Серия «Абзац»

Вот бы ввели такой урок: Жизненеведение.
И кто-то б просто ждал звонок..
А кто-то — сведения.*

Он стоял на этих «бронзовых» похоронах таким же истуканистым, как все и всё вокруг, и думал о свадьбе. О последней, на которой вынужден был быть. Теперь в его личном ремейке фильма «Четыре свадьбы и одни похороны» не хватало только собственных брачных планов. А ещё — компашки приятных уху и духу друзей, да Хью Гранта с Энди Макдауэлл... Всего ничего.

На элитарный снобизм Хью он, правда, не потянет. Даже если наденет костюм стоимостью почки, проданной нелегальным трансплантаторам. (Трансплантологам?) Фейс-контролем не вышел: лицо слишком намекает на кино вроде «Мачете». Или на любой «зомбиленд», именно в роли зомби...

Хотя «нелегальные» как бы обе не отхватили. Зато и костюм не понадобится (лично ему будет уже плевать), и вообще ничего не понадобится. Наверное. Только бы откуда-нибудь «оттуда» похорон своих не видеть, а то психанёшь точно. Да и где их берут, «чёрных плантаторов», в теневых интернетах? Он только с обычным свыкся недавно, как с данностью жизни. Но до сих пор все пароли путает и листочки теряет, где они записаны.

Чего он вспомнил ту свадьбу-то вообще? А-а, та же монументальная скульптурность в лицах, манерах, ритуальности пространства. Будто в бронзе всех отлили. Раньше срока — или просто плохо. Церемония была дорогая, на западный манер. И все должны были явиться в бежевом. В приглашении значилось, это он запомнил, «дресс-код палитры: от цвета первой осенней листвы до оттенка горчичных зёрен».

Три (три, боже!!!) дня он пытался выяснить, что это значит, какой цвет. Как понять «первой осенней листвы»?.. Искал попутные варианты отвалить от мероприятия... Но все так на него орали, что он устал. Позвонил жениху, который не орал, так как сорвал голос на репетициях «сюрприза невесте». И Павел прислал ему простое эсэмэс, написав без запятых: «лучше светлее коричневого типа бежевый». И мужчины все были «типа в бежевом». О женщинах стало ясно другое: они ничего не знают о горчичных зёрнах.

Вот и там, и здесь было одно и то же.

Речи, на бумажках или планшетах (хвостик фразы с рук — на манжеты); много влитого в экосферу парфюма; фото-, видеосъёмка по линзе впуклого зума. Крутые гаджеты без старости; даже цветы без вялости...

Флора везде в утверждённом официозе, на горчичной свадьбе тоже была венками — полевыми и из листьев. Первых осенних, вероятно.. Он оба раза был без цветов. Здесь он вообще от конторы, по службе затесался. Так, отвалил от работы на день, по святому поводу. И сейчас было не ясно, на ту ли лошадь он поставил. Хотя в принципе он мог поставить лишь пиво в «козле», а предпочтительней — проиграть на стопарь. Хлопнуть бы сейчас... Да минералки бы холодной, несладкой. А то пихают туда — не проглотишь.

О, попёрли все куда-то. К часовенке. Красивая, с изяществом, как лепная. На деле и тут без «великорусского сайдинга на ядрёных метизах» не обошлось, но загробных дел мастера выкрутились из собственной сметы. За счёт какого-нибудь зодчего-стажера, как у нас делается. Вот тут я и поверну направо... Задрапируюсь кустами и посмотрю на шествие вечно актуальной номенклатуры. Хорошо идут, драматически. В ногу, крепко, серьёзно — слеза прошибает. Да-а, любая эпоха их только сильнее делает...

