...помимо того, что интересно рассказано в первом разделе монументального труда "Антикоучинг. Как НЕ НАДО писать".

К осени 2024 года произведения Фёдора Михайловича Достоевского (1821−1881) расходятся в России рекордными тиражами. Мало того, Достоевский и в популярные сериальные сценаристы попал. Получай он сейчас деньги за свою работу, − оказался бы весьма благополучным автором, особенно на фоне подавляющего большинства коллег...
...да и слухи о его финансовых бедствиях при жизни, что называется, сильно преувеличены.

Во второй половине ХХ века нобелевский лауреат, писатель Джон Стейнбек заметил:

«По сравнению с писательством игра на скачках – это солидный, надёжный бизнес».

На сто лет раньше сам Достоевский жаловался брату в письме:

«Тургеневу платят 800 рублей за лист, а мне 200. Я понимаю, что пишу хуже Тургенева, но Миша, но не в четыре же раза хуже!»

Писательство не гарантирует устойчивого достойного заработка – наоборот, по многим причинам оно гарантирует очень неустойчивое финансовое положение. И всё же с Достоевским всё не так просто.

С будущим знаменитым дипломатом Александром Егоровичем Врангелем (1833−1915) писатель познакомился в 1853 году в Семипалатинске. Он отбывал там ссылку после каторги, которой заменили смертную казнь за участие в антигосударственном заговоре, а Врангель, окончив Александровский (бывший Царскосельский) лицей, служил в Министерстве юстиции и по собственному желанию устроился в провинции на должность стряпчего по уголовным и гражданским делам. Молодой стряпчий, то есть судебный чиновник, принял деятельное участие в судьбе Достоевского. Впоследствии они поддерживали дружеские отношения и вели регулярную переписку.

В пятнадцатитомном полном собрании сочинений Достоевского за номером 100 приведено письмо Врангелю от 18 февраля 1866 года.

«Вы пишете, что мне лучше служить в коронной службе [чиновником]; вряд ли? Мне выгоднее там, где денег больше можно достать. Я в литературе имею уже такое имя, что верный кусок хлеба (кабы не долги) всегда бы у меня был, да ещё сладкий, богатый кусок, как и было вплоть до последнего года».

Сам Достоевский говорит о сладком, богатом куске писательского хлеба, «как и было»; о финансовом преимуществе литератора над чиновником, и не причитает над своей тяжкой долей...
...а у письма есть предыстория.

Полугодом раньше, в августе 1865 года, вполне преуспевающий и уж точно не бедствующий писатель Достоевский отправился с подружкой развлечься за границу. В казино германского Висбадена он проиграл не только все деньги, но и деньги подружки, и часть вещей, оставшись даже без карманных часов.

Что в такой ситуации делает писатель?

«Будучи придавлен обстоятельствами, я послал Каткову предложение за самую низкую для меня плату 125 р. с листа ихнего, то есть 150 р. с листа «Современника». Они согласились. Потом я узнал, что согласились с радостию, потому что у них из беллетристики на этот год ничего не было: Тургенев не пишет ничего, а с Львом Толстым они поссорились. Я явился на выручку (всё это я знаю из верных рук). Но они страшно со мной осторожничали и политиковали. Дело в том, что они страшные скряги. Роман им казался велик. Платить за 25 листов (а может быть, и за 30) по 125 р. их пугало. Одним словом, вся их политика в том (уж ко мне засылали), чтоб сбавить плату с листа, а у меня в том, чтоб набавить. И теперь у нас идёт глухая борьба. Им, очевидно, хочется, чтоб я приехал в Москву. Я же выжидаю, и вот в чём моя цель: если Бог поможет, то роман этот может быть великолепнейшею вещью. Мне хочется, чтоб не менее 3-х частей (то есть половина всего) была напечатана, эффект в публике будет произведён, и тогда я поеду в Москву и посмотрю, как они тогда мне сбавят? Напротив, может быть, прибавят».

Речь в письме о печатных листах, в которых до сих пор измеряется размер книги: это типографская простыня, которую режут на 16 частей, получая 32 книжных страницы...
...а издатель «Русского вестника» Михаил Никифорович Катков (1818−1887), может, и был скрягой – по крайней мере, как бизнесмен хорошо считал деньги, − но тут же отправил в Висбаден 300 рублей аванса.

«Я мечтаю знаете об чём: продать его нынешнего же года книгопродавцу вторым изданием, и я возьму ещё тысячи две или три даже. Ведь этого не даст коронная служба? А продам-то я вторым изданием наверно [наверняка], потому что ни одно мое сочинение не обходилось без этого».

