниц», «неразлучниц» и «травниц» хорошо развивало мелкую моторику и дарило ей хорошее настроение. Тем более, что за каждой из этих кукол была интересная история, интересные традиции, о которых мы забыли. А для наполнения узелков кукол «Травниц» требовалось ещё и сходить в лес или в поле, чтобы найти нужные целебные травы. Всё это было хорошим дополнением к упражнениям для улучшения зрения.
Ещё в детстве я слышал от своей бабушки, что у некоторых людей зрение ухудшается, когда они не хотят что-то видеть вокруг. И ухудшение зрения для них, является некой защитой от внешнего мира. А потому, когда ты хочешь заняться улучшением своего зрения, очень важно найти в окружающем мире, то, на что или на кого тебе захочется смотреть - долго, часто и с любовью.
Проанализировав всё это, я начал ежедневно делать упражнения для улучшения зрения. И на всё лето уехал в Подмосковье, строить садовый домик для ещё одной своей мамы – мамы погибшего Солдата. В твердой уверенности, что все эти упражнения и хорошее дело будут лучшим лекарством для улучшения зрения.
Первое время результатов у меня практически не было. Но, к моему удивлению, за три летних месяца у меня получилось довольно сносно восстановить своё зрение. Хотя ощущение песка в глазах и тёмные пятна-мушки перед глазами никуда не исчезли. Тем не менее, уже осенью я смог пройти окулиста. И получил новые водительские права.
Да, не скрою, мне пришлось немного сжульничать. Войдя в кабинет окулиста, я не удержался и невольно бросил взгляд на таблицу, по которой проверяли зрение. И совершенно случайно запомнил пару-тройку строчек. Может, чуть больше. Я в этом не виноват. Это всё детские игры в «запоминайку» и многолетние тренировки по развитию внимательности и памяти.
А потом, как учили нас в разведке, включил всё своё обаяние, и начал рассказывать какие-то занятные истории из своей жизни, чтобы женщина-окулист поменьше спрашивала меня о том, какие буквы нарисованы у неё на таблице. Ведь, если ей это было так интересно, она могла подойти к таблице поближе, надеть очки и посмотреть на них и сама. А вот, кто ещё расскажет ей такие интересные истории, как я - это большой вопрос.
Но то, что никогда не поздно заняться своим здоровьем, стало для меня небольшим открытием. Хотя для того, чтобы добиться при этом хороших результатов, лучше всё-таки заняться этим пораньше. Как нас всегда учили - работать на опережение. И заниматься своим здоровьем лучше не когда заболел, а заранее, чтобы не заболеть.
Что же касается «мушек» перед глазами – это не очень хороший симптом. И если у вас такое случится, обязательно обратитесь к врачу. Самолечение в этом случае не помогает. К сожалению, у меня тогда такой возможности не было.
P.S. Роман "Принцип Рамзая" в ближайшее время будет издан в издательстве "Питер" (тираж 2500 экз., твердая обложка). Бесплатно скачать книжную версию романа в форматах FB2 и PDF можно в группе "Живи, солдат!" - https://vk.com/zhivisoldat
Крепкого Вам здоровья и приятного чтения. Ваш А.К.)
Отрывок из моей новой книги о работе военного разведчика под прикрытием, о том, что служба в горячих точках не проходит даром, но все ранения и болезни - не приговор, а лишь очередная задача, которую нужно решить.. И, что решать её лучше, помогая другим.
Старший сержант запаса Виталий Гриценко (фото из инета)
Глава 40. Военный госпиталь
Посте возвращения из Германии я, как обычно, поехал в спас-заулковский детский дом. Отвез ребятишкам кое-какие подарки. А после этого отправился в 6-й Центральный военный клинический госпиталь Министерства Обороны Российской Федерации (сейчас это 3-й ЦВКГ имени А.А. Вишневского, филиал №2). Ребята там лежали тяжелые, многие после ампутаций.