И «вечную память» эту они поют одному покойнику, а себе — «многая лета». Свою стаю славят, которая сейчас уважение уже вчерашнему вожаку выразит и поедет жить дальше, по комфортному автобану, который начинался с узенькой просеки, прорубленной умершим. (Стойкости его — единственное, чему стоит, — позавидуешь. Деятель-то этот, мирно скончавшийся под девяносто, экс-заседатель горкомов и обкомов, и в чащобах рынка не заблудился. Всех людоедов с великанами перехитрил, всем идолам поклонился-перестраховался, все топи обошёл краев наших заболотных. Сказка, сделавшаяся былью. Жаль — какой есть.)

Сумятица терпкая в башке от зрелища. То ли начало «Доктора Живаго», то ли «Двенадцать» Блока. Им бы хоругвь во главу шествия. И что бы это дало? Да ничего. Ещё один образ в моей дико «образованной» голове, стеснённой трансплантологами, которой это самое образование пригождается, чтоб соцсети читать...
Да дойдут они уже?! До часовенки — одна стометровка. Только сестра его деревенская плачет... Тоже уже старушка глубокая. Хотя ей-то он помогал по-настоящему, от сердца, вот она и плачет также — горько, всем нутром...

Ох ты ж, оказия в Евразии. Да кто кусты в кадки сажает?! Не спрячешься нормально. Это туи, что ли? «Туй» — как чётко выговаривает наш завхоз. Один туй, два туй... И в рифму. Озеленяем пространство, со своих зарплат отчисляем на туй. И дымим параллельно всеми жерлами комбинатовскими: тут туй — не туй, хоть джунгли мангровые сажай...

Да уйду я уже отсюда сегодня, нет?! Как бы эти кадки не обвалить к чертям... Стоп, не понял. Она куда это понесла??? Это же покойнику...
— А они их перепродают.
— Это кто-то вслух сказал?
— Да, это я сказал. Тоже тут полчаса как топчусь, просто рискнул хорошими ботинками и зашёл подальше. Здравствуйте!
— Здравствуйте... Не понял, извиняюсь, про перепродажу.
— Ну, ритуальщики после перепродают такие вот венки как декоративный траур. Их на кладбище же не повезут, это просто декор к гражданской церемонии, так куда же их дальше?
— Но ведь за них заплачено?
— Не сомневайтесь.
— Гроб-то заново не выкопают, исключительно в целях перепродажи?
— Вряд ли. Хотя изделие элитное.
— Вот сейчас мне страшно... Только размышлял, как бы похорон своих не видеть. Но и чудно вместе с тем. Что усопший сказал бы этим бизнесменам, если б мог!
— Долго хвалил бы, думаю. За доходную и безвредную идею. Которая не нова, правду сказать, весьма не нова... Безопасная прибыль, что вы! Чего же теряться?
— Да, правда. Я не с той стороны к корове подошёл.
— Это потому, что подходили к лошади... Вы инженер комбинатовский?
— Вроде того. А вас не узнал, простите...
— И очень хорошо, что не узнали. Значит, поводов встретиться не было. Со мной встречаться-то не любят, и я все понимаю — сам себя не любил бы в таких условиях. Я ведь владелец здешних мест.
— Вы и есть ИП «Размышляя о прекрасном»?!
— Именно так. Пока живой его символ.
— А зачем же вы-то в туях прячетесь?
— Похороны не люблю. Грустно. Но и посмотреть интересно. И для бизнеса правильно — за всем пригляд нужен. Мы ведь давно региональный бренд, а люди — просто люди. Ошибка на ошибке. Сегодня опять эту картавую ведущую церемонию вести поставили... Я ей сто раз говорил: попробуйся на радио там, фильмы озвучивай в интернете. Туда же сейчас только таких и берут — тренд. А тут некогда разбирать, что ты сказала. Всё по времени. Нет, говорит, мне здесь нравится — трогательно... Что там трогать?! Ладно, не будем о моих заботах. Давайте уже покидать укрытие. Вам нехорошо? Вы какой-то ошеломлённый... Вам бы принять немного. И минералочки холодненькой... Такой, знаете, обычной, несладкой?
— Знаю!! Скажите, а вы недавно на свадьбе у Г... ых не были?
— Гулял, как же. Я всю династию деда невесты хоронил, с почётом и со скидочками. Весь в бежевом был, как этот...
— Первый осенний лист?
— Вот голова у вас инженерская! Точно... Вы дорогу-то найдёте?
— Смотря куда, видимо.
— Прямо, инженер, идите прямо. Костюмчик бы вам, обувочку обновить, как в фильме моём любимом.
— Не «Четыре свадьбы и одни похороны»?
— Это вы мои мысли читаете? Или всё же я — ваши?
— Уже и не знаю...