Достоевский уверен в предстоящем коммерческом успехе нового романа. Куда больше он переживает за творческую составляющую своего писательства, хотя рассуждения на эту тему тоже приводят к разговору о деньгах.

«В конце ноября было много написано и готово; я всё сжёг; теперь в этом можно признаться. Мне не понравилось самому. Новая форма, новый план меня увлёк, и я начал сызнова. Работаю я дни и ночи, и всё-таки работаю мало: По расчёту выходит, что каждый месяц мне надо доставить в «Русский вестник» до 6-ти печатных листов. Это ужасно; но я бы доставил, если б была свобода духа. Роман есть дело поэтическое, требует для исполнения спокойствия духа и воображения. А меня мучат кредиторы, то есть грозят посадить в тюрьму. До сих пор не уладил с ними и ещё не знаю наверно − улажу ли? − хотя многие из них благоразумны и принимают предложение моё рассрочить им уплату на 5 лет; но с некоторыми не мог ещё до сих пор сладить. Поймите, каково моё беспокойство. Это надрывает дух и сердце, расстроивает на несколько дней, а тут садись и пиши. Иногда это невозможно».

Несложно догадаться, о какой книге идёт речь в письме Врангелю.

«Стараюсь не забирать там денег вперёд; жмусь и живу нищенски. Моё от меня не уйдёт, а если забирать вперёд, то я уже нравственно не свободен, когда буду впоследствии окончательно говорить с ними об уплате. Недели две тому назад вышла первая часть моего романа в первой январской книге «Русского вестника». Называется «Преступление и наказание». Я уже слышал много восторженных отзывов».

Финансовые проблемы и кокетливо упомянутая нищета Достоевского были следствием его азартной игры, неудачного издательского бизнес-проекта с братом и желания выторговать у издателя больше денег, а не превратностью писательской профессии.

«Вот Вам ещё факт: страшно усиливается подписка на все журналы и книжная торговля. Это последние сведения от книгопродавцев, да и сам имею факты».

А что с арифметикой?

Достоевский упоминает о том, что первая же публикация в журнале «Русский вестник» принесла ему 125 рублей за лист, или в общей сложности 3125 рублей за 25 листов.

Диванные эксперты любят пересчитывать гонорары знаменитостей XIX века в хлеб, мясо, яйца и прочее содержимое продуктовой корзины. Это бессмысленное упражнение для начальной школы сродни задачке, которую решал Буратино: «Предположим, что у вас в кармане два яблока. Некто взял у вас одно яблоко...»

Объективную картину даёт сравнение доходов Достоевского и его современников. В книге «Правительственный аппарат самодержавной России XIX века», которую доктор исторических наук Пётр Андреевич Зайончковский издал в 1978 году, говорится:

«Профессор Московского университета Н. С. Топоров получал годовое жалованье 714 руб. и 85 руб. квартирных, а профессор Харьковского университета А.И. Мицкевич − 1142 руб. жалованья и 142 руб. квартирных. Профессора Московского университета Н.Е. Зернов – 1429 руб. жалованья и 142 руб. квартирных, Н. И. Крылов – 1572 руб., по-видимому имея казённую квартиру. Надо сказать, что профессор за выслугу 25 лет получал пенсион в размере жалованья. Профессор Казанского университета Л.И. Вагнер имел жалованья 1143 руб. и такого же размера пенсию».

То есть за роман «Преступление и наказание» ещё на этапе журнальной публикации, до продажи отдельной книгой, Достоевскому заплатили два с половиной, а то и три годовых профессорских оклада.

Он хорошо знал, о чём говорит Врангелю, утверждая, что может «денег больше достать» не «в коронной службе», а в литературе. У мелких чиновников, городовых и квалифицированных рабочих при средней зарплате порядка 25 рублей в месяц за год выходило до 300 рублей – в десять раз меньше, чем гонорар Достоевского: такой аванс Катков отправил в Висбаден. У чиновников средней руки, врачей и педагогов старших классов с ежемесячным жалованьем 70-80 рублей годовой оклад не дотягивал до тысячи – втрое меньше.

Доход Фёдора Михайловича от журнальной публикации «Преступления и наказания» стоял вровень с жалованьем главы министерского департамента. Притом за роман «Подросток», проданный не в такой экстремальной ситуации, которую Достоевский устроил себе и своей подружке в Висбадене, издатель заплатил 250 рублей за лист – вдвое дороже, чем за «Преступление и наказание», а роман «Братья Карамазовы» стоил уже 300 рублей за лист – почти втрое дороже. И это, напомню, не считая издания отдельной книгой и переизданий, которые приносили автору ещё столько же.

