CreepyStory

Он вышел из комнаты, а Рита перевела взгляд на прикроватную тумбочку, на которой лежал старый отцовский фотоаппарат «Лейка». Обладатели смартфонов могли в любой момент сфотографировать что угодно, но Рита хранила верность пленочной «Лейке». Аналоговая фотография была ее увлечением, напоминая о далеких и счастливых днях, когда отец объяснял Рите, что такое фокус, выдержка и экспозиция, и учил ее самостоятельно проявлять пленку и печатать фотографии в темной ванной. Отца давно не было в живых, но в память о нем Рита сохранила их общее хобби.

Когда начался отпуск, Рита по старой традиции отправилась в осенний парк, где нащелкала ровно тридцать шесть снимков — столько кадров вмещалось на пленку. С тех пор фотоаппарат лежал на тумбочке возле кровати, дожидаясь момента, когда из него извлекут пленку, проявят ее и напечатают фотографии. Обычно Рита занималась этим самостоятельно, запершись в темной ванной, но ее вдруг затошнило от одной только мысли, что придется вдыхать резкие запахи растворов. Поэтому Рита решила отнести пленку в ближайший фотосервис: иногда ей казалось, что теперь она была чуть ли не единственным человеком, который по-старинке отдавал пленки на проявку и печать.

* * *

— Ваши снимки готовы.

Рита взяла пакет с фотографиями, рассеяно поблагодарила сотрудницу фотосервиса и, расплатившись, направилась в парк возле дома.

Она углубилась в заросли по извилистым тропинкам, наслаждаясь осенней природой и тусклым сентябрьским солнцем. Свежий ветер приятно холодил лицо, опавшая листва шуршала под ногами. Рита вдруг почувствовала слабость, а от сладковатого запаха жухлых листьев ее опять затошнило. Приступы недомогания начались неделю назад и случались все чаще. Рита списывала их на проблемы со сном.

Наконец, она добралась до любимой скамейки, которая белела в буйстве пурпурно-желтых красок. Она поправила шарф и присела. Распечатала пакет и вытряхнула на колени фотографии, ожидая увидеть снимки осенней природы. Фотографии не удержались и упали на землю. Тихо выругавшись, Рита потянулась за ними. И замерла.

У ее ног рассыпались не те снимки. Она не видела на них ни деревьев, ни желтых листьев, ни панорамы парка — ничего из того, что фотографировала несколько дней назад. Это были фотографии с неясными черно-синими размывами. Но Рита уже видела раньше то, что на них запечатлено.

Она медленно собирала снимки, с ужасом понимая, что держит в руках подробные кадры своего кошмара. Сцены навязчивого сна, словно заснятые невидимым папарацци.

Вот только этим фотографом была она сама: все, что было запечатлено на снимках, Рита видела во сне собственными глазами.

Заброшенные двухэтажные строения, окруженные лесом. Силуэт незнакомца среди деревьев. Темные коридоры одного из зданий. Бегущий за ней человек: высокий, огромный мужчина, похожий на великана. Комната с заколоченными окнами, в которой она спряталась. Тусклое сияние свечей на подоконниках. Человеческие кости и черепа на грязном полу. Фигура преследователя в дверях комнаты: он нашел ее, от него не спрятаться! Он ближе, нависает над ней. Крупным планом: огромные ладони убийцы, протянутые к ее шее...

Рите показалось, что воздух превратился в сухой лед. Она судорожно всхлипнула, зажмурилась и резко открыла глаза. Чудовищные снимки не исчезли, они по-прежнему лежали у нее на коленях. Нереальный кошмар, который преследовал Риту ночами, ворвался в реальный мир.

* * *

Рита вылетела из лифта, чуть не сбив с ног одну из сотрудниц фирмы, где работал Артур. Она пробежала по коридору, рассеянно кивая знакомым коллегам мужа, и, наконец, распахнула дверь кабинета.

— Рита? — Артур удивленно вытянул голову из-за монитора компьютера. — Что-то случилось? На тебе лица нет.

Рита, пытаясь отдышаться, обвела взглядом знакомое помещение. В кабинете мужа все было, как и прежде: компьютеры, заваленные документами и чертежами столы, пыльное окно с видом на центр города. В углу комнаты одиноко стоял кульман, казавшийся анахронизмом в современном мире электроники. Артур работал архитектором в строительной компании, и сейчас наверняка занимался разработкой очередного проекта.

— Скажи мне, что ты здесь видишь. — Трясущейся рукой Рита протянула кипу фотографий.

Артур с подозрением покосился на жену и взял снимки. Просмотрел их. Рита вцепилась в край стола, с нетерпением ожидая ответа.

— Я вижу какие-то размытые синие кляксы на черном фоне. Это что, неудачные кадры?  — Артур аккуратно положил снимки на стол. — Наверное, пленка бракованная. Ты из-за этого такая дерганая?

Рита с трудом сглотнула. Мелко затряслись ноги, и она плюхнулась на стул.

— Артур, на этих снимках —  мой сон.

Она думала, что он фыркнет или рассмеется. Но взгляд Артура оставался серьезным, а прочертившие лоб морщинки говорили, что ему совсем не смешно. Он смотрел на Риту, как будто начал сомневаться в ее вменяемости.

— Ты не рассказывала, что тебе снятся размытые кляксы.

— Это не кляксы. — Рита выхватила из пачки несколько снимков и разложила их перед мужем. — Если присмотреться, то вот здесь видно коридор заброшенного здания, я бегу по нему во сне. Эта темная фигура — человек, который меня преследует. Здесь он приближается. А это его руки, протянутые ко мне.

Артур покачал головой. Но Рита знала, что теперь он наконец-то готов ее выслушать. От начала до конца.

— Артур, этот кошмар повторяется каждую ночь уже две недели. — Рита  начала раскладывать фотографии одна за другой, иллюстрируя свой рассказ. — Во сне я — маленькая девочка лет десяти. Я гуляю по лесу, а затем оказываюсь среди заброшенных зданий. Темнеет, но в сумраке я замечаю силуэт высокого мужчины, лица которого не разобрать. Он наблюдает за мной, а затем медленно приближается. Он говорит мне какие-то гадости: я не могу их вспомнить, но это мерзкие, отвратительные слова. Я убегаю от него. Он гонится за мной, кричит что-то вслед, а я в панике скрываюсь в заброшенном здании, несусь по коридорам, зову на помощь, но никто не откликается. Наконец, я прячусь в комнате с заколоченными окнами. На подоконниках стоят зажженные свечи, их тусклый свет наполняет комнату. Я шепчу: «Мамочка, помоги мне». Я иду вперед, и что-то хрустит у меня под ногами. Опускаю взгляд и вижу человеческие кости и черепа на полу. В ужасе забиваюсь в угол. Но человек находит меня. Он набрасывается на меня, я кричу, брыкаюсь, но он слишком силен. А потом его огромные руки хватают меня за шею. Он душит меня, мне нечем дышать, в глазах темнеет. И я просыпаюсь.

Рита положила последний снимок: едва различимое лицо мужчины со звериным оскалом, словно заснятое через запотевшее синее стекло. Она подняла взгляд на Артура. Он задумчиво покусывал губу и неотрывно глядел на фотографии. Наконец, он сказал:

— Но даже если на этих снимках на самом деле твой сон, то как ты это объяснишь?

— Я не знаю. Фотоаппарат стояла на тумбочке возле кровати все время, что мне снились кошмары. Может, мои сны были настолько сильными, что каким-то образом повлияли на пленку? Словно проекция. — Она на мгновение замолчала, собираясь с духом прежде, чем медленно проговорить: — Артур, есть еще кое-что. Я не осознавала этого раньше, но сейчас, когда я вижу свой кошмар кадр за кадром, я понимаю, что в реальной жизни никогда не была в этом месте.

Артур пожал плечами, рассеяно раскладывая фотографии по столу.

— Ну мало ли что может придумать наш мозг, пока мы спим?

— Возможно. Но своего преследователя я тоже не знаю. Я понятия не имею, кто он такой.

— Мы смотрели с тобой кучу голливудских триллеров. Не удивительно, если в твоем подсознании отложился собирательный образ маньяка.

— Может быть. — Рита кивнула. — Но одно я знаю точно: в моем кошмаре я — это не я.

Артур нахмурился:

— То есть? Ты же говорила, что во сне видишь себя ребенком?

— Так и есть. Но этот ребенок — не я. Ну как бы это объяснить?! — Рита нервно постучала пальцами по столешнице. — Когда мы видим себя во снах, мы всегда осознаем, что это — мы, независимо от того, в каком возрасте предстаем: детьми, взрослыми или стариками. В моем кошмаре я вижу себя девочкой лет десяти, но теперь я совершенно уверена, что это не я. Это не мое детство и не моя жизнь. Я словно оказываюсь в чужом теле, проживаю не свою судьбу. Встречаю конец, предназначенный вовсе не мне. И этот кошмар снится не просто так.

Рита замолчала: горло вдруг сдавило, а живот скрутило узлом. По ногам разлилась противная слабость, голова закружилась. Она на мгновение прикрыла глаза и сделала несколько спокойных вдохов, чтобы успокоиться. Рита взглянула на Артура, но он, казалось, не заметил внезапного недомогания, охватившего жену — или же сделал вид, что не заметил. Он смотрел на Риту, ожидая продолжения. Но она уже рассказала все, что знала. Поняв, что продолжения не будет, он тихо сказал:

— Кажется, я знаю, почему тебе снится этот кошмар.

Рита вопросительно взглянула на Артура, а он в это время несколько раз щелкнул «мышкой», а затем развернул к ней монитор компьютера. Рита прочитала крупный заголовок статьи: «Пропала еще одна девочка. Полиция в тупике».

— Что это?

— Неужели ты не в курсе? — удивился Артур. — Об этом пишут все новостные сайты, и по телеку постоянно говорят. Полиция подозревает, что в городе появился маньяк, который похищает маленьких девочек лет десяти. На днях пропала третья. Ни одна из жертв до сих пор не найдена.

— Какой ужас. — Рита закусила нижнюю губу, представив горе родителей. — Я правда не знала об этом.

— Возможно, ты краем уха слышала о похищениях. — Артур откинулся на спинку кресла. — Или же могла случайно увидеть заметку о пропавших девочках на каком-нибудь сайте или в соцсетях. Информация отложилась в твоем подсознании и превратилась в навязчивый кошмар.

— Но как объяснить, что мой сон отпечатался на фотографиях? — Рита пристально посмотрела на Артура.

Он ничего не ответил и лишь беспомощно развел руками. Рита вздохнула, поднимаясь со стула.

— Значит, мне не остается ничего другого, как разгадать эту тайну. Только так я смогу избавиться от кошмара. Иначе сойду с ума.

Она принялась собирать фотографии со стола, но вдруг остановилась, с удивлением глядя на разложенные снимки.

— В чем дело? — Артур вскинул брови. — Новое озарение?

Рита схватила фотографии в охапку и подбежала к кульману. Артур наблюдал за действиями жены, но Рита не обращала внимания на его озадаченный взгляд: она прикрепляла снимки кнопками к доске — таким образом, что из тридцати шести фотографий получился прямоугольник почти на весь кульман. Словно огромный темный экран.

Рита отстранилась от кульмана, на расстоянии оценивая созданную композицию. Так и есть: она не ошиблась.

— И что я должен здесь увидеть? — Артур подошел сзади.

— Когда ты разложил снимки на столе, я вдруг заметила, что синие разводы словно являются частью одного большого изображения, разорванного на тридцать шесть кадров.

Рита указала пальцем на размытые синие линии, черточки и блики, объединенные в едва различимый узор — неровный круг, составленный из держащихся за руки человечков. Она перевела взгляд на Артура. Он с озадаченным видом рассматривал странное изображение.

— Похоже на детишек, которые водят хоровод, — предположила Рита.

— Мне кажется, я уже видел нечто похожее, — неуверенно проговорил Артур. — Как будто это какая-то эмблема или логотип...

Рита достала смартфон и сфотографировала составленный из снимков символ. Поймав удивленный взгляд мужа, она пояснила:

— Я собираюсь выяснить, что это за эмблема.

* * *

Заброшенные здания проступали среди темных зарослей леса. Рита остановила машину возле проржавевших ворот, на которых висела покосившаяся вывеска с надписью: «Летний лагерь “Хоровод”. Добро пожаловать!». Ниже виднелся круглый логотип в виде держащихся за руки человечков. Именно эту эмблему Рита обнаружила в интернете, когда загрузила в поисковик фотографию с символом из своего сна.

Путь до цели на машине занял два часа: «Хоровод» затерялся среди дремучих лесов к северу от города. Рита вспомнила сухие строчки новостных сводок трехлетней давности: «Летний лагерь “Хоровод” закрывается по причине оторванности от населенных пунктов и плохой транспортной доступности». Теперь двухэтажные здания пустовали, окруженные деревьями и кустарниками.

Рита вышла из машины, ощущая дрожь во всем теле и пугающий холод внутри: она была у цели. Страх пропитал Риту, словно дождь, который начался час назад и сопровождал ее всю дорогу до лагеря. Она забыла зонт в машине, но не стала за ним возвращаться. Приблизилась к воротам, схватилась за холодные мокрые прутья и толкнула створки.

Ворота со скрипом открылись, пропуская Риту. Медленно продвигаясь по заросшим дорожкам, она не сомневалась, что в своем кошмаре видела детский лагерь «Хоровод», вот только во сне все здания выглядели куда более запущенными, словно прошло много лет, и время не пощадило двухэтажные дома.

Рита бросила взгляд в темные заросли леса: в ее кошмаре там скрывался высокий человек. Но сейчас среди деревьев застыл лишь сумрак. Рита достала смартфон и взглянула на экран, на который упали капли дождя: связь в этой глуши отсутствовала, и сообщений от Артура тоже не приходило. Хорошо, что она успела записать мужу голосовое сообщение, в котором рассказала о том, что направляется в детский лагерь «Хоровод». Она отправила сообщение до того, как перестало действовать покрытие сотовой сети. Направляясь к лагерю по шоссе, она еще несколько раз пыталась дозвониться до Артура, но связь либо пропадала, либо же он не брал трубку — должно быть, находился в этот момент на рабочем совещании, о чем предупредил ее перед тем, как она покинула офис его фирмы.

Рита увидела справа дом, похожий на тот, в котором она пряталась во сне. Она немного поколебалась, принимая решение. Сглотнула вязкий ком в горле и направилась к дому: была не была! В конце концов, сейчас ей представился шанс разобраться в причине своих невыносимых кошмаров. Внутри этого дома скрывался ответ на главный вопрос: почему ей снится этот навязчивый сон?

Рита включила фонарик на телефоне и прошла внутрь дома. Длинный коридор, окутанный полумраком, и множество дверей по обеим сторонам — наверняка они вели в комнаты, где раньше жили дети. Подсвечивая дорогу фонариком, Рита направилась вглубь коридора. Она узнавала знакомые детали обстановки, шаг за шагом возвращаясь в свой кошмар.