Я шёл прямо и думал о том, что всё на свете — одинаковое. Одни лица на свадьбах и похоронах, лишь роли изредка меняются. И я вторичен — в биллион крат. И костюм мой, и мысли мои... Всё было, есть и будет. Обернулся: знакомца моего не видно, а часовенку видно. Сайдинга убогого отсюда не заметишь — просто красиво. И туи эти надоевшие отсюда хороши. Как так? По итогам свадеб и похорон человека уважать не начал, а творения его — полюбил... Куда вместить эти презрение и призрение? О чем мечтать?! Как Генри Торо в отшельниках — вот бы «чинить пути на земной орбите»?

Или просто выпить сегодня? Да с минералочкой... Такой холодненькой, знаете...

Рядом
За туями крестики
Размышлениям — полный облом.
Кто мечтал на сём свете о нулике,
Мы прекрасно на том отдохнём!

* Эпиграф и лирические вкрапления авторские; название произведения передаёт привет "Незабвенной" Ивлина Во.

Это единственный город, где я не был дальше аэропорта.

Прилетел туда в сусальный осенний день, спускался по трапу, напоминая самому себе Алена Делона в белом плаще. Рыцаря в брендовых латах, героя в доспехах от кутюр.

И также Аленом Делоном, с тем же зачёсом волос под фальшью борсалино, прижимистым росточком и недосягаемостью даже со спины, входил я в стеклянные двери здания.

Чувствовал себя в образе каким-то новым, свободным, более глубоким, умудрённым и зрелым, чем вчера.

Первым, что я увидел в киоске прессы ещё издалека, было твоё глянцевое фото. В лучшем стиле. Вся крупность глаз и губ, в общем — черт лица, выделялась здесь явственно, будто ты смотрелась со мной в одно зеркало. И, как обычно, заслоняла меня.

Ты любила, я любил.
Ты забыла, я забыл.
Ты не вместе, я не врозь,
Мы — не в лоб, а как-то вскользь.

Чёрт возьми! Или как там говорится-то это: каналья, дьяболо!.. Попутал всё. А потому что! Стоило ли уезжать, если первое, что я вижу, приехав, это твоё лицо! Прямо не спрячешься, не сбежишь — вот она, бонжурьте, смотрит. Как обычно, не прямо, а немного вбок. Уи, мон шер, я бы не прочь..

Сейчас поправлюсь, сейчас!! «Выглядывая лучшую партию для себя», — возвращаясь к галльскому такту, но не уму, безнадёжно плохо съехидничал я.

Не туше, конечно. О нет, миль пардон.

Подходя ближе к магнетическому фото, я разглядел идущую низом черную кайму. Такие жуть и слабость охватили вдруг меня, что, путаясь в сразу неудобном плаще, пускай и без шпаги, я побежал какой-то петушьей трусцой.

«Нашла лучший выход для себя...», «Трагический итог...», «Отвага или безысходность?»... На меня неслись обрывки заголовков, будто мусор, разнесённый ветром парижских трущоб из открытых контейнеров. Только теперь я понял, что она была повсюду. Витрина пестрела её портретами, борзописцы своими калёными перьями с отравленными слюной наконечниками высекали запальные искры на благодатном пепелище.

А я-то разглядел лишь один чудесный снимок. Такой верный ей. И равный — ей.

Вот почему я так и не вышел из аэропорта.