Словом, помимо того, что в 1860-х−1870-х годах Фёдор Михайлович Достоевский был литературным генералом, он и зарабатывал больше, чем генералы – на уровне императорского министра.

Правда, как в большинстве случаев доходы генерала или министра мало связаны с его зарплатой, так и доходы писателя обычно не очень-то связаны с уровнем того, что он пишет: заработок зависит от множества причин, далёких от литературы. Так было во времена Достоевского, и сейчас тенденция лишь многократно усилилась...
...но это, как писал Киплинг и вслед за ним братья Стругацкие, уже совсем другая история.

А желающим подробнее ознакомиться с ключевыми аспектами писательской работы – финансовом и не только – я всё же настоятельно рекомендую книгу "Антикоучинг. Как НЕ НАДО писать". Там намного больше интересного, чем в одной отдельно взятой старой заметке.

Всем привет!

Меня зовут Алина, и в честь Дня всех святых я хотела бы представить вам свой рассказ "Лиго". К тексту я также прикрепляю обложку и буктрейлер.

Я не начинающий автор, но сейчас по новой публикуюсь в Сети. У меня есть аккаунт на Author.Today. В дальнейшем планирую публиковать свои работы там.

Всем приятного чтения и счастливого Хэллоуина!

— Ночью я видел синего волка.

Максу пять, и его фантазия не знает границ.

— И где ты его видел?

Брат водит ложкой в тарелке с хлопьями.

— В окне. Ходил туда-сюда.

— Ты в курсе, что волки держатся на расстоянии от городов? И они совсем не синие, придурок.

Прикосновение бабушкиной руки к моему плечу намекает на то, что я завожусь, и мне стоит придержать коней.

Родители сбагрили нас с Максом в Юрмалу, как только наступили летние каникулы. Сколько я не сопротивлялся затее, меня не слушали. Отец повторял, что в Москве мне делать нечего. Я, мол, буду мешаться под ногами, попадать в дурацкие истории и тратить деньги на фигню. Сказал бы честно, что они просто хотят от нас избавиться. Будто я не замечаю, что им интереснее тусоваться с друзьями, чем проводить время с нами.

— Антон, — с обидой в голосе произносит брат, — посиди со мной до утра. Я покажу.

У него жуткая бессонница и упрямство размером со слона.

— Ладно, следующую ночь проведем за охотой на твоего волка.

Пока Макс ликует, я поворачиваюсь к бабушке Лайме.

— Как дед?

Та отмахивается.

— Нормально, ждет уколов.

Дед Юстас не покидает комнату из-за проблем с ногами, потому появляется на завтраки только в редких случаях.

Бабушка пододвигает нам тарелку с сырниками и банку малинового варенья, а сама распахивает газету. На первой полосе изображены морщинистые морды политиков, показывающих кулаки. Ниже идет напоминание о предстоящем дне солнцестояния Лиго, следом — фотография кудрявой девочки и подпись на латышском: «Пропавшая в апреле семилетняя Майга еще не найдена. Ее родители засняты веселящимися в ночном клубе».

— Антон, — говорит Макс с надеждой в глазах, — а мы посмотрим «Кошмар перед Рождеством»?

Брат обожает главного персонажа сего «шедевра» — придурковатого Джека Скеллингтона. Рисует его бошку с черными глазницами каждый божий день, сам мультфильм засмотрел до дыр, мурлычет под нос песни оттуда. И как ему только не надоело?

— Не сегодня, малой, есть дела.

Я заканчиваю завтрак и выхожу из дома.

Последние недели мои мысли заняты приездом Полины. Мы видимся каждое лето. Она гостит здесь у родственников с июня по август, как и я. Изо дня в день я спрашиваю ее о дате прибытия. И каждый раз получаю один и тот же ответ: «Антон, я не знаю». Мы дружим с детства, но сейчас мне хочется большего. Уверен, что нашим отношениям просто нужно время. Погуляем с ней недельку, и она увидит во мне классного парня, а не чмошника, бегающего за ней с девяти лет.

У ворот показывается румяное лицо Яниса, давнего друга семьи. Он заходит утрами, чтобы сделать уколы деду. Балахонистая рубашка болтается на его худом теле. Мы пожимаем друг другу руки.

— Где Макс? Тоже здесь?

— Наверное, смотрит «Кошмар перед Рождеством». Он тащится по главному персонажу.

— Молодцы, что приехали вместе. Для меня вы пример братской дружбы.

Я прошу Яниса передать бабушке, чтобы та не ждала меня на ужин, а сам беру велосипед и уезжаю колесить по округе.

