Skuchnotut

Пылали сферы громкой новью:

Столкнулись как-то Смерть с Любовью

И стали спор вести про то,

Чья больше власть, сильнее кто.

За словом—слово, и решили:

Кто превзойдет другого в силе

И победит в прямой борьбе,

Всецело мир берет себе.

Вещала первой Смерть с насмешкой:

«Была всегда ты только пешкой

В моей игре, а как решу—

Короны короля лишу;

Народы целые накрою,

Как белым саваном, чумою,

И в запустеньи города

Мой пир отпразднуют тогда.»

Любовь пропела тихой речью:

«Коль захочу, так обессмерчу

Любого короля, и впредь

Любви страшна не будет Смерть.

А за бессмертие в награду

Возьму с царя любую плату,

И будет мой играть король

Предписанную мною роль,

Столкнет народы в страшной бойне,

Утопит мир в слезах и крови

И будет, одержимый мной,

Свою Любовь питать войной.

Не раз уж у моих сандалий

Цивилизации лежали.

Не Смерть—Любовь лишала их

Величия времен былых.»

Скривилась Смерть: «Господ почтенных

Во славе их деяний бренных,

Завоевавших власть и честь,

Высокий чин, людскую лесть,

Земною силой облеченных,

Умом народа нареченных,

Я превращаю в серый прах,

И пыль скучает на крестах.

Все их деяния, порывы

В конце—лишь мерзлый мрак могилы.»

Любовь с улыбкою в ответ:

«Великой мудрости в том нет—

И гробовщик обычный в силах

Свой мир отстроить на могилах.

Я ж их ума могу лишить

И сердца жаждою лишь жить

Заставлю. В бездну самодурства

Их брошу. Жгучее безумство

Моею станет шуткой злой,

Где муж солидный—шут лишь мой.»

Взбесилась Смерть: «Так шут с тобою!

Вельможи, короли—пустое!

Вот он, смотри: простой чудак.

Ему в отмеренных годах—

Моя лишь власть, моя десница.

Велю летам остановиться;

Кого хочу, когда хочу,

Я в белый саван облачу!»

«Тут ты сильна, к чему сомненья:

Людишки—смертные творенья.

Но жар в груди, любовный пыл—

И он о Смерти позабыл;

Он над опасностью смеется;

Ты ж не страшна, покуда бьется

В несчастном сердце сладкий яд;

И самый черт ему не брат!

Сквозь тернии к своей любимой

Пройдет, моей хранимый силой,

Не замечая раны, боль,

Смеясь над глупою тобой.

Ему и зори крови цвета—

Не что как только чудо света.

Но посмотри ж, что станет с ним,

Когда поймет, что не любим.

Метаньем пламенным сжигаем,

Он душу рвет. Неузнаваем

Отныне мир ему, и ад

Внутри него. И жить не рад.

Из рваных вен струя сочится;

Как крылья раненая птица,

Упавши в пыль, в пыли хранит,

Разверзши руки, он лежит.

Его чело белее снега,

И члены сковывает нега…

Уж боль от сердца отлегла.

Не ты, а я его взяла!»—

Любовь закончила, умолкла.

Ей Смерть ответила негромко,

Ссутулившись и пряча взгляд:

«Закончим спор. Страшнее яд

Твоих сетей. Я признаю.

И во владенье отдаю

Тебе весь мир—бери и царствуй

Хозяйкою единовластной!»

И мир покинуть собралась.

Вдруг вслед ей просьба раздалась;

Любовь просила: «Я молю:

Останься. Я тебя люблю.»

Он одет в разгрузку боевую
Цвета чьей-то крови и песка;
Крепко сжал винтовку штурмовую.
Микрофон вдоль правого виска.

Взгляд с прищуром, желваки играют,
Палец плотно на крючке лежит.
Стойка. Сплюнул в пыль. «Готов!»--кивает.
Он сегодня шпилит в Баттлфилд!

Грянул выстрел. Траки загремели.
Из кустов стрекочет пулемёт,
И зашлись зенитные турелли,
Задымился сбитый вертолёт.

Зажужжал вокруг горящий улей,
Завертел фонтанчиками пыль,
И пронзённый снайперскою пулей
Друг по серваку упал в ковыль.

И другие, те, кто был всех ближе,
Падали, прошитые свинцом,
Утыкаясь в коврики для мыши
Болью искарёженным лицом.

И валились замертво у брода
Все, кто с ним бежал к плечу плечом,
И остался он один из сквода,
Хоть и был слабейшим игроком.

Спору нет, он в топах не замечен,
Не прокачан и не знаменит--
Он один из тех, кто в этот вечер
Просто скромно шпилил в Баттлфилд.

А теперь, оглядываясь с болью,
Он глядит на павший арьергард,
Трупами усеянное поле,
TAB посмертно выданных наград.