Пару лет назад мой друг, известный писатель и сценарист Сергей Анатольевич Щербаков попросил меня передать несколько номеров своего журнала «Боль сердца моего» одному человеку. Человек этот оказался замечательной женщиной по имени Мария. Работала Мария Иващук заместителем директора Центрального музея древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева. И, по совместительству, возглавляла химкинское «сестричество», которое шефствовало над этим военным госпиталем. Сначала у нас завязалась переписка с Марией. А вскоре мы стали друзьями.
И это письмо от Марии о ребятах, лежавших в госпитале, я получил одним из первых: «Сейчас их десять человек на праздники осталось... Коленька - спецназ, 20 лет. 9 октября уже прошлого года наступил на мину. Подрыв вместе с Димой. У обоих теперь нет по одной ноге (к счастью, ниже колена). А у Коли еще и вторая на спицах пока. Коле повезло. Когда падал, то, как бы «осел» вниз, а не вперед упал. Там вторая мина была. Есть Саша Пашков - танкист. 15 июля в Шали стали рваться танковые снаряды. У Саши нет обеих ног и правой руки. Высоко нет. На месте погибли девять человек. Саша сумел на одной руке за танк заползти и только боялся потерять сознание. НЕ ПОТЕРЯЛ! И ВЫЖИЛ! Еще Игорек Астахов - тоже танкист, без ноги, выше бедра. Они с Сашей недалеко друг от друга были. Еще Ванечка - морская пехота. Нет обеих ног. Очень высоко нет. И Лешенька - тоже спецназ - тоже без обоих очень высоко. Плюс два замечательных МИРОТВОРЦА - тех самых. Из Цхинвала. Эдуард и Рамазан. Ну, они оба в гипс залиты до самых подмышек. Но руки и ноги есть! ТАКОЕ СЧАСТЬЕ! И ноги ТЕПЛЫЫЕЕЕ... Вернее, пальцы, остальное в гипсе. Для меня ЭТО подарок! Есть еще Виталик. Разведка-снайпер. Его система «Град» так обработала в августе в Осетии, что полный «отказ» всего низа. Но МЫ ПОБЕДИМ!!! ВЕРЮ!!! Есть еще Лёшенька и Максим - срочники - разрывы связок на ногах. Ну, вот, вроде никого не забыла. Вот такая КОМАНДА!!!»
Однажды Мария пригласила меня приехать к ребятам в гости. И с тех пор я бывал у них довольно часто. Мы подружились с Сан Санычем Пашковым и его замечательной мамой Лидией Константиновной.
Во время нашей первой встречи, Саше несколько раз звонила супруга. Невольно разговор коснулся детей. У Саши - дочка и сын. Дочь - старшая. Сын еще маленький. Ходит в детский сад. По средам не ходит. Говорит, у меня выходной. И заставить его невозможно. Саша, ему по телефону: «Приеду домой, будешь ходить в садик и по средам». А сын в ответ: «Когда приедешь, я вообще в садик ходить не буду - кто-то же должен тебе помогать».
Мальчику на Новый год купили сотовый телефон, чтобы он мог разговаривать с отцом. В первый же день, когда мама собирала его в детский садик, обратила внимание, что он не взял телефон с собой. Спросила, почему?
В ответ: «Там мальчишки его быстро сломают. Они же маленькие!»
А он уже большой! Да, Олежка был большим. Взрослым, настоящим мужчиной. В свои неполные шесть лет.
Я старался больше времени проводить с ребятами, у которых были травмы позвоночника, и которым я мог помочь советом и поделиться своим личным опытом восстановления после этой травмы. Но меня приглашали и в другие отделения. Хотя, чем я мог помочь ребятам после ампутаций? Наверное, ничем. Добрым словом? Я не уверен, что мои слова тогда для ребят что-то значили. Но они все равно, раз за разом, они приглашали меня к себе в палаты. Делились своими мечтами и секретами. Наверное, потому что мы с ними одной крови.
Я рассказывал ребятам о Реабилитационном центре социальной адаптации инвалидов и участников военных действий «Межотраслевом Институте Реабилитации Человека имени профессора М.С. Михайловского», что расположен в Зеленограде. И о самом Михаиле Семеновиче Михайловском, который на фронте во время Великой Отечественной войны в восемнадцать лет лишился обеих ног. Перенес несколько сложнейших операций, но не сломался и всю свою жизнь посвятил заботе о ветеранах различных войн и вооруженных конфликтов. Стал врачом, учёным, общественным деятелем. Открыл Институт Реабилитации Человека (сейчас этот институт возглавляет его сын - Валерий Михайлович, удивительный человек и замечательный врач; в то время Валерий Михайлович со своими сподвижниками открывал новый реабилитационный центр на Бородинском поле).