В Юрмале скучно, но в целом нормально. Кругом пузатые мужики в полосатых майках, загорелые пацаны в кепках, женщины в сарафанах и тощие девчонки в шортах. Кто приезжает сюда на лето, кто зимует тут — все одинаково блаженные и неторопливые.

До вечера я катаюсь по городу, а закат встречаю на пляже. У моря встречаю знакомых, которые предлагают выпить пива, потому домой возвращаюсь поздно.

В спальне Макс сидит, сгорбившись на альбомным листом и создавая любимого героя.

— Ты будет ждать волка вместе со мной?

После десятков километров, преодоленных на велосипеде, хочется лишь лечь и забыться. Я говорю, что у меня болит голова, и делаю вид, что принимаю таблетку. Брат грустнеет, но дарит понимающий взгляд. Я забираюсь под одеяло и перед тем как нырнуть в объятия Морфея желаю Полине волшебных снов.

Спустя неделю Макс, бабушка, дед и я завтракаем блинчиками с творогом и параллельно слушаем латышские новости.

«Празднование Лиго пройдет на пляже в Дзинтари».

— Сегодня я вновь его видел, — произносит брат, болтая ногами под столом. — Того синего волка.

Мы с бабушкой и дедушкой переглядываемся.

— Но он был не один. Рядом с ним летал дракон. А еще была черная кошка. Она бежала за ними.

Воцаряется молчание, а после я взрываюсь хохотом, выплевывая на скатерть кусочки еды. Дед тихо ругается. Бабушка с недовольным видом скрещивает руки на груди. Я держусь за живот и сквозь смех прошу извинений за неподобающее за столом поведение.

— Малой, ты фантазер. Дракон летал! Может, у кошки тоже были крылья?

Брат хмурится.

— Нет, не было! Она бежала. Я тебе покажу, если ты не будешь дрыхнуть.

Я не могу пропустить это зрелище и обещаю бодрствовать до рассвета.

В дверях появляется Леонид Макарович, бабушкин поклонник. Хотя этот хрыч в браке уже лет сто, он до сих пор оказывает знаки внимания своей соседке.

Перед нашими глазами мелькает свежий номер газеты.

— Лаймочка, забежал по пути с почты! Рекомендую статью на странице семь. Там трогательные истории про братьев. Одни друг друга в войну спасали, другие вместе писали книги... Братская любовь, как у твоих внуков. Ох, что я все про газету. Золотая моя, вы сегодня так прекрасно, нет, просто изумительно смотритесь в этом беленьком...

Он хочет произнести «платьице», но встречается с враждебным взглядом деда Юстаса и пятится назад. Бабушка поспешно провожает гостя до двери и, когда возвращается, краснеет до оттенка своих алых сережек. Дед сдвигает на лбу волосатые, как гусеницы, брови и вырывает из рук бабушки газету.

Мой взор падает на заголовок, напечатанный жирным шрифтом: «Полиция Латвии продолжает расследование по делу о пропаже Майги Озолс».

Полдня я пытаюсь дозвониться до Полины и после безуспешных попыток договариваюсь с соседскими парнями порисовать граффити у железной дороги. Пока орудую баллончиком, размышляю, сколько дней остается до конца августа, чтобы провести их с девушкой, и печалюсь. Почти треть лета прошла.

Дома я оказываюсь ближе к одиннадцати. Макс сидит в темноте, обняв себя за колени, и в двести сорок пятый раз смотрит «Кошмар перед Рождеством». Видя меня, он ставит фильм паузу.

— Мы сегодня ждем волка?

— Ага, и другие плоды твоей фантазии.

Лицо брата светится счастьем. Он спускает ноги с кровати и изображает победный танец. Я предлагаю сделать лимонад и слопать пачку луковых чипсов, припрятанных от глаз бабушки.

Последующие часы мы пялимся в окно, чавкаем и толкаем друг друга локтями при виде очередного силуэта.

— Антон, давай поделаем что-нибудь вместе? Ну, там на велосипеде поездим? Хотя я не умею, конечно.

— Давай научу. Можно хоть завтра. Все равно делать нефиг.

Под окнами гуляют собачники-полуночники, подвыпившие подростки и парочки, решившие устроить свидание под луной.

— Мама с папой звонили? — спрашиваю я.

— Неа.

— Как думаешь, они вообще думают о нас?

Брат пожимает тощими плечами.

— Знаешь, — я вздыхаю, — часто взрослым так пофиг, даже если это твои близкие. Мечтаю, чтобы был кто-то, кому я нужен.

— Ты мне нужен.

— Я знаю. Ну, я имею в виду еще кого-нибудь.

Говоря это, я, естественно, думаю о Полине.

