Этим летом мы с Леночкой сидели на спуске к воде у Эрмитажа, где в Неву впадает Зимняя канавка. Пили вино, конечно. Рядом очень молодые люди обоих классических полов источали запах марихуаны и слушали музыку через портативную колонку — своих новых красивых исполнителей с бритыми висками. На гитарах те ребята не играли, равно как и на дарбуках, шейкерах, тамбуринах etc.

Мы с Леночкой слушали запах марихуаны, слушали новых красивых исполнителей с бритыми висками, пили вино и смотрели, как из Зимней канавки в Неву выходят прогулочные катера. Примечательным в отношении этих катеров было то, что публика и облик каждого из них чудесным образом соответствовали его названию.

Вот идёт катер «Верность», там сплошь парочки и пьяницы. Вот идёт катер «Мир», там сплошь хиппи и глобалисты. Вот идёт катер «Звезда», там сплошь модели и монополисты. Вот идёт яхта «Москва», трёхэтажная, музыка долбит так, что новых красивых исполнителей с бритыми висками не слышно, светомузыка долбит так, что Зимняя канавка вроде как и летняя, а лето — вроде как и зима, вибромузыка долбит так, что запах марихуаны отступает, а пассажиры этого корабля кричат, фотографируются на фоне Эрмитажа, прыгают за борт с бутылками игристых вин, а вокруг стоит белёсое облако. А вот идёт пассажирское судно «Элегия», и что с ним не так, я сразу взять в толк не могу, но что-то не так — понимаю и ахаю.

На борту его все мои бывшие.

То есть прямо все мои бывшие на борту судна «Элегия».

Девушка, лишившая меня девственности под музыку вокально-инструментального ансамбля Slip Knot, здесь, на борту судна «Элегия». Татуированная девица с штангой в левом соске и другим пирсингом в ещё четырёх интересных местах, с которой мы чуть не захлебнулись, кончая в ночном штормовом море, здесь, на борту судна «Элегия». Андеграундная певица, с которой мы развлекались без глубоких чувств, но с глубоким сходством музыкальных вкусов, а потом она со своей идеальной грудью уехала в Москву петь джаз, здесь, на борту судна «Элегия». Дорогая содержанка, улизнувшая на вечерок из золотой клетки, чтобы поучаствовать в трио со мной и той, чьё имя не называют, здесь, на борту судна «Элегия». Рандомная девочка, которую устроил ответ «Почему бы и нет» на её вопрос «Почему именно я?», здесь, на борту судна «Элегия», о, и ещё одна, и ещё... Капитан судна — тоже моя бывшая, та, имя которой не называют, чтобы не обжечь себе им язык, не выбить себе им зубы и не вызвать необратимый спазм челюсти. Даже дивно гладкокожая модистка, которую я лишь только из последних сил удовлетворил пальцами, прежде чем упал замертво под действием всего выпитого с ней в тот вечер, здесь, на борту судна «Элегия».

Мог ли я поверить, что это случайность? Что все они не знакомы между собой и не организовали Лигу Злых Бывших, чтобы довести меня до инфаркта во цвете лет? Все они вели себя потрясающе естественно, мои бывшие на борту судна «Элегия». Каждая была с новым мужчиной, весьма представительным и рослым, в хорошем костюме (некоторые при галстуках). Мог ли я поверить, что все эти мужчины — не актёры, нанятые Лигой Злых Бывших, чтобы я увидел, как моим бывшим хорошо без меня, и насколько лучше моим бывшим без меня, как каждой в отдельности, так и всем им вместе на борту судна «Элегия», окутанном какой-то злоебучей розово-лиловой дымкой, парящей вдоль Петропавловской крепости, влекущей за собой туда, в чёрные-чёрные-чёрные воды...

Я замахал моим бывшим рукой, потом другой рукой, потом обеими руками, потом тазом, но ни одна из них, моих бывших, не посмотрела на меня. Я прокричал их имена, каждой по одному разу, все, что только вспомнил, даже имя той, которую не называют, я прокричал несколько случайных женских имён, надеясь попасть пальцем куда следует, но ни одна из них, моих бывших, не дрогнула.

Леночка, внимательно наблюдая за моими деяниями, закурила папиросу, глубоко затянулась и спросила, что это на меня нашло, а я ответствовал впопыхах: «Леночка, ты, конечно, мне не поверишь, но там все мои бывшие, абсолютно все мои бывшие, на борту судна «Элегия», это не может быть совпадением, раздобудь скорей гарпун и/или ещё вина...»

Я разделся и прыгнул в Неву, силясь догнать своих бывших, сам не знаю зачем, это был порыв, импульс, безумие... Однако «Элегия» изящно и неуловимо быстро скрылась в молочной полутьме белой ночи. И другие суда тоже исчезли, и берега Невы вдруг стали не видны. И я кричал, не слыша сам себя. И я бы сгинул, как пить дать, пропал бы в тёмной невской пучине — если бы только не раздававшееся из портативной колонки:

«Люби меня, люби, ночью и днём,

Как рычагом сердце сгибая,

Люби меня, люби, не утопай,

Не погибай, я твоя зая...»,

и если бы Леночка не забила тревогу насмерть, и если бы не ржали надо мной очень громко, как дикие лошади, эти очень молодые, олицетворяющие собой наше бушующее будущее, люди обоих классических полов. Вот какова была ситуация.

Больше Дедовича.