Поднялась температура, одолела легкая слабость, перестал чувствовать запахи. Я думал, что Ковид подхватил, но врач, после серии анализов заявил, что я болен "похуизмом":
— Это заразно?— мастерски изобразив испуг в голосе поинтересовался я.
— Только не Ваш штамм, — заверил меня доктор Шульц, — легким "похуизмом" простеньких вариаций заразиться легко, что и случается часто и со многими людьми, у Вас же наблюдается терминальная стадия сего заболевания, неизличимая, эволюционировавшая за долгие годы жизни...
— Вы хотели сказать, "похуизм" мутировал во мне, а не эволюционировал. — Уточнил я.
— Неет, — покачал головой Шульц, — вирус мутирует, совершая новый виток собственной эволюции, а "похуизм"— не вирус, а скорее психическое расстройство.
— Ясно, — соврал я, и безразличным тоном добавил, — сколько мне осталось?
— Ваша настоящая жизнь только началась, — расплылся в улыбке Шульц, — Вы, наконец, "забили" на мнительность, врожденную робость, скромность и отмели присущие Вам комплексы, я только могу позавидовать Вам, и ( Шульц выудил из ящика письменного стола небольшую картонную коробку, и положил ее передо мной) Вы готовы использовать себе в удовольствие вот это.
Я открыл коробку, и увидел в ней необычное устройство: похожее на револьвер серебристого цвета, но без дула, а заместо взводного крючка, имелась катушка с восьмизначным числом.
— Это "Побарабанум",— пояснил Шульц, — прокрутите ладонью барабан, и значения на числовой катушке изменятся, там указано число, месяц и год Вашей жизни. Выставите интересующую Вас дату, надавите на спусковой курок, целясь в свое отражение в зеркале, и отправитесь в тело себя прежнего или будущего, в зависимости от того, в какую сторону открутите барабан.
— Благодарю, док, — сказал я, — сколько я Вам должен за, хм, оружие и консультацию.
— Пять тонн баксами.
Я поставил на "побарабануме" сегодняшнюю дату, и выпустил в Шульца в упор все семь пуль.
— А сейчас?
— Похуй, — небрежно махнул правой рукой Шульц, щупая левой свежие дыры в жилетке от выстрелов, — просто расскажите мне потом о своих похождениях...
— Похоже, хорошая штука!— Заявил я, вынимая из кобуры подмышкой парабеллум, и вкладывая на его место побарабанум. — Бывайте, док.
Я вышел из клиники в переулок Яйцебазы Урюпинска в приподнятом настроении— жутко захотелось посетить тир, отпуск в России еще не закончился.
Проходя мимо памятника второй мировой— танка ИС-2, выставил дату: 09.05.1945, запрыгнул на боевую машину, и выстрелил в люк на башне. Рикошетом задело ногу, и в следующее мгновение я, прямо на движущемся танке оказался у ступеней полуразрушенного Рейхстага в Берлине. Ловко соскочив с "ИСа", подбежал к фасаду Рейхстага, подобрал с раздолбанной мостовой острогранный камень, и спешно накорябал на стене здания надпись:
"В августе 98-го случится дефолт. Братва, завещайте внукам обменять рубли на баксы."
— Это кто еще такой, почему гражданский разгуливает тут? — послышался возглас уменя за спиной.
Я обернулся, спешно и не глядя накручивая барабан побарабанума о пятую точку по часовой стрелке. Передо мной, гневно сверкал очами капитан, судя по форме и фильмам — нквэдешник.
— Что у тебя за спиной, бросай, не то стрелять буду.— обьявил офицер, расстегивая кобуру.
Хотелось отправить красноперую мразь к динозаврам, но, сообразив, что числовой катушки хватит лишь на то, чтобы доставить капитанишку к яслям новорожденного Христа вместе с волхвами, я отказался от этой патриотичной затеи, и пока капитан не успел наставить на меня дуло пистолета, я поднял побарабанум к своей голове, и выстрелил в висок.
Очнулся в ужасном самочувствии в какой-то больничной палате на койке. Спешно посмотрел на дату на побарабануме — 23.09.2061. Мне 83 года, понятно, почему кости ломит. Абы как, медленно, я поднялся с кровати, доковылял до зеркала с раковиной у входа в палату, и взглянул в собственное отражение: из зеркала, на меня уставился старик, борода лопатой, с нехорошим узором из морщин на лице.