После часа улицы становятся пустынными, а веки — тяжелыми. Я начинаю клевать носом. И сквозь дремоту мне кажется, что где-то рядом доносится волчий вой. Колеблются кусты под окном. Слышится дыхание зверя.

Я вздрагиваю от вибрации в кармане. На дисплее телефона — заветное имя.

«Приеду утром. Увидимся».

За моей спиной вырастают крылья. Наконец, свершилось! Полина завтра будет здесь. Боясь, что девушка может передумать, я спешу ответить, что готов встретиться с ней в любое время. В голову приходит мысль: вдруг она захочет пойти на прогулку до обеда? Сейчас почти два. Пора ложиться, а то еще пропущу ее звонок.

— Дозор окончен. Я на боковую.

— Уже? — Макс хватает меня за футболку. — Но мы не увидели волка...

— Малой, нет никого. Скоро светает. Пора сворачиваться.

Все следующее утро я трясусь от волнения перед встречей с Полиной и неустанно проверяю оповещения на телефоне. На завтрак бабушка готовит мои любимые драники, но я настолько напряжен, что еле заставляю себя проглотить одну штуку.

Макс тем временем зевает и без конца роняет на пол свою ложку. Бабушка охает.

— Не спал, что ли?

— Ага, зато узнал, как зовут синего волка, — произносит брат. — Его имя Вилктак. Прикольное, да? Он познакомил меня с драконом и черной кошкой.

Нарисованные брови бабушки поднимаются вверх. Я замираю с кружкой в руке.

— Я рассказал им про Джека Скеллингтона.

Раздается звонок в дверь. Это Янис. Как обычно, врач приходит делать уколы деду и поздравляет всех с днем солнцестояния. Бабушка наливает гостю черный кофе и не отводит взгляда от внука. Я тоже продолжаю таранить взором Макса. Что за бред он только что нес?

— Идете куда-нибудь? — спрашивает Янис. — Читал, что сегодня насыщенная программа.

— Меня в гости позвали, а дед после бессонной ночи спать, наверное, будет, — отвечает бабушка. — Молодежь, может, погуляет.

— Антон научит меня ездить на велосипеде!

Макс горделиво выпячивает грудь, а я закусываю губу. Проклятье, забыл.

— Малой, давай в следующий раз. Мы с Полиной хотим увидеться.

Я уверен, что брат все поймет, но тот вскипает. Его стул с грохотом падает.

— Предатель! Ты обещал!

— Макс, я же сказал...

— Тебя никогда нет. Как мамы с папой. Бросаешь меня. Лучше я буду дружить с Вилктаком и его друзьями, чем с тобой.

Он выбегает во двор. Дверь за ним захлопывается. Бабушка смотрит на меня с осуждением. Янис неловко откашливается, благодарит за кофе и следует к деду Юстасу.

— Твой отец рассказывал Максу о латышской мифологии? — спрашивает бабушка, когда мы остаемся наедине.

Я мотаю головой.

— Да вроде нет.

— Он упомянул, что волка зовут Вилктаком. А Вилктаками в Латвии зовутся оборотни.

От ее слов по моей коже пробегает холод.

— Дракон и черная кошка тоже есть в мифах. Это духи Путис и и Рунгис.

Духи? Оборотни? Я нервно смеюсь.

— Ты что, баб, веришь в мистику?

Бабушка пожимает плечами и просит поговорить с Максом.

— Надо узнать, о чем он нам вещает не первую неделю.

Я даю слово, что вытяну из брата все подробности. Времени сейчас, однако, на это нет. Для начала надо сходить на встречу с Полиной.

Девушка опаздывает на час и приходит не одна, с подругой. Обе одеты как славянские нимфы. Они кружатся в размашистых ситцевых платьях и поправляют венки на головах. Беловолосая Илга плохо понимает русский и поддерживает с нами разговор на смеси латышского и английского.

— Через пять минут за нами приедет Паулюс, — сообщает мне Полина. — Мы собираемся позависать у него дома, а после пойти на пляж в Дзинтари на празднование Лиго. Присоединишься к нам?

Какой, к черту, Паулюс? Я желал провести этот день только с ней. Купить на двоих сахарной ваты в парке. Сходить вместе на ужастик категории «Б». Я строил столько планов, а теперь вынужден делить девушку своей мечты с другими людьми?

Сквозь зубы я бормочу «хорошо».

Паулюс похож на пучеглазого индюка. Он привозит нас в тесную квартиру на окраине города, и я ошибочно думаю, что вечеринка будет на четверых.