Рита резко обернулась, ожидая увидеть позади силуэт преследователя, но дверной проем в конце коридора оставался пустым. Выдохнув сквозь дрожащие губы, она продолжила путь. Повинуясь воспоминаниям о событиях кошмара, Рита свернула направо. Еще один коридор, поменьше размером, который вел в другое крыло здания. Наконец, она оказалась возле двери комнаты, в которой маленькой девочкой пряталась в своих снах. Под ногами что-то тихо хрустнуло, и Рита опустила взгляд: у порога комнаты лежали осколки битого стекла. Странно, их не было в ее кошмаре. А еще она не помнила отвратительный запах, доносившийся из комнаты.

Она распахнула дверь и прошла внутрь, морщась от чудовищной вони, которая волной ударила в нос. Как и во сне, окна комнаты были заколочены досками, а на подоконниках стояло множество зажженных свечей. Вот только на полу вместо старых костей и черепов лежали окровавленные тела трех маленьких девочек.

Рита поднесла руку ко рту, сдерживая рвавшийся наружу крик ужаса. Помедлив мгновение, она приблизилась к жертвам в слабой надежде, что им еще можно помочь. Тщетно: когда луч фонарика скользнул по телам девочек, не осталось сомнений, что они были мертвы.

Разорванная одежда, искромсанная плоть, искаженные в муках детские лица…

Тихий хруст сзади: кто-то наступил на осколки битого стекла. Рита резко обернулась и застала в дверях высокого человека. Она метнула взгляд на его лицо: те же самые грубые, звериные черты, как у преследователя из ее кошмара, разве что выглядел он немного моложе.

За долю секунды Рита прочитала во взгляде убийцы: он понял, что она его узнала, даже если они никогда не встречались в реальной жизни. В следующее мгновение он с яростным рыком набросился на нее и повалил на пол. Рита ударилась затылком об пол: в глазах сверкнули искры, на секунду ее ослепив. Затем, когда зрение вернулось, она увидела перед собой осатанелое лицо маньяка и почувствовала, как на шее сжимаются огромные ладони. Он сдавил их со всей силы, не давая Рите вдохнуть. В глазах потемнело, и во мраке заплясали яркие желтые круги, а легкие готовы были взорваться изнутри…

Как вдруг все закончилось: хватка убийцы ослабла, и его огромное тело рухнуло рядом с Ритой. Глотая ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег, она приподнялась на локтях — и увидела перед собой Артура. С ошалелым видом он стоял над поверженным маньяком, держа в руках окровавленную лопату, которой зимой расчищал снег возле машины…

* * *

От сухого воздуха слезились глаза, и Рита сморгнула. Она лежала на кровати в больничной палате и не могла поверить, что осталась жива. Затылок пульсировал от боли. Глотать было трудно: шея, казалось, распухла изнутри.

— Я только что поговорил с врачом. — Артур устроился на стуле напротив койки Риты. — Он сказал, что у тебя гематомы шеи и затылка. Легкое сотрясение мозга. В целом, ничего страшного. Через пару дней тебя выпишут.

— Я знаю. — Голос Риты звучало сдавленно. — Как ты меня нашел?

— После совещания прослушал твое голосовое сообщение. — Артур наклонился ближе. — Ты сказала, что едешь в заброшенный лагерь под названием «Хоровод», и тут меня словно током ударило: я понял, где видел символ из твоего сна!

Рита вопросительно взглянула на мужа. Немного помешкав, он пояснил со смущенной улыбкой:

— Дело в том, что я готовил тебе небольшой сюрприз. Последний месяц я разрабатывал проект нашего загородного дома. Сама знаешь, вечно ютиться в городской квартире мы не можем, и когда у нас появится ребенок, было бы здорово всем вместе проводить время на природе. Вот я и подыскивал местечко для нашего будущего дома. Я нашел хороший участок, расположенный недалеко от «Хоровода»: проезжая по лесной дороге мимо лагеря, я видел его логотип на воротах. — Он вдруг замолчал и, внимательно взглянув на жену, продолжил серьезным тоном: — Рита, благодаря тебе удалось арестовать серийного маньяка-педофила. Сейчас он дает признательные показания в полиции. Он убил трех девочек и, судя по всему, не собирался останавливаться. Но ты положила этому конец. Похоже, каким-то невероятным образом тебе снилась одна из погибших девочек.

Рита судорожно выдохнула. Только сейчас она поняла, что едва дышала с того момента, как Артур начал говорить. Слезы брызнули из глаз, и Рита не смогла сдержать нервного всхлипа.

— Мне снилась не она, — проговорила она дрожащим голосом.

— Что ты имеешь в виду? — Артур часто заморгал.

Рита сжала в руках одеяло и, собравшись с мыслями, медленно сообщила:

— Когда у меня брали анализы, я попросила врача проверить еще один показатель. — Она взглянула на мужа: он жадно ловил каждое ее слово. — Артур, я беременна. На очень раннем сроке. Но я уже знаю, что у нас будет девочка.

Артур, казалось, потерял дар речи: с ошеломленным видом он уставился на Риту, и ей пришлось побыстрее продолжить, пока он не завалил ее вопросами:

— Кошмары, мучившие меня, были снами нашего ребенка, нашей девочки, которую ждала страшная смерть в будущем.

— Но каким образом? — Артур потряс головой. — С чего ты взяла?

— Смотри, все сходится: ты собирался построить дом на участке в лесу недалеко от заброшенного детского лагеря, и почти наверняка спустя пару лет мы бы переехали в наш новый дом. Через девять месяцев у нас родится дочь. Однажды, когда ей исполнится десять лет, она отправится погулять в лес рядом с домом и окажется в заброшенном детском лагере.

— И на нее напал бы маньяк, устроивший в лагере свое логово, — с потрясенным видом проговорил Артур: теперь он верил тому, что говорила Рита, и сам мог выстроить цепочку событий.

— Наша девочка стала бы его жертвой. Поэтому мне снились ее сны.

— Убив маньяка, ты изменила настоящее…

— Тем самым изменив будущее. — Рита устало кивнула и прикрыла веки.

Спать, она хотела спать… Спокойным, мирным сном.

Засыпая, она почувствовала нежный поцелуй Артура на губах, и словно бы издалека услышала его ласковый голос:

— Тебе нужно поспать. И пусть твои сны будут счастливыми…

Кажется, он говорил что-то еще, но Рита его не слышала. Она была вдали от больничных стен и стерильного белого света, вдали от страхов и тревог…

Но Артур по-прежнему был рядом с ней. Вместе они шли по залитой солнцем поляне, держа за руки счастливую маленькую дочь.

* * *

Спасибо, что прочитали) Группа ВК с моими рассказами: https://vk.com/anordibooks Подписывайтесь)

- И чо?

- Не Фюрер нас подставил. Точно не Фюрер. Его самого подставили.

Обратно шли молча. Коля продолжал одуревать от чертового холода, Гвоздь же кипел внутри паровым котлом, но и сам понимал, что его ребята ни в чем не виноваты. Только сжимал периодически так желанную пару дней назад рукоять пистолета в кармане и что-то ворчал себе под нос.

- Дай ствол, - вдруг остановился возле осиротевшей бэхи Коля.

- Чо?

- Да дай посмотреть, блин. Забыл проверить.

- Чего?

- Вы меня сюда притащили, потому что я в волынах шарю, так? Дай ствол.

Гвоздь протянул пистолет подчиненному. Тот щелкнул каким-то рычажком, и из рукояти выпал тонкий футляр магазина:

- Три патрона осталось.

- И чо?

- Имей в виду, - Коля вернул пистолет бригадиру и открыл багажник их машины. Канистра ни черта не добавляла привлекательности пути домой, но выбора особенно и не было.

- Это нафига?

- Холодно, - проронил Коля и потопал по просеке, оставленной им и Бурым.

Ветер начинал усиливаться.

К тому моменту, когда Коля все-таки захлопнул за собой дверь избы, на улице было уже решительно неуютно. Не вчерашний апокалипсис, конечно, но, с другой стороны, ветру было совершенно некуда спешить. В хате, к счастью, было уже довольно тепло: печка честно трудилась и халтурить не собиралась. Опустив канистру на пол, Коля протопал прямо к их спасительнице и снова залез на лежанку, поджав под себя ноги. Только сейчас его начала бить мелкая отрывистая дрожь, будто через тело безо всякого порядка пропускали разряды тока.

Гвоздь же сразу исчез за ближайшей дверью, но тут же появился обратно, витиевато выругался и зашел во вторую комнату. Сперва Коля даже и не понял, с какого перепугу их лидер мечется по хате вместо того, чтобы просто присесть у уютной печки, но потом и его самого осенило:

- А где Бурый?

- А где Бурый, - с той же пугающей растерянностью повторил Гвоздь и плюхнулся на пол перед огнем.

Вытащил из-за пазухи фляжку и жадно глотнул, скривился и бросил ее Коле. Тот инстинктивно поймал предмет, посмотрел на него, и тоже отхлебнул. Судя по плеску, оставалось там всего ничего.

- Жрать охота, - как-то невпопад заметил Гвоздь и уставился в пол.

Заурчало в животе и у Коли. Печка уже ощутимо жгла задницу, так что браток спрыгнул с нее и усиленно растер ладони друг о друга. Почему-то исчезновение товарища его особо не тронуло - тот еще утром зачем-то поплелся к тачке, и ничего не случилось. Может, опять решил дровишек нарубить. Все равно им всем светила еще одна развеселая ночка у черта на рогах, идея довольно здравая. Коля же пошел осматриваться.

Честно говоря, черт его знает, что он пытался найти. Хата эта добрых полвека стоит в гордом одиночестве, и если здесь вообще было что-то съестное, то уже давно перешло или в разряд законченной гнили, или пополнило ряды окаменелостей. Но кишки крутило как-то неимоверно сильно - Коля бы сейчас кого хочешь порешил за самую завалящую, промерзшую до тошнотворной сладости картофелину.

Некоторый смысл, конечно, в его поисках был. Раз селюки бросили позади постельное белье, мебель и кучу нехитрой посуды, вполне могли и погреб с какими закатками оставить в целости. Сколько они вообще хранятся? Знания Коли на эту тему ограничивались простой истиной: вздувшиеся банки не трогать.

А ведь и правда, погреб. В каждой хате должен быть чертов погреб. Осталось только найти, где именно вход в него. Коля тут же опустился на четвереньки и пристально осмотрел пыльный пол. Пусто. В принципе, и логично. Где еще делать люк в подпол, как не в комнате с печью? В хозяйской спальне искать его точно было дурной затеей. Поворчав себе под нос, Коля вернулся в общую комнату. Гвоздь все еще хмуро пялился в пол, изредка отвлекаясь на озорные щелчки из печи, а вот люк в подвал нашелся сразу же. Пришлось слегка отодвинуть стол, одной ножкой подпирающий вход в подпол, но после этого сложности закончились - люк на удивление легко открылся, выпустив наружу облачко затхлого воздуха. Коля опустился на колени и прищурился, пытаясь рассмотреть хоть что-то в погребе.

- Это что такое? - подал голос Гвоздь.

- Погреб.

- Ну да. Конечно, мать его, погреб.

- Жрать охота, - брякнул Коля и сам удивился этой фразе.

Гвоздь, впрочем, даже не стал насмехаться. Вместо этого он активно зашуршал всеми своими карманами, пока не вытащил наружу маленький, выглядящий почти игрушечным фонарик. И тут же потопал к погребу.

- На кой ляд тебе фонарик?

- Светить, блин. А ну свалил.

Коля посторонился, и Гвоздь ловко скользнул в проем, но только для того. чтобы тут же закашляться:

- Твою мать, ну и вонь. Тут как насрали… - и замолк.

- Гвоздь? Але, Гвоздь, ты там живой?

Из каких-то глубин сельского прошлого в мозгу Коли всплыло знание, что в погреб после долгого отсутствия лучше не соваться - газы там вредные скапливаются, и помереть можно ни за что. Начальник все еще не отвечал, и Коля свесил внутрь голову, пытаясь придумать, что делать дальше.

И не то что желание, а сама способность что-то придумывать сделала Коле ручкой и ускакала куда-то обратно в Минск, где такого дерьма не водилось.

Гвоздь растерянно пнул человеческий череп, и тот задорно покатился в другой угол, сверкая какой-то недоброй темнотой из глазниц, и особенно - из маленькой дырочки в затылке. Затрещало. Какие-то хрупкие черепки на полу лопались и крошились, а Коля все отказывался верить, что это кости. И уж точно не собирался признаваться себе в том, что явно не куриные. Другой череп, который выхватывал из темноты фонарь Гвоздя, впрочем, вполне недвусмысленно ухмылялся и не оставлял особого простора для фантазий.

- Твою Бога в душу мать, - прошептал Коля.

Это простецкое заклинание скинуло с бригадира оцепенение, и тот молниеносно взобрался по лестнице обратно, едва не сбив Колю с ног. Тот тут же захлопнул люк и отполз поближе к печи, где и застыл, обнимая колени. Нет, ну, конечно, жмуров он уже прилично насмотрелся. Но костями там был выстлан весь пол, как чертовым ковром.

- Сколько их там? - озвучил мысли Коли Гвоздь.

- Слишком до хрена.

Вьюга за окном ощутимо усилилась, и не то чтобы выла - ну, может, снаружи и выла, но здесь, через тонкие щелочки и неуловимые трещины в стенах, издевательски свистела, как чертов комар, который обещает не дать тебе заснуть этой ночью.

- Ты видел? - зачем-то спросил Гвоздь.

- Видел.

- Твою мать, тезка, ну мы попали…

Стрельнула угольком печь и погасла. Не говоря ни слова, как лунатик, Коля пошел в сени, сгреб последнюю пачку дров, и отправился кормить их спасительницу. Что бригадир его так уже лет пять не называл, даже не успело запечатлеться в его голове. Коля взял очередной пожухлый газетный листок и наконец-то на него посмотрел. Угол страницы был оборван, так что название газеты почило в бозе, но вот дата была отчетливо различима. 15 января 1932 года. Ни хрена ж себе. Коля свернул ее гармошечкой и отправил в печь. Бумага тут же вспыхнула от угольного жара, и языки пламени лизнули неподатливые чурки. Действуя все так же автоматически, Коля вытащил следующий листок, и тут его заклинило.

Это была не газета. Какой-то бланк, или что-то типа того. Размытая клякса была наверняка когда-то печатью. Листок был местами продырявлен - это почему-то было странным. Коля перевернул бумагу. Природа загадочных отверстий сразу стала ясна. Кто бы ни накорябал это короткое послание, он особо не церемонился - перо прорывало бумагу чуть ли не в каждой строке. Коля зачем-то начал читать вслух:

- 2 февраля 1932 года. Уполномоченный РО ОГПУ Каминский.

- Чего? - обернулся Гвоздь.

