Егор Феоктистов был «черным» археологом, за два года своей «карьеры» прославившимся в определенных кругах завидной удачливостью в деле поиска кладов и, одновременно, пренебрежением к находкам. Если остальные копатели, находя, по их мнению, имеющую значение для изучения истории находку все же сообщали об этом своим чистым на руку коллегам (пусть и не преминув хотя бы немного поживиться), то Егор Феоктистов, ничуть не страдая от угрызений совести, полностью выгребал курганы, места древних битв, языческие капища и сбывал добытое на черном рынке. Конечно, приходилось делиться с местными властями, но так как места «археологических изысканий» приходились, как правило, на далекие от райцентров регионы, где далекие от больших денег чиновники не были избалованы «подарками», особенных проблем с ними не возникало.
Любители древностей на черном рынке чуть ли не дрались за то, чтобы стать тем, кого Егор выберет в качестве покупателя. Тут были и богатые коллекционеры, не упускающие случая похвастаться в близком кругу друзей находкой из курганов Хакасии; и рьяные приверженцы старообрядчества, алкающие получить в свое распоряжение нательный крестик старосты общины, прыгнувшей, по его приказу, в огненную купель; и чудаковатые любители альтернативной истории, считающие, что власть скрывает от людей свидетельства о существовании внеземной цивилизации — в общем, желающих сотрудничать с Феоктистовым было немало.
Место для раскопок он выбирал не наугад (как делали многие из тех, кого Егор презрительно величал «дилетантами»), а тщательно подготовившись. В этом ему существенно помогали дневники императорских «бугровщиков», по поручению Петра I руководящих раскопкой курганов в Сибири, а впоследствии — и по всей России. Коллекцию бесценных дневников он купил у сотрудника Эрмитажа, который решил, что пылящимся, местами истлевшим от старости бумагам, без дела лежащим на задворках хранилища и не содержащимся на учетном балансе, можно найти лучшее применение. Вот и нынешнее место Егор выбрал не слепо ткнув на карту, а прочитав записки доктора Мессершмидта, который утверждал, что «северная часть Камня богата звенящими от золота курганами исчезнувших во времени сыпырцев, почитаемых вогулами, считавшими их своими предками».
Но так как с похода состоящего на императорской службе немца прошло уже три века, не было ничего удивительного в том, что «Камень» - Урал, по-современному, уже большей частью освоен и наткнуться на нетронутые захоронения в исконно мансийских землях (или вогульских, если называть их на манер Мессершмидта, использовавшего языковую норму своего времени) достаточно сложно. «Археологи», тщательно все обдумав, выбрали своей отправной точкой отмеченное на редких картах малюсенькое село возле горы Яныгхачечахль, где единственным признаком того, что на дворе стоит 2010 год, был старенький квадроцикл — один на все село. Если и была вероятность найти нетронутые курганы, то только здесь, ведь на десятки километров вокруг была лишь девственная тайга, косматые ели которой наверняка видели легендарных сыпырцев. К тому же, была еще одна причина, определившая выбор Иширума, не озвученная Феоктистовым своим подельникам, но от того не менее важная: в своих записках Мессершмидт утверждал, будто к курганам в тех краях могут провести только живущие там «лесные люди», ибо «деревья чужаков путают и водят по кругу, заводя в гибельные топи». Ну а так как Егор и в более доступных местах умудрялся находить кладези древностей, то уж на это место возлагал особые надежды.
Но ведь вот незадача — жители утверждали, что ни о каких подобных местах не знают, и, в лучшем случае, с доброжелательной улыбкой предлагали проводить их до подножия хребта, где проходит туристическая тропа. Если в прежние разы удавалось договориться со старожилами, в пространных описаниях которых, наложенных на записки «бугровщиков», рождалась истина, то теперь Егор будто бы наткнулся на стену в виде камня (в чем он увидел некий символизм). Не желая переться с пустыми руками несколько километров по волчьей тропе к истоку Лозьвы, Феоктистов решил действовать решительно.
Вместе с Матвеем и Семеном — давними друзьями и сподвижниками, с которыми Егор начал дружить еще во время учебы в археологическом институте (с ними же он совершил свою первую экспедицию на Керженец, где в окаймляющих реку лесах нашел несколько обрушенных старообрядческих скитов с на удивление хорошо сохранившимися иконами), он выгнал из дома старосту Лосара Тыманова с семьей, чтобы попытаться там найти хоть какие-то намеки на то, что в деревне знают про захоронения: серьгу какую-нибудь затейливую, божка золотого — ну, хоть что-то.