С каждым часом, однако, подтягивается народ. На столе в гостиной образовываются бутылки с алкоголем, а в воздухе — сладковатый запах от сигаретного дыма. Я такое не курю, но, когда вижу Полину, флиртующую с Паулюсом, соглашаюсь попробовать. Разум постепенно затуманивается. Я качаю головой под ритм звучащего R&B и заливаю в себя литры пива.

На пляж в Дзинтари мы прибываем шумной компанией во время захода солнца. Кроваво-алые лучи падают на песок и лица вокруг. Чувствуется запах жареного мяса. В отдельной зоне жгут костер ростом с человека. На деревянной сцене топают бородатые музыканты и исполняют песни из народного творчества. Люди в толпе танцуют, держась за руки и выполняя синхронные движения. Льняные рубашки и платья с вышивками развеваются на легком ветру. Головы большинства украшают венки из живых растений.

Мы занимаем место вблизи воды. Кто-то из парней приносит желтые таблетки в виде мишек. Они похожи на детские конфеты. Илга предлагает мне попробовать и протягивает одну штуку. Я слишком пьян, чтобы отказаться.

После получаса сердечный ритм ускоряется. Поднимается температура, как во время лихорадки. Цвета вокруг становятся ярче, а звуки — громче.

В наступившей темноте горит костер. Пламя настолько большое, словно подготовлено для сжигания ведьм. Илга тянет меня танцевать, и мы оказываемся в центре толпы. Меня уносит эйфория. Хочется телесного контакта. Я пытаюсь найти взглядом Полину, но ее нигде нет. Запахи пота, спиртного и дыма от самокруток дурманят ум.

Илга дышит мне в ухо.

— Ты же знаешь, — произносит она на латышском, — что в день солнцестояния на улицы выходит всякая нечисть?

Голос девушки отдается эхом.

— В эту ночь появляются оборотни, русалки и духи.

Я поднимаю взгляд и вижу, как реальность искажается. Люди вокруг продолжают двигать телами, но их лица меняются. Теряют человеческий вид и искривляются. Во мраке сверкают глаза, налитые кровью. Зубы превращаются в клыки. Тени отделяются от хозяев и шагают к морю.

—- Лиго — опасное время. В эту ночь можно умереть.

Музыканты бьют в бубны, точно исполняют ритуал. Летят искры от огня — надоедливые оранжевые осы, желающие ужалить тебя. В воде плавают венки и чьи-то мертвые тела. Из вен присутствующих льется красное вино, а смех превращается в рычание.

«Ночью я видел синего волка... Его зовут Вилктак».

«Вилктаками в Латвии зовутся оборотни».

Кружится голова. Вместо четких образов перед глазами вертится калейдоскоп из демонических картин.

— Это Лиго. Янов день.

Меня обуревает страх. Надо домой. Хочу домой. Но ни тело, ни разум не подчиняются мне. Я падаю на песок и, слыша волчий вой вдали, ухожу в темноту.

Без понятия, сколько времени проходит, прежде чем я начинаю приходить в себя.  Горизонт светлеет. Пылают остатки от костра. Немногие люди, оставшиеся после празднования Лиго, сидят компаниями или шагают вдоль берега.

Как будто ничего не было.

Состояние отвратительное. Голова тяжелая, в висках пульсирует, а тошнота все сильнее приближается к горлу. Рядом лежит Илга и рассматривает кого-то.

— А эти двое отлично смотрятся.

Поодаль от нас Полина и Паулюс замирают в поцелуе. Я жмурюсь, будто в глаза брызнули кислотой. С меня достаточно.

Рука хватает рюкзак, и я удаляюсь, не отвечая на уговоры Илги остаться.

Путь до дома я преодолеваю точно на автомате. С момента пробуждения во мне зудит неприятное предчувствие. Хочется быстрее вернуться к семье. После ночи меня колотит. Во рту чувствуется отвратительный привкус от выпитого накануне алкоголя, а в сознании оживают эпизоды прошедшего дня.

Макс, рассказывающий о встрече с волком. Наша ссора. Разговор с бабушкой Лаймой. Искаженные лица на пляже у костра. Слова Илги.

«Ты же знаешь, что в день солнцестояния на улицы выходит всякая нечисть?»

Я отмахиваюсь от фантомов, не желая верить в дурацкую мистику. Но страх сильнее, и когда я добираюсь до дома, быстрым шагом поднимаюсь в спальню. Макс должен спать в своей кровати, отвернувшись к стене.

Но брата нет.

Его постель застелена, как утром.

«В эту ночь выходят ведьмы, оборотни и духи... Лиго — опасное время».

Я покрываюсь потом и бегу будить бабушку с дедушкой. Они просыпаются сразу, как только я врываюсь в их комнату с криком.

— Макс пропал.