Под чистым золотом листопадным
Разлетались млечно-белые фалды...
И сердце под карденовской бронёй
Звенело колотой поллитрой.
И не спасибо, что душой живой,
Спасибо, грязный, пьяный, битый.

Мы, знаете, подумали, что это какой-то бред. Или ребячий пранк, или "развод" по телефону.. Потому что нам позвонил какой-то невнятно назвавший себя капитан и сказал, что Макс обвиняется в серии случаев вандализма и краж. На кладбище!.. И сейчас он уже арестован на время следствия - его взяли с поличным. Кроме того, наш сын подозревается в организации преступного сообщества, его подельники тоже задержаны.

Только когда нам позвонил адвокат Макса, мы с отцом попытались умом принять версию, что всё это реально. И наш взрослый по закону сын, без месяца магистр экономики предприятий, сидит в СИЗО за систематическое разграбление могил. Ждёт суда.

Макс, отличавшийся любознательностью и способностями к обучению, учился в большом городе, в вузе куда лучше местных, действительно. С 18-ти лет подрабатывал, съёмное жильё оплачивал сам. В последний раз, две недели назад, приезжал с очень милой девочкой, о которой давно говорил. Мы всегда были за него спокойны.

Сейчас, в шквале эмоций и непонимания, пока отец разговаривал с его рыдающей девушкой, я зашла в комнату сына. Да и мысль скользкая пришла, что будет обыск.. У него с детства были тайнички под кроватью - и я туда полезла, словно в помрачении и озарении сразу. И выдвинула тяжёлую коробку, с восточными рисунками и знаками. Всего лишь картонка для упаковок с лапшой, оформленная под роспись китайской тушью.

Но из коробки странно попахивало, точно забродившими растениями. Разрезали скотч уже с мужем. В ней лежали завонявшие кабачки, восемь некрупных штук, порченые надрезами в самой серёдке. Супруг легко разломил один - и вскрикнул от внезапной боли! А мне стало совсем дурно от этого хаоса и от вида крови, побежавшей у мужа из глубокого пореза ладони.

В каждой овощной сердцевине лежала маленькая флешка в очень толстом кожаном чехле. Под охраной лезвий с опасной бритвы, вставленных прямо, одним краем как раз в плотном чехле. А другим - в потенциальной жертве.. Не зная секрета, порежешься запросто.

На восьми флешках были (это выяснилось позже, мы даже не смогли их открыть на домашних ноутбуках) так называемые "холодные кошельки" с криптовалютой. (Благо, конечно, не что похуже, мы уж подозревали с отцом самое пасквильное и богомерзкое, в ужасе от собственных мыслей.) Но и эти носители стоили в общей сложности колоссальную сумму..

У Макса было шесть сообщников, от информатора до исполнителей. И каждому полагался совокупный гонорар по делам их. Зачем он привёз домой "коробку с кабачками", загадкой не осталось. Он собирался забрать себе все деньги, потому что человек, перегонявший их в цифровые валюты, был с Максом в сговоре. Этому "хакеру" - бывшему однокласснику сына, которого мы, слепцы, держали за "прекрасного мальчика", - полагалась восьмая флешка..

Макс, видите ли, однажды шёл на работу с занятий. И углядел, как на отдельном участке кладбища хоронят "своего какие-то общинники". Старенький дедок положил на глаза покойного крупные золотые монеты. Сын не размышлял над ситуацией, а поговорил с крепкими ребятами - без помощников не вышло бы. И ночью они забрали первый "барыш". Продали в Сети, понятно.

Потом "полазили" по другим захоронениям, не брезгуя ничем ценным, а также нашли информатора с роднёй в этой консервативной общине.. Стали действовать менее аккуратно, хуже прибирать за собой. Информатор уже предупреждал, что дела плохи, органы подключились. Ну и кого это остановило, включая самого доносчика?!
Макса в итоге вычислили по камерам, когда он шёл туда, и застали четверых прямо у могилы...

