Я училась в гимназии с пробашкирским уклоном.
С первых классов нам преподавали башкирскую литературу, историю Башкортостана, мы заучивали стихи башкирских поэтов, устраивали национальные праздники, приглашали старушек, которые одевали красивую национальную одежду (такие яркие платья, украшенные монетами), танцевали, пели и кушали чак-чак.
Башкирский язык мне давался тяжело, чтение книг на башкирском – тем более.
Мой папа чистый породистый башкир, с черными волосами и красивыми восточными глазами уважал культуру Башкирии, и считал, что его дети (я и моя сестра Айгуль) должны хорошо знать родной язык.
Мама же, чистых белорусско-русских кровей к башкирскому языку относилась спокойно, и сильно не напрягала.
До 4 класса все сочинения на тему «Как я провела лето», «Моя мама – самая лучшая мама на свете» и «Хлеб всему голова» писал папа, поэтому сочинения были одни из лучших в классе.
Когда приходили с проверкой сотрудники УНО, Роза Алмазовна (учительница по башкирскому языку ) говорила: — А у этой девочки самые лучшие сочинения по башкирскому. Алина, встань.
Я вставала, смотрела честными глазами на сотрудников УНО и даже улыбалась.
Когда папа внезапно умер, я потеряла статус башкирской писательницы и постепенно начала скатываться в клан двоечников.
В клане двоечников я чувствовала себя комфортно.
Начала хорошо спать, не дергалась ночью, если у меня не выучен параграф по географии.
Роза Алмазовна догнала, что показывать меня сотрудникам УНО больше не придется, пересадила меня за заднюю парту, к убогим и обрусевшим.
Башкирский язык был забыт, стал почти как немецкий.
Хотя я до сих пор морковь называю – кишер. (Смешное слово, правда? А еще по башкирски картошка – картуф).
Сейчас понимаю, что эти «двоечные» годы были весьма продуктивными, ведь я научилась: Опаздывать, и это было здорово.
Не каждый отличник может себе позволить завалиться в середине урока в класс и плавно продефилировать к своей парте.
Не расстраиваться, когда тебе говорят, что ты тупая.
Изучать то, что тебе действительно интересно.
Два школьных года я посвятила изучению истории Отечества.
Вот это было мне действительно интересно.
С удовольствием прочитала монографии Волкогонова, запрещенные учебники истории Отечества Долуцкого и многое другое.
Убогие и обрусевшие в итоге стали моими друзьями.
Адекватные детишки, не покрывающиеся красными пятнами от того, что их отчитывает злобный учитель.
Один убогий сейчас мастер спорта, второй – директор сети магазинов, третий правда в тюрьме сейчас, но с кем не бывает.
По-моему это здорово, когда сам выбираешь, что тебе интересно.
Что тебе не вшивают в мозг мысль о том, что институт, работа, семья – это предел человеческих мечтаний, и что работать тебе, безмозглой, с плохим аттестатом, в рыбной лавке до пенсии.
Что тебя не волнует, сколько Джоулей выделяет паровоз следуя из пункта А в пункт В (сама не поняла, что сказала), а гораздо интересней знать убили ли Сталина, или он сам захворал и богу душу отдал.
Итог.
При поступлении в вуз я сдавала историю Отечества.
Сдавала устно.
Стандартная комиссия из трех человек.
Сидят.
Ты берешь билет.
Всё знаешь.
Чувствуешь запах победы.
Знаешь, что комиссия будет тебя внимательно слушать, потому что ты знаешь больше них.
Уверенно отвечаешь.
Овации.
Выходишь из кабинета.
Девочка, ты сегодня победитель.
Сегодня можно позвонить друзьям и повыпендриваться.
Взять в левую руку бокал шампанского, правой рукой небрежно поправить волосы, эффектно встряхнуть башкой и сказать: «Оеееееееее».