- Товарищам, которые за мной придут, - продолжил Коля, - Деревня вся забита контрреволюционной мразью. Революционный элемент сожрали. Середняков тоже. Одного кулака я лично приговорил прямо в погребе. Еще трое, все с оружием. Хлеба нет. Здесь ничего нет. Пожрали даже детей, мрази. Уйти нельзя, в спину уложат. Скрываются в лесу. Утром пойду искать, иначе найдут меня. Немедленно уходите, доложите ЛИЧНО товарищам Дзержинскому и Ворошилову, этот гадюшник надо вырезать под корень. Меня не ищите. Выше знамя Ленина, товарищи!

- Это что за, мать его, галиматья была? - растерянно спросил Гвоздь.

Коля не знал. Или знал. В его голове отчего-то пульсировало что-то яркое, болезненное - может, продолжала развиваться чертова простуда, да и ничего удивительного в этом не было. Очень сложно удавалось нанизывать мысли на какую-то общую ось, хотелось просто лечь и заснуть. Коля судорожно сглотнул и ощутил во рту вкус крови. Потрогал языком десны. Черт, как же жрать охота…

- В гробу я это видал, - опрокинул стол Гвоздь, - Где чертов Бурый?

- ߅

- Так, Колян, пошли искать нашего дуболома. Не знаю, на что нас подписал гребаный Фюрер, но я, мать его, этого так не оставлю.

В этом Коля не сомневался. Сомневался он только в том, что это имело хоть какой-то смысл. Впрочем, сразу после этого он споткнулся и упал на печку. Ладонь обожгло, Коля смачно выругался и принялся трясти рукой со всем возможным энтузиазмом. Наваждение отступило.

- Да погнали, че ты как баба, - буркнул Гвоздь и шумно открыл дверь.

Вьюга и вправду выла. К счастью, снегопад пока еще не намечался, да и вообще, на самом деле, на часах было часа три от силы. До ледяной мертворожденной ночи оставалось еще достаточно времени.

- Бурый, сука! - заорал Гвоздь.

Ему никто не ответил.

- Если ты там подох, я тебя лично прибью, понял?

Своеобразный юмор деревня тоже не собиралась как-то привечать. Коля почему-то пожалел, что не сжег странный листок с напутствием из прошлого.

- Бурый, да твою же мать!

- Следы, - буркнул Коля.

- Что?

- Следы. Вон, глянь. Туда кто-то шел. Кто еще, кроме него.

- И правда, - повеселел Гвоздь, - погнали.

Смешно прыгая по сугробам, оба братка устремились вперед. Следы петляли, местами закольцовывались, будто Бурый не знал, куда идти дальше, но просто не мог остановиться, и вытаптывал в сугробах круги. Колю уже даже не донимал чертов снег в ботинках - блин, он, наверное, тупо к нему привык. Гвоздь скакал горным козликом, помахивая все той же битой, и чем-то горячечно-больным отдавало от его энтузиазма. Коле же было все равно. Он просто брел сквозь бесконечный снег туда, где… А, собственно, что?

Ответ найти было не сложно. Просто очень не хотелось его искать. Коля не знал, откуда в нем возникла эта картина, и уж точно ее не боялся - а боялся того, что… Что он прав. А еще того, откуда к нему эта картина пришла.

Мерин уже не дымился, но даже сейчас сохранял некоторую индивидуальность, сменив картинку на звуки. Коля слишком хорошо знал, что это были за звуки. Знал не сам, никогда в жизни ничего подобного не слышал, но видел уже это все - там, между строками послания столетней давности.

- Гвоздь… Тезка…

Тот молча обернулся.

- Нельзя туда. Давай уйдем, в хату, в лес, братуха, нельзя! - Коля рухнул на колени.

Гвоздь покачал головой и обогнул мерседес. И выругался. Коля поднялся с колен и устало засеменил следом. Он сам не понимал, что именно только что произошло, но чувствовал. что пути назад уже нет. Ему не нужно было даже поднимать голову, чтобы знать, что именно творится за машиной гребаного Фюрера. Если честно, он бы все отдал, чтобы вообще сейчас ничего не знать.

- Бурый? - какие именно эмоции сейчас выдавал голос Гвоздя, Коля тоже знать не хотел. Он зажмурился и обхватил голову руками. Не помогло.

- Жрать охота, - виноватым тоном ответил бандит и положил руку Фюрера на снег.

- Твою мать, Бурый!

- Жрать охота, Коля.

Коля заплакал - впервые за последние 30 с чем-то лет. В том числе и от того, что понимал, что говорят сейчас не с ним. А Бурый ведь не имел ни малейшего понятия о том, что его начальника зовут именно так.

- Ты вообще берега…

- Не надо, не надо, пожалуйста, не надо, - рухнул в сугроб Коля.

- Жрать охота. Нормально жрать. Не как эти.

- Отвали, сука, стрелять буду!

Коля продолжал выть и захлебываться слезами.

- Как же без жратвы, Коля, куда же, если жрать охота…

Выстрел.

- …Ну чего ты сразу…

Второй выстрел. Коля наконец-то открыл глаза.

Бурый стоял на коленях и укоризненно смотрел на них обоих. Снег, и без того щедро раскрашенный красным, усиленно поливало из двух дыр в груди бандита. Тот пытался что-то добавить к своему последнему монологу, но ничего не выходило. Наконец, Бурый улыбнулся и умер.

Ну, или Коле так показалось.

Немедленно поднялся такой ветер, что Колю, едва привставшего на четвереньки, бросило наземь и проволокло добрых полметра. Пытаясь сплюнуть снег, набившийся в рот и нос, он даже пропустил тот момент, когда Гвоздь схватил его за плечо и буквально поднял на ноги:

- Валим, Колян! Коля, сука, очнись!

- Что?

- Валим к хреновой матери!

- Куда?

- Куда угодно, за мной!

И Коля бежал. Ноги наливались тяжестью, снег, даже если исключить его стремление набиться в ботинки, совершенно не помогал этому процессу, и заставлял постоянно смешно подпрыгивать. Гвоздь впереди потерял свою биту и только размахивал люгером, который так и не выпустил из рук. А Коля бежал, как только мог это делать. Что ж, пахать ему не впервой. Землю пахать или грызть гранит знаний, точить детали или грузить странные мешки в вагоны, ему было безразлично.

- На том свете отдохну.

Почему-то эта фраза даже не сбила дыхание.

Коля скосил глаза влево и встретился взглядом с Каминским. Тот улыбался и выглядел до невозможного нелепо. Мозгами Коля понимал, что видит что-то, совсем не согласующееся с реальным миром, но все равно это что-то вязло в сугробах, глупо подпрыгивало, спотыкалось, и улыбалось - вот это, пожалуй, было единственное потустороннее, что он мог отметить.

- Колян!

Он не обратил на Гвоздя никакого внимания. Столетний мертвец подмигнул бандиту и его улыбка стала только шире. Огромная, хищная. Голодная. В животе свело так, что Коля едва не рухнул в сугроб. Прав был Бурый, жрать-то охота.

Горячее, свежее.

ОГПУшник толкнул его в спину, и Коля взмыл в воздух, как во сне, ветер пронзил его насквозь, и даже холода уже больше не существовало. Перед Колей лежало совершенно все. Может, весь мир. Может, даже немного больше. Его интересовала только одна точка, которая хаотично бросалась из сугроба в сугроб, растрачивая драгоценное тепло, чего он никак не мог ей позволить.

- Колян, не подходи!

В смысле, не подходи?

В грудь что-то ударило. Коля остановился и с недоумением провел по куртке. Из отверстия высыпалось несколько снежинок. Бандит даже застыл, потеряв из виду ускользающую еду. Забавно. Рядом сидел Каминский, давно потерявший свою буденовку и прочную куртку, снятую с кулака в какой-то деревне под Мозырем. Может, в этой самой. Коля рассмеялся и расстегнул свою дубленку. Действительно, зачем она ему. Стал на четвереньки и вдохнул снежную пыль, как самый заправский кокаин.

Жрать-то охота.

Но я так устал.

На том свете…

Нет, видимо, не отдохну. Подгоняемый в спину оголтелым ветром, Коля мчался по следу.

Более серьёзной неприятностью ему показалось состояние Коляна, который выглядел совсем больным и тормознутым. Тимоха насильно вручил ему кружку с кофе, и вскоре напарник стал даже больше, чем самим собой, – весёлым и говорливым.

Они выехали со двора в половине шестого. Тимоха предпочёл не заметить, что тётя Люба, закрывавшая за ними ворота, выбежала на дорогу и стала махать рукой – остановитесь, мол. В руке болталась на шнурке найденная где-то кроссовка. Ну её, эту тётку, объявившую их мечеными.

Сначала остановились возле круга, выложенного камнями. Тимоха поглядел на бутылки, остатки упаковок из-под еды и горстки мелочи и сказал:

– Ну вот он, барисан.

– Что? – не понял Колян.

– Место жертвоприношения. И само оно тоже так называется – барисаном. Здесь искать начнём.

– Нет, давай вон там за холмом, – сказал Колян.

– С какого перепугу? Больше меня знаешь?

– Тим, ты не сердись, а? Ночью на меня что-то нашло… Вот прямо увидел: река, холм и гора тел на брёвнах. Хотел тебе рассказать, но не мог и слова вымолвить. Изо рта только мычание раздавалось. Утром проснулся, а у меня слюна изо рта… как при припадке. Ты же знаешь, я иногда чую…

– Подъехать недолго. Только зуб даю: там ничего нет.

И в самом деле, на месте из Колянового сна никаких признаков поклонения не оказалось. Но придурок упёрся:

– Давай отсюда начнём.

Тимоха молча подумал, нахмурился и махнул рукой – отсюда так отсюда.

И достал свой процессорный металлоискатель.

А Коляну стало так тошно, что перед глазами закружились чёрные мушки.

– Иди пожри, тётя Люба нам всякой всячины положила и термос с кофейком, – сказал Тимоха, не вынеся его бледного вида.

Колян поплёлся к машине.

Через некоторое время металлоискатель распищался. Тимоха восторженно завопил: "Йээс!". Колян, жевавший бутерброд в машине, поставил на заднее сиденье термос и, давясь на ходу, бросился к напарнику.

- Ну чё?

- Смотри на индикатор, чудак!

-Ух ты! Серебро! Да как близко! - Колян захотел было обнять Тимоху, но раздумал. Побежал за лопатами чуть ли не вприпрыжку. Это ведь он, Колян, почуял удачу и настоял, чтобы проверить здесь.

Тимоха сантиметр за сантиметром утюжил песчаный пятачок среди травы. Писк металлоискателя радовал душу. Счастливый Колян стоял рядом с лопатами в руках и едва не приплясывал от нетерпения. Всё его недомогание и прежние заскоки куда-то делись. Ещё бы: близкая удача меняет человека.

- Вот тут рыть будем, - сказал Тимоха.

По-хозяйски, расчётливо, очертил ребром лопаты прямоугольник, первым вонзил в дёрн специально заточенную сталь. Но травяной покров не поддавался, словно кто-то держал его снизу.

Копали скоро скинули накомарники и футболки – стало душно, как в бане.

– Ветер хоть бы подул, что ли, – сказал Тимоха и пошёл за водой к машине.

Колян крикнул:

- И мне принеси. Только кофе не из термоса, а минералки. Освежиться надо.

- Мне плесни... - прозвучало за спиной.

Колян натужно ухнул и отбросил очередной дерновый пласт. Выпрямился. И вправду, предчувствие добычи изменило его. Вместо того, чтобы вздрогнуть и испугаться, он зло, даже с ненавистью подумал о ребятах с их двора. Конкуренты, ети... Все свихнулись на поиске. Мешали друг другу, на пятки наступали. Видно, проследили за Тимохой с Коляном и незаметно подкрались.

И только потом оглянулся. Удивился до минутной немоты. Даже дыхание перебило.

Вместо знакомых пацанов - тщедушный бурят в рванье. В чёрных глазах - горе горькое. Широкие скулы обтянуты коричневой кожей, похожей на спёкшуюся картофельную кожуру. Лиловые губы потрескались.

- А ты кто такой? Чего попрошайничаешь? – спросил Колян вызывающе, подражая интонациям Тимохи.

Бурят промолчал. Дунул ветер, но косматые, в сосульках, волосы не шевельнулись, не колыхнулись и лоскуты рубахи. А по Коляновой спине мурашки пробежали - то ли от холодного порыва, то ли от страха.

- Колян, иди сюда. Пожрём и отдохнём заодно. Перекурим, - позвал Тимоха из машины.

Колян совсем обалдел. Тимоха что, не видит бурята? Или не придаёт значения тому, что чужак рядом отирается? А вдруг сейчас подтянутся кореши этого бурята? Прощай, находка! Нет, с места, где скоро обнаружится клад, уходить никак нельзя. А если с этим незнакомцем по-свойски поговорить?

Колян протёр глаза – рядом никого не было… Он вгляделся в ближние кусты, реденькую рощицу берёзок-заморышей на холме. Ну что ж, значит, привиделось. С ним такое часто бывает.

Он присоединился к Тимохе, работа-то никуда не убежит. Лучше бы вчера не пили, сегодня такой важный день, с такой крупной удачи начался, а шевелиться уже сил нет.

Бутерброды были безвкусными и слегка пахли дымом. Минералка отдавала тухлятиной. Колян не мог выкинуть из головы мысли о парне-буряте: он же местный, может, за своими побежал. Побоялся в одиночку разбираться, сейчас всю свору притянет.

- Чего-то жратва не лезет. В брюхе бурчит, а жевать лениво, - сказал Тимоха. - Вон сколько всего осталось. Сейчас на жаре всё стухнет.

- Муравьям бросим. Пошли копать. А то понабегут сейчас...

- Кто понабежит-то? Если ты про местных, так они к барисанам зазря не ходят. А если про наших, то они отправились в верховье Китоя. Суслик нашёл где-то старые карты с посёлками, вот они и рванули.

- Я про местных. Ошивался тут один...

- Ты чё, Колян?.. Чё мне не сказал?.. Постой... Дуришь, да? Тут на десять кэмэ вокруг пусто.

- А... разве ты бурята не видел? Он возле меня стоял.

Тимоха выплюнул кусок, прополоскал рот минералкой. Вылез из машины, потянулся:

- Дремотно стало. Сейчас бы давануть часок-другой на свежем воздухе. Копать нужно. Вот домой вернёмся, ты, Колян, иди к врачу. Забодали твои приколы: то тебе люди в заброшенной деревне мерещатся, то бурят рядом с копом.

- Но ведь...

- Что ведь? В прошлый раз все поняли: на том месте раньше кто-то жил. Холмики рядком, где избы были, вроде как улица. А ты - люди, люди... Вот и сейчас тебя глючит.

Тимоха направился к расковырянной земле. Колян расстроился, потёр лоб. Ну за что это ему? С детства в дурачках.

Эх, чего рассиживаться-то. Колян достал из багажника перчатки-диэлектрики, специальный ручной грохот с крупными ячейками, сито, полотняные мешочки и вёдра. Поплёлся к Тимохе, который стоял уже по колено в яме и с остервенением что-то вырубал.

- Корнями всё позаросло... мать вашу... Первый раз такое вижу...

