Сколько себя помню, всегда любил играть в войнушки. В детстве я часами сидел на полу и играл в пластмассовых солдатиков, которых мне покупал отец. Я представлял, как они убивают друг друга из маленького оружия, простреливают друг другу головы и сердца. Представлял, как они падают на землю, задыхаясь в луже собственной крови. Тогда я играл в бога и мне это нравилось. Со временем я перешёл на компьютерные игры, где покупал оружие, бегал по локациям и расстреливал людей. Мне было недостаточно того, что они замертво падают на землю. Практически всегда я подходил к ним и делал ещё несколько выстрелов. И на моих устах отражалась улыбка.

***

Сейчас я тоже улыбался. Я стоял над бездыханным телом, которое лежало у моих ног. На улице стояла непроглядная ночь, в арке, в которой мы находились, не работали лампы. Лишь фонари на улице, где-то там, в нескольких метрах отсюда, освещали пустынные улицы. Я нагнулся и ещё несколько раз ударил мёртвое тело небольшим клинком. Это был мужчина лет сорока — короткая стрижка, квадратное лицо, небольшие морщинки и кровь… вытекающая изо рта. Все мои перчатки были в крови, его бежевое пальто тоже медленно становилось бордовым. Я запрокинул голову назад, расправил руки в стороны и запел тихую мелодию, которую я любил ещё в детстве. Это было что-то вроде небольшого ритуала. Я наслаждался этим моментом. Это был момент эйфории. Оставался лишь последний штрих. Я нагнулся и, взяв человека за голову, в несколько движений отрезал его ухо. Сувенир на память, которых у меня уже было очень и очень много.

Оказавшись дома, в своей обители, я кинул ухо в банку с формалином и поставил её на полку, к остальным экспонатам коллекции. Умывшись, я вошёл в свою комнату. Все стены были завешаны вырезками из газет, новостными лентами, статьями, написанными какими-нибудь офисными крысами. «Убийца, отрезающий своим жертвам уши», «опасный серийный маньяк, оставляющий сувениры на память» — гласили заголовки статей. В одной из свежих газет, валяющихся на столе, была ещё одна статья, новость из которой вот уже несколько дней не давала мне покоя. Все СМИ говорили о загадочном убийце, который отрезает своим жертвам языки. Был ли это мой подражатель или просто ещё один умник, решивший лишить меня «работы» — я не знал, но пообещал себе, что как только найду его, лично отрежу ему всё, что только можно.

Я открыл ноутбук и включил ту самую музыку. Я повернулся к стене с коллекцией и не отводил от неё взгляд. Из динамиков раздавалась ритмичная мелодия.

— Вы слышите? — спрашивал я их, — вы слышите это? Согласитесь, что это прекрасно?

Но мои жертвы, от которых здесь остались только уши, лишь молчали, продолжая плавать в формалине.

— Неужели вы не слышите этой прекрасной мелодии? — я танцевал, делал плавные движения из стороны в сторону, наслаждаясь этим моментом.

Я был счастлив.

***

Следующим вечером я ехал в метро, сев на сиденье у самого края. Напротив, в окне отражалось лицо обычного человека — такого же, каких десятки в этом поезде. Слегка растрёпанные волосы, уверенный взгляд, слабая, ехидная улыбка на губах. Никто из людей, сидящих рядом, не мог даже и предположить, что с ними в одном вагоне едет «тот самый психопат», режущий по ночам людей. Мы привыкли, что убийства происходят где-то там, далеко, в телевизоре, в сводке новостей, в другом городе. Но не здесь, не с тобой и не сейчас. С тобой априори не может случиться ничего плохого. Потому что ты примерный семьянин, образцовый работник и хороший друг. В твоём ограниченном мире нет маньяков, нет убийств, нет вообще ничего плохого.