Уже светло. Мы выходим на улицу и начинаем звать Макса. Пара соседей, в том числе Леонид Макарович, просыпается и присоединяется к поискам. По истечении часа узнающая новости Инна Аркадьевна велит нам прекратить самодеятельность и звонить в полицию.

Солнце висит высоко над горизонтом, когда приходят стражи порядка. Запинаясь и глубоко дыша, я рассказываю обо всем, что происходило с братом в последние дни.

— Он видел синего волка. Оборотня Вилктака... А еще дракона с черной кошкой! Это такие духи... Исчезновение брата совпало с днем солнцестояния.

Меня бросает в жар. Горло дерет жажда из-за чертового похмелья. Усатый детектив по имени Эдгарс рассматривает меня.

— Антон, в последние двенадцать часов ты принимал запрещенные вещества?

Я ничего не говорю. Детектив издает вздох.

— Тебе лучше поспать.

Я протестую, но дед Юстас покрывает меня матом, заставляет выпить какое-то лекарство и отправляет в спальню.

Часы показывают шесть часов вечера, когда я распахиваю глаза и при виде пустой кровати по новой вспоминаю все. Из меня вырывается стон. Тело и душу разъедает чувство вины размером с Марианскую впадину.

Бабушки дома нет. Дед сообщает, что она вместе с волонтерами организовала поисковую группу и будет нескоро. Родители в курсе новостей и вечером прилетают в Латвию. Мне не удается дозвониться до бабушки, чтобы присоединиться к ней, и в полном непонимании, куда идти и что делать, я выхожу наружу и просто бегу по улицам.

Перед глазами висит пелена из соленых слез. Мне плохо. Плохо так, как никогда не было. Но дело не в физической боли. Хочется рыдать от бессилия и осознания правды.

А правда в том, что я ужасный брат. Окружающие считают, что у нас с Максом идеальные отношения, и мы стоим друга за друга горой, но это не так. Я постоянно где-то шлялся и оставлял его в одиночестве. Не хотел смотреть с ним его любимый мультфильм и не научил его кататься на велосипеде.

Теперь Макс исчез. Растворился в день солнцестояния.

Я огибаю знакомые места, где мог находиться брат. Проверяю пляж и устремляюсь в сторону туристической улицы. Там пестрят кофейни, булочные, лавки с янтарем...

Увиденное мной в следующий миг заставляет меня замедлить шаг. Мои глаза широко распахиваются. И я цепенею.

На меня смотрит синий волк-оборотень.

Это Вилктак. Покрытый плотной шерстью, он обнажает зубы и стоит в агрессивной позе, точно хочет напасть.

Но я не делаю шаг назад. Не закрываю в страхе лицо руками, потому что это не настоящее животное. Это всего лишь костюм, висящий на манекене в витрине. Передо мной ютится магазин, где можно приобрести вещи для маскарада.

Сердце под потной футболкой колотится как сумасшедшее, когда я захожу внутрь здания. За прилавком стоит пожилая латышка.

— Скажите, — спрашиваю я, — у вас есть костюмы дракона и черной кошки?

— Вы имеете в виду героев мифов? Путиса и Рунгиса?

Я мотаю головой в знак согласия. Она показывает вправо. Миниатюрные манекены в углу одеты как названные мной персонажи.

Все, как описывал Макс. Все это время брат говорил правду. Он действительно видел их.

— Только эти костюмы на детей лет пяти-семи.

Детей? Ничего не соображая, я достаю телефон и звоню в полицию.

Время подходит к трем часам ночи, когда в дверях появляется Эдгарс с конвертом в руке. Прилетевшие накануне родители, бабушка, дед и я провожаем его на кухню. Там мы все вместе садимся за круглый стол. Никто не включает верхнюю лампу, и мы слушаем детектива в свете одинокого торшера.

Дети в Юрмале начали пропадать ранней весной. Сперва исчезла пятилетняя Лена, а за ней — семилетняя Майга. Обе девочки были отданы сами себе. Часто оставались на улице без присмотра, потому их пропажу родители даже не сразу заметили. По словам Эдгарса, следственная группа предполагала, что похитить их мог кто-то из соседей. Кто-то, кому дети доверяли. Первичные поиски, однако, не дали результатов. Но мужчина был уверен: похищение непременно повторится.

— Когда ты, Антон, впервые рассказал мне о волке, драконе и кошке, — говорит детектив, — я не воспринял информацию всерьез. А потом встал на место твоего пятилетнего брата и кое-что понял. После ты подтвердил мою догадку о костюмах. Так мы пришли к выводу, что похититель нашел способ выгуливать детей по ночам. Он знал, что их могут увидеть и пошел на хитрость.