Друг бросил лопату, опустился на колени и потянул моток корней на себя, побагровел от натуги.

Колян захотел сказать, что сейчас они в четыре руки быстро справятся, но не успел. Тимоха заорал благим матом. Чего это он? Вдруг травма? Тогда беда - Колян на кровь смотреть не может, потому что трясучка нападает. А напарник замычал, подняв рыжие от песка перчатки к лицу.

- Тимоха, потерпи, я щас... Тимофей... Аптечку из машины достану...

- А-а-а... это удача... а-а-а... Смотри сам! - провыл друг и протянул Коляну что-то чёрное и... ужасное.

- Думал, ты поранился. Что это?

- Да я... я каждый день готов такие раны получать, - ответил товарищ.

Вскарабкался на край ямы, чуть не целуя находку.

- Что это? Хорош орать, покажи.

В его руках лежало что-то вроде громадного чёрного краба.

Колян протянул руку, но Тимоха прижал находку к груди.

- Щас... погоди... дай полюбуюсь...

Колян с трудом определил в грязном переплетении проволок странный обруч, с которого словно были готовы сорваться всадники на многоногих конях.

-Эх, оплавилась майбхаши, пообломалась местами, - продолжил бормотать, как зачарованный, Тимоха. - Ну ничего, мы сейчас всё просеем, найдём. У мамульки ювелир знакомый есть, выровняет и подлатает.

Колян мало что понял в чепухе, которую нёс счастливый Тимоха, но стал помогать. Вычерпывал песок, вываливал на грохот, тряс его с остервенением. Напарник взвизгивал в экстазе: в маленьком ведре росла куча грязных покорёженных блях, монеток, витых цепей и каких-то обломков. Коричневые конские кости откидывали за спину, а вот человеческих не было. И слава Богу!..

- Тим... а тут... это... - промямлил Колян. - Покойничка-то нету, что ли?

- А зачем тебе он? - весело поинтересовался напарник. - Познакомиться желаешь?

Коляна почему-то замутило. Несмотря на резиновые сапоги и перчатки до локтя, песчинки кололи и царапали тело. В голове шумело. Но не поддержать шутку - нехорошо, и он через силу ответил:

- А как же? Посидеть, отметить встречу.

Тимоха довольно заржал. Всегда сомневался в Коляне, сторонился его. А он свой в доску пацан, нечего и рассуждать. С богатой добычей подобрел даже злобный Тим.

Очень скоро "улов" - два ведра металла - был устроен в багажнике и хорошенько прикрыт. Тимоха достал свои бумажки о членстве в каком-то отряде и положил в бардачок. Мало ли что. Последнюю воду вылили на руки. Колян даже шею пытался смочить.

- Дома помоешься, гусь лапчатый, - сказал Тимоха.

- Почему гусь-то? - вяло удивился Колян.

- Да поговорка такая у бабки была, - ответил друг, заводя машину. - Купаться в детстве любил. Да чтобы воды на полу было больше, чем в ванне. Слышь... Мы к дяде-то заезжать не будем. Сразу домой рванём. Как раз к вечеру доберёмся.

- Наверное, это нехорошо, - устало ответил Колян, откинувшись на сиденье. – Люди нас ждать будут, беспокоиться.

Но Тимоха не мог рассказать дурковатому напарнику, что в дом дяди, где разгуливает чёртова коза, он больше не ходок. Вот если б не подняли захорон, тогда бы пришлось возвращаться и ночевать.

– Я позвоню дяде Кеше, извинюсь, – сказал он таким тоном, что Колян понял: не позвонит и не извинится.

Через Усть-Далей промчались на всех парах. У сэргэ задерживаться не стали. Колян попытался прогнать совершенно дикие для него мысли о Верхнем и Нижнем мире, которые упорно лезли в голову, но устал. Заснуть тоже не смог и погрузился в думы.

- Колян, а бурят-то тебе привиделся? - напарник прервал блуждание Коляновых мыслей.

- По ходу так. Вытаращил гляделки, грустный такой. А потом исчез. Наверное, это его там закопали.

- Ну ты... тундра. Это ж шаманское захоронение. Пуд серебра да стальных штучек немерено. Мы с тобой рекорд Суслика побьём. Огребём ставки. Да ещё загоним антикварам, а может, даже музейникам. Маман поспособствует. А ты со своим грустным бурятёнком. Да он и рядом не стоял с шаманом. Может, вообще обогатимся. Кхм... кх... Блин. Простыл, что ли.

- Тимоха, а может, бурята вместе с шаманом закопали, чтоб на том свете прислуживал?

- Кхм... это тебе не Египет. И не скифы. Чего ты привязался-то? Раз конские кости, стало быть, воин, то есть взрослый мужик. Если рогатая корона - майбхаши, значит, шаман. С такой кучей серебра могли только самого знаменитого закопать, с седьмого круга.

- Это как? Да не злись, не у каждого маманя - историчка, - попробовал оправдаться Колян.

- Маманя у меня спец по Франции восемнадцатого века. А про бурятов она знает только то, что они здесь до русских жили. А может, и этого не знает, - заржал Тимоха не без обычного ехидства. - На высшем седьмом круге духи даровали шаману возможность шастать по небу, аки посуху. Колдовать. Потом расскажу. А сейчас, помолчим, ладно? Горло дерёт, как будто ежа глотаю. И гарью воняет, сил нет.

Колян на молчанку был согласен. Ещё как! Говорить было трудно, словно к языку груз подвесили. Перед глазами замельтешили чёрные точки, подкатила тошнота. Так всегда начинался приступ дикой головной боли. Он сжал зубы, чтобы не застонать. Потом стал глубоко, с трудом, дышать, но словно ржавая пыль полезла в рот и ноздри.

Только это уже не пыль, а едкий смрадный дым горящей человеческой плоти. Шипение жира мёртвых тел на угольях. Треск прогоревших брёвен. Плач женщин. И горестный, страшный вопль бохолдоя, потерявшего дорогу в любой из миров.

У Тимохи тоже потемнело в глазах. Он глянул на напарника и еле удержал руль.

Рядом сидел полусгнивший покойник.

– Коля-а-ан! – что есть мочи завопил Тимоха, ничего не видя перед собой.

– Тим, ты чё, Тим? – спросил обеспокоенный Колян. – Может, остановимся, отдохнём?

– Да ладно, просто тебя разбудить захотелось, – с облегчением сказал Тимоха. – Сейчас на въезде в Озёрск гайцы стоят. Нечего дрыхнуть.

***

Договорились встретиться с утреца в гараже, почистить добычу и рассортировать стоящие вещи. Но отчего-то не работалось. С трудом разложили вещи по вёдрам - отмокать. Руки противно дрожали, бил сухой кашель. Колян смахивал со лба холодный пот и видел, как мучается Тимоха - у друга из уголков губ постоянно сочилась слюна. Он вытирал рот сначала платком, потом достал из навесного шкафчика полотенце. Трудились молча, разговаривать совсем не хотелось. Но когда Коляна начало выворачивать наизнанку приступами пенистой рвоты, Тимоха сообщил:

- Я смотрел в инете... По ходу, мы попали. В 1911 году там, где копали, на самом деле эпидемия была. Чума, завезли из Монголии и Маньчжурии.

- Так это... столько лет прошло. Вся зараза должна сдохнуть. И потом, металл-то оплавленный. Сожгли покойничка. Нет, не должно быть заразы. Пугаешь?..

- Чего тебя пугать? Прочитал про эту болячку, признаки у неё совсем не такие. Просто... муторно. Не ел ничего со вчерашнего утра. Башка трещит. При гриппе и то легче было...

- Вот и у меня трещит. Ещё тошнит, и слабость навалилась. К врачам нужно, - тихо сказал Колян.

- Выдумал тоже - к врачам. Ещё признайся, что чумное захоронение раскопал. Не очкуй, разберёмся со странностями, - попытался казаться бодрячком Тимоха.

- Ничего себе странности. Похоже, что нас наказали, - перешёл на шёпот Колян.

Тимоха поморщился, но потом спросил вполне серьёзно:

- Колян, ты извини, я над тобой ржал всегда. Но... Никто не чудится? Типа как вчера... парень-бурят? Или твоя Иринка?

- Нет. Как назло. То постоянно перед глазами всякая хрень мельтешит, а сейчас пусто.

- Видения сами к тебе приходят, или ты как-то их вызываешь? - продолжил допытываться Тимоха.

- Ну ты даёшь, - возмутился Колян. - Вызывать ещё. Я где только не лечился, чтоб они исчезли: и в больнице, и у бабок - не помогло.

- Зато сейчас не видишь.

- Не вижу. В голове дырища огромная и мысли дурные. Верхний мир, Срединный, Нижний... Знаешь, Тимоха, я реально чокнуться боюсь.

- Погоди... Что там про миры-то? Подробнее расскажи.

- Не могу словами. Не получится. Глюки какие-то. Зря мы всё это, - Колян показал на мешковину с отмытыми кусочками серебра, - оттуда забрали. Притащили вместе с вещами мёртвых и заразу, и миры эти. Бурят, наверное, предупредить меня хотел, чтобы не трогали. Иринка тоже не хотела, чтобы мы ехали.

- Ну ты даёшь! - обозлился Тимоха. - Сколько такого добра по музеям? Сколько в коллекциях у людей? Что, все с вещичками души покойников возле себя собрали? Тундра, ох, и тундра же ты. Вот зря тебя с собой взял. Это ты виноват. Только ты.

- Почему я?..

- А кто у нас с мертвяками общается? Или ты соврал: и про людей в заброшенной деревне, и про парня возле могильника? А кто меня на то место притащил? Стой, Тимоха, здесь точно что-то есть. Чую, будто затаилось под землёй, - Тимоха передразнил напарника и сердито продолжил: - Ты... ты виноват, и больше никто. Вот думай теперь, что делать.

Колян сжал ладонями голову и сидел, не поднимая глаз на Тимоху, который зашёлся в кашле.

- Из-за тебя, придурка ... недаром с тобой никто общаться не хочет... придётся... всё назад везти... - обтирая розоватую пену с губ и задыхаясь, сказал синий от немощи и злости Тимоха. - Суслику за проигрыш... кто платить будет?.. А поездка... бензин... время... Попал ты... Колян.

- Сколько я тебе должен? - чуть слышно прошептал Колян.

- Нет, ты не придурок... идиот... о деньгах говоришь... когда мы сдохнуть можем...

Удушье и кашель внезапно прекратились, и Тимоха с облегчением присел на корточки. Подождал, прислушиваясь к себе: всё ли в порядке? Потом внушительно объяснил товарищу:

- Понимаешь, тот парень, что к тебе прицепился, застрял между мирами. Никогда не думал, что об этих мистических штучках буду говорить на полном серьёзе. А всё ты... И ты должен либо заставить его отвязаться, либо помочь. Как - думай сам. Я по своим каналам разведаю. В общем, завтра снова в Усть-Далей едем. А сейчас по домам.

- Зачем в Усть-Далей? Отвезти всё, что выкопали?

- Ну... ну не знаю, как с тобой, блаженным, разговаривать. Ты, главное, думай. Попытайся поговорить с этим парнем, со своей Иринкой. Узнай, что буряту нужно. Понадобится вещи увезти - увезём и назад закопаем.

Молча убрали всё, что удалось отмыть, в мешок. Тимоха сокрушённо помотал головой, но засунул его в багажник. Заперев гараж, обмолвился:

- Странно: как решили клад назад везти, так сразу всё и прошло. И головная боль, и кашель.

А Колян промолчал. Он никого не видел: ни подружку детства, ни бурята – но сам знал: ещё ничего не закончилось.

Дома Колян попробовал отлежаться при закрытых шторах. Полумрак всегда ему помогал справиться с хворью. Позвонил Тимоха и пожаловался, что дядя поднял кипиш из-за их внезапного отъезда, позвонил и нажаловался матери, и теперь она ему выносит мозг требованием нового визита с извинениями. Так что всё удачно складывается: они вернут награбленное в могилу, потрындят с дядей и здоровенькими вернутся домой.

- Сынок, далёко собрался? - спросила из свой комнаты мама. - Не забудь: завтра на дачу едем...

- Ладно, - с трудом, словно вспоминая забытое слово чужого языка, ответил Колян.

Будет ли "завтра"? Может, в Верхнем мире нет времени. Вечное лето. На пастбищах овцы жуют траву. Возле юрт на открытом огне варится мясо. Ждёт его Бадарма.

Тимоха всю дорогу трещал, делился познаниями. Его слова неприятно стучали в Коляновы виски. Хотелось просто молчать. Надоел Коляну этот Нижний мир. Всё не так. Душа неспокойна. На Срединный путь уж не вернуться, с этим придётся смириться. Скорее бы решилось: дух-эжен он или новый обитатель небесного улуса. Привязан ли к разрытой могиле или сможет наконец-то войти в юрту, сесть возле очага. А Бадарма подаст круглые чашки с дымящимся чаем, потом протянет блюдо с варёной бараниной.

Машина остановилась на месте копа. Вышли. Тимоха открыл багажник, в котором всю дорогу в мешке бряцали штучки из могилы шамана.

Колян помотал головой - не стоит доставать награбленное - и поманил к песчаным холмикам. И всё молча, будто язык проглотил. "Не-е, правильно, что с ним никто не связывается, - подумал Тимоха. - Ненормальный. Всё это из-за него".

Подошли. Тимоха почему-то задрожал, когда посмотрел на рыжий зев ямы, кучи дёрна, раскиданные конские кости. А Колян спокойно шагнул вниз, улёгся и свернулся калачиком. Что с ним?.. Чокнулся от пережитого, точно чокнулся. Покойника изображает, что ли? И что теперь делать?

- Колян, вылезай. Слышишь? Сумасшедший...

Тимоха метался возле могилы и отчаянно матерился. Но сунуться в яму не мог - словно что-то удерживало. Потом наплевал на свои страхи и спрыгнул. Колян лежал недвижно. Попробовал потрясти - напарник был как каменный.

- Колян, объясни, что ты вытворяешь. Колян... ей-богу, оставлю здесь, если будешь молчать.

Попытался поднять - взвыл от боли под ложечкой и в пояснице. С досады пнул Коляна в бок - чуть ногу не отбил. Валить отсюда нужно, и как можно быстрее. В последний раз тряханул Коляна - всё бесполезно.

- Ну и лежи тут, придурок. Я поехал.

Пошёл к машине не оглядываясь. Связался с психом на свою голову. Теперь проблем не оберёшься. Вот сволочь.

Тимоха со злости не заметил поросшей травой рытвины и ткнулся носом в землю. Поднялся и зашагал дальше. Приедет после визита к дяде домой, анонимно позвонит в полицию по телефону доверия, пусть чокнутым Коляном занимаются, определяют его на принудительное лечение. Если урод сболтнёт про коп, Тимоха будет всё отрицать: никуда не ездил, ничего не знает. Сумасшедший Колян всё выдумал. А если?.. Вдруг Колян того... ласты склеил? Не вынес напряжения? Ну дела... Сначала нужно выбраться отсюда, а потом он решит, что делать. На крайняк мамане признается. Тимоха чихнул. Хотел вздохнуть и не смог. Поднял глаза...