-Ладно, - он хмуро взглянул на одетого в камуфляжную куртку Матвея, -сейчас пойдем ва-банк. Собери эти все фигурки в мешок.
Выйдя на крыльцо, Егор мягко отодвинул стоящего с угрожающим видом Семена, сжимающего страйкбольный автомат, на взгляд неотличимый от настоящего. Августовское солнце лукаво выглядывало из-за горы, светя прямо в глаза достойному продолжателю «славного» дела скудельников, рыскавших по погостам с незапамятных времен. Лица собравшейся толпы состоявшей, по прикидке Егора, человек из тридцати, уставились на предводителя шайки, ворвавшейся в их жизнь и посягнувшей на память предков. Даже вершина Яныгхачечахль, будто бы, немного наклонилась, силясь услышать слова чужака.
-Значит так, уважаемые, - без лишних предисловий начал Егор. -Вот это, - он продемонстрировал угрюмо молчавшей толпе одну из тех фигурок, что привязанными висели на ветках небольшой ели, прораставшей прямо сквозь пол одной из комнат дома старосты, - мы нашли у Лосара Тыманова. Я немного знаком с вашими верованиями, а потому знаю, что, во-первых, Лосар Тыманов никакой не, как он сказал нам, староста, а самый настоящий шаман, а во-вторых, эти фигурки — содержат в себе души умерших людей. Ведь именно ласточка, по-вашему, привносит божественный огонь Нуми-Торума в тело человека и дает ему жизнь. Скольким из ваших умиравших родственников шаман прикладывал к груди иттарму, чтобы она вместила в себя его душу? Сколько из вас ждут, пока у них появится ребенок, до недельного возраста не имеющий своей души, чтобы приложить к его груди ласточку, дав новую жизнь умершему?
Толпа загалдела. Посыпались гневные выкрики на неизвестном Егору языке — судя по их экспрессии, это явно были проклятия.
-Этих ласточек мы заберем с собой и не вернем до тех пор, пока не найдем скрываемые вами курганы! - перекрывая шум толпы, прокричал Егор. -А если кому-то из вас придет в голову забрать их силой, то знайте: мы пропитали их горючей жидкостью, которая радостно вспыхнет, чиркни я зажигалкой! Поэтому у вас весьма ограниченный выбор: либо кто-то вызовется нам в проводники, либо забудьте о перерождении для своих близких...
Людская масса колыхалась и исступленно вопила, заходясь от злости. Кто-то уже сбегал за вилами и теперь потрясал ими, грозясь насадить на острия московских «гостей»; другие переламывали старенькие двухстволки, загоняя патроны с дробью. Уже жалея, что заварил такую кашу, Егор схватил у Матвея мешок с ласточками и занес над ним зажженную бензиновую зажигалку, пламя которой слегка колыхал небольшой ветерок.
-Подумайте, что вам важнее: могилы тех, кого вы и не знали никогда, или любимые родители, супруги, дети! - хрипло проорал он.
-Я провожу вас! - прогремело над людским гомоном, вмиг утихшим.
Егор уставился на молодого парня, сделавшего несколько шагов в сторону крыльца. Он заметно выделялся из толпы. Новый спортивный костюм с тремя полосками, дорогие кроссовки, современные часы, против украшенных замысловатым орнаментом из бисера летних малиц и кожаных няр, в которые была одета большая часть жителей, расслабленная поза — широко расставленные ноги и засунутые в карманы штанов руки. Егор заметил, как от него остальные отступились, словно от прокаженного, а кто-то и вовсе плюнул под ноги, чудом не попав на новую обувь.
-Ну-с, не будем терять время попусту, - скомандовал Егор, знаками пригласив добровольца показывать дорогу; мешок с птичьими фигурками он прислонил к крыльцу.
-Ты же ходил воровать у мертвецов в прошлый свой визит, - возмущенно произнес Лосар, сверля юношу карими глазами. -Или решил последовать примеру своего отца? Жажда к деньгам за горло схватила?
-Не твое дело! - рявкнул незнакомец.
-Надеюсь, у них больше пальцев, чем должно, - бросил в спину «новому иширумовцу» староста загадочную фразу, когда тот присоединился к москвичам.