Рассказывал о сайте Артофвар, который помог многим из нас, ветеранов боевых действий, найти своих боевых товарищей, новых друзей и себя в мирной жизни. О целебной силе творчества. О наших авторах: о Герое России Альберте Зарипове, в результате тяжёлого ранения потерявшем зрение, об Андрее Павлюкове, потерявшем обе ноги в Афганистане и о многих других людях удивительного мужества, которые не сломались после всего пережитого ими на войне, а стали талантливыми писателями и очень достойными людьми.
Рассказывал о солдатиках, в которых играл по совету моей бабушки в детстве. И о том, как эти солдатики подняли меня на ноги после серьёзной травмы позвоночника. А еще о бабушкиных трёх «Т» - о Труде, Традициях и Творчестве, которые, вместе с моими солдатиками, помогали мне встать на ноги. О специальных упражнениях, о пользе массажа и оздоровительной системе древних греков-эллинов, которая была удивительно похожа на наши славянские традиции. И о многом, многом другом.
Помнится, самым сложным моим пациентом был Максим. Перспективный молодой офицер, умница, интеллектуал. Под Новый год он вместе со своей семьей поехал к родственникам. На скользкой дороге машину занесло, и она вылетела на встречную полосу. В результате, во встречной машине погибли молодой парень и девушка. Погибли жена Максима и их ребенок. А сам он получил тяжелейшую травму позвоночника.
Разумеется, всё, что я рассказывал ему о том, как подняться на ноги, он не слышал. Ему это было не интересно и не нужно. Он считал, что все его близкие и те двое ребят во встречной машине погибли из-за него. И ему хотелось поскорее уйти к ним. Здесь его больше ничего не держало.
Я пытался до него достучаться. Пытался убедить, что в аварии могла быть не только его вина, но и вина коммунальных служб (о том, что при правильном проектировании скоростных дорог с разделительными газонами-ловушками, как в Германии, где он не мог бы вылететь на встречную полосу, я, конечно же, думал, и не раз). И говорил ему о том, что раз он здесь остался, то это не случайно. Возможно, ему ещё очень многое нужно сделать здесь - хорошего и доброго, ради своей семьи и ради тех ребят, погибших во встречной машине.
Как ни странно, но моя последняя фраза чем-то его зацепила. Когда я уходил из палаты, Максим впервые за весь вечер обратился ко мне. И спросил совета, с чего ему начинать?
Это было неожиданно. Я был уверен, что Максим меня не слышит. И не услышит. Как приятно было узнать, что я ошибся. Я задержался у его кровати совсем не на долго, но в результате, мы проговорили с ним почти весь вечер. Причем говорил не только я, но и Максим.
Если бы я мог, то обязательно вздохнул бы с облегчением. Ведь я никогда не терял своих бойцов. Я привык, что из самых тяжелых боев и испытаний, мы всегда возвращались все вместе. Возвращались живыми. И я не хотел менять своих привычек. А теперь я чувствовал, что и с Максимом всё будет нормально. И он обязательно справится с выпавшими на его долю испытаниями.
Максим, действительно, оказался очень мужественным человеком. Он смог пережить ужасную трагедию, но не сломался. Он смог пережить тяжелейшую травму позвоночника, но смог подняться на ноги. Сейчас у него жена и двое замечательных детей, которым он посвятил всю свою любовь и всю свою жизнь. Наверное, ради этого стоило выжить и стоит жить?
Мне невольно подумалось, что если наша жизнь имеет какой-то смысл, то может быть этот смысл в том, чтобы мы называли своих детей именами близких и дорогих нам людей, которых потеряли? Чтобы наши дети продолжали дорогие нам «жизненные цепочки». Чтобы сами мы жили долго и счастливо в память о них. И, если есть что-то после смерти, то это - наши близкие и любимые, которые сейчас не с нами, но видят нас, радуются нашим успехам и желают нам только добра. И если мы по-настоящему их любим, мы должны понимать это. И жить дальше...