Перед ним колыхалась огромная тень. В мельтешении чёрных мушек угадывались руки с пластами отслаивающейся обугленной плоти. В руках - чаша. Соображение Тимку не покинуло, и он узнал посудину, из которой буряты плещут водку, поминая своих духов и оставляя барисан - жертвенное подношение. Мелькнула мысль: "Точно, помер Колян. Помянуть нужно". Всё-таки удалось набрать в лёгкие воздуха, который показался густым смрадом, и Тимоха бросился прочь.

Выбежал прямо к машине, трясущимися руками открыл дверцу и плюхнулся на сиденье. Еле совладал с ключом, потому что потные пальцы не слушались. С шумом мотора пришло спокойствие. Скорей отсюда. Пусть то кошмарное привидение Коляна забирает. Он виноват. А Тимоха ни при чём... нормальный потому что. Не заметил, как выбрался на шоссе вдоль Усть-Далея. Ничего не понял, когда перед ним вдруг вырос капот Камаза. А после всё закрыла вечная ночь Нижнего мира.

Колян очнулся, с удивлением огляделся и выбрался из ямы. Ничего себе... Как он здесь оказался? Заковылял прочь, ощущая непривычную пустоту. Заблудился он. Но всё равно найдутся люди, они обязательно ему помогут вернуться домой, к маме. Колян уставился в синее-синее небо с нагромождениями облаков и улыбнулся: он разглядел, как Галчи наконец-то подъезжал на белой кобыле к своему улусу, как приветливо горели вечные костры у войлочных юрт, как встречала возлюбленного красавица Бадарма. Значит, дождался он барисана – пролитой крови. Кто-то, наверное, барана в его честь зарезал.

Но вернуться домой было никак нельзя. Финансы подошли к концу, на нём повис должок перед Сусликом за проигранную ставку, да и народ мог ломануться на коп, так как в городской газетёнке вышла статья о богатых местах неподалёку от Усть-Далея. Мол, там буряты захоранивали всяких шаманов с начала восемнадцатого века. Но вообще-то «чёрный коп» был Тимохиной страстью, невзирая на обстоятельства. Денежки от продажи добытого позволяли жить без матушкиных подачек и почти на широкую ногу. Оттого и позвал с собой Коляна, девятнадцатилетнего увальня с подростковыми мыслями. Его всегда можно было наколоть или вообще кинуть. Пожизненный лох ещё и радовался копейкам, которые ему доставались. А Тимоха косарь не считал за деньги.

– Хочешь, домой поедем? – спросил Тимоха.

– Нет, ты чего… Я оклемаюсь, – живо откликнулся Колян.

Его маме нужны были средства на ремонт дачи.

– Тогда терпи до Усть-Далея, – тоже оживился Тимоха. – Там у меня троюродный или четвероюродный дядька. Отдохнём, заночуем. Порасспрашиваем о захоронках.

– Он бурят? – поинтересовался Колян через шквал оглушающей головной боли.

– Не… – рассмеялся Тимоха. – Ни один из бурятов тебе о могильниках не расскажет. Это святые для них места. Да ты не менжуйся, покойники больше сотни лет в земле пролежали. Сами землёй стали. А её, землю-то, все топчут, потому что она общая.

Колян откинул башку на подголовник, закрыл глаза и замолчал.

Тимоха снова искоса глянул на него и подбодрил:

– Сейчас сэргэ будет. Их много – через пять-десять километров. Выйдем, духов поприветствуем, развеемся. Тебе полегчает.

– Какой сэргэ?.. – прошептал Колян. – Какие духи?..

«Ну ты тормоз! – подумал Тимоха. – В Забайкалье живёшь и ничего про него не знаешь!»

Но терпеливо пояснил так называемому напарнику:

– Сэргэ – ритуальная коновязь. Сейчас коней, конечно, к ней не привязывают. Просто останавливаются, чтобы помянуть духов предков, или оногонов. Умаслить эженов, выходцев из Нижнего мира, если они вдруг там тусуются.

Колян не улыбнулся шуточке, повернул голову к Тимохе.

– Эти эжены могут быть добрыми и злыми, всё зависит от отношения к ним, – пояснил Тимоха. – Вот мы и бутеров, и конфеток им оставим. Чтоб удача к нам пришла.

– Иринка дала понять, что не будет нам удачи… – пробормотал Колян.

Тимоха злобно ударил по рулю обеими ладонями:

– Завали хлебало, придурок. Будет удача, несмотря на твоё нытьё. Вот увидишь. И про эту Иринку забудь. Пацанка десять лет в могиле, а ты всё с ней беседуешь.

Колян ничего не ответил. А зачем? Всё равно его слова никто не принимал всерьёз: ни мать, ни врачи – с того самого дня, когда они раскачались с Иринкой на доске, прикрученной к цепям, да так, что в животе забултыхались холодные льдинки. Потом вверху что-то хрястнуло, звякнуло, косо мелькнула многоэтажка, и они полетели прямо на железяки. Колян пришёл в себя уже на носилках. Поодаль орала Иринкина мать, стоя на коленях возле красно-белой простыни. А сама Иринка шла рядом с ним и тянулась пятернёй к его голове. Он тогда отстранился.

Потом она сто раз приходила к нему, всё пыталась что-то сказать. Но как скажешь со смятым лицом и ртом без зубов? Колян сам всё понимал, каждую её мысль.

Десять минут назад она явилась в окружении весеннего денька десятилетней давности и стала бросаться на детали несобранных футбольных ворот и ограждения. Расшибалась так, что части её тела далеко разлетались, оставляя на земле красные дорожки, а в Коляновой голове рождалось понимание: удачи им не будет. Потому что они позабыли о чём-то важном. И ехать к бурятской захоронке нельзя. Но уж очень нужны деньги…

Колян очнулся от Тимохиного тычка:

– Выходи! Доехали до сэргэ. Духов кормить будем.

Колян тупо смотрел, как Тимоха лил водку на землю, раскладывал «угощение», чесал башку со словами:

– Эх, ленточки позабыли… А вдруг без этих дурацких лент духи нас не заметят?..

После первой остановки им встретились ещё три коновязи. И всякий раз Тимоха старательно «кормил духов».

– Зачем ты это делаешь? – спросил Колян. – Ты же не веришь в это вот всё.

– Не верю, – ответил Тимоха. – Но ты знаешь правило: лучше перебдеть, чем недобдеть. Потому что, дорогой мой напарник, – он бросил на Коляна загадочный взгляд, помолчал и всё же договорил: – Мы поднимем шаманскую захоронку.

Колян отшатнулся:

– Ты это… и так незаконно, а тут ещё шаманская захоронка. Историческое наследие!

– Да брось ты! Не ссы, бро, пробьёмся! Музеи у коллекционеров вещички приобретают, а коллекционеры – у нас. Полезным делом занимаемся. И отмазки готовы, если вдруг спалимся.

– Ты сам ссышь, – неожиданно для Тимохи заявил Колян. – Поэтому и кормишь духов возле каждого столба.

– Я ссу?! – разъярился Тимоха. – Человек с головой не ссыт, он всё просчитывает. Я все сайты прошерстил – за последние двадцать лет никто шаманских могильников не вскрывал. Они стали известны только благодаря историческим источникам. А фишечка копалей что говорит? Если хочешь найти – думай, как тот, кто прятал. Стань своим, действуй, как свой.

Тимоха успокоился, пока убеждал Коляна, и с ненавистью к напарнику подумал:

– Ну погоди у меня…

Вскоре подъехали к Усть-Далею, старинному селу. Тимоха заматерился, когда перед ним вдруг после поворота вынырнул Камаз, гружённый лесом. Пришлось вильнуть, переднее колесо съехало с обочины. Ещё бы немного – и быть ДТП. Но старенькая батина Нива, на которой Тимоха всегда ездил на коп, справилась. Эх, сейчас он оттянется у дяди! Накатит с ним самогоночки.

А Коляну в этом Камазе почудилось что-то зловещее. Иринка отстала от него после первого же сэргэ. Не появлялась больше, и от этого на душе было пусто и бесприютно, будто он потерялся.

Новый дом дяди Кеши был огромен, но пуст: ни мебели, ни убранства. Гостям разложили матрацы. Зато накормили до отвала.

Дядя держал больше десятка голов крупного рогатого скота, лошадей. Свиней и овец не даже не считал, они бродили по окрестностям с бирочками на ушах. Прокормить такую прорву скота было трудно, дядя нанимал людей на покос даже с соседних сёл. Для этого гнал забористую самогонку на двух самодельных «агрегатах». Его жена пропадала на рынках, четыре дурёхи-дочки крутились по хозяйству, и лишь единственный сын учился в области на ветеринара. В родительский дом с помощью не спешил, уезжал на лето в стройотряд. Дядя не обижался: мужик должен повидать мир, нечего дома коровам хвосты крутить. Ещё накрутится. Дядя с ума сходил от женского крикливого засилья, поэтому обрадовался Тимохе и его другу.

Когда дядя уже достаточно набрался самогонки и, оперев голову на кулак, принялся петь песни, перемежая русские и бурятские слова, Тимоха осторожно приступил к расспросам:

– Дядь Кеша, я в интернете прочёл, что у вас тут давным-давно шаманов хоронили…

– Было дело, – откликнулся дядя. – У нас тут всех хоронили. И красноармейцев, и семёновцев. А в древности в наших местах Чингисхан проходил. Полна землица косточек. По ним ходим…

И дядя пригорюнился, закрыв глаза.

– Дядь Кеша, а где примерно шаманов-то хоронили? – не отстал от него Тимоха.

Дядя вдруг очнулся, округлил глаза и заговорил почти трезвым голосом:

– Племяш, ты на экскурсию приехал? Тогда разворачивай оглобли обратно. Не допущу, чтобы кого-то из родни чужой бохолдой забрал.

– Кто-кто? – сказали копатели почти хором.

– Бохолдой по-нашему – это дух убитого человека. Мужики давно уже говорили, что он возле холма у речки бродит. А я там по пьяной дури земли для покоса прикупил. Ещё радовался, что задёшево взял. А дешевизна-то вон чем обернулась!

У Тимохи вытянулась круглая скуластая рожа, а глаза заискрились от радости. Он пнул под столом Коляна, но придурок ничего не понял. Хотя что тут понимать-то? Может, этот чужой бохолдой и был когда-то захороненным шаманом. Теперь место копа определилось! Без всяких трудов!

– Дядя, а ты сам этого бохолдоя видел? – спросил Тимоха.

– А то! Поехал вечерком посмотреть, готова ли трава для покоса. Гляжу: вроде стоит кто-то. От реки тумана натянуло, и не разглядишь, свой или чужой. Однако надо же поздороваться! Вышел из машины-то, потому что дальше почва мокрая и зыбкая, двинулся к нему. А это оказался не свой и не чужой, бомж какой-то. Рубаха лохмотьями, волосы патлами. И тут закатными лучами его осветило! Не лицо, а череп, не руки-ноги, а кости! Рёбра под рваньём видны. Истинно говорю, а не спьяну, как жена моя Любка, язви её душу, всегда утверждает. Я назад бросился в машину, еду и думаю: вот почему у нас в селе мор начался! То один, то другой помрёт. И все мужики в цвете лет и сил. Чужой бохолдой у нас завёлся.

Тимоха разочарованно вздохнул, но переспросил:

– Значит, это точно не шаман был?

– Ну ты скажешь тоже! – возмутился дядя. – Шаманов-то ведь как хоронили? В трёх шубах, серебром украшенных, в коронах-майбхаши, на которых столько рогов, сколько раз этот шаман побывал в разных мирах. С оружием, многохвостой плёткой, колотушкой, бубном. И на коне белом в упряжи с серебряными бляхами. Но если, конечно, шаман захудалый, то и без всего этого могли зарыть.

У Тимохи снова заблестели глаза, он привстал, через стол пригнулся к дяде и сказал чуть ли не шёпотом:

– А ещё в газете писали, что в ваших местах похоронен знаменитый шаман, которого даже тогдашний правитель Монголии Богдо-гэгэн часто приглашал для всяких колдовских дел. Тайно приглашал, потому что был буддистом.

– Да что ты мне про него талдычишь? – возмутился дядя. – Такую знаменитость, как… чёрт возьми, не помню его имени, не могли у нас зарыть. Чума тогда здесь свирепствовала, чума… понимаешь? А на похороны должны были съехаться все тогдашние авторитеты: и шаманы, и главы округов и управ.

– А чуму-то завезли, согласно данным, из Монголии, – непонятно чему радуясь, сказал Тимоха.

– С чего бы эту заразу людям завозить? – отмахнулся дядя. – Она сама на сусликах и тарбаганах приедет. Слава Галчи, который в жертву себя принёс и эту хворь навсегда прогнал.

– Какой ещё Галчи? – невнятно спросил Тимоха, потому что набил рот вкуснейшим печёночным паштетом.

– Эх, каким ты был вертлявым непоседой-неслухом, таким и остался. Сколько годков назад ты у меня гостил? Четыре-пять? По десять раз на дню чесались руки тебя ремешком взгреть. Только сейчас твоя дурь вот сюда перешла. – И дядя Кеша постучал себя по лбу.

– Это сейчас не дурь, дядь Кеша, – возразил Тимоха. – Сейчас это учёба. Тебе разве трудно напомнить о Галчи?

И он со вздохом приготовился вытерпеть приступ дядиного пьяного краснобайства.

Поговорить дядя Кеша любил, особенно перед достойными слушателями – молодыми городскими мужиками. А не перед женской частью своего семейства, которая все речи своего патриарха давно выучила наизусть.

– Галчи – это наша легенда. Он рано осиротел, не научился говорить. Только мычал что-то. Никто почти его не понимал, кроме Бадармы. Красавицу отдали третьей женой сельскому богатею, она и уговорила его взять Галчи пастухом на летние стойбища. Зимой он уходил к родственникам. У бурятов чужих детей не бывает.

– Любишь ты, дядя Кеша, бурятов, – ввернул Тимоха.

– Так они горой друг за друга, не как русские, – объяснил дядя.

– Зато каждый себе на уме, – не удержался Тимоха.

– А тех, у кого ума нет, никто не любит, – парировал дядя.

Тимоха искоса глянул на Коляна, который уже, похоже, задремал, и слегка улыбнулся.

– Так вот, Галчи всё тянулся к Бадарме, потому что жалел: её старшая жена обижала, гоняла, как служанку. А мужу она надоела тотчас, как он её обрюхатил. Бадарма лишний кусок пастуху совала – тоже жалела сироту. А что из взаимной жалости получается? Понятно, любовь. Галчи всё мычал, что накопит денег и Бадарму выкупит. Она его расстраивать не хотела и не перечила. И нужно же такому случиться, что старый муж заболел чумой и всё своё семейство заразил. Бадарма родила мёртвого младенца и скончалась. А русский врач велел тела в земле больше не хоронить, трупы сжечь и только потом закопать. Вот всех умерших от заразы положили на брёвна, полили керосином и подожгли. Галчи со своими грошиками в этот костёр кинулся. Он, дурачок, захотел выкупить Бадарму у мёртвого мужа и вместе с ней в Верхнем мире жить.