Поток моих мыслей прерывает девушка, зашедшая в вагон. Она садится прямо напротив меня. Несмотря на то, что она была точно таким же обычным пассажиром, что-то не давало мне отвести от неё взгляд. На вид ей было лет двадцать пять. На ней была чёрная толстовка, которая была явно на два размера больше. Её русые волосы были собраны в хвост. Их локоны начали спадать на лицо, когда она наклонилась и начала читать книгу. По-моему, «Преступление и наказание» Достоевского. Ещё одно место, где спрятались убийцы и психопаты — это сюжеты книг, но никак не вагон метро. Но сегодня эта девушка встретится с настоящим психопатом лицом к лицу. Потому что я уже выбрал того, кого «съем» сегодня на ужин.

Я вышел на её станции и пошёл за ней, пытаясь не потерять её из виду. Когда мы вышли в город, на улицу уже опустилась ночь. Начал моросить мелкий дождь, который заставил её натянуть на голову чёрный капюшон. Я шёл за ней по многочисленным дворам, переулкам, мимо домов и закрытых магазинов. Пока… пока не потерял её после очередного поворота. Я огляделся вокруг — её не было нигде. По дороге справа проехало пару машин, слева стояли тихие домики, жители которых уже наверняка спали. Я побежал в соседний двор, как резкие, приглушённые звуки заставили меня остановиться. Я посмотрел за угол, и там, между домов, куда почти не попадал свет от фонарей и где никто не мог стать свидетелем, девушка прижимала к стене женщину и беспощадно била её ножом в живот. Я спрятался за домом, не поверив своим глазам. Жертва, которую я хотел убить, только что сама совершила убийство. Видимо, это я не готов был встретиться с убийцей лицом к лицу. Она словно была мной… только в женском обличии. Когда глухие удары прекратились, послышался едва тихий свист. Девушка насвистывала ту же самую мелодию, которую так любил я. «А вот это переходит уже все границы» — подумал я. Эта девчонка вторгается на мою территорию, отбирает мой хлеб и выполняет те же ритуалы, что и я. Через минуту свист прекратился.

Только я хотел вылезти из своего убежища, как эта девушка оказалась передо мной и приставила к моему горлу лезвие ножа.

— Теперь твоя очередь, — быстро сказала мне девушка, чье лицо скрывалось за тёмным капюшоном.

— Я смотрю, ты тоже в детстве любила играть в солдатиков, — улыбнувшись, сказал я, подняв руки в сдающейся позе.

— Что ты несёшь?! — спросила девушка, чуть крепче надавив на нож, с лезвия которого уже капала моя кровь.

— Я говорю, — медленно и спокойно произнёс я, — что ты, наверное, тоже любишь играть в бога. Вот только я с самого детства ненавижу проигрывать, — я схватил её руку с ножом двумя руками, резко отвёл её в сторону, повалил на землю и выбил нож из её руки. Теперь ситуацию контролировал я.

Я поднял девушку, схватил её сзади за горло и начал угрожать клинком.

— Поэтому, — громко и чётко сказал я ей на ухо, — нужно лучше разрабатывать свои стратегии и знать, на кого нападаешь.

Я приставил клинок к её уху.

— Читаешь новости? — спросил я, — слышала, наверное, про трупы с отрезанными ушами?

— Слышала, — хриплым голосом ответила она, — но если бы ты читал новости не только про себя, то заметил бы, наверное, ещё одну полосу. На которой говорилось про убийцу, отрезающего своим жертвам языки.

С этими словами она свободной рукой достала что-то из кармана и показала мне.

Даже несмотря на глубокую ночь и почти полное отсутствие света, я понял, что у неё в руке в маленьком пакетике, в который обычно складывают улики полицейские, лежал человеческий язык.

***

Сука. Мразь. Ненавижу. Эта наглая девчонка лезет на мою территорию и мешает спокойно работать. Не знаю, почему я не убил её прямо там, в переулке. Надо было сынициировать суицид и оставить записку от её лица, признавшись во всех убийствах. Следствию было бы меньше проблем, да и от меня отстали бы до первого убийства. Но теперь эта девушка сидит напротив меня в круглосуточном кафе и мило пьёт свой ещё не остывший кофе. Была бы моя воля, подсыпал бы в её кружку цианид. Но я решил, что она может ещё мне пригодиться, важно только понять, как её использовать.