Я часто вспоминаю ещё одного своего собеседника, разведчика-снайпера Виталия, о котором мне писала Мария. В Южной Осетии он попал под обстрел установкой «Град» и получил серьезную травму позвоночника. Ноги у него не работали.
Когда я рассказал Виталию, как сам разрабатывал ноги после травмы позвоночника, он с лёгкой обидой в голосе спросил: «Я, наверное, мало тренируюсь? Прошло пять месяцев, а ноги все еще не работают?»
Помнится, тогда я ответил, что он молодец. Но не стал говорить, что тренируется он, действительно, мало. При травмах позвоночника, сколько не тренируйся, всё равно будет мало!
Что можно было ему посоветовать? До армии Виталий не успел приобрести каких-либо творческих увлечений. Но ведь начать хорошее дело никогда не поздно. Ведь так же?! Рядом с Виталием в госпитале находился его замечательный дедушка. Он помогал своему внуку делать упражнения лечебной физкультуры, но этого тоже было мало. Я рассказал Виталию, какие упражнения делал сам. А в какой-то момент обратил внимание на то, что у Виталия тонкие и очень артистичные пальцы рук. Поэтому посоветовал ему начать рисовать. Не карандашом, разумеется. После таких травм руки плохо слушаются, и рисунки получаются никудышными - не приносят радости творчества, радости новых открытий. Лечебный эффект от таких рисунков не слишком большой. А вот рисование мелками, красками - совсем другое дело! Можно малевать от души, не переживая за то, что что-то не получится.
Вскоре я получил очередное письмо от Марии.
«Саша! Здравствуй ДРУГ, дорогой! Итак, ГЛАВНОЕ!!!! ТЕБЕ ГРОМААААААААДНЕЙШИЙ ПРИВЕТ ОТ РЕБЯТ! ОТ САНИ, ОТ КОЛЕНЬКИ, ДИМКИ! СЛУШАЙ, а Виталику я вчера отвезла уже бумагу, карандаши и уголь. У него интерес в глазах появился. От Сани отдельное спасибо за фото! МИРОТВОРЦЕВ УВЕЗЛИ В БУРДЕНКО. Звонят. Но фото еще не передала, так как не виделись. На меня тут вышел Союз десантников России - хотят всех ребят памятными медалями торжественно наградить. Списки готовлю».
А уже через две недели следующее письмо.
«А Виталик - РИСУЕТ!!!!!!!!!!! И У НЕГО НАЧАЛА ДВИГАТЬСЯ ЛЕВАЯ НОГА!!!!! ПОПРОСИЛ КРАСКИ!!! Вчера вручали парням медали в госпитале от Союза Десантников России».
Такие вот маленькие чудеса происходили в 6-м госпитале Министерства Обороны. Благодаря Марии и её замечательным женщинам из химкинского сестричества, благодаря потрясающе талантливым врачам 6-го госпиталя и многим, многим другим неравнодушным людям, которые помогали ребятам снова «встать» на ноги.
А благодаря профессору МГУ Владимиру Александровичу Сухомлину и Володе Крупенникову, которые открыли специальную кафедру в МГУ для ребят с ограниченными возможностями и разработали ряд новейших технологий дистанционного обучения инвалидов, у ребят появилась не только земля под ногами, но и возможность полноценной и интересной жизни.
Ведь не случайно профессор Михайловский Михаил Семенович, настоящий фронтовик и настоящий человек, потерявший обе ноги в годы Великой Отечественной войны, говорил: «Что главное, не просто желание жить, а стать равноправным, творчески активным членом общества и приносить обществу пользу». Думается, это важно не только для ребят с ограниченными возможностями, но и для каждого из нас?
Да, забыл вам сказать. Старший сержант запаса Виталий Гриценко, которому я когда-то советовал начать рисовать в 6-м госпитале Министерства Обороны, сейчас - Мастер Спорта международного класса по лёгкой атлетике (ПОДА - с поражением опорно-двигательного аппарата), член Паралимпийской сборной России, неоднократный призер и победитель Чемпионатов Европы, Бронзовый призер Токийской Паралимпиады. Он много путешествует, живет интересной и насыщенной жизнью. И у него очень много хороших, настоящих друзей. Вот такие у нас ребята!