-Почему ты вызвался нам помочь? - поинтересовался идущий впереди вместе с Нярохом (так звали вызвавшегося показать курганы темноволосого, скуластого парня, который говорил с небольшим присвистыванием) Феоктистов. -Ну, помимо того, что тебе положена четверть добычи...
-А это важно? - угрюмо спросил Нярох, переодевшийся в предложенные ему Матвеем костюм «Горку» и треккинговые ботинки. Дополнительно он попросил себе защитные перчатки, пояснив, что на пути будут попадаться места, где они могут понадобиться, и теперь не снимал их.
-Да нет, - пожал плечами «археолог».
Разношерстная компания брела по тайге среди угрюмых деревьев, зачастую по пояс в траве. Периодически они выбирались к каким-то упрятанным среди лесного заплота озерцам, которых даже не было на gps-трекере Егора, пробирались по оврагам и резко сворачивали на редких прогалинах среди частокола из дремучих деревьев, будто на улицах запруженного машинами города.
-Бесполезно, - бросил Нярох, увидев попытки Егора записать маршрут. -Техника в наших лесах не работает. Я это понял, когда для курсовой работы, что по этим местам готовил, пытался фотографии сделать.
-О, так ты в институте даже учился? - удивился Семен, до того момента безмолвно шагавший позади. -Отчего же в эту глухомань вернулся? Разве нормальной жизни в цивилизации не хочется?
-Учился, - язвительно ответил Нярох, задетый удивлением Семена тому, что парень из глухой мансийской деревни способен усвоить программу высшего учебного заведения. -К твоему сведению, я дипломную готовлю по малым народам Урала!
Егор с удивлением взглянул на проводника.
-А, так ты тут научный материал собирал? Ну, судя по реакции твоих соплеменников, о них ты больше ничего не узнаешь!
-Мне здесь нечего узнавать — я здесь родился и жил до восьми лет, - заиграл желваками на широких скулах выпускник института, ведущий по уральским урманам желающих поживиться «археологов». -Хотя, кое-что новое я о своих бывших соседях, вернувшись в родные края, все же узнал: они пальцем о палец не ударят, стоит в беду попасть тому, кто чего-то в жизни добился, кроме как научился рыбу ловить и зверя в глаз бить, - горько продолжил он.
Нехотя, но все же Нярох разговорился; с этого момента его стало не остановить. Словно его эмоции бурлили как весенняя река, силясь вырваться наружу, но бились о плотину недоверия к чужакам, так и не находя выхода. Однако совместный путь в безлюдном лесу, обида на соплеменников, доброжелательность москвичей и их принадлежность к тому миру, к которому ныне принадлежал и Нярох, приоткрыли заграждение ментальной плотины, заставив его выплеснуть накопившееся, рассказав свою историю.
История Няроха была настолько же занимательна, насколько и трагична. Оказалось, что его отец был приверженцем «современной жизни» - той, что кипела в городах, наполненная заботами, суетой и, по мнению родителя, смыслом, который ей придавали достойные цели, стоящие перед любым горожанином в той или иной мере: будь то окончание высшего учебного заведения, устройства на хорошую работу или банальный заработок денег. Заботы городского жителя выглядели смешно и мелко в глазах иширумовцев, привыкших размеренно плыть по жизни, отпущенной им Верховным, без лишней суеты и тревоги. Для них было куда важнее, чтобы азартный Полум-Торум, ведающий рыбой в реках и озерах, не соблазнился на предложение Северного Старика сыграть в кусанг юх — игру с кольцами из тальника, которые надо накидывать на вкопанные в землю палочки. Дующий ледяным ветром Старик наверняка будет жульничать, а Полум-Торум, проиграв всю свою рыбу, отправит ее в Полуночное море, во владения победителя. Да и вообще: разве может сравниться радость от назначения на высокопоставленную должность с возможностью даровать своему любимому человеку вторую жизнь, поймав сидящую в его костяной клетке — груди, — ласточку, которая покидает свое пристанище, стоит жизненному огню потухнуть, а клети раскрыться? Но отец Няроха — Микув, считал представление о жизни своих соседей архаичным и сравнивал их с раками, что оказались в ведре: те и сами выбраться не могут и другим не дают. Разумеется, убежденность эта в нем возникла не с пустого места.