И преодолев сомнений муку,
Пересилив первобытный страх
От эскэйпа он отдёрнул руку,
Мужество своё собрав в кулак.

А по стенам рыскают прицелы
Красной точкой лазерных лучей,
И гранатных взрывов децибелы
Бьют вокруг всё ближе и кучней.

И тогда, рванувшись что есть силы,
От колена жаля в дымный ад,
Пальцы побелевшие вонзил он
В захрустевший от натуги WSAD.

Ждали ли такого коленкора,
Думали подобное о нём
Те враги, не знавшие отпора,
Что травой ложились под огнём?

Падают на грунт рожки пустые,
И надрывно харкает затвор,
Посылая росчерки простые
Пулями на смертный приговор.

Минус раз, и счёт врагов худеет,
Падает противник не успев,
И другой бежит, авось успеет,
Но и этот падает, осев.

Вот и всё, последний где-то рыщет.
И осталось двое их в игре.
Кто из них теперь кого отыщет?
Кто при встрече будет чуть быстрей?

От стены к стене, от дома к дому,
Вдоль заборов улицей пустой
Он сейчас идёт к тому, другому,
Так же, как к нему идёт другой.

И сошлись в коварном коридоре,
Слишком тесном для двоих живых,
И завыли выстрелами с горя
Дула их винтовок штурмовых.

Стихло вдруг. Неспешно отвернулся.
За спиной бесшумно падал враг...
Только враг вдруг гнусно улыбнулся
И решил забрать финальный фраг.

Грянул позади коварный выстрел,
Подлый, как любой другой чит-код,
И смеясь в повышенном регистре
Супостат с улыбкою встаёт.

Вот и всё, PunkBuster не сработал,
На колено наш герой припал.
Оставался он один из сквода
И теперь, похоже, проиграл.

И в висках пульсирует всё чаще,
Истекает верно жизни бар...
И тогда ножом в руке дрожащей
Он нанёс последний свой удар.

И сквозь взгляд темнеющий и влажный
Он глядит на меркнущий экран,
Что его и всех с победой важной
Поздравляет, словно Левитан.

Спору нет, он в топах не замечен,
Не прокачан и не знаменит,
Он один из тех, кто в этот вечер
Просто скромно шпилил в Баттлфилд.

И когда-нибудь, когда уж минут годы,
Вспомнит он за кружкой молока:
Если ты один живой из сквода,
Нет тебя сильнее игрока.

Вечером было тепло и падал снег, а ночью подморозило. Москвичка (а может быть, приезжая) стояла ранним утром у моста и боязливо трогала ножкой заледеневшую дорожку, ведущую вниз на набережную.
Из галереи моста выходили люди и устремлялись кто куда: вверх на Плющиху, направо к Саввинской, налево по Седьмому Ростовскому.
Мужчина в пальто и с портфелем.
--Молодой человек, вы не поможете спуститься?--улыбнулась она.
Мужчина улыбнулся в ответ, приблизился и подставил локоть.
--Держитесь.
Она благодарно двумя заиндевевшими варежками обхватил его руку и аккуратно ступила на горку.
Он двигался медленно и полубоком. Делал широкий шаг и ждал, пока она догонит его очередью своих шажочков.
--Спасибо,--она подняла взгляд и вновь улыбнулась,--Так скользко... Ужас...Хрупкой девушке тут не спуститься... Если бы не вы... Так приятно встретить галантного мужчину.
--Мне нетрудно,--скромно улыбнулся он в ответ,--Держитесь крепче, мигом спустимся.
--Мигом не надо,--засмеялась она,--Мигом я и сама могу, но хочется на своих двоих.
Он рассмеялся в ответ.
--А вы с юмором.
--А что остаётся одинокой девушке, кроме как немного самоиронии?
--Такая девушка--и одинокая?--В вежливом удивлении он вскинул брови,--Чудеса!
Она зарделась и, от смущения опустив глаза, ответила, словно оправдываясь:
--Тяжело найти свою половинку: дом-работа, работа-дом.
--А на работе?
--А на работе коллеги и подчинённые, мне флиртовать вроде как по статусу не положено,--кокетливо вздохнула она.
Они уже просеменили половину горки.
--А у вас крепкая рука,--похвалила она после паузы,--Увлекаетесь спортом?
--Так,--польщённо засмущался он,--Слежу за собой. Вы тоже стройненькая. Занимаетесь фитнесом?
--Что вы, что вы,--хихикнула она,--Какой там фитнес! Домой прихожу, да с  книжкой в обнимку или сериалы смотрю, пока спать не пора. А вообще я сладкоежка,--заговорщецки понизив голос, призналась она.
Он также понизил голос и, копируя её интонацию, с улыбкой громко прошептал:
--Я тоже!
Они оба засмеялись.
Горка подходила к концу.
Она сказала:
--Здесь, кстати, есть одно кафе...
И, набравшись смелости:
--А может встретимся там за обедом?
--Мне жена с собой собрала,--улыбнулся он, показывая портфель.
--Ах,--произнесла она с чувством неловкости, и лёгкая грустинка пробежала по её лицу.
--А вот мы и спустились.
--Ох, и правда,--обрадовалась она,--Вы мой спаситель!
--Да ерунда, мне было несложно. Дальше сами дойдёте?
--Да, мне здесь недалеко.
--Ну, хорошего дня.
--И вам!
Она помахала рукой и подождала, пока он скроется за углом дома.
--И этот тоже мимо,--вздохнула она и полезла обратно в гору.

