На арене советского цирка Леонид Енгибаров был уникумом. Когда другие клоуны смешили зрителей, Енгибаров заставлял их размышлять. Именно поэтому народную любовь ему пришлось заслуживать долго. На самом пике своей популярности «грустный клоун» умер. Смерть артиста тут же обросла всевозможными слухами и домыслами: ведь Енгибаров ушел из жизни довольно молодым.
Самоопределение
Леонид Енгибаров появился на свет в 1935 году. Его отец-армянин трудился поваром в ресторане, а мать была русской и хозяйничала по дому. Жилище Енгибаровых, как и большинство построек Марьиной Рощи в то время, являлось одноэтажным деревянным домиком.
Леонид не сразу определился с профессией.
Он профессионально занимался боксом, поступал в институт рыбного хозяйства и в физкультурный вуз. Но в конце концов он все-таки решил стать клоуном и пришел в Цирковое училище. Окончив его, Енгибаров стал работать в армянском цирке.
Отторжение и признание
В отличие от других цирковых артистов, которые полагали, что главное предназначение клоуна – это веселить зрителя, Енгибаров придерживался противоположной точки зрения. Его номера если и вызывали улыбку, то чаще всего грустную. Он не требовал от публики безудержного хохота, а, напротив, заставлял людей философствовать о жизни, об одиночестве, о доброте и других важных вещах.
Однако сами зрители, которые, конечно, спешили в цирк совсем не затем, чтобы лить слезы, «грустного клоуна» приняли не сразу. Да что говорить, даже многие коллеги Леонида просили его бросить странное амплуа и выступать на арене с традиционными, смешными номерами.
Но Енгибаров и слушать никого не хотел. И вскоре его действительно оценили.
В 1962 году во время гастролей армянской труппы в Ленинграде выступление Леонида Енгибарова было объявлено лучшим номером года. А через 2 года на конкурсе клоунов в Чехии он занял первое место.
Смерть в расцвете сил
Публика обожала Леонида Енгибарова за его артистизм, за романтичность и пусть и светлую, но все же грусть его неподражаемых номеров. Популярность клоуна была настолько высока, что о нем даже сняли несколько документальных фильмов. Кстати, о фильмах. Следует отметить, что Енгибаров был не только клоуном и мимом. Он обладал и многими другими талантами. Он играл в художественном кино и даже писал новеллы.
Неизвестно, что бы еще привнес в искусство «грустный клоун», если бы не его внезапная смерть. Многие до сих пор судачат о том, что известный артист, как последний бродяга умер на улице, а равнодушные прохожие проходили мимо его холодеющего трупа. Но на самом деле Енгибаров скончался в квартире на руках своей матери.
25 июля 1972 года артисту стало нехорошо. Мать вызвала сыну «Скорую помощь». Но прибывшие врачи решили, что у Енгибарова обычное отравление, что-то прописали и уехали. Но лучше Леониду не становилось.
Он попросил мать налить ему шампанского. Видимо, думал, что от вина ему полегчает. Однако оказалось, что у Енгибарова случился сердечный приступ, и алкоголь только усугубил ситуацию. Вторая бригада докторов уже ничем не смогла ему помочь. «Грустный клоун» скончался. Ему было всего 37 лет.
ЕНГИБАРОВУ - ОТ ЗРИТЕЛЕЙ
Шут был вор: он воровал минуты —
Грустные минуты, тут и там, —
Грим, парик, другие атрибуты
Этот шут дарил другим шутам.
В светлом цирке между номерами
Незаметно, тихо, налегке
Появлялся клоун между нами
Иногда в дурацком колпаке.
Зритель наш шутами избалован —
Жаждет смеха он, тряхнув мошной,
И кричит: “Да разве это клоун!
Если клоун — должен быть смешной!”
Вот и мы... Пока мы вслух ворчали:
“Вышел на арену, так смеши!” —
Он у нас тем временем печали
Вынимал тихонько из души.
Мы опять в сомненье — век двадцатый:
Цирк у нас, конечно, мировой, —
Клоун, правда, слишком мрачноватый —
Невеселый клоун, не живой.
Ну а он, как будто в воду канув,
Вдруг при свете, нагло, в две руки
Крал тоску из внутренних карманов
Наших душ, одетых в пиджаки.
Мы потом смеялись обалдело,
Хлопали, ладони раздробя.
Он смешного ничего не делал —
Горе наше брал он на себя.
Только — балагуря, тараторя, —
Все грустнее становился мим:
Потому что груз чужого горя
По привычке он считал своим.
Тяжелы печали, ощутимы —
Шут сгибался в световом кольце, —
Делались все горше пантомимы,
И морщины глубже на лице.
Но тревоги наши и невзгоды
Он горстями выгребал из нас —
Будто обезболивал нам роды, —
А себе - защиты не припас.
Мы теперь без боли хохотали,
Весело по нашим временам:
Ах, как нас прекрасно обокрали —
Взяли то, что так мешало нам!
Время! И, разбив себе колени,
Уходил он, думая свое.
Рыжий воцарился на арене,
Да и за пределами ее.
Злое наше вынес добрый гений
За кулисы — вот нам и смешно.
Вдруг — весь рой украденных мгновений
В нем сосредоточился в одно.
В сотнях тысяч ламп погасли свечи.
Барабана дробь — и тишина...
Слишком много он взвалил на плечи
Нашего — и сломана спина.
Зрители — и люди между ними —
Думали: вот пьяница упал...
Шут в своей последней пантомиме
Заигрался — и переиграл.
Он застыл — не где-то, не за морем —
Возле нас, как бы прилег, устав, —
Первый клоун захлебнулся горем,
Просто сил своих не рассчитав.
Я шагал вперед неукротимо,
Но успев склониться перед ним.
Этот трюк — уже не пантомима:
Смерть была — царица пантомим!
Этот вор, с коленей срезав путы,
По ночам не угонял коней.
Умер шут. Он воровал минуты —
Грустные минуты у людей.
Многие из нас бахвальства ради
Не давались: проживем и так!
Шут тогда подкрадывался сзади
Тихо и бесшумно — на руках...
Сгинул, канул он — как ветер сдунул!
Или это шутка чудака?..
Только я колпак ему — придумал, —
Этот клоун был без колпака.
(с) Высоцкий 1972 г.