Когда Няроху исполнилось пять лет, в деревню забрели заблудившиеся туристы, восходившие на вершины в окрестностях. Появление гостей в Ишируме было редким событием: обычно туристы начинали и заканчивали свой путь в Вижае, ставшим пристанищем для людей, решивших подняться на ожерелье, которое накинул Нуми-Торум на Землю, чтобы та не утонула в Мировом океане — Уральский хребет. Туристы попросили местных проводить их на маркированную тропу, что проходила по отрогам хребта, временами ныряя в тайгу. На просьбу откликнулся Микув, который и повел группу из пяти любителей активного отдыха, экипированных по последнему слову туристической моды, взяв собой в помощники сына.
Ребята — студенты крупного института Екатеринбурга, оказались весьма разговорчивыми и с готовностью поведали о себе Микуву, в ответ на его вопросы. Проживший всю жизнь в окружении древних деревьев, умудрившихся пробить себе путь в каменистой почве склона Яныгхачечахля Микув настолько был очарован жизнью молодых парней, что немедленно возжелал ее если не для себя, то хотя бы для единственного сына, мать которого умерла при родах. И тогда далекий потомок одного из Древних, что был погребен в курганах на болоте Вегыр келыг, по мнению жителей Иширума омороченный кулями, что приняли личину заблудившихся туристов, переехал в поселок неподалеку от Ивделя. Там он устроился на кирпичный завод, где начал работать с утра до ночи, пока сын учился в местной школе, познавая азы наук, идущих вразрез с верованиями его народа. Так они и прожили несколько лет, пока не подошла пора Няроху поступать в институт. Зарплаты отца категорически не хватало, и в какой-то момент он начал сотрудничать с браконьерами, за плату показывая им полные дичи места, где они могли не бояться егерей — на эти места падала тень Яныгхачечахля. Микув вернулся в родную деревню, куда к нему потянулись обловщики, к вящему неудовольствию иширумовцев, которые безуспешно пытались его облагоразумить, ведь, по их мнению, он губил свою лили — живущую в волосах «родовую» душу, что дает возможность роду продолжаться.
Хоть с точки зрения сородичей, Микув совершал святотатство, однако это позволило Няроху поступить в институт в Екатеринбурге и получить место в общежитии, ну а дальше он начал скудо-бедно обеспечивать себя сам, подрабатывая по ночам в продовольственном магазине. Однажды редакция популярного в определенных кругах этнографического журнала прочитала курсовую работу Няроха про верования его малочисленного народа и предложила вести ему один из разделов, на что он с радостью согласился, получив возможность уйти с работы в магазине.
Год назад, отец, с которым он созванивался раз в неделю, вдруг перестал выходить на связь. Проводник Феоктистова предположил было, что отец ушел на то, что стыдливо называл «охотой», но на десятый день забеспокоился и решил проведать родителя. Отпросившись в институте, он начал собираться в родные земли.
Оказавшись в Ишируме, Нярох попытался узнать у старосты-шамана Лосара, где может быть его отец.
«Пропал он», - грустно ответил старик, глядя прямо в глаза Няроху. «Ушел с тем, кто браконьером представился и не вернулся».
«Но почему вы не начали искать его?!», - разъярился Нярох. «Даже если он и погубил свою лили, то вы, оставляя в опасности своего собрата, тоже лишаете себя возможности продолжить род!».
«Не с человеком он ушел», - терпеливо, словно втолковывая ребенку, сказал шаман. «А с посланником яныг эквы — ведьмы шестипалой, в угодья которой он дичекрадов водил. Я его предупреждал, что он по краю ходит, но он же у тебя не верил ни во что. Ты, хоть и живешь среди каменных домов, не такой, надеюсь...»
Нярох попытался сам было отца поискать, но следы, если те и были, за две недели, что прошли с визита «дичекрадов», исчезли, а спасательные службы ограничились тем, что на вертолете пролетели над разок тайгой, да и рапортовали, что никого не обнаружили. Погоревав несколько дней, Нярох поставил на болоте Вегыр келыг, где иширумовцы хоронили своих родных за курганами Древних, что прежде одним своим именем внушали страх инородцам, сопам — надгробие в виде деревянного домика высотой с локоть, в одной из стен которого было отверстие для подношений. В могилу под сопамом Нярох вкопал куклу из лиственницы, в которой угадывались черты его отца, сделанную старостой — так полагалось делать, если тело погибшего найти не удавалось.