Дядя Кеша пояснил для Коляна, который очнулся от дрёмы и с интересом вслушивался в каждое слово:

– В бурятских легендах три мира: Верхний, где живут герои; Срединный, где обитаем мы. И Нижний, полный всяких тварей, эженов, покойников, неправедно проживших свой век. Так вот, после смерти Галчи чума ушла из этих мест.

– И где оказался Галчи? В смысле, в каком из миров? – впервые открыл рот Колян.

– А нигде. Бохолдоем стал, бесплотным духом мыкается на земле. Все наши сельчане иногда слышат его крик – печальный и по-звериному страшный. Но свой край он оберегает. Люди ему за это перед каждым праздником жертвуют еду, водку. А теперь нас защитить некому: Галчи где-то скрывается, чужой бохолдой людские жизни уносит, – закончил рассказ дядя и выпил ещё самогоночки.

– Значит, Галчи убила любовь, – ни к селу ни к городу брякнул Колян.

– Типа того, – совсем уже заплетающимся языком сказал дядя. – За это весь край там – дядя поднял палец вверх – помиловали.

И его голова упала на стол.

Прибежали старшие дочки и тётя Люба, Кешина жена, поволокли патриарха в спальню – почивать.

– Тёть Люба, разбудите нас завтра пораньше! – крикнул вслед Тимоха.

– Я в пять утра встану, в шесть с соседом на рынок поеду, – откликнулась мощная женщина, удерживая сопротивлявшегося мужа.

– Вот-вот, и нас тоже в пять растолкайте. Я буду дрыгаться и отмахиваться, но вы внимания не обращайте.

Тётя Люба только махнула свободной рукой: не впервой, мол, пьяниц по утрам расталкивать.

Тимоха и Колян долго не могли уснуть на своих матрацах. Окно в маленькой комнате наверху не открывалось, и июльская духота давила копателей. Мучений добавляли и гигантские перьевые подушки, в которых тонули и потели головы. Тимоха о чём-то думал, а Колян маялся от дурноты: его лекарства не совмещались с алкоголем.

– Колян… не задрых ещё? – спросил Тимоха.

Напарник лишь промычал в ответ.

– Я считаю, что здесь нет двух бохолдоев. Просто сначала Галчи был добрым, а потом обозлился. Более того, тот богатей мог оказаться шаманом. А в легенде об этом просто не говорится.

– Ммм…

– Чего мычишь-то? Согласен со мной или нет?

Колян не издал ни звука, видимо, обиделся.

– Тогда всё сходится: раньше село процветало, а теперь народ мрёт. Согрешили усть-далейцы, в чём-то зашкварились перед своим духом.

– Ммм…

– Достал мычанием. Плохо – лекарства свои принимай. Нечего было к рюмке прикладываться. Теперь возись с тобой, недоумком, – обозлился Тимоха, повернулся на другой бок и закрыл глаза.

Вдруг послышался глухой удар в окно, словно в него врезалась на лету крупная ночная птица.

Тимоха взял мобильник и посветил. Тут же горло сжало спазмом, потому что с той стороны к стеклу прилип чёрный силуэт.

– Ммм… – раздалось с матраца Коляна.

– Кыш!.. – еле выдавил из себя Тимоха и замахнулся мобилой на окно.

Сразу же силуэт пропал.

Тимоха перевалился на спину и наконец-то задышал свободно и легко.

– Колян… Колян… Спишь? Ну и спи, урод.

По шее потекли струйки пота, вызванного минувшим испугом, и Тимоха протянул руку к рюкзаку – достать полотенце, обтереться. И так и застыл.

В комнатке явно ещё кто-то был.

Тимохины ноздри уловили запах животного, а поднявшиеся на руках волоски показали, что сработал древнейший инстинкт самосохранения. Рядом опасный зверь. Изо рта вырвались звуки ещё менее внятные, чем мычание Коляна. Но Тимоха всё же схватил мобильник и направил свет в ночной душный мрак.

И тут же выматерился: рядом стояла обычная белая коза. Тимоха с облегчением запустил в неё кроссовку, которая упала рядом с передними копытами.

Коза нагнула к ней голову, по-прежнему глядя в глаза Тимохе.

Открыла пасть и взяла кроссовку совсем не козьими зубами – длинными и острыми.

Тимоха швырнул в неё вторую. И коза пропала, будто её и не было.

«Что добавил в самогонку дядя Кеша?» – подумал Тимоха и провалился в сон.

Шаг, шаг, да еще один шаг. Нарубленные дрова все настойчивей оттягивали его руки, призывая выбросить их к чертовой матери и самому упасть сверху, а дальше хоть трава не расти, и пусть Гвоздь сам разбирается, что в этот раз притащил Фюрер, а он просто поспит, отдохнет, наконец-то. Так уж вышло, что Коля всю жизнь пахал. Сперва даже буквально - с батей на тракторе, еще малой, с благоговением взирающий на землю, вскрываемую заживо ножами плуга, пораженный мощью этой невероятной, прокуренной, воняющей солярой и терпкой смазкой машины. И на подшипниковом заводе, пока все не жахнуло, да и просто грузчиком на рынке, разнорабочим на стройке, даже будучи студентом, в конце концов, тоже пахал - отчаянно, надеясь, что политех как-то вытолкнет его из этой вечной пахоты куда-то, где есть солнце и тишина.

Политех с задачей не справился, как и последующая армейка. И Гвоздь тоже. Наглый, дерганый, утопающий в какой-то безразмерной кожанке, он вонял проститутками, чем-то сладковатым, разнузданным, легкими деньгами и долгожданным покоем. Но Коля пахал, как и раньше. Копал ямы, таскал тяжести, виртуозно научился ломать носы крепким лбом, а теперь вот - рубил дрова. И конца и края этому не было.

Наконец, пурга блеснула теплым окошком - домишко был относительно целым, даже почти уютным. Единственное, что его портило - ледяная безжизненная печь. Деревню эту покинули уже, казалось, тысячи лет назад, и только этот одинокий доисторический скелет напоминал, что тут кто-то еще дышит. Коля крякнул, жалея о потерянных на этот звук силах, и пробормотал:

- На том свете отдохну.

Уж больно батя любил эту призказку.

Дверь, как ей и положено, мерзко скрипнула, даже завизжала. Чертова пурга основательно успела замести недавно расчищенный порожек, и Коля с трудом втиснулся в сени. Полжизни бы отдал, чтобы прямо тут и бросить чертовы дрова и отправиться отогреваться, да вот только проклятую печку еще предстояло натопить. Благо, эту ответственную задачу предстояло решать Бурому.

Вчерашний колхозник из-под Дзержинска годился на эту роль лучше всех - сам Коля из деревни смылся при первой возможности, и большую часть тонкостей сельского быта забыл напрочь, о чем совершенно не жалел. Бурый же навыки (в том числе и растопки печи) не потерял, и даже, кажется, скучал по своей беззаботной жизни, в которой не крушили черепа почем зря, а утюгом гладили только скатерти, а не несговорчивых коммерсов.

- Мало принес, - буркнул он вместо приветствия и забрал у Коли остодолбавшую охапку дров.

- Да иди ты… - сил на злобу не оставалось, замерзший человек осел на землю и принялся растирать пальцы.

- О, Колян, удружил, - Гвоздь вынырнул непонятно откуда и склонился над ним, - На, тяпни коньячку, полегчает.

Коля не стал отказываться.

Гвоздь и правда был тощим, длинным, острым, резким - чертовски опасным, если не соблюдать осторожность. Особо борзые пацанчики иногда по незнанию начинали бычить на угловатого, нескладного с виду братка, но довольно быстро жалели о своем выборе. Правда, предостеречь других от этой ошибки уже не успевали. На такой случай Коле и пришлось научиться таскать тяжести и копать ямы. Но и надежным он тоже был, как старый добрый стальной гвоздь. Если уж что-то сказал, то костьми ляжет (не обязательно своими), но сделает. Это ценили, и на периодически исчезающих с пустяковой стрелки бычков смотрели философски: раз Гвоздь загасил, значит, было за что.

Познакомились они, когда Коля дембельнулся. В поезде к нему прицепилась свора каких-то бухих молодчиков, и вряд ли дело закончилось мирно, если бы к мрачному парню с пухлым вещмешком не подсел этот обманчиво улыбчивый, иногда даже чрезмерно вежливый рельс, и не спросил, что они не поделили с его знакомым.

Впрочем, и в этом случае ничего бы миром не закончилось, но те пацаны, как выяснилось, Гвоздя знали. Поэтому растаяли, как пломбир на жаре, в ноль. Теперь, уже ознакомившись с методами своего, кхм, начальника, Коля понимал, почему. Ну а дальше было обычное дорожное знакомство, водка из замызганных казенных стаканов, и - номер телефона. По которому Коля и позвонил, когда стало понятно, что в теткиной квартире места ему уже нет, а работы в ближайшем будущем не предвидится.

Впрочем, работа - это всегда работа. Пахать поля, зубрить конспекты, ломать зубы. Пахать Коле было не впервой, и концепцию он уловил довольно быстро.

Глотнув еще раз коньяку, он вернул флягу Гвоздю и надел обратно ботинки, вытряхнув из них снег. Ноги все равно сводило судорогой, но по опыту он знал, что теперь хотя бы сможет просушиться:

- Да где этот сраный Фюрер?

- Не ссы, Колян, - Гвоздь сам приложился к фляжке, - Ты ж его знаешь, раз обещал, приедет.

- Ты в окно смотрел? Сейчас сюда танк не проедет.

- Ну да, - меланхолично заметил Бурый, - И он вообще-то уже должен быть на месте.

- Ну задержался, - пожал плечами Гвоздь, - Не дергайтесь, пацаны.

- Это не ты там себе жопу отмораживал, - буркнул Коля.

- Да какая, в натуре, разница? Мы же все равно сейчас отсюда не уедем.

На это крыть было нечем. Бэха Бурого и так с трудом протащила их по заснеженному проселку, а в такую пургу уже наверняка сама превратилась в сугроб. Перспектива застрять в машине в какой-то безымянной жопе мира прельщала Колю еще меньше, чем сидеть в покинутой хате у печки. От которой, кстати, уже отчетливо веяло теплом, и Коля, не спрашивая разрешения, взгромоздился на нее и поджал мокрые ноги.

- А что это вообще за деревня? - Бурый вытащил пачку “Бонда” и отработанным движением выщелкнул сигарету.

- А хрен его знает, - снова глотнул из фляжки Гвоздь, - Ее вообще на карте нету. Если б Фюрер не рассказал, как сюда дочапать, мы б ее и не нашли.

- Офигеть, - буркнул Коля, - Концы в воду.

- Да не ссы, Фюрер не кинет. Мы вообще волыну берем, забыл?

- Не забыл.

- Вот и не возникай. Если нас со стволом повяжут, за красивые глазки не отпустят. Не маленький, должен понимать.

Коля понимал. Фюрер свое погоняло не просто так получил - промышлял он с кентами тем, что собирал на необъятных просторах свежеиспеченной Родины самый разнообразный хлам, позабытый в войну отступавшими оккупантами. В основном ничего выдающегося - каски, ремни, выщербленные штыки и тому подобная дичь, интересная только отбитым на голову фашикам. Советским барахлом он тоже не брезговал, но, как правило, за немецкое фуфло платили больше. Да и сам Фюрер неровно дышал к немчуре и даром что зиг хайль не орал. Но иногда - нечасто, но иногда, - он находил вещи поинтереснее. Снаряды, гранаты, стволы. И если во взрывчатке у их маленькой бригады не было никакого интереса, то непаленый ствол в идеальном состоянии Гвоздю бы не помешал. Кого точно он собрался грохнуть, Коля не знал, да и не любопытствовал: меньше знаешь, крепче спишь. Или просто для удали и понту, тоже вполне возможно.

Военные стволы были на вес золота - такой не отследишь, ни к чему не привяжешь, притопил в ближайшей говнотечке, и всего делов. Обычно они в мокрое дело не лезли (ну кроме тех случаев, когда Гвоздю срывало чердак), но с этого отморозка станется в киллеры податься. Коля вздохнул, с удовлетворением чувствуя, как тепло припекает сквозь подошвы. В наличии волыны и крылся главный секрет того, зачем его сюда потащили. Нет, понятно, что и для живого веса, парнем он был крупным, но и потому, что слыл он самым башковитым (спасибо политеху), а еще шарил за оружие (тут постаралась армейка). И лучше него проверить сохранность ствола вряд ли бы кто-то смог. Нет, в компетенциях Фюрера никто не сомневался, но береженого Бог бережет.

- Темнеет, - заметил Бурый и затушил сигарету о подоконник.

- Не слепой, - проворчал Гвоздь, - Ладно, ребзя, мы один хрен тут застряли. Колян, сбегай к тачиле, там еще коньяк есть в багажнике.

Взгляд Коли был тяжелее такового у гаубицы, которую ему доверили в армейке. Гвоздь немного пободался с ним в гляделки, а потом подчеркнуто беззаботно вскинул руки:

- Да шучу, шучу. Грейся. Бурый, метнись кабанчиком.

Никак не выражая своего возможного недовольства, браток надел шапку и молча вышел из хаты.

- Это что, нам ночевать тут?

- Ну а чо ты думаешь? Куда мы по такой погоде?

Коля проследил за жестом Гвоздя и снова вздохнул. Пурга разошлась не на шутку - окно превратилось в сплошной белый квадрат, исходящий хлопьями снега, как шум в телевизоре. Браток поежился и с благодарностью подумал об уцелевшей печке. Печка же подумала о нем с теплом. Все-таки им чертовски повезло, что хотя бы одна хата этой давным-давно покинутой деревни сохранила свои окна целыми, а печь работоспособной. В противном случае он даже знать не хотел, что бы им пришлось делать:

- А что Фюрер?

- Если до завтра явится, то хрен с ним, - Гвоздь снова хлебнул коньяку и протянул фляжку Коле, - А если нет, то спросим за косяк.

Коля поперхнулся: он достаточно хорошо знал, что значит эта фраза.

Гвоздь же загадочно улыбался и вглядывался в буйство стихии, словно видел там что-то еще, неподвластное человеческому пониманию. Коля же втайне радовался, что не знает, о чем сейчас думал его бригадир. Затянувшееся молчание прервал скрип двери - Бурый, все еще не подавая вида, что путешествие его чем-то расстроило, грохнул на покосившийся стол бутылку и шмыгнул носом:

- Там около машины…

- Что около машины? - Гвоздь посмотрел на него непонимающим, осоловевшим взглядом.

- Ну, это самое…

- Да не тяни кота за хвост!

- Следы.

- Какие нахрен следы?

- Такие. И бэха поцарапана.

- Какое нахрен поцарапано?

- Поцарапано, - Бурый нахмурился, в его неповоротливом мозгу явно рождалась какая-то мысль, - Суки.