Мы с мужем оба медики. Может, у него шизофрения простого типа? Без ложной реальности, но с нравственной дисфункцией.. Нету "хорошо" и "плохо", есть эго, вокруг которого крутится мир. Нет мотивов, есть мотивация - всё лучшее мне. Но способы, но варварство, но бесчувствие...

Каким же холодом, запустением и гнилью веет! От родного сына. Как от пропавших кабачков.

Гремучий случай подполз, как гадюка. Любительница заболоченных мест, отлично знакомая в топях подальше, тут появилась на совершенно сухом участке и залегла сверху на здоровом камне. Прямо над нами вылезла и расположилась с комфортом. А металлоискатель подтвердил, что под камнем надо посмотреть обязательно... Камень по весу оказался куда легче, чем по виду, кварц какой-то. Но змею убить хватило.

Мы с Дроном частенько искали медяшку, другой драгмет по наводкам. После разных конфликтов со сторожами, полицией, грибниками, лесниками и жуткими старухами зарекались, понятно. Но это как закуриваешь и думаешь: да-а, надо бросать. И так думаешь под две пачки в день.. Привыкаешь к адреналину до зависимости настоящей. Да и инфа бывает - сотка.

Вот и в этом случае у нас была даже самодельная карта от бывшего инженера ТЭЦ. Здесь неглубоко завалили несколько линий электропередач, не рассчитали с рельефом. А там Союз схлопнулся, схрон никто не искал. Примерная точка оказалась на бывшей столбовой дороге. Сухо, тепло, только вот змея эта тяжелый осадок оставила.

Но камень гадюка, конечно, не зря оберегала. Дрон только начал копать, пока я снимал общие кадры для ролика о «сталкерской вылазке», как по трухлявому дереву ударил. Щепа поперла, подумали - заготовки для линий. А там крышка продольная. Я испугался, как бы это цензурно выразить, совсем.. Дрон орет, что это гроб... Кое-как разрыли еще, увидели старую дверь. Лежит в натуральную величину, прогнила конкретно. Подкопали, подняли. Контент будет, треплемся, лучше шоу про замки с привидениями.

Заткнулись мы быстро. Под дверью нашлось углубление, уже реально похожее на могилу. В нем стенки из суглинка - на манер лабиринта. По дорожкам между стенками - грязные монетки, перышки, ленточки, плетенки какие-то, похожие на фенечки из бисера. А в центре, значит, комок, скатанный в правильный шар. Подсветили, нагнулись, чтоб не трогать, а из него пальцы с ногтями торчат... И мы побежали оттуда так, что я забыл камеру прям в лабиринте.

Виделись с Дроном недавно. Он вроде на интересе, узнать что-то пытается, стариков расспрашивает. Но выпили, разговорились пооткровенней. Снится ему то же самое: гадюка на камне улыбается. После просыпаешься - такая хмарь, что жить неохота. Пальцы эти лезут отовсюду, из любого круглого предмета.

Дрон набрался потом основательно и сказал очень серьезно, что весь земной шар - лишь декорация для смерти. Это да, но какой, как умереть - разница есть.

Хреново, что солнца нет с того дня, точно украли. Облака плотные, низкие. Для ружья, которому пора выстрелить, декорация самая подходящая - вот что страшно.

Сегодня собраться - это голому подпоясаться. Телефон с картой схватила и поехала на рынок... Но тут комплект человека цифрового века не прокатывает. Весь базар торгует за наличку, а кошелёк-то я и не взяла.

Купила за случайную сотку, обслюнявленную моей собакой (ею же в кустах и найденной, потому засунутой машинально в джинсы), кочан капусты. Тяжёлый, как голова с похмелья.

Иду с допотопным пакетом, на который сдачи с кочана хватило, по задам рынка, где вертлявые посредники свой шоурум чуть не на дороге устроили. Обозреваю "вывески", тут картонка под ногами "Сапоги жен осен. Италия. БрЭнд". Остановилась. (И этим всё сказано.)