Я слушаю, в напряжении сжимая кулаки.

— Похитителю было мало двух детей. Он искал нового ребенка. Уязвимого ребенка, чьи родители не сразу заметят похищение. И обнаружил его. Точнее тот сам его нашел, заметив из окна дома. Вдобавок преступник хорошо знал семью мальчика и подгадал удобный момент. Он понимал, что в Лиго ребенок останется без внимания родных. После того, как вы, Лайма, рассказали мне события вчерашнего утра, части пазла были сложены воедино.

Эдгарс вскрывает конверт и кладет перед нами фотографию мужчины. Мы все вглядываемся в нее и не можем поверить своим глазам. Я закрываю лицо руками. В памяти предстает наша ссора с Максом. Помимо бабушки и деда, на кухне тогда присутствовал еще один человек.

Этот человек.

— Но...  он просто приходил делать уколы, — в отчаянии всхлипывает бабушка.

На ее лице застывает ужас. Дед Юстас бьет кулаком о стол и на повышенных тонах спорит с детективом. Эдгарс пытается его успокоить. Бабушка плачет. Изо всех сил я сдерживаю злость и слезы. Родители сидят, как застывшие, и продолжают молча смотреть на снимок.

— У Яниса был тайный подвал в доме. Все дети находились там — полностью под его контролем.

— А что... — папа запинается, — что он с ними делал?

Я не хочу слушать. Сердце колотится так сильно, что мне приходится встать и подойти к окну, чтобы глотнуть воздуха. Маме, похоже, тоже нехорошо. Она выставляет ладонь, показывая, что надо взять паузу, а после просит бабушку, деда и меня удалиться из кухни.

— Вам не надо это слышать.

Старшие уходят, а я сопротивляюсь. Папа пытается насильно выпроводить меня за пределы комнаты, но я вцепляюсь ему в руку, и он сдается.

Мы остаемся на кухне вчетвером. Эдгарс достает из конверта еще одну фотографию и долго не решается положить ее на стол.

— Твоя бабушка, Антон, говорила, что Макс постоянно смотрел какой-то мультфильм.

Я медленно киваю.

— «Кошмар перед Рождеством».

Брови на лице детектива сдвигаются. Он кладет снимок перед нами и опускает голову.

На фотографии изображены трое лежащих на полу детей. Все — в костюмах и с закрытыми глазами. Все точно спят. Две девочки наряжены как герои латышской мифологии. Макс, мой младший брат, одет как его любимый персонаж — Джек Скеллингтон.

Я издаю крик.

— Мы прибыли к дому Яниса слишком поздно. Сотрудники полиции задержали его, но к тому моменту он уже успел воспользоваться угарным газом.

Мне кажется, что моя жизнь в этот момент заканчивается. Папа держит меня, в то время как я задыхаюсь от рыданий. Мама с отрешенным видом смотрит в стол.

— В любом случае вы должны опознать тело.

Меня трясет. Я бью себя руками по голове и воплю во все горло, поворачиваясь к родителям.

— Это я виноват. Это моя вина. Но и ваша тоже!

Никто — ни мама, ни папа — не смотрит на меня. Я захлебываюсь слезами.

— Вам было плевать на него. Плевать на нас. Вы просто носите костюмы родителей, а на деле вы самая настоящая нечисть.

На улице светает. Лают собаки. Слышно чириканье птиц. В Юрмале начинается новое утро. Наступает пора, когда световой день становится короче, а ночь — длиннее. Но, если у местных еще есть возможность наблюдать солнце, для меня его больше нет. Для меня воцаряется зимняя темнота. Она поселяется внутри и уже никогда не исчезнет.

Двое суток спустя мы покидаем Латвию, чтобы провести церемонию прощания в Москве.

Перед отъездом я закрываюсь в спальне и впервые за все время делаю то, о чем меня так долго просил Макс. Смотрю «Кошмар перед Рождеством». В пустой комнате руки обхватывают подушку. Глаза наблюдают за происходящим на экране. Оказывается, это классный мультфильм, полный музыки и смысла. Жаль, я раньше не хотел смотреть его.

Вокруг меня валяются несобранные вещи и пустые банки пива, а также многочисленные рисунки брата. На большинстве из них — головастый Джек Скеллингтон.

Когда мультфильм заканчивается, я замечаю надпись на одном из листков. Она адресована мне. Слова написаны детским неуклюжим почерком, и я словно слышу родной голос.

«Антон жэлаю наити ковото каму ты нужэн».

Мои губы дрожат. Я улыбаюсь. Это то самое послание, которое мне так необходимо было прочесть.