— На что уставился? Рожа не нравится? А как тебе мое обиталище?
Губы мои шевелились, именно они озвучивали эти вопросы, и в то же время это был не я, точнее не я нынешний, а я старик.
— Разве это не больница?
— Это дом пристарелых, причем препаршивый, а я помню, как сорок лет тому назад навестил себя будущего. Теперь я старый пердун, а ты — моя версия из прошлого, и я знаю, что ты должен сделать, чтобы не очутиться однажды в этом месте.
— И что же?
— Просто выиграй в лотерею, побарабанум тебе в помощь.
— У тебя же он тоже был, почему не сделал это?
— Я решил, что есть вещи поважнее, чем материальное благополучие в старости. Поверь мне, большая ошибка так думать, но, пока ты сам не наступишь на мои грабли, переубедить тебя будет невозможно, просто иди, делай как считаешь нужным, но выиграй гребанную лотерею!
Общаться со старой версией себя оказалось крайне неприятно, из головы не выходил увиденный мною морщинистый рисунок — яркое свидетельство того, что человек недоволен прожитой жизнью.
Я открутил барабан к 1991-му году, и выстрелил в собственное отражение в зеркале.
Мне снова 13 лет, возвращаюсь из школы домой через тоджик-махалю. Я волочу за собой левую ногу — пару часов тому назад, выпендрился перед смазливыми девочками из соседнего класса на уроке физкультуры, спрыгнул с брусьев с залихватским подвыподвертом через перекладину, и в момент приземления подвернул ногу. Двойная трещина в лодыжке, как скажет врач четыре часа спустя, а пока, я хромал по персональному аду.
Союз уже начал разваливаться, в Ташкент, в котором я проживал в то время с семьей, уже приехали на военный аэродром ЛИС "американские партнеры", уже потянулись из их гостевого барака пропитанные новой правдой жизни аксакалы окраинной махали— обучать подростков узбечат и таджиков ненависти к захватчикам-колонизаторам, уже год, как по узбекской программе новостей каждый день демонстрировались фотографии двенадцати повешенных на стенах Ташкента узбеков в 1869-м году покорителями Срезней Азии генералами Черняевым и Скобелевым. На русском подростке, вся эта ситуация отражалась следующим образом: приходилось возвращаться из школы огородами, по возможности избегая кодл молоденьких аборигенов. Они никогда не шлялись по улицам менее чем вдесятером.
В этот день, скакать по огородам я не мог. Навстречу мне двигался старый недруг — долговязый Дилшот, по прозвищу "Рыжий", со свитой из дюжины десятилеток. Я знал, что случится дальше: удары ногами в спину, тонны ненависти на туземном наречии, и шквал из яблочных огрызков и прочего мусора в голову. Я тринадцатилетний, просто прошел сквозь этот кошмар, не вымолвив ни слова, но я — сорокалетний, полностью отдавал себе отчет в том, что в моем подростковом теле кроется сила, способная переломить Рыжего пополам(долгие годы занятий плаванием не прошли даром).
Мда, непрофильный спорт, но вполне подходящий для того, чтобы изловчиться, и поймать ногу Дилшота, задранную в глумливом пендале, повалить его на землю, и ударить его башку пару раз об асфальт. Так, я попытался задать "триггер" себе тринадцатилетнему, который, как я думал, поможет мне преодолеть природную притрусоватость, и изменить мой характер навсегда, сделав его более дерзким и решительным.
Выстрел из побарабанума, скачок еще на пару месяцев вперед, и я увидел свое отражение в зеркале детской колонии для малолетних убийц. Перестарался малость с долговязым, но трухлявым Дилшотом. Пришлось возвращаться назад, вновь пережить позорный променад со сломанной ногой по тоджик-махале, и сохранить Рыжему жизнь.