— И большая у тебя коллекция? — спрашивает она, подняв на меня взгляд. Спрашивает так, будто мы сидим на самом обычном свидании и разговариваем о коллекции марок.

— Побольше твоей будет, — резко отвечаю я.

— Откуда ты знаешь?

— Ты дилетант. Ты не расчётлива, импульсивна, горяча, ты действуешь, следуя зову эмоций, а не разума. Если бы ты была чуть умней, я бы не смог тебя выследить и поймать.

— Начнём с того, что ты за мной и не следил. Ты просто выбрал себе идеальную жертву. Молодая, одинокая девушка, поздно возвращающаяся домой. Но ты и предположить не мог, что у твоего горла окажется нож.

Я не знал, что ей ответить, и молча сделал несколько глотков из своей кружки.

— Ну, и кто тут не расчётлив? — улыбнувшись улыбкой победителя, спросила она.

Чёрт подери. Почему она мне так нравилась? Нравилась не в плане любви, а в плане характера, философии, каких-то принципов. Я видел в ней себя десятилетней давности. У меня были те же искры в глазах, тот же огонь в груди, та же мысль о том, что мир принадлежит мне.

— Откуда ты знаешь эту мелодию, которую ты насвистывала? — спросил я.

— Не ты один любишь ритуалы, а мелодия не так непопулярна, как ты думаешь.

К нам подошёл официант и принёс десерты. Мы на минуту замолчали и продолжили, когда он удалился.

— У меня идея, — сказала она, облокотившись на спинку стула и посмотрев мне в глаза, — давай очистим этот город от серийных убийц.

Я чуть не подавился пирожным, после посмотрел на неё удивлённым и испуганным взглядом.

— Что?!

— Я говорю, что в этом городе слишком много мразей, которые убивают по ночам людей. Взять хотя бы нас с тобой. Ты отрезаешь уши, я — языки. У каждого свой фетиш. Кто-то насилует детей, избивает до смерти в глухих парках женщин, грабит, придумывает всё более изощрённые способы убийств. Почитай газеты и найдешь сотни заметок о нераскрытых делах.

— Ты из полиции? — улыбнувшись, спросил я.

— Ты издеваешься? Я лишь хочу, чтобы нам никто не мог помешать. Чтобы мы остались одни в этом городе, способные убивать, чтобы нас боялись.

— Нас?!

— Ну, я думала, что мы команда, — девушка улыбнулась.

Я призадумался. Это была действительно неплохая идея. Можно будет продолжать заниматься любимым делом, устраняя своих же конкурентов. А потом также тихо и спокойно убрать её из моей жизни. Останусь только я, моя музыка и кровь, льющаяся с улиц.

— По рукам, — ответил я, протянув ей руку, — кстати, как твоё имя?

— Ева, — сказала она, ответив на рукопожатие. Наверняка, это имя она придумала только что.

— Адам, — солгал я.

— В таком случае, ты платишь, Адам, — Ева улыбнулась, поднялась из-за стола и направилась к выходу.

— Завтра встречаемся здесь же, — бросил я ей вслед.

***

Ева пришла ближе к вечеру. Заказала себе всё тот же Капуччино и села напротив.

— Вот, смотри, — с этими словами она бросила на стол газету.

— И тебе добрый вечер, — улыбнулся я.

Взяв газету, я пробежался по ней глазами. Там говорилось о маньяке, который похищал, а потом жестоко пытал своих жертв. Почти год полиция не могла его поймать, в то время как всё больше людей не приходило вечером домой.

— И что? — хладнокровно спросил я, — ты хочешь его поймать?

— Да. И я даже догадываюсь, где он может провожать своих жертв в последний путь.

Я обратил внимание на её уверенный взгляд. На её идеальную причёску, собранные в хвост волосы, на два локона, которые падали ей на лицо. Прямо как тогда, в метро.

— И где же?

Она достала небольшую карту, развернула её на столе и ткнула в неё пальцем.

— Здесь. Заброшенное здание недалеко от города. Я там уже побывала. Если бы ты знал, сколько там глухих коридоров, разрушенных стен и комнат, в которых запросто можно убить человека, и он пролежит там несколько месяцев. Нам никто не сможет помешать, потому что в радиусе пары километров от него нет ни одной живой души.