Нашли, совместно с черноглазым продавцом с предгорий Таджикистана, коробку с двумя сапогами одного размера. Понеслась примерка; носками на целлофане стою, лужу под подстилкой уже почками чувствую. Капусту отставила в другую лужу. Да отличные сапоги вообще за копейки!!

Перевожу "итальянцу" деньги по номеру телефона и ухожу с коробкой, как слон довольная. Догоняет какой-то бамбини: папа сказал, это ваша капуста. (Не слилась, блин!) Со вздохом принимаю груз и еду домой.

Вечером пакет открыл муж. Я, неопытная хозяюшка, покупающая "красную воду для борща", конечно, забыла про капусту.

В люто дебильном пакете с застёгивающимися пластиковыми ручками лежал средний арбуз. С по-рыночному вырезанной и обратно вставленной в ягоду сердцевинкой..

Внутри, в самом арбузе, находился "бабушкин" капроновый чулок, двойной. В нём были деньги - и немало.

Муж велел почаще на рынок ходить. А я вот не знаю, сомневаюсь как-то.

Перепродаю товары ручной работы из местных деревень, скупаю и сбываю в точке на трассе. Не первый сезон отлично разбирают "зелёную линейку" кухонной утвари.

Особенно ко двору пришлись хлебницы. Но их сторговать — тоже морока.. Вспомните свой опыт и поймёте, о чём я говорю. Молодожёны берут красивую, дорогую и непрактичную. Лучше розовую, из нежной лозы с оттенком "сакура". Уже осчастливленный долгим браком муж купит, что жена сказала: большую, но чтоб как в кухне у модной блогерши. Худенькая любовница пузатенького папика приобретёт хлебницу из чистого дерева, подходящую к трёхэтажному "срубу" в лесу.
(А толковая женщина возьмёт пластиковую, просто не у меня.)

И вот однажды, хлебницы почти распроданы, закупилась я уже на зиму новогодним, является одна девочка. "Молодожёнка" как раз. Я пару помню: купили самое розовое и дорогое изделие. Вижу по ней, что не скандалить, а узнать хочет что-то. Ну, я навстречу пошла с диалогом.

Она помялась и спрашивает: а вот если хлебница зацвела, к чему это? Цветы такие красивые, пахнут нежно... Мы её в воду уронили, когда кухню затопило. А потом выловили, она обсохла и зацвела...

Я и бровью не повела, говорю ей, нараспев так, как сказку дитю рассказываю: чудо это к любви большой, голубка, к счастию в вашей семье, к радостям долгим.

Девушка лобик сморщила и задумалась. Потом объясняет своё состояние так. Мы же, говорит, с мужем-то разбежались сперва, после потопа в кухне. А хлебница когда зацвела, я его позвала посмотреть — и опять вместе остались. Нам, наверное, не надо больше разбегаться?! Конечно, поддерживаю, вам такой знак дан удивительный. Уж живите как-нибудь! Не утоните только..

Спровадила её с утешениями и съездила к мужичку, у кого предметы из лозы беру. А он синий совсем, неделю с соседом колодец отмечают. (Старым штакетником закрыли они колодец, какой у них на меже стоит, чтобы никто за ихней водой не таскался. Теперь и сами без воды, но победу всё равно отметить надо.)

Из чего ж ты, интересуюсь, самородок, вещи лепишь, что они от воды цветут? О, ржёт, с ряски такие кувшинки таскаю. Да вон, с озера заросшего! Лоза красивая, цвет даёт, а обработка лёгкая.
Какие-то заморские кувшинки, кстати, их богач разводил. Богач давно съехал, да цветы остались.

Теперь иногда хлебницы отмачиваю и прям с цветами продаю. Берут в подарок. Правда, красивы они до безумия, но и мимолётны.

А, с чудом всегда так! Зато помнишь его всю жизнь.