- Да какие к черту суки, тут на сто километров никого вокруг нет! - ткнул в окно Гвоздь.

- Я видел, - с тупым упрямством отрезал Бурый.

- Ладно, до утра я один хрен на улицу не сунусь, - Коля отхлебнул из фляги и протянул ту товарищу.

- И то правда, - Гвоздь отобрал у Бурого сосуд, - Ох, будет мне о чем с Фюрером потереть…

Коля вздохнул. Что значит эта фраза, он тоже знал.

Флягу Гвоздь спрятал куда-то обратно за пазуху, и оставшиеся вечерние часы все трое добивали бутылку, предусмотрительно захваченную их лидером. Вообще-то, конечно, с ее помощью предполагалось обмыть успешное дельце, но Фюрер обойдется - в сложившейся ситуации он должен быть доволен, если хотя бы с целым таблом уйдет. Про волыну не говорили - лишний раз напоминать себе, в какую задницу их занесла эта затея, не хотелось. Колю понесло на ностальгию, он вспомнил парочку армейских баек, ну а репертуар Гвоздя, как обычно, состоял из лошков, разборок, молодецкой удали и ничем не прикрытой жестокости. Бурый привычно молчал, только иногда разражаясь громовым хохотом в особо интересных местах.

К счастью, кроватей в хате хватало на всех. Более того, сохранились даже какие-то простыни и одеяла. Почему селюки не забрали свое фуфло с собой, Коле даже думать не хотелось. Сперва он собирался прикорнуть прямо на печке, но та стараниями Бурого накалилась так, что вскорости пришлось с нее слезть и присоединиться к компании за столом, благо что одежда высохла. Гвоздь на правах старшого заграбастал себе огроменную хозяйскую перину, Коля облюбовал продавленный диван, ну а неприхотливый Бурый со скрипом и матюгами разложил старую раскладушку.

Сторожить их обиталище никому даже в голову не пришло - по такой погоде ни менты, ни коллеги по ремеслу к ним бы не сунулись, да и накрыли бы давно, если бы хотели. Но Бурый все равно прислонил к двери, ведущей в сени, хлипкий стул с кучей каких-то тазиков наверху. Сигнализация, значится. Коля только хмыкнул, но обсуждать инженерный гений коллеги не стал. Не раздеваясь, рухнул на диван, зарылся в старое, воняющее сыростью пуховое одеяло и почти мгновенно вырубился.

Спалось Коле мутно. Несколько раз он просыпался, ворочался на диване, неразборчиво ворчал. Сон его, обычно лишенный сновидений, давил мокрой ледяной белизной, срывающим кожу ветром, а он все брел куда-то, брел без конца, поскальзываясь, увязая в снегу, исходя едким злым потом, и знал только, что останавливаться ему ну никак нельзя. И только под самое утро, неожиданно, страшно, во сне его завыл ветер, накрыл с головой, засыпал снегом, но не прижал к земле, а поднял, высоко-высоко, и с силой понес вперед. И стало Коле вдруг легко, спокойно и полностью безразлично. И холодно.

Холодно было и в реальном мире. Проснувшись на удивление бодрым, Коля выкарабкался из-под одеяла и поежился. Печка давно прогорела и остыла, и сквозь невидимые микроскопические щели активно свистел ветер, выдувая из хаты остатки тепла. Бурча что-то под нос, Коля ломанулся было в сени, но там его ждал сюрприз - хитрая сигнализация Бурого была отодвинута, а в самом помещении уже лежала горка нарубленных чурок. Вчера они сожгли все дрова - это Коля помнил отчетливо. Значит, кто-то успел утром сходить к поленнице через дорогу (ну, наверное, это была дорога, под сугробами было не понять) и нарубил новую порцию. Бурый, больше некому. Гвоздь бы пальцем о палец не ударил, обязательно разбудил бы кого-нибудь из подчиненных.

Чего ж тогда уже и печку не затопил, раз дрова припер? Ворча, Коля сгреб несколько чурок и поплелся разводить огонь. Надежнее было, конечно, доверить это дело все тому же Бурому, но того нигде не было видно. Благо, какой-то ворох пожелтевших газет все еще лежал рядом с печкой, на растопку самое то.

Немного лихорадило - только бы не простыть еще, такая подстава Коле была совсем не по душе. Хотелось верить, что знобит его исключительно от выхолодившейся хаты.

Благо, пурга вроде бы улеглась. В окно было видно монументальные сугробы, да и ветерок никуда не делся, подвывая из многочисленных щелей, но по сравнению со вчерашним буйством стихии погода была просто прекрасной. Когда огонек наконец занялся, Коля устроился у окошка и рассмотрел то, что оно могло ему предложить.

От деревеньки мало что осталось. Редкие осколки домов выбивались из снега - какие-то балки и бревна, но большая часть развалин была заботливо укрыта высоченными сугробами. Кажется, виднелась даже одна чудом уцелевшая печь где-то вдалеке. Скелеты кривых деревьев - наверное, яблонь, обрамляющие их, были чуть ли не единственным признаком того, что конкретно это нагромождение снега не просто так тут намело, а вокруг чьего-то дома.

Интересно, куда все подевались. Фашисты какие разорили в свое время, или же уже потом, когда Союз кончился, все заглохло? Скорее первое. Уж слишком сильно тут все успело развалиться, даже удивительно, как эта одинокая хата выстояла, пусть и не в лучшем состоянии.

Коля потер ладони и вздохнул. Происходящее ему совсем не нравилось, но хоть убей, в чем именно подстава, он понять не мог. Да и резона никакого у Фюрера их кидать не было - бабки они и в Африке бабки, а у них все чин чинарем, нужная сумма в зеленых бумажках надежно упакована в неприметную коробку от какого-то импортного фуфла,. и сейчас мирно почивает на полу машины. Они-то уж точно никого кидать не собирались.

Печка потихонечку прогревалась, но кроме этого ничего не происходило. Коля вернулся к печи и уставился на потрескивающий огонек, совершенно ни о чем не думая.

- Колян, паря, - как-то уж слишком жизнерадостно возник за плечом Гвоздь, - Где Бурый?

- Хрен его знает, я только проснулся.

- Брр, ну и холодрыга.

Гвоздь уселся рядом и протянул ладони к огоньку:

- Ничего не видел?..

- Я серьезно, я тока проснулся. Дай отогреться хоть, и так вчера весь день пахал, как сивый мерин.

- На том свете отдохнешь, - беззлобно бросил Гвоздь и сам зябко поежился, - Блин, ну и занесло нас.

Коля благоразумно промолчал. Нет, конечно, свой резон в том, чтобы сюда притащиться, был. Но все равно именно Гвоздь договаривался с Фюрером, и вся сложившаяся ситуация была целиком на его совести. Но лучше лишний раз об этом не напоминать.

- Пойду дровишек подкину.

- А там что, вчера что-то осталось?

- Нет, - пожал плечами Коля, - Но Бурый, кажись, подсуетился. Там в сенях навалено.

- Куда ж он слинял-то, - почесал затылок их лидер, - Не дай Бог, бэху подбрил…

- Эй, это же Бурый, - с укоризной заметил Коля, сваливая очередную порцию дров возле печи.

- Ну да, у него мозгов не хватит кого-то кинуть, - ехидно улыбнулся Гвоздь, - За окном смотрел?

- Что смотрел?

- Ну…

- Там снег. Там до черта снега. Что я там должен увидеть?

Гвоздь промолчал, и только треск дров и громыхание свежих чурок нарушали тишину. За окном и вправду ничего не происходило - бескрайняя белизна, насколько хватало глаза, а дальше, под самый горизонт, рубленая черная рамка леса между снегом и такой же слепой небесной белизной. Та часть леса, которая наступала на деревушку, с этой стороны дома оставалась невидимой.

- Слушай, Гвоздь, - отряхнул руки Коля, - а Фюрер…

- …Очень меня расстроит, если не явится в ближайшие пару часов. Да и, блин!

В голосе бандита не звучало ни досады, ни раздражения. Только угроза:

- Если еще и Бурый свалит, то я…

Заскрипела и хлопнула дверь. Громким топотом вошедший вышибал из ботинок снег, а Коля только выдохнул: вот и Бурый явился. Кому еще, как не ему. Наконец, массивная фигура прошла мимо и грохнулась прямо на задницу у печи.

- Х-холодно, блин. - заметил браток.

- Ты где ваще, мать твою, был? - осведомился Гвоздь.

- Холодно, - повторил Бурый и сунул руки чуть ли не в самое пламя.

Коля внимательно на него посмотрел и только приподнял бровь. Ресницы его коллеги покрылись инеем, щеки считай посинели, на забытой щетине под носом красовались почти что настоящие сосульки. Какого…

- Машине капец, - Бурый не тратил время на пространные объяснения.

- Чего?

- Тачке капец, говорю. Что-то…

- Что, мать твою, что-то? - подскочил Гвоздь.

- Бензопровод порван, аккумулятор сперли, колеса пробиты.

- Че… Чего???

- Провода в кашу. Еще что-то… Не знаю.

- ЧЕГО? - заорал Гвоздь.

- Хана тачке, говорю же.

- Какое, к черту, хана? Тут кроме нас никого нет!

- Следы, - проворчал Коля.

- Чо следы? - не понял Гвоздь.

- Вчера следы были у машины. И вот…

- Да вы, мать вашу, издеваетесь, - хватил Гвоздь по столу так, что сигарета в его руках надломилась и убежала тлеть куда-то под стол, - Какие нафиг…

- Тачке хана, Гвоздь, - мозги Бурого ощутимо трещали, соображая такую длинную фразу, - Колян прав, это те, кто вчера тут был. Там как топором все рубили, на куски.

- Да кто здесь вообще может быть?

- Кто угодно, - пожал плечами Коля, - Речицкие, Морозовские, местные…

- Да за какой хрен? - ударил по печке кулаком Гвоздь, - Местных тут никаких быть не может, тут кого крышевать, волков, блин?

- Гвоздь, я…

- Головка… - бандит застыл, длинно-длинно выдохнул и добавил невпопад, - …от руля. Так, ноги в руки, и пошли к машине.

- Дай погреться, - стуча зубами, ответил Бурый.

Гвоздь, судя по лицу, собрался было устроить бурю похлеще вчерашней снежной, но все же промолчал. Его подопечный выглядел донельзя жалко, мелко дрожал и постоянно потирал посиневшие пальцы. Вместо взрыва ярости из груди вырвалось только короткое и деловое:

- Колян, собирайся, надо разобраться.

Коля спорить не стал. И бесполезно это было, и самому было страсть как интересно посмотреть, кто там за ночь (да еще и за какую - как вообще кто-то осмелился выползти из помещения?) разворотил их верного стального коня. А еще лучше - до кучи объяснить этому кому-то, почему так делать невежливо и вообще небезопасно для здоровья.

Оказавшись на улице, Коля в очередной раз проклял все, что только вспомнил, и нестерпимо захотел обратно, к Бурому и теплой печке. Морозец, конечно, пощипывал, но главной проблемой был чертов рыхлый снег, норовивший забиться в каждую щель, забраться в ботинки и напрочь отгрызть и без того не очень хорошо себя чувствующие ноги. Гвоздь же плелся где-то сзади, предпочитая отдать роль ледокола подчиненному.

Благо, Бурый оставил после себя настоящую просеку. Коля мысленно поблагодарил здоровяка: мало того, что идти было намного легче, так еще и угадывать, который из этих сугробов был их тачкой, не было никакой необходимости. Машину они оставили вдалеке не просто так. Во-первых, до самого последнего момента они вообще не знали, что в этой чертовой деревне есть хоть одна целая хата. Во-вторых, дальше ехать не было никакой возможности. По таким сугробам сядешь днищем на какой пень или огрызок забора, и до свидания. Очертания деревенской улицы угадывались скорее интуитивно, и даже пешком было сложно находить дорогу хоть куда-нибудь.

Только когда бэха показалась на горизонте, до Коли наконец-то дошло, как они попали. У черта на рогах, на десятки километров вокруг нет никого и ничего, связи никакой, - да и что там они могли с пейджером Гвоздя, - на чужой территории, да до кучи теперь еще и без колес.

В глубине души Коля, конечно, надеялся, что Бурый ошибся, но не очень сильно в это верил. Почему-то уверенность только крепла: машине капец. Поднятый капот только подтверждал эту мысль.

- Да какого такого…

Тираду Гвоздя Коля пропустил мимо ушей, хотя и был с ней полностью согласен. Снег уже прочно обосновался в его ботинках, и сейчас он просто хотел как можно быстрее вернуться обратно. Его бы сейчас устроило вообще любое место, отличающееся от “здесь”. До тачки оставалось еще пара десятков шагов, но все равно отрицать торчащие из-под капота провода и какие-то железки было уже довольно проблематично.

Коля, конечно, кое-что рубил в технике, но вот о машинах знал только то, что у них четыре колеса, руль, педали, и нужно заправляться. Но даже этих знаний было вполне достаточно, чтобы понять, что бэха уже никуда не поедет. По крайней мере без бригады ремонтников и ведра запчастей.

- Да что ж это…

Гвоздь выглядел даже растерянным. Коля впервые видел такое выражение на лице этого отморозка, и оно пугало больше, чем безумная ухмылка, с которой он кромсал подвернувшихся под горячую руку. Машина, впрочем, выглядела еще хуже. Выдрано из-под капота было все. что только можно было выдрать. На тяжелом металлическом корпусе двигателя красовались какие-то зазубрины - действительно, как говорил Бурый, будто топором рубили.

- Твою мать, Колян, лавэ…

Коля сразу понял и метнулся к задней двери. Коробка лежала там же, где и раньше, нетронутая, и пачки купюр продолжали в ней задорно хрустеть. Пересчитывать, конечно, никто не собирался, но ни один человек в здравом уме не бросил бы такое богатство позади. Значит, дело не в деньгах.

- Вот же Фюрер, вот же сука расписная…

Коля как-то отстраненно слушал ругань бригадира. Ногам уже не было даже холодно - они окончательно задубели, и бандит был даже рад, что ничто не отвлекало его от тяжелых дум. Почему-то в то, что их подставил недоделанный фашист, не верилось абсолютно, хотя никакие другие кандидатуры на ум и не шли. Не сходилось решительно все - если бы их решили кинуть на бабки, было множество способов сделать это намного проще и без лишних проблем, да и бабки-то вот они, лежат в искалеченной бэхе.

- …Гвоздя они списать захотели, да я сам их всех спишу на…

Это Коле тоже пришло в голову. Только вот шлепнуть их лихую компанию было намного проще если не в родном Минске, то хотя бы в том же Мозыре, где они в последний раз ночевали перед тем, как очутиться в этой дыре. Да и мелкими сошками они были, что бы там о себе Гвоздь не думал. Так, набор мяса для решения особо неприятных вопросов, неизбежно возникающих у серьезных людей. За это им во многом и прощали мелкие шалости вроде вспышек ярости у Гвоздя или поборов на чужой территории. Коля поднял голову, устало выдохнул и осекся.