Шло время, в пределах большого города периодически срывающееся на бег. Скорбь по отцу постепенно сходила на нет, тем более, что у Няроха намечалась свадьба сразу же после окончания института с девушкой, с которой он познакомился во время учебы — Ириной. Возможно, Нярох никогда бы не вернулся в Иширум, на жителей которого он затаил злобу (его не отпускала мысль о том, что они как-то были замешаны в исчезновении отца), если бы не очередная трагедия.
Два месяца назад Ирина вдруг загорелась идеей подняться на столь же печально известную на «большой земле», как и считавшуюся в его деревне священной гору Холатчахль, куда ее позвали друзья. Она тотчас же позвала с собой Няроха, ведь, по ее мнению, это была отличная возможность показать ей места, где он вырос. Поначалу он был категорически против, ведь взбираться на вершины Камня по поверьям его сородичей запрещено — там, дескать, живут боги и мешать их поддержанию миропорядка нельзя, но затем, немного подумав, согласился. Во-первых, это была возможность еще раз поискать следы отца в окрестностях, а во-вторых, он испытывал какое-то злорадство от осознания того, что залезет на священные, по поверьям его клана, вершины.
В июне, когда леса у подножия Камня налились зеленью и отяжелели от земных соков, и уже больше не трепетали, словно невесомые, под дыханием Северного старика, группа из семи человек разбила лагерь на одном из склонов горы. Оставив большую часть вещей в палатках, ребята выдвинулись на вершину налегке, взяв с собой лишь самое необходимое. В группе был свой инструктор, но он уступил свое место Няроху, признав его наиболее подходящим руководителем похода как человека, выросшего в этих краях. Няроху стоило бы отказаться, ведь прежде он никогда не взбирался на священные вершины, но тщеславие — червоточина, которая, как сказал однажды Няроху Лосар, есть у всех жителей больших городов, - не позволила ему в этом сделать, а потому он с видом знатока отрогов и седловин Холатчахля повел остальных наверх.
Поначалу все шло достаточно хорошо. Заснувшая среди «каменного леса» способность чувствовать тайгу и простирающиеся к небесному куполу горы проявила себя: Нярох уверенно торил путь по еще покрытому снегом курумнику, скрывающему коварные ловушки — провалы меж острых и тяжелых камней, способных раздробить ногу неопытному туристу. Так, ни разу даже не споткнувшись, группа поднялась наверх по восточному склону. И вот там-то и произошла беда, вынудившая Няроха вернуться в Иширум, по счастливой случайности оказавшись там в то же время, что и «артель» Феоктистова.
Опьяненные эйфорией, вызванной удачным восхождением, ребята из группы разбрелись по вершине, начав фотографировать окрестности и себя на их фоне. Не отставали и Ирина с Нярохом — девушка попросила сфотографировать ее в небольшом углублении под огромным валуном, нависающим над входом в грот. Пещера выглядела вполне безопасно и парень не стал противиться желанию подруги.
Ирина ногами вперед влезла в грот, но вместо того, чтобы развернуться лицом к объективу, замешкалась.
«Слушай, тут что-то есть, как будто бы», - напряженно произнесла она, пытаясь разглядеть дальнюю стену, теряющуюся во мраке. «Попробую подсветить», - взяв фонарик, она направила было луч света вглубь, но тут ее начало стремительно затягивать вовнутрь.
«Меня схватили!» - завопила она в диком ужасе.
Нярох тут же бросился на помощь, но было поздно: в дальней части грота оказалась ямина, куда и провалилась вопящая Ирина. К валуну подбежали остальные члены группы, находящиеся в полной растерянности: ни один из них не слышал, что на горе есть пещеры, и уж тем более с провалом в нижнюю камеру. Пока все метались в панике, не зная, что предпринять, Нярох крикнул, чтобы кто-нибудь сбегал до лагеря за веревкой, а сам сунулся внутрь, и увидел, что Ирина сжалась в комок на дне неглубокого карстового колодца и отчаянно визжит, будто в страхе перед скрывающимся во тьме созданием.
