– Я вас умоляю, зачем мне был нужен принц? Вы посмотрите, где я и где ваш принц! Он в могиле давно гниёт, а я ещё ого-го! Хоть снова замуж выдавай...
Старая Матильда хрипловато засмеялась, прокашлялась и затянулась из трубки.
– Мне через месяц стукнет девяносто, – продолжала она. – Жизнь я прожила – во! – показала большой палец вверх. – И ни о чём не жалею. Ни о тяжёлом детстве, ни о голодной юности, ни о чём! Если подумать, то всегда тяжело было жить – и до, и после. Но я прожила, весело и интересно, как бы сложно ни было.
Снова затяжка. Кашель. Лёгкий смешок.
– Мне тогда едва семнадцать стукнуло. А выглядела лет на пять младше – худая грязная девчонка. Ни сисек, ни жопы, что твоя доска на полу! Голодно было. Родители нашу свору прокормить не могли, хоть и пахали как проклятые. Мы с младшей сестрой Майкой подворовывали на рынке. То еды какой урвём, то ткани отрез, то ещё чего. Били нас за воровство, конечно. Недели не проходило. Но жрать-то хотелось.
Предлагали нам и кое-что другое на рынке, девки-то мы были, хоть и тощие, да молодые и на мордашки симпатичные. Но своим скудным умишком всё же понимали, что ничего хорошего от этого нас не ждёт. Может, не помрём с голоду, и побои прекратятся, но от заразы какой Богу душу отдадим. Мало ли мы рано постаревших потасканных безносых баб видели.
И вот однажды потемну залезли мы с Майкой на один из вещевых складов. Мы заметили, что кто-то из работников дверь неплотно закрыл, и щель осталась. Мы – тощие, юркие – без труда просочились внутрь. Посветили свечой, что с собой взяли. А там – мама дорогая! Обувь, платья, тюки с тряпьём. Мы давай рыться в этом всём, к себе прикладывать да принцессами себя представлять.
А тут – крики, ругань! Видать, хозяин работнику навалял и приказал вернуться проверить, всё ли в порядке. Мы с сестрой похолодели – точно живыми не отпустят! Схватили первое попавшееся, за пазуху пихнули и дёру. Не бежали, а летели! Страшно – ужас! Добрались до леса, выдохнули, достали трофеи и обомлели. У меня оказалось платье из серебристого текучего материала, тонкое такое, невесомое. Это я потом узнала, что он шёлком называется. А сестра узел с туфельками хватанула. Прямо к платью!
Мы всё это богатство в тряпицу завернули да там в лесу и закопали. Потом продать хотели да еды купить. Может, даже и на пряники хватило бы!
Два дня мы с ней шарахались от каждого звука, но Бог отвёл беду. То ли не заметил хозяин пропажу, то ли рукой махнул, но искать нас не стали. Мы и расслабились. Но платье текучее не давало мне покоя. Во сне я примеряла его да с воображаемым кавалером танцы танцевала.
Потом я решила посмотреть, как там наш клад. Мы с Майкой отправились к схрону и достали драгоценный свёрток. Платье и туфли выглядели при свете дня ещё прекраснее, чем раньше. Ткань переливалась в руках жидким серебром с редкими вкраплениями жемчужин.
Я не выдержала, сбросила свой домотканый балахон и облачилась в невесомое платье. Оно село на меня как влитое. Туфли же на узких ступнях немного болтались, но меня это не смущало. Майка смотрела на меня восхищёнными глазищами и называла принцессой-невестой. Я предложила и ей примерить наряд, но та не успела. Мы слишком поздно услышали конный топот и не успели спрятаться в чащу. Сестра бросилась в траву, а я, испугавшись за волшебное платье, так и осталась стоять, словно статуя.
Из-за поворота вылетело два всадника. Увидев меня, они удивлённо остановились. Один из них был молод, почти мой ровесник. Он глазел на меня с неимоверным восхищением и любопытством. Другой же, постарше, с небольшой аккуратной бородкой, взглянул без особого интереса.
Несколько мгновений я не шевелилась, а потом как сорвусь с места! Майка выскочила из своего укрытия и дёрнула следом. Мы неслись как тогда ночью, из амбара. Почти летели по кустам, раздирая одежду в клочья и царапая кожу до крови. Я не помнила, где с меня слетели прекрасные туфли, по каким кустам я развесила своё шёлковое платье, но к дому мы с сестрой подлетели растрёпанные и испуганные. Спрятались на чердаке и сидели там, пока не стемнело, гадая, когда и от кого нам влетит?
Но на следующее утро случилось неожиданное. Отец прямо с порога швырнул в нас с Майкой обрывки платья, которое мы, видимо, плохо спрятали на чердаке. Он то ли радостно, то ли яростно шумел о том, что придворный Кристоф с первого взгляда влюбился в некую наяду, которую они с кузеном Хьюго видели в лесу. Он потребовал у матери чистую одежду для нас, заставил отмыться и причесаться.
Старуха закашлялась в платок, на котором показались красные следы, и, даже не взглянув на них, продолжала:
– Отец привёз нас с сестрой в замок и предъявил пред ясны очи недоумевающих Кристофа и Хьюго для опознания. Мы с ней стояли, склонив головы. Я чувствовала, как боится Майка. А сама я почему-то очень злилась на родителя, что он нас притащил сюда как овец на убой. Хотя понимала, что в нашей ситуации он прав как никогда. Он моментально смекнул, что это шанс один на миллион. Вдруг получится выдать замуж кого-то из нас за потерявшего голову юного Кристофа и, тем самым, покончить с нашим нищенским существованием.
Тут ко мне шагнул – не юный Кристоф, нет! – а Хьюго, и приподнял моё лицо за подбородок. На меня смотрели тёмные внимательные глаза вполне себе привлекательного молодого мужчины. Он улыбнулся, чем вызвал у меня недюжинное любопытство к своей, как потом выяснилось, незаурядной персоне. Краем глаза я увидела, что Кристоф подошёл к Майке, которая в свойственной ей простодушной манере разглядывала юнца…
Рассказчица снова закашлялась. Но вскоре продолжила:
– К чёрту принцев! Я была достойна самого короля! И я его получила. Хьюго был королём! Истинным королём моего сердца и моей жизни. Он был королём для своих крестьян и слуг. И даже для короля он был равным... – она затянулась и выпустила струю дыма. – Да-да, тот сам любил это повторять. А мы с Хьюго прожили душа в душу сорок семь лет. Пережили и голодные годы в неурожай, и войны. И я ни о чём не жалею!