- Я ему этот ствол запихаю…

- Дым.

- Чо?

- Дым, - Коля указал рукой на едва заметный черноватый столбик, упрямо рвущийся в небо.

Там, откуда этот дымок поднимался, не могло быть вообще ничего. Они приехали тем путем - там не то что каких-то заброшенных хат не было, было вообще сложно представить, что чья-то шальная голова решила развести костер прямо посреди бесконечного сугроба, в который превратилась местная пародия на дорогу.

- Далеко? - Гвоздь не тратил время на пустые разговоры.

- Нет. Точно не скажу, но дойти можно.

- Ну так не стой столбом, интеллигент.

Гвоздь грубо толкнул подчиненного в плечо, рванул дверь и скрылся в машине. Погремел там чем-то и вытащил бейсбольную биту - непременный инструмент сложных переговоров. Коля же сжал зубы и пошел прокладывать тропу. Давалось это не в пример сложнее - в сердце даже шевельнулось что-то похожее на сочувствие к Бурому, который таким же макаром добирался до их исковерканной бэхи, но очень скоро уже ни для каких чувств, кроме усталости, места в голове Коли не осталось.

- На том свете отдохну, - подумал он. Сил произнести это вслух банально не было.

Сколько он продирался сквозь сугробы, не понял и сам. Остановил его только крик Гвоздя из-за спины:

- Тачка, чтоб меня, в натуре тачка!

Коля остановился и некоторое время осоловело осматривал окрестности, даже не пытаясь о чем-то думать. Бригадир, размахивая битой, пронесся мимо него, продолжая выкрикивать что-то непонятное. Подул ветерок, моментально приклеивший к спине майку, насквозь пропитавшуюся ледяным потом, и это привело братка в себя.

Действительно, это была тачка. Довольно потрепанный жизнью мерин, увязший по самое не могу в проклятом снегу. На секунду что-то шевельнулось в груди, но тут же ухнуло обратно, в бездну усталости и непонимания. Чья бы это ни была машина, никто на ней никуда уже не поедет. Капот был попросту сорван и валялся поодаль, а тот самый дым валил от движка, и что-то подсказывало Коле, что там не просто все раздолбано в мясо, а точно так же внутри все изрыто этими чертовыми зарубками, как будто кто-то остервенело долбил движок в слепой ярости, как у их бэхи.

А потом Коля заметил то, с чего стоило начать.

- Обалдеть, - биту Гвоздь попросту воткнул в снег и рассматривал внутренности машины, периодически разгоняя дым рукой, - Это что за…

- Гвоздь…

- Да блин, это кто вообще сделал…

- Гвоздь?

- Реально, как Бурый базарил, как будто топором…

- Гвоздь, твою мать!

Бригадир удивленно посмотрел на Колю. Тот только указал пальцем. Дальше что-то уточнять было излишне.

Снег у багажника машины был красным. Конечно, ночная пурга сделала свое дело, но полностью замести следы была не в состоянии. Гвоздь выдернул биту и покрепче сжал рукоять. Пытаясь двигаться осторожно, но посекундно оступаясь и проваливаясь в снег, оба братка подошли к багажнику и заглянули за машину.

Что бы здесь ни произошло, это не было ни тихо, ни мирно. И наверняка не быстро. Снег был вытоптан на добрых два метра в диаметре, и где-то на краю этого ритуального круга лежало то, что щедро окрасило эту импровизированную арену в несвойственный ей цвет.

- Охренеть.

Гвоздь выразился более подробно.

Жмуров они оба уже навидались - Гвоздь даже самолично организовал несколько десятков. Черт, Коле как-то довелось присутствовать при одном неудачно закончившемся допросе, но и тогда он ничего подобного не видел. Бедолагу будто пропустили через мясорубку - отличить руки от ног позволяла только тупая багровая шишка, бывшая когда-то головой. То ли ее измочалили какой-то битой, то ли содрали к чертовой матери кожу - больше всего она напоминала почему-то крыжовник со снятой шкуркой. Только красный, разумеется. Каких-то целых костей у жмура не осталось - его будто специально свернули в какой-то крендель, так, что пятки упирались ему в затылок, а руки много раз пересекали друг друга, заплетаясь чуть ли не в косичку. А туловище…

- Твою ж мать, - Гвоздя вывернуло.

Пожалуй, это был первый случай на памяти Коли. Сам он удержался больше потому, что отморозил себе почти все, и с трудом гнулся в суставах, не говоря уже о более сложных материях. Немногочисленное содержимое его желудка банально примерзло ко дну, и оставалось только крутить глазами в попытке понять, что именно здесь случилось.

Жмуру не просто выпустили кишки, его распотрошили, как цыпленка. Обломки ребер торчали страшной голодной пастью, а внутри не было ничего, что должно было там присутствовать. При таком раскладе весь этот усердно вытоптанный круг должен был быть просто завален разнообразной требухой, но ничего подобного не наблюдалось.

- Это что, с нашей тачкой тоже…

- А? - вернулся к реальности Коля.

- Ну, это же. Эти сволочи.

Коля промолчал.

- Это ж… Твою мать, а если они нас в этом доме найдут?

Коля пошатнулся и сделал парочку шагов, чтобы не рухнуть в сугроб. Обо что-то споткнулся. Присел, порылся в снегу, сам до конца не понимая, зачем это делает. Пальцы уже все равно почти ничего не чувствовали, да и голова, если честно, явно требовала отпуска после всего пережитого. Тем не менее, он нащупал в снегу что-то угловатое и принялся усердно обтирать находку. Почему-то он знал, что нашел, еще до того, как увидел.

- Твою мать, Колян, да тут какой-то беспредел пошел, - Гвоздь сплюнул, - Да там же ж Бурый один!

- Это Фюрер.

Окончание

Топот множества ног, крики, рычание, неестественные визги разносились со всех сторон и, что самое страшное, приближались. Саша не чувствовал угрозы от них для себя, он понял, как разлом решил разобраться с теми, кто хочет ему навредить. У разлома не было рук, ног, оружия или чего-то ещё, чтоб противостоять врагам. Но у него было бесконечное количество миров с легионами страшных тварей, которых он, казалось, берёг именно на такой случай.

Повсюду открывались разломы, с каждой стороны из них бежали, летели, катились, ползли, плыли, разрывая в клочья землю, твари, внешний вид которых сложно было бы описать словами. Порождения воспалённого, больного разума, в них с трудом можно было разглядеть знакомые черты. Пучки будто акульих челюстей, с клацаньем и рычанием, смертельными шарами летели к Степану и его людям с одной стороны. С другой приближался глухой топот сотен больших босых ног — на них бежали те, кого Саша с прищуру мог бы опознать как группу чрезвычайно перекаченных атлетов. Из-за обилия мышц нельзя было точно сказать, где кончаются их руки и начинаются ноги. Сверху пикировала стая, как бы сказал Саша, ртутных птиц, от их хромированных тел с двумя парами крыльев стекали и с шумом падали на землю зеркальные капли. Во главе всей этой армии неслась окончательно утратившая человеческий облик Муська. Кажется, что-то окончательно сломалось в голове Саши. Рассудок покинул его в тот момент, когда через него перешагнула и так же направилась к Степану пятиметровая кукла из фарфора с железными, ржавыми шарнирами, соединяющими её конечности вместе. Она взглянула на Сашу своим безжизненным, покрытым трещинами лицом, и парень уже не с ужасом, а с каким-то не здоровым восторгом увидел, что её глаза были живыми, а не стеклянными, как стоило ожидать. Когда мимо Саши пробежала небольшая стайка плюшевых зайцев и медведей с ножами и заточками в лапах, он засмеялся. Он хохотал, диким, нездоровым смехом человека, провожающего свой рассудок в добрый путь. Степан и его группа поддержки отступали, стреляя в приближающихся к ним противников, не причиняя им ни малейшего вреда. До Сашиных ушей сквозь весь этот шум доносились обрывки истеричных воплей Степана. Одной рукой он дёргал охранника рядом с собой, а другой показывал на Сашу и визжал:

— В него! В него, суки, стреляйте! — вся самоуверенность Степана давно сошла на нет. — Это всё из-за него! Стреляйте бл…

Он не успел договорить. Разлом решил не избавляться от них так, он считал это слишком быстрой и лёгкой расправой для тех, кто пришёл сюда с не самыми благими намерениями. Ругань Степана прервал портал, который давно открылся позади группы и в который их загнали многочисленные чудища. Они попа́дали в него один за другим и в воздухе повисла тишина. Вместе с группой Степана из этого мира исчезли и порождения ужасных миров. Саша подошёл ко всё ещё открытому порталу, в который свалились Степан со своей небольшой армией. В отличии от остальных переходов, сквозь этот всё было замечательно видно, о чём Саша вскоре пожалел. Группа людей лежала на полу, вокруг было разбросано не менее нескольких тысяч самых разных ключей, не многим меньше торчали из тел. Люди на полу лежали молча, не двигаясь, будто их парализовало. В их глазах были слёзы, а вместе с ними боль и ужас. Они не проронили ни звука, когда вокруг ключей начали проявляться контуры маленьких и не очень дверок. Люди на полу молчали, когда все ключи с характерным звуком разом провернулись в своих импровизированных замочных скважинах. Степан и остальные несчастные были живы, когда все двери одновременно открылись. Никакой крови и грязи, десяток человек в практически разобранном на части состоянии лежали на полу. Они дышали, в каком бы состоянии не находились их грудные клетки, на сколько частей они не были бы разделены, они вздымались от учащённого дыхания. Дед говорил, что в таком состоянии жертвы «ключей» могут провести не одно десятилетие, до тех пор, пока ключи их полностью не выпьют.

Портал начал закрываться, погружая беспомощных людей в вечную темноту. В последний момент Саша поймал на себе молящий о помощи взгляд Степана, тот смотрел на него одним глазом с неестественно перевёрнутого куска лица. Портал закрылся.

*** *** ***

Спустя непродолжительное время, проходы, ведущие, как оказалось, на дно к выключателю и обратно в дом, открылись. Саша долго стоял над диском, понимая, что никто сейчас не помешает ему закрыть разлом навсегда и уничтожить его, но в итоге он не стал этого делать. Что-то в нём изменилось. Убедив самого себя в том, что сможет сделать это как-нибудь потом, он направился через переходы в дом — важнее было помочь родителям.

Удивление на лице солдата, казалось, можно было рассмотреть даже сквозь непрозрачное стекло его шлема, когда тот совершенно неожиданно для себя увидел, как Саша в одиночестве, если не считать мельтешащей возле его ног кошки, вышел из спальни и направился к нему.

— Пошёл вон, — процедил сквозь зубы Саша.

— Стоять на месте! — солдат поднял автомат.

— Саша, не надо! — через слезы крикнула мама.

Он посмотрел на неё, коротко кивнул, а затем обратился к охраннику.

— Ты совсем дурак? — Саша остановился. — Я понимаю, на подобную работу идут люди... — он на секунду замялся, подбирая слова, — определённого склада ума, но попробуй подумать, — Саша повернулся, указывая куда-то в район спуска к порталу. — Туда я ушёл в компании десятка твоих вооружённых товарищей, а вернулся один. Они, — Саша сделал шаг в сторону охранника и с удовлетворением отметил, что тот отшагнул назад, — уже никогда не вернутся, можешь их поискать. Если найдёшь, то уверяю, тебе это не понравится, — он сделал небольшую паузу и продолжил. — Я уверен, для меня это всё в любом случае не закончится просто так. Рано или поздно приедут другие, я прав? Допустим, ты сейчас прислушаешься к голосу разума и свалишь докладывать руководству о произошедшем. Не сомневаюсь, твой рассказ вызовет у них ожидаемую реакцию, и они направят сюда ещё больше подобных дурачков, которые кончат так же, как и эти. Только от тебя зависит, будешь ли ты в их числе, — последние слова парень выплюнул с явной злостью.

Солдат молчал. Саша очень надеялся, что он обдумывает только что услышанное, и ему не придётся использовать Муську в присутствии родителей. Сомнений в том, что этот вояка не станет рисковать, у парня почему-то не было.

Так и произошло, охранник ушёл. Снаружи взревел двигатель явно не маленькой машины и через полминуты звук начал отдалятся.

*** *** ***

Разговор с родителями занял куда больше времени и вымотал гораздо сильнее, чем все предыдущие события этого дня. Саша на ходу выдумал какую-то идиотскую историю о том, что через подвал спецназ брал штурмом соседний дом, в котором находились какие-то очень нехорошие люди. Не известно какие именно, ведь Степан, командир спецназа, в подробности не вдавался. Бо́льшим идиотом, чем во время этого рассказа, Саша не чувствовал себя никогда. Разве что в детстве, когда он пытался объяснить, почему у тройки в его дневнике такой подозрительный хвостик. В отличии от прошлого раза, родители сделали вид, что поверили ему. Большего и не надо.

После того как Саша проводил родителей, он решил спуститься и закрыть разлом, но, идя по дому, он обратил внимание на то, в каком состоянии его оставили охранники Степана. В голове мелькнула мысль, что надо было не отпускать последнего до тех пор, пока он не уберёт за собой. Саша решил, что закрыть разлом он всегда успеет, а сперва было бы не плохо прибраться.

Уборка закончилась на рассвете. Кошка намекнула на то, что проголодалась. Доставая последнюю свиную голову, Саша размышлял о том, где они вообще продаются, сколько стоят и что охранника он отпустил очень даже зря. Парень снова предпочёл не смотреть, как кошка завтракает, поэтому его аппетит испорчен не был, и так как во время уборки он приметил в шкафу пару упаковок лапши быстрого приготовления, решение перекусить казалось правильным, тем более что последний раз он ел довольно давно. Допивая кофе, он поймал себя на размышлениях, как бы мог тут всё переставить, если б решил переехать сюда. Первым делом он подметил идеальное место для компьютерного стола, а так как именно он, по мнению парня, задаёт тон всему дому, то в его воображении легко начал формироваться остальной интерьер.

Решив, что вот теперь уже точно пора пойти и закрыть этот разлом, Саша достал письмо, чтоб задать деду вопрос, мучавший его со вчерашнего вечера.

— Дед, а что в… ой, точно, — он совсем забыл доложить деду о том, чем тут всё закончилось. — Извини, как-то из головы совсем вылетело. В общем, всё хорошо, Степан с товарищами на своём примере показали, почему не надо трогать ключи. От родителей отбрехался. Кошку накормил.

«… сам-то в порядке хоть?..»

— Да, вполне. Прибрал у тебя, вот думал пойти зак… — Саша осёкся. Он старался не думать об этом, его пугали возможные перемены.

Не читая дедов ответ, Саша спросил:

— Дед, а что всё-таки в том чемодане?

«… ты помнишь ту мышь? Я нашёл для неё зарядку…»

Саша улыбнулся. Он сидел за столом с письмом в руке и всё ещё не знал, как поступить.

Кошка, довольно муркнув, подошла к нему, запрыгнула на его колени, свернулась в комок и замурчала. Кошка умная, она всё понимала.