— Допустим, и ты думаешь, что полиция до сих пор не знает про это место?

— Знает. Однажды там и нашли труп молодой девушки. Какой-то турист случайно нашёл это место, а уже через несколько минут звонил в полицию, трясясь от страха. — Ева сделала несколько глотков кофе. — Это было его первое убийство. После этого он каждый раз менял свои локации.

— Так, и? — спросил я.

— Тебя хоть раз тянуло на место своего первого преступления? Наверняка, ты считаешь это место чем-то вроде молельни, место, где ты нашёл себя.

Я вспомнил про своё первое убийство. В голове словно фрагменты видеофильма проигрался ролик. Это было в 15 лет. Я скинул собственного отца с крыши дома, когда мы вместе занимались ремонтом крыши. Уже не помню из-за чего именно, но он тогда накричал на меня, схватил за руку и что-то громко выкрикивал мне в лицо. Я разозлился на него, и, когда он был у края, со всей силы толкнул его в пропасть, в неизвестное. Всё списали на несчастный случай. Но тогда на крыше я смотрел вниз, смотрел на тело, истекающее кровью и не испытывал ничего, кроме внутреннего удовлетворения. А с магнитофона, стоящего рядом, играла та самая мелодия.

— Ты правда думаешь, что он объявится там? — скептически спросил я.

— Более того, я думаю, что он частенько там бывает, и сегодня именно тот день, когда он просто обязан быть там. Потому что ровно год назад он совершил своё первое убийство, — сказала Ева и подняла на меня полный энтузиазма взгляд.

— Ну, поехали, — согласился я, откинувшись на спинку сиденья, — если ты хочешь убить своё время ни на что — пожалуйста, — я уже представлял, как на этой заброшке скоро найдут ещё один труп. Труп Евы.

До места мы добирались на машине. Припарковавшись возле разрушенного здания, я вылез из машины, взял фонарик и направился внутрь. С каждым шагом на улице становилось всё темнее. Ева, пробираясь сквозь небольшие заросли кустов, шла за мной. Когда мы оказались там, пол словно был готов рассыпаться на части, провалиться вниз, оставив от нас лишь мёртвые тела. Мы забирались по ступенькам на крышу, освещая коридоры и любуясь надписями вроде «God is dead». С улицы не доносилось никаких звуков. Стояла полнейшая тишина. Не было ни намёка на то, что сейчас здесь находится маньяк, не считая, конечно, нас. Совсем скоро мы оказались на крыше. Вокруг — лишь пустырь и огни города, горящие где-то вдалеке. Мы находились на высоте восьмого этажа. «Идеальное место для убийства» — подумал я, рассматривая округу. Я медленно достал из пальто клинок, готовый повернуться и порезать Еву на куски.

Озлобленное лицо Евы, красный кирпич и резкая боль в виске — последнее, что я запомнил, перед тем, как погрузиться в темноту.

***

Я открыл глаза и увидел перед собой всё тот же пейзаж. Голова раскалывалась на части. Я сидел на неустойчивом стуле. Руки за спиной были крепко связаны, отчего запястья начинали скулить. Так же, как и ноги. Я увидел перед собой Еву, стоящую на фоне ослепительно белой луны и размахивающую моим же клинком.

— Проснулся? — ехидно спросила она.

— Твою мать, ты больная?! Отпусти меня! Какого хрена ты делаешь?! — кричал я, пытаясь освободиться. Но узлы на руках не давали мне этого сделать.

— Ты, — она ткнула клинком в мою сторону, — проиграл. Я знаю, ты и сам бы хотел убить меня, клинок был уже наготове, разве нет? — улыбнулась Ева.

— Сука! Если ты…

Ева не дала мне договорить, наступив ботинком между моих ног.