"Не "поставить" ли характер меня-подростка еще в нескольких потасовках?"— промелькнула мысль в голове. Я уже было собирался это сделать, как вдруг вспомнил: когда мне стукнуло шестнадцать, я уехал в Самару, заканчивать одиннадцатилетку в училище олимпийского резерва СКА ВВС. И закончил бы его, и поступил бы, как планировал, по линии спорта в военное вертолетное училище, но, приехал из Ташкента отец, и забрал меня домой. Отец проявил малодушие, забрав меня не доведя дело до конца, дал слабину и я, когда позволил ему это сделать. Казалось бы — хреново, я снова проявил нерешительность, но если бы этого не произошло, то я не уехал бы потом в Саратов, не поступил бы на мех-мат, и не повстречался с первой любовью — Наташкой. Такой поворот событий меня не устраивал, несмотря на то, что я встречался с Наташкой недолго, и расстался с ней очень плохо, я решительно был не готов вычеркивать воспоминания о ней из своей жизни, а значит, к черту "дрессировку" прыщавого подростка— пора наведаться в 1996-й год, на первый курс мех-мата...к первой любви. Выстрел в висок, и я на месте.
Ооо, как же красиво способен заливать мед в уши семнадцатилетней девушке сорокалетний дядька-экскурсовод в теле юноши! О да, теперь я мог дать Наташке все, чего ей ранее не хватало: элегантные комплементы, бесконечный поток интересных историй поставленным голосом и ощущение, что с ней говорит не мальчик, но муж. Теперь у меня были силы справиться с беспричинной ревностью, погубившей некогда наши отношения, не наскучить ей....но, внезапно, перед моим внутренним взором всплыли лица моих детей — Дани и Ани. Я вдруг понял, что не готов сделать так, чтобы мои любимые спиногрызы не появились на свет вовсе.
Порвал с Наташкой также, как и в прошлой версии жизни — грубо и безкопромиссно, сжег мосты, чтобы не было шансов вернуться к ней снова.
Далее, я окончил универ, переехал в Испанию, много лет работал на стройке, и, наконец, обрел любимую профессию — стал экскурсоводом. В свою прошлую жизнь, после разрыва отношений с Наташкой, я более не вмешивался, а сконцентрировался на проффесиональном росте: используя побарабанум, я навестил все ключевые истрические эпохи от рождения Христа и до второй мировой, узнал, где историки-пропагандисты нещадно лгут, а где говорят правду. Помогло ли мне это знание в проведении экскурсий? Нисколько, людям правда не любопытна, они жаждут интересной лапши на уши, и любой пруф, похищенный мною из глубин истории, воспринимался ими с сомнениями...с таким же успехом я мог втирать клиентам "новую хронологию" Фоменко, фанаты которого, в среде туристов встречались нередко. Но, я запасся яркими воспоминаниями за множественные рейды в иные века, а клиентам продолжал заливать нечто пикантное и завораживающее.
Когда я полностью отделался от мысли исправить себя прежнего, то вспомнил просьбу старикана из дома престарелых:"Используй побарабанум, выиграй гребанную лотерею!"
Выстрел, шир-шир по таблицам будущего, снова выстрел, и на следующий день я — миллионер. Круто, не правда ли?
А вот хрена с два: роскошными виллами, спорткарами и крутыми ресторанами меня не удивить — все это перепадало мне от клиентов-олигархов неоднократно, пускай не в собственность, но попробовать на вкус сии радости богатой жизни я уже сумел, и вот когда я овладел этими материальными благами, то случилось неожиданное — я бросил профессию гида, оброс жирком, стал постепенно превращаться в ментальный овощ, без целей в жизни, ежедневно обещающий себе вернуться в экскурсоводство не заради денег, а из любви к делу, но Лень-матушка, начисто перекрыла мне дорогу к обожаемому ремеслу.
Я открыл побарабанум, и обнаружил, что в нем осталась всего две пули — с пришедшим осознанием того, что я не желаю менять собственную жизнь, похуизм иссяк, и перестал генерировать боезапас для побарабанума.
"Что ж, дом престарелых, так дом пристарелых, зато еще побегаю с клиентами по кафедралам да замкам."— сказал я себе, приставляя оружие к виску.
Туда-обратно, как хоббит Бильбо, и от лотерейных миллионов не осталось и следа. Будучи стариком, быть может, я много раз пожалею о содеянном, но пока, меня ждут несколько десятилетий насыщенной жизни, в окружении жены и чад, с любимым делом.