P.S. Прошедшим летом я получил весточку от Марии Иващук. Мария Николаевна написала, что ребята, которых когда-то я «поднимал», сейчас уже сами приезжают в госпиталь, чтобы помочь другим. Так что наша «цепочка» взаимовыручки не прекращается…
P.P.S. В ближайшее время роман "Принцип Рамзая" будет напечатан в издательстве "Питер" (тираж 2500 экз., твердая обложка). Книжную версию романа "Принцип Рамзая" в форматах FB2 и PDF можно бесплатно скачать вКонтакте в группе "Живи, солдат!" - https://vk.com/zhivisoldat По просьбе военных врачей, часть тиража мы выкупим и передадим в госпитали. Но до тех пор книгу придётся читать в электронном виде. Так что, прочитал - поделись с другими))
Отрывок из моей новой книги о работе военного разведчика под прикрытием, о том, что служба в горячих точках не проходит даром, но все ранения и болезни - не приговор, а лишь очередная задача, которую нужно решить.. И, что решать её лучше, помогая другим.
Глава 26. Травматология
Я не знаю, как это объяснить. Наверное, это называется интуицией? Но иногда мы чувствуем, что сейчас позвонит телефон, за несколько секунд до звонка. И мы понимаем, что случилось что-то непоправимое, ещё до того, как услышим в телефонной трубке чей-то голос.
Так было и в этот раз. У меня сильно заболело сердце ещё до того, как раздался звонок моего мобильного телефона. Звонила сестра. Сказала, что мама попала в больницу. Днем она убиралась на даче на втором этаже. Неожиданно у неё закружилась голова. И стало не хватать воздуха. Мама открыла балкон и в полубессознательном состоянии упала через ограждение вниз. На садовую скамейку. Сейчас находится в реанимации. В очень тяжёлом состоянии. Мне нужно срочно приехать.
Через два часа я был в Клину. Еще через полчаса мы с сестрой были в городской больнице.
К нам вышел заведующий хирургическим отделением. Сказал, что состояние у мамы очень тяжелое. Пробита голова, сломаны ребра – сколько точно, пока неизвестно. Возможно, пробито лёгкое. В сознание она так и не приходила. И шансов на выздоровление у неё нет.
- Прощайтесь с мамой. Ей осталось совсем немного. - Сказал он напоследок. Больше разговаривать ему с нами было не о чем.
И все же я задержал его на мгновение.
- Доктор, ну, вы же не бог, чтобы всё знать - кому и сколько отпущено? Вы просто делайте свою работу. И, может быть, у мамы появится шанс?
Видимо, я нёс какую-то ахинею? Но врач почему-то остановился, повернулся и внимательно посмотрел на меня.
- Мы сделали все, что могли. Можете сделать лучше, делайте. Что вам от меня-то нужно?
Я попросил только одно.
- Пропуск в отделение. Без вашего разрешения меня к ней не пустят.
- Хорошо. Вас пропустят.
На следующее утро мы с сестрой снова были в больнице. Завотделением не забыл о своём обещании, мне действительно разрешили посещать маму. Первичный осмотр был не утешительным. Мама была без сознания, дыхание с хрипами. Рентгеновский снимок грудной клетки размыт настолько, что разобрать, сколько и чего там сломано, было невозможно.
Через полчаса маму снова повезли на рентген. Меня попросили помочь её отвезти. Сначала я не понял, зачем? Но вскоре выяснилось, что в отделении нет рентгеновского аппарата, который мог бы делать снимки для лежачих пациентов.
Моя задача заключалась в том, чтобы вместе с санитаром попытаться удержать маму в «стоячем» положении в то время, пока будет делаться снимок. Это было какой-то дикостью. Да, мы попытались. Получилось у нас это не очень. Понятно, что и второй снимок мало, чем отличался от первого. На нём тоже было невозможно хоть что-то разобрать.