Сбросив с себя рюкзак и верхнюю одежду, он с трудом протиснулся вниз и вскочил на ноги с ножом в руке, готовясь отражать нападение заключенного в этой пещере зверя, наверняка оказавшегося здесь столь же случайно, как и Ирина. Но, к его удивлению, во тьме, расступившейся под светом фонарика, никого не было: лишь голые, местами подернутые плесенью стены, без единого отверстия. Внизу было достаточно тепло для того, чтобы он не мерз в одном лишь свитере - будто бы чрево горы не промерзло насквозь, - в то время как снаружи, несмотря на осторожную поступь лета, медленно поднимающегося с земли, где уже вовсю цвела полынь, Холатчахль все еще покрывали ледяные наросты.
Нярох попытался успокоить девушку, прижимал к груди, но все безуспешно — она продолжала верещать, временами переходя на безудержный плач. Спустя время, показавшееся Няроху бесконечностью, в колодец спустили конец полиамидной веревки, на которую в лагере подвешивали грузы и сохнущее над огнем снаряжение. К тому моменту Ирина, обессилев, начала засыпать и, вроде как, несколько успокоилась, лишь изредка вздрагивая, словно вспоминая пережитое, оставшееся за гранью реальности остальных из группы, что ее жених воспринял было за хороший знак. Однако когда Нярох крепко обвязал ее веревкой и крикнул, чтобы девушку начали вытягивать из ловушки, Ирина вдруг резко схватила его за грудки и исступленно прошептала за мгновение до того, как окончательно потерять сознание:
«ОН сказал, что я помешала ему!».
Ирина пришла в себя лишь через три дня — за это время ее эвакуировали вертолетом спасатели, и обследовали в одной из больниц Екатеринбурга. Все жизненные показатели были в норме, и врачи, на расспросы не находящего себе места от тревоги Няроха о причинах столь долгого отсутствия сознания, лишь разводили руками, говоря что-то о «крайнем истощении организма». Но он, пусть и прожил в зарослях «каменной тайги» несколько лет, не забыл рассказов морщинистой от довлеющих над ней прожитых восходов Евьи — Хранительницы памяти в Ишируме, которая по вечерам объясняла детям принципы мироустройства.
«Когда Куль-отыр касается разума человека», - отблески горящего в ночи костра делали ее старое лицо похожим на маску из кедра, - «тот всеми птицами на несколько дней переносится в Верхний мир, где Мировой кузнец кует новые души. Там они общаются с теми, кто давно покинул Срединный мир. Затем птицы возвращаются обратно в тело, но их новые знания заставляют видеть глаза то, чего зреть человек не должен и слышать то, что мозг наизнанку выворачивает».
Нярох находился возле кровати своей возлюбленной, когда та наконец открыла глаза. Ее бледное лицо в лучах начинающего свой ежедневный путь солнца, край которого уже показался над домами, казалось прозрачным. Будто настоящая Ирина осталась там - в проклятой пещере, которую так и не нашли другие туристы, заинтересовавшиеся загадочной полостью во чреве священной горы, - а на кушетке лежал призрак, шагнувший в мир материальный настолько, насколько это было необходимо для того, чтобы на него можно было одеть датчики больничных приборов.
Склонившийся над ней юноша обрадовался осмысленному взгляду прежде изумрудных, а ныне выцветших глаз настолько, что даже забыл позвать медсестру, как того требовал инструктировавший его врач.
«Где я?» - растерянно спросила Ирина.
«В больнице, любовь моя», - ласково произнес Нярох. «Что ты помнишь последним?».
«Помню, как мы восходили на гору», - с трудом вспоминала девушка. «Помню, нашла какой-то необычный грот… и все. Что произошло со мной? Я ударилась головой?».
«Да», - облегченно ответил ее жених, обрадованный тем, что разум Ирины утаил во мраке подсознания воспоминания о том, что произошло в скрытой от посторонних взглядов пещере, что бы там ни было. «Грот обрушился и тебе здорово съездило камнем по голове».
«Ох, вот это сходила в поход», - слабо улыбнулась Ирина.
Тут ее взгляд ушел за спину Няроха, будто кто-то подошел сзади, заставив его инстинктивно обернуться. Палата была пуста.
«Кто все эти люди?», - недоуменно спросила та, кто своим любопытством потревожила богов.
По спине юноши пробежал неприятный холодок.