— Как же долго я пыталась тебя поймать, — сказала она, наклонившись к моему лицу, — это оказалось проще, чем я думала. У всех маньяков есть одна слабость, которая их рано или поздно погубит, — она отошла на шаг и начала расхаживать из стороны в сторону, — это — жажда славы. Они хотят, чтобы о них говорили. Чтобы заголовки газет пестрели их кличками, чтобы их боялись и уважали. И если кто-нибудь занимает их место — они словно маленькие дети обижаются и пытаются во что бы то ни стало вернуть себе славу. И чтобы поймать убийцу, нужно думать, как убийца, — она сделала акцент на этих словах.

Сука. Только не это. Серьезно, я как ребёнок попал в детскую ловушку. Но нужно было что-то делать, пока она не прикончила меня.

— Хочешь знать, как ты здесь оказался? Ты, подонок, — Ева остановилась и посмотрела мне в глаза, — убил моего брата, — она размахнулась и со всей силы заехала мне в челюсть. Я почувствовал вкус крови во рту, — я должна была встретиться с ним в тот день, но опаздывала на встречу. А когда пришла, не поверила своим глазам. Прямо передо мной моего брата резали на куски, а я ничего не могла с этим поделать. Я спряталась и пыталась не выдать себя, чтобы остаться живой. А потом я услышала эту мелодию, которую ты напевал. И с тех пор она застряла у меня в голове. Ну же! Что же ты?! Почему ты не поешь её сейчас, мразь?! — Ева опрокинула стул на котором я сидел и несколько раз ударила меня ногами.

Я откашлялся и попытался вспомнить то убийство. Но у меня ничего не вышло. Для меня мои жертвы были лишь безликими существами. Меня не волновал их заработок или семейное положение, не волновало — торопятся ли они на встречу или к ребёнку домой. Передо мной стояла цель и я следовал этой цели.

— Тогда я загорелась идеей отомстить. И, зная о ваших слабостях, сама стала убийцей. Я хотела, чтобы обо мне говорили, чтобы писали, а вы сами рано или поздно объявились бы, желая вернуть свою славу. Но я, в отличие от тебя, убивала таких же подонков, как ты. Я тренировалась на насильниках и маньяках, на ворах и педофилах. Я надеялась, что однажды найду и тебя. Тогда, в переулке, я не хотела тебя убивать. Ты стал свидетелем, как я убивала женщину, которая неделями избивала своих детей. Я хотела лишь припугнуть тебя, но, когда ты «шепнул» мне на ушко про то, что ты тот самый маньяк, я поняла, что сорвала джекпот.

Я чувствовал себя ребёнком, которого отчитывают за проступок. Захлёбываясь в собственной крови, я сам стал беспомощной жертвой, которых десятками убивал в переулках.

— И кстати, будь ты чуть умнее, обратил бы внимание на статью, которую я показывала тебе пару часов назад. Тот маньяк был Потрошителем и его поймали двадцать лет назад. У меня чудом сохранился этот выпуск, — спокойно сказала она, сев на корточки у моего лица. — Игра в кошки-мышки, окончена, «Адам», — передразнила Ева, — ты искусил запретный плод. И теперь поплатишься за это.

Я не видел её лица, лишь ноги, согнутые в коленях и яркую луну на небе, горящую где-то вдалеке.

— Это — за моего брата, — сказала она и в несколько движений отрезала мне ухо. Она положила его рядом, сделав финальный штрих.

Я кричал и корчился от боли, всё моё лицо заплыло в крови. Теперь я не видел практически ничего. Бордовая пелена застилала мне всё лицо.

— А это — сувенирчик для меня, — с этими словами она открыла мне рот, и я почувствовал привкус металла на языке, когда она зажала его плоскогубцами.

Я пытался сопротивляться и кричать, но всё было бесполезно.

— Больше ты никогда не сможешь петь свою дебильную песенку. Надеюсь, ты не умрёшь до приезда полиции. Я им позвонила и сказала, что сбежала из твоего дома, когда увидела уши в банках, и оставила координаты, где ты можешь находиться. Сколько же у них будут радости, когда они устроят обыск. Хочу, чтобы меня грела мысль о том, как тебя насилуют в тюрьме.

Ева уходила с крыши, довольная собой. И последнее, что я услышал перед тем, как провалиться в темноту — незамысловатая, ритмичная мелодия, затухающая всё больше с каждой секундой.