Но, как я понял, никто особенно разбираться и не собирался. Четыре сломанных ребра легко можно было разглядеть и на первом снимке. Похоже, это было уже не важно? Просто маму уже списали. На следующий день её перевели в обычную палату. Чтобы она не занимала место в реанимации. Перевели умирать.
Выглядела мама, действительно, не очень. Но, при внимательном рассмотрении, рана на голове оказалась не такой серьезной, как я подумал вначале. Хрипы в легких не слишком сильными. Беспокоила неизвестность относительно возможного повреждения внутренних органов. Но больше всего беспокоило то, что мама провела трое суток совершенно неподвижно. В отделении было жарко. И она сильно потела. По Афганистану я прекрасно знал, чем это чревато.
К счастью, в отделении оказалась очень хорошая старшая медсестра. Женщина пенсионного возраста. Когда я обратился к ней за помощью, она мне не отказала. Вечером с работы пришла моя сестра. И втроем мы хорошенько помыли маму. Впервые за все эти дни.
То, чего я больше всего опасался, подтвердилось - на больших ягодичных мышцах я увидел два маленьких темных пятнышка. Что-то вроде синяков. Мне хотелось верить, что это были всего лишь синяки. Но на всякий случай, уже со следующего дня, мы с сестрой начали протирать эти места борным спиртом.
К сожалению, через пару дней эти крошечные синяки превратились в небольшие язвы. А потом из них потекла гнойная жидкость. Это были пролежни. То, чего я боялся больше всего. Мышечная ткань в этих местах с каждым днем стала стремительно уменьшаться и исчезать. Под кожей образовались большие полости, практически до самых костей. То, что будет дальше, я уже знал. Но именно в этот день мама пришла в сознание.
- Что со мной? - Спросила она.
- Ничего страшного, мам. Просто потеряла сознание и упала со второго этажа. Как ты себя чувствуешь?
- Нормально. Только болит всё сильно.
- Если болит, значит, заживает, - я попытался её немного приободрить. - Скажи, что тебе завтра принести поесть? Чего-нибудь вкусненького?
Есть мама не хотела. Но есть было надо. Ведь для выздоровления обязательно нужны силы. Я предложил ей привезти завтра с дачи салат из огурцов. Мама всегда переживала, что мы с сестрой слишком на неё тратимся. И поэтому мысль о том, что ей привезут что-то с дачи, а не из магазина, была воспринята мамой положительно. Но что было еще более важным, в этот день мама впервые пообедала и поужинала. Хотя, чтобы она съела первые две ложки, пришлось довольно долго её убеждать и уговаривать.
На следующее утро я приступил к приготовлению салата из огурцов. Согласитесь, это не самое сложное блюдо в меню любого начинающего шеф-повара. Проблема заключалась лишь в том, что маме недавно сделали вставные зубы. Но она к ним так и не смогла привыкнуть. И ела без «зубов». Поэтому салат нужно было делать с учётом этого.
Я снял кожицу с парочки молодых огурцов, порезал их на маленькие кубики, не более чем пять на пять миллиметров. Выдавил через чесночницу зубчик чеснока. Посыпал все мелко порезанными листьями петрушки, лука и укропа. Для первого раза размер порции был не слишком большой - половина одноразового двухсотграммового пластикового стаканчика.
Но мама съела эту порцию с удовольствием. Это было здорово. Потому что, когда человек начинает кушать, у него появляется маленький шанс. В то время мы были рады любому шансу. После того, как мама пришла в сознание, она не пропускала ни одного приема пищи. И каждый день, на обед, мы приносили ей этот огуречный салат.
За последующие две с половиной недели пролежни «съели» практически полностью ягодичные мышцы с двух сторон. До костей. Всё это время мы протирали маму борным спиртом и обрабатывали раны ихтиоловой мазью. Но улучшений не наступало.
Не скрою, я был сильно удивлен, когда увидел, как стремительно пролежни уничтожают мышцы. Но еще сильнее я был удивлен, тому, что увидел дальше.
В какой-то момент процесс разрушения мышечной ткани вдруг остановился. Несколько дней не было никаких изменений. А потом мышечная ткань стала расти. Примерно по два-три миллиметра в сутки.