«Да как же!», - взгляд глаз, выцветших до выморочного цвета растущей где-нибудь в глубокой, бессолнечной пади травы, пугал. «Еще и тараторить начали о какой-то чуши!» - возмутилась она, попытавшись приподняться на койке. «Может, вы выйдете отсюда?! Здесь больничная палата, а не балаган!».
Тут Нярох вспомнил о медсестре и кинулся из палаты на сестринский пост. Несмотря на то, что стрелки на циферблате висящих над постом часов уже давно перешагнули противоположную полудню отметку, столик в середине коридора пустовал. В отчаянии, Нярох решил начать ломиться во все двери подряд, пытаясь найти хоть кого-то способного помочь, но стоило ему дернуть ручку первого же кабинета, как Ирина отчаянно завопила.
«Подойдите в 306 палату, хоть кто-нибудь!», - взмолился он и рванул к дверям, откуда издавались наполненные ужасом крики.
Ирина, сорвав с себя датчики, забралась на подоконник и шарила по окну, бесплодно пытаясь его открыть. Нярох схватил ее, визжащую и сопротивляющуюся, и силой уложил обратно, прижав телом.
«Я не могу слушать, о чем они говорят!», - хрипло взвыла она чужим голосом. «Заткни мне уши!».
Тут, наконец, в палату забежала еще не до конца проснувшаяся медсестра.
«Вколите ей успокаивающее!», - рявкнул Нярох, с трудом удерживая хрупкую девушку, исступленно бьющуюся под ним.
Женщина в больничной форме растерянно кивнула и выбежала прочь, чтобы вновь вернуться через несколько минут с шприцем, наполненным какой-то жидкостью. Лишь после укола, Ирина перестала биться в истеричном припадке; тело ее обмякло. Перепуганная не меньше Няроха медсестра взглянула на него.
«Ее разума коснулся Куль-отыр», - с болью в голосе ответил сын сгинувшего в урманах Микува.
С того дня началась похожая на кошмар жизнь, где вроде и стараешься что-то сделать, а все одно без толку; роковой конец тебя настигает, как не старайся. Ирину положили в психиатрическую лечебницу, где держали на сильнодействующих препаратах, от которых она стала еще больше похожа на призрака. Приходя к бледному, исхудавшему, вяло передвигающемуся двойнику своей невесты — ну не могла всегда веселая и полная энергии Ирина стать такой! - Нярох чувствовал, как в его сердце все больше и больше разверзается какая-то бездна, подталкивая и его души к выпархиванию из гнезда. Призрак еще пока узнавал Няроха, но единственной его просьбой, раз за разом слетающей с белых губ, было пронести с собой в лечебницу лезвие, пусть небольшое, но достаточно острое, чтобы вспороть вены.
«Я все сделаю сама», - слабо говорил Призрак. «Ты мне только помоги чуть».
Нярох на это ничего не отвечал, лишь прижимал Призрака к себе и незаметно плакал, сжав зубы и моля всех богов, обитающих в этой каменной тайге, о том, чтобы Ирина выздоровела. Небольшая надежда была: из столицы приехало несколько видных психиатров, заинтересовавшихся необычным случаем, которые тут же начали давать какие-то лимитированные препараты и вести беседы, составленные в соответствии с последними рекомендациями светил психиатрии.
Но улучшения не последовало. Призрак все больше истончался, всем своим видом говоря, что скоро окончательно уйдет из материального мира. В последнюю встречу Нярох не на шутку испугался, хоть Ирина и была необычайно весела, по сравнению со своим обычным, после гибельной пещеры, состоянием.
«Я начинаю понимать разговоры всех этих людей, что бесконечно снуют подле меня, зачастую проходя сквозь стены. Раньше мой мозг будто бы лопался изнутри, когда я их слышала, но сегодня я поймала себя на том, что с интересом слушала разговор парочки, стоящей в углу моей палаты».
В груди у Няроха защемило от этих слов.
«Может, это были врачи?», - глухо спросил он.
«Нет, что ты!», - рассмеялась Ирина. «Я умею отличать этих болтунов от остальных: они ярко светятся, будто внутри них сияет маленькая звезда. Да и одеты они были так, словно с учебника по истории сошли».
Тогда-то Нярох и понял, что ему пора возвращаться в Иширум, ведь если Ирина начала спокойно относиться к разговорам ис-хор - «могильных» душ, что остаются в Срединном мире после смерти человека и никуда не улетают — то ее время на исходе.