Моё плутание в туманной мгле по чужим огородам было частично и "похождением плутовки". Я искала (выбрав, естес-с-но, самую подходящую для слепошарого юнната погоду) похожее на то, что мне положили под дверь. Такой растущий метеозонд... Ещё частично — проблемой не странного подарка, а моего к нему отношения. Издержками не чужого диагноза, но собственного испуга..

Вперившись в серой дымке, как в столбы, в кукурузные стебли и отпрянув в ужасе, я воззрилась на вдруг показавшуюся дорогу. С большой надеждой, что это не мираж и что я не выпрусь опять в огороды, пошла прямо, вытаращившись и стараясь не сморгнуть желанное виденье. Вышла чётко на бойцовский гусиный отряд, перекрывший совершенно реальную, к счастью моему, дорогу. Однако счастье было моментом, сожранным уплотнявшимся туманом. (Хотя и в нём стало очевидно, что из всей доступной человеку мудрости у меня вылезли только зубы.) Птица, которую я и не видела никогда вблизи, зашипела, растопорщилась крылами, гагакнула удавьими шеями — и напугала меня до холодного пота. Повизгивая и снова каким-то нескончаемым чернозёмом обходя гусей, я упёрлась во что-то высокое. Ну разумеется, в четыре стебля кукурузы, будто в часовых... Замаячивший опять с той же точки асфальт встретил меня, и очень скоро, гусиной агрессией.

Не обретя смелости разогнать птиц, броситься напролом, я укрылась туманом с головой, словно большой шалью. Завернулась в него и прошла от выводка поодаль, ориентируясь теперь на одинокое деревце невдалеке. Перетаскивая сырые набрякшие чуни в неподъёмной почве, добрела до него, держа гусей на дороге позади, а квартет из кукурузных фигур как бы по левому плечу. И у этого фатально одинокого дерева, за которым скатывались с бугра поля, я и нашла овощ, что мне подарили.

Гибрид патиссона, видимо, с тыквой. Круглый, как вздутый, без поребриков, крупный с мою голову и дикого колера. (Этот цвет на банке с краской назывался бы непременно глупо, но няшно, наподобие такого: "Бурый мишутка кутуряется в ворохе осенних листьев". Тем милота бы и ограничилась, потому что при нанесении цвет выдал бы аллергенную кондитерскую смесь "Дерьмо с помадкой в глазури"...)

Короче говоря, я, раздражённая до противозного состояния, неприятная себе и крупно уставшая понимать блуждания по кругу, рванула одну эту недотыкву вместе с ботвой, которая плелась, наверное, до преисподней. А где бы ещё придумали такой отвратный гибрид?! И бедное чахлое деревце вздохнуло от моего рывка всем существом, аж дёрнувшись корнями в своей лунке. Покосившись в моём направлении, заскрипело и встало, но так и осталось кривеньким. А я, отбегая от него и загребая комьями напитанную влагой землю, уронила выдранный псевдоовощ.

Он хряпнул, разломившись, растёкся желтком — и выпустил в этот небожий мир живого гусёнка. Пушистый птенец сразу важно зашагал, по-чаплински вдоль переставляя лапки и чего-то балаболя. Недовольно, но тихо, словно прочищая пока горлышко. Я, ругаясь на всех языках, включая древнегреческий (от диплом-то пригодился, возрадуемся!), пошла за ним, держась больше звука его бормотания, чем видя контуры этого волшебного вылупленца. Туман тёк молоком по ногам, растворяя последнюю хлипкую опору и поглощая расхлябанную твердь.

Гусёнок выбрался к своим соплеменникам и был встречен приступом чисто семейного гогота. На меня не смотрели. Я обогнула их краешком дороги, тюкнулась в кукурузу и прошла через стебли насквозь. Ожидая, что попаду в капкан, колодец, катакомбы, но попала не на "К", а к гнутому деревцу с битым гибридом, желтеющим в "молоке" под ногами опрокинутой яичницей. Подпёрла страдальца плечом, потом спиной. Так и выправила, хоть немного. Дерево повздыхало, вставая на место, и навозилось вскоре, стихло. Я же, не чуя тела, закурила последнюю, мятенькую и обслюнявленную сыростью. И жалко засмеялась над тем, что меня сюда привело.