Если бы мне кто-то сказал об этом раньше, я бы, ни за что не поверил. Но теперь я сам был этому свидетелем. Почему-то после этого я немного успокоился. Поверил, что всё у нас получится.
По утрам всё так же протирал маму борным спиртом и менял повязки. Вечером меня сменяла сестра. Через месяц мы уже пробовали понемногу сидеть и даже чуть-чуть ходить. В свободное время я стал заниматься с соседками мамы по палате. Кому-то делать массаж, кого-то просто консультировать. Травматология всегда была моим вторым родным домом. И мне нравилось, что благодаря моему участию, соседки мамы шли на поправку гораздо быстрее.
В один из дней в палату заглянул заведующий отделением, в окружении своей медицинской свиты и студентов медицинского института. Он был немногословен. Поздоровался со всеми. А потом подвел всех к кровати моей мамы. Лечащий врач рассказал студентам её историю болезни, о пролежнях и о том, как быстро сейчас они заживают. А заведующий отделением, обращаясь к студентам, добавил:
- Смотрите внимательнее. Здесь происходит чудо.
Никого чуда в этом не было. Просто мы боролись за жизнь нашей мамы. Даже тогда, когда, казалось, что шансов у нас больше нет. Боролись вместе с врачами и медсестрами. Все вместе! И мама не сдавалась…
Через несколько дней завотделением пригласил меня к себе в кабинет. И начал ругать за то, что я слишком много времени занимаюсь с мамой. Что слишком сильно её нагружаю.
- Сергей Иванович, да поймите меня правильно! Вашей маме не нужно столько ухода. Вы её просто мучаете, заставляя отгадывать кроссворды, так много сидеть и делать упражнения.
Я слушал его внимательно, не понимая, к чему он клонит?
- Вы слишком много времени тратите на свою маму, – заведующий отделением продолжал переливать из пустого в порожнее. Но вдруг интонация его резко изменилась. И в ней появились совершенно неожиданные, просительные ноты. - Сергей Иванович, возьмите ещё две палаты.
Предложение это было действительно неожиданным. Но я хорошо помнил о том разрешении на посещение реанимации, которое он мне выписал. Не каждый заведующий отделением на это бы пошёл. Никто бы, наверное, кроме него! И это дорого стоило. После этого, разумеется, отказать ему я не мог.
Поэтому пришлось мне взять шефство над двумя соседними палатами. Палаты были не против. И со следующего утра я просто приходил в эти палаты в гости. Рассказывал пациенткам моих палат о своих путешествиях, делился с ними своим госпитальным опытом и своими лекарскими знаниями. Делал массаж, кому он требовался. По словам тех, кто лежал в моих палатах, требовался он практически всем.
Прошло два месяца с того дня, как в эту больницу привезли мою маму. Привезли умирать. Через два месяца мы выписывались. Домой. Ходила мама ещё с трудом. И только с палочкой. Диагноз с пробитым лёгким, к счастью, не подтвердился. Сколько точно рёбер было у мамы сломано, мы так и не узнали. Хотя и знали, что не менее четырех. Но всё это было не важно. А важным было то, что пролежни у мамы прошли полностью. И все вместе мы смогли сделать маленькое чудо - изменить предначертанное не только врачами, но, возможно, и Судьбой? Хотя, нет, не изменить, а лишь чуть-чуть подправить в правильном направлении – ведь хорошие люди и наши мамы должны жить долго и счастливо.
Перед нашим отъездом из больницы, заведующий отделением снова пригласил меня к себе в кабинет.
- Сергей Иванович, это вам, - и показал взглядом на небольшую картонную коробку, стоящую на столе.
Я приоткрыл крышку коробки. В коробке стояло шесть бутылок элитного коньяка. Не понятно было, за что сей подарок? На самом деле это я должен был благодарить завотделением.
- Понимаете, Сергей Иванович, с тех пор, как вы стали заниматься с мамой, у нас в отделении не было ни одного умершего пациента.
- Я что, раньше часто умирали? - Не удержался я от вопроса.
