В первом универе у нас считалось, что болеть — недостойно. Запретить, конечно, никто не мог, но проблем из-за этого получалось столько, что никто особо не рыпался — все ходили сопливые и температурные. И заразные, конечно, поэтому с февраля по май в нашей группе мало кто соображал на лекциях.

Во втором универе было иначе. Всем было по фигу, болеем мы или нет, но учебная программа была составлена так бестолково, что пропустишь неделю — и всё, дальше рискуешь не разобраться. Я и без больничных «плавала» в большинстве предметов, хотя честно училась…

Потом я начала работать. Первая работа была неофициальной, я ещё училась одновременно. И там, стоило заболеть, просто выгоняли, даже не заплатив. Недолго я там продержалась — меня всего на полгода хватило, а потом я таки заболела. Не сказала об этом, но показатели сразу упали, и мне указали на дверь. Зато заплатили.

Потом я работала в конторе федерального уровня. Там тоже никто официально не мог запретить болеть, но в нашем отделе, где сотрудники работали посменно, мы не закрывали даже плана. Оплата у нас была сдельной, и нас радовало то, что мы не отнимаем друг у друга работу — её всегда было больше, чем мы могли осилить. Нас регулярно песочили, но больше двух дней на отдых никто бы не выделил. Я даже с тяжким воспалением лёгких туда ходила. Хрипела, свистела лёгкими, но ходила…

Потом была ещё одна контора. Там я работала неофициально. Болеть, опять же, никто не запрещал, и любому легко давали право вылечиться. Сложность была в том, что если весь отдел не выполнял план, то всему отделу не давали денег. Вообще никаких. Зарплата была очень приличной, поэтому ещё полтора года я там продержалась. Ушла тогда, когда была не в силах играть в эту русскую рулетку. Я-то выходила всегда, а вот коллеги — нет.

Потом была ещё одна фирма… Там нам сразу сказали, что платят только тогда, когда мы приносим деньги. Нет денег — не за что платить. Устроены мы были официально, но зарплата начислялась так хитро, что стоило взять больничный, как от неё не оставалось ничего.

И вот сейчас я работаю… Работаю в конторе, где сам начальник, увидев, что я заболела, сказал: «Не мучайся, иди домой». Я возразила, что в пятницу вечером больничный мне никто не даст, хотя буквально падала, а рабочий день — до 10 вечера. На что начальник ответил: «Плевать! Помирать тут, что ли?»

И я провела четыре дня дома. Господи! Я плакала от счастья. От того, что я могу пойти в туалет каждый раз, когда хочу, а не вырываясь кое-как между звонками и письмами. От того, что я могу спокойно пить лекарства. Лежать! И не думать, когда мне очень плохо. Я вылечилась за 4 дня и пришла на работу весёлой и бодрой. Просто оттого, что это офигенно — болеть и не работать при этом!

Меня не столько задолбало закручивание гаек государством, сколько то, что мы сами с радостью эти гайки крутим. Причем в тех местах, где их наличие еще три-пять лет назад казалось полным абсурдом.

Вот например, помните, как всех возмутила и взбудоражила идея ввести общероссийский дресс-код? Каким самодурством руководства воспринимались тогда же еще немногочисленные увольнения учителей за «недостойный» внешний вид за пределами школы и за пляжные фотографии, попавшие в интернет? Но вот прошло пять лет, и мнение, что в шортах в городе ходить нельзя и что за шорты в городе надо штрафовать стало превалирующим. Увольнения учителей, замеченных в нерабочее время в купальнике или юбке выше колена, уже добиваются не самодуры-директора, а родители учеников.

А особо показательным для меня является институт, где я работаю. Здесь сроду не было никакого дресс-кода и рядовые сотрудники надевали костюмы только на торжественные мероприятия типа защиты диссертации. А потом постепенно, безо всяких на то начальственных указаний, все стали ходить по дресс-коду, который никто не устанавливал. А мне стали регулярно делать замечания за «неуставную» прическу. Не начальство, а рядовые сотрудники. А ведь совсем недавно еще никто не делал круглых глаз, когда наш завлаб в летнюю жару приходил в цветастых шортах и такой же футболке. Потому что в подобном виде ходило пол-института, особенно молодежь.

И если бы только дресс-код. В конце концов, наплевать на мнение других, когда от него ничего, в сущности, не зависит — несложно. В конце концов, при крайней необходимости можно и костюм напялить. А печалит то, что все больше в нашем обществе нарастают не некие политические несвободы идущие сверху, а самоцензура и самоограничение, а вместе с ними и взаимоцензура и взаимоограничение: на занятия и увлечения, на высказывания и суждения, на образ жизни и способы самовыражения.