--Котлета сама по себе субстанция ничем не примечательная, всё зависит от того, как ты её подашь,--огорошил меня Иммануил такими или примерно такими словами много лет назад в нашей студенческой столовой.
Я тогда ещё подивился и попробовал возражать:
--Как же это котлета субстанция не примечательная? По мне так очень даже примечательная. Если мясо хорошее и прожарено хорошо, так и котлета будет хороша.
--Нет нет нет,--покачал пальцем тёзка великого философа, разжёвывая кусок.--Котлету её ведь можно вот так вот просто, как сейчас, на тарелку бухнуть, мол нате жрите, господа студенты, ибо вы нищие и больше ничего не заслуживаете. А можно, допустим, веточку петрушки сверху положить. А уж если соусом красивым вокруг чутка полить, то уже сильвупле получается (Иммануил часто употреблял иностранные слова бездумно, не зная их значения. Вот и сейчас он приплёл красивое, как ему казалось, "слово" "сильвупле").
--Ну что же, соглашусь, что твоё мнение имеет право на существование,--сказал я, что означало "Ну и балабол же ты, Иммануил!"
Вспоминая сейчас этот разговор, я понимаю, насколько пророческим он оказался.
В университетские годы Иммануил постоянно крутился в нашей компании, принимали его беззлобно, но не дружили, потому как всё время изнутри его буравило желание поспорить, возразить, раскритиковать, но никогда не выказывал он готовности разделить радость, поздравить с успехом, порадоваться за ближнего. Казалось, что он подсчитывает за каждым выдуманные им самим же очки успешности, и если кто-то вырывался "по очкам" вперёд, всё Иммануилово существо страдало от чувства вселенской несправдливости.
Ранним июньским утром одного далёкого уж года скрепя сердце мы расспрощались со студенческой порой и разошлись в этой жизни каждый своей дорогой.
Сменялись эпохи, рушились империи, рождались государства, взрывались сверхновые, галактики пожирали друг друга, и вот спустя пару миллионов лет (да простит мне читатель, если я слегка перувеличил) я получил от Иммануила неожиданную весточку.
В тот примечательный месяц (как сейчас помню, стояла осень, синоптики ещё обещали лето, а солнечная активность была в переделах допустимых порогов), отряхнув с ботинок пыль многих дорог, наконец я решился зарегистрироваться в одной из соцсетей, в чём никогда ранее замечен не был и не состоял.
Почти сразу мне пришло сообщение от некого пользователя, на аватарке был мужчина в строгом костюме и при галстуке. Всеь мой жизненый опыт подсказывал, что так в двадцать первом веке обычно одеваются министры либо охранники (молодожёнов и покойников я всерьёз не рассматривл--с чего бы им вдруг мне писать?). Присмотревшись, я узнал в незнакомце Иммануила. Не означало ли это, что Иммануил стал министром? Я постеснялся спросить.
Я не любитель общаться с призраками прошлого, но тут призрак оказался уж очень навязчивым, и отвертеться не представлялось возможным.
Иммануил поинтересовался моей кареьерой и посочувствоввал, что я работаю на дядю. Из вежиливости я покручинился вместе с ним, хотя работа на дядю меня нисклько не угнетала, ибо тот дядя, на которого работал я, не обижал работников ни словом, ни рублём, и на него мечтали работать многие.
Сам же Иммануил имел свой бизнес. На мой вопрос, в какой сфере, визави уклончиво ответил, что запустил немало "всяких там старт-апов".
Изо дня в день помимо моей воли Иммануил расскззывал мне (не опускаясь, однако, до подробностей) историю своей жизни--жизни, как понял бы любой, даже самый недалёкий собеседник, яркой и насыщенной. Было совершенно ясно, что мой бывший однокашник выбился в люди.
Слово за слово, и однажды произошло то, о чём я и мечтать не мог: Иммануил пригласил меня к себе в загородное поместье в Подмосковье. Оказия сия приключилась, как невозмутимо поведал мне Иммануил, в связи с тем, что его жена отправилась за границу на финал конкурса "Мисс Мира", так что "женщины нам мешать не будут". Что за адское развлечение замышлял Иммануил, в коем могут помешать женщины, я и представить не решался--у миллионеров свои причуды