- Часто, - с грустью в голосе произнес заведующий, но уточнять, как часто, не стал. - А за последние два месяца, ни одного. Скажите, ведь вам со стороны виднее, что мы делаем не так?
Самое интересное, что о работе заведующего отделением я слышал от своих знакомых и раньше. Он был очень талантливым хирургом. После окончания медицинского института, его довольно быстро назначили на должность заведующего хирургическим отделением. Больница тогда располагалась в старом здании. И помимо основной медицинской работы, ему постоянно приходилось решать какие-то, совершенно далекие от медицины, вопросы, связанные с ремонтом, с текущей крышей и текучкой кадров. С дефицитом лекарств и нехваткой нужного оборудования. В лихие 90-е годы он словно бы перегорел.
Но недавно в Клину построили новые корпуса городской больницы. И после переезда в новое, светлое и современное здание у завотделением словно бы открылось второе дыхание. Он снова начал проводить сложнейшие хирургические операции. В глазах у него снова появился юношеский задор. И он словно бы сбросил пару десятков лет. Мне приятно было видеть его таким - обновленным.
- Знаете, вы и ваши врачи - большие молодцы. Вы сейчас делаете операции, которые по силам далеко не многим. Но проблема в том, что после ваших, зачастую уникальных, операций пациентам не хватает обычного сестринского ухода. Проблема не в вас, проблема в санитарках. Проблема в уходе за пациентами.
Я не стал рассказывать ему, что неоднократно обнаруживал санитарок за употреблением крепких спиртных напитков. Как они плакались мне о том, какие у них низкие зарплаты. И что за такие гроши, которые им платят, нормально никто не будет работать. К сожалению, я впервые в жизни, не стал вникать в чьи-то личные проблемы. За прошедшие два месяца мне не раз доводилось видеть, как посетители передавали этим самым санитаркам деньги и какие-то подарки с просьбой внимательнее ухаживать за их родственниками. Санитарки деньги и подарки брали, но практически ничего не делали. Даже то, что делать должны были по своим прямым обязанностям. Для меня это было немного странно. Ведь там, где я лежал раньше, санитаркам за их нелегкий и каждодневный труд можно было памятники устанавливать ещё при жизни.
Первый месяц я старался не обращать на это внимание. Ведь меня это не касалось. За мамой мы с сестрой ухаживали сами. Иногда нам помогала старшая медсестра. Но когда завтоделением попросил меня взять шефство ещё над двумя палатами, мне пришлось серьезно поговорить с санитарками. Как всегда, я был не очень многословен.
- Не нравится зарплата - увольняйтесь. Еще раз замечу пьяными, добьюсь, чтобы уволили. Те, кто будет нормально работать, будет нормально получать.
Почему-то они мне сразу поверили. Возможно, потому, что сами видели, как я работал рядом с ними на протяжении целого месяца. На всякий случай, при мне пить перестали. Стали лучше убираться в палатах. Вовремя выносить утки. И помогать пациентам.
Я не обманывал санитарок, когда говорил им, что они будут нормально получать, если будут хорошо работать. Здесь всё очень просто: когда пациент уезжает в морг, ни он, ни его родные обычно никого и ни за что не благодарят. Когда пациенты выписываются, их хлебом не корми, дай только отблагодарить тех, кто помог им выздороветь. В общем, количество благодарностей, в самой разной - материальной и денежной форме, которые получили санитарки за последний месяц, значительно превышало то, что раньше они получали чуть ли не за целый год.
- Мне показалось, что последние два месяца санитарки работали нормально? - Задумчиво произнес завотделением. – Хотя раньше я как-то не обращал на это внимание.
- Да, последний месяц они работали нормально, - согласился я, сделав ударение на слове «последний». - Постарайтесь, чтобы и дальше, они работали так же.
На прощание мы пожали друг другу руки. Мне было приятно пожать крепкую и сильную руку хорошего человека и замечательного Врача (с большой буквы), который пошел на нарушение своих должностных инструкций ради спасения жизни больного.
Не секрет, что в военных госпиталях большим подспорьем для врачей в их работе является взаимовыручка пациентов, использование культурно-массовых мероприятий, встречи с интересными людьми. К сожалению, в гражданских больницах этот опыт используется крайне редко.