Будто в прошлой жизни случился этот порыв ищейки... В подброшенный на мой порог овощ, какой разломился пополам просто на столе (надрез поперёк не вынес переноски или переклада), был вложен комок.
Зёрна кукурузы в гусином пухе, обмотанные какой-то лозой. Но я поняла смысл. Тут есть местная присказка, я на память свою версию приведу:
За деревянной спинкой, на гусиной перинке
Не стаиться тебе от Мотуна, Пыла да Жердинки.
Никуда не деться со своей красой,
Затуманят путь, заберут босой.

Как раз чуни тут мои увязли, и если бы в топи воспоминаний! За утомлённостью я и не приметила, насколько развезло вокруг.. Но опять же, возвращаясь к этому коробящему и, согласитесь, тревожному акту.. Кто и зачем пожелал мне плутать в тумане, попасться босой к здешним натуральным, как земляное хозяйство, божкам? И если Жердинка — кукуруза, так её тут прозывают, то Пыл — гуси, видимо? Вспоминая перья в посылке и моих врагов на дороге. По теме сказать, их здесь уважают, гусей, главная птица это у деревенских. А Мотун, что мотается и мотает, заматывает, выходит, дерево. Туман и без присказок повсюду, осенями он здесь лежит (или стоит) постоянно. С подкидышем на крыльцо тоже тайна, недотыква-то дикаркой оказалась, под ничьим деревом вызревающая. Не место путает — люди. Жаль, что это так.

Но по сказочной, тёмной этой просеке если дальше идти, то к чему придёшь? Мотуна я же чуть не загубила, однако повинилась и сейчас бесстрашно около него стою, Пылу привела гусёнка, а вот Жердинку едва не завалила, шуруя напролом. А какой пролом, поди разбери, всего четыре жерди вымахали?? Не разберу ничего, конечно. Устала, промёрзла, голова чугунком, туман уже стойко дымный, сизый — вечереет, с полдника по сказкам лазаю. Сейчас бы спинка с перинкой очень пригодились.. И я зашла за горемычное дерево, залезла на бугор и почмакала полями. Пришла домой под звёздами, носящимися под своим верховным туманом: облаками-паутинками, вроде уцелевшими в катаклизме уборки, сиротски мечущимися по чужим углам после срыва шваброй всей конструкции.

Пришлёпала фактически босой, в грустных от слоя грязи носках. Чуни вросли в компост где-то в полях и заколосятся, знамо дело, в срок каким-нибудь новым монстром "от прекрасных здешних мест", обязательно небывалого цвета. До перинки, спасибо, донесли, а то уже спала в ванной и во сне пасла гусят в кукурузе под лёгкие кивки ужасно одинокого деревца...
— Давай-ка гусей разведём, что ли. Чего мы тут как неродные.
— Разведём, прям завтра, а как же. Спи давай, непутёвая женщина, ушедшая без телефона. Я уже людей собирал тебя искать. И все согласились, вся улица! А ты переживаешь, не любят тут тебя.
— Прям все?
— Ну, кроме Глаши Лущихиной. У неё гуси ушли к дереву жить. Это там, перед полями. И огород её второй кто-то весь вытоптал, даже кукуруза полегла.
— Это которая влюблена была в тебя?
— Тридцать лет назад. В школе, боже мой, зачем я рассказал, идиот.. Тридцать!!! Спи, отдыхай, неуёмность моя.

Да хоть бы триста (плюсуем тракториста) лет тому назад... Туман на сердце под перинкой не затаить — но Пыл, Жердинка, Мотун, кажется, и в тумане видят лучше нашего брата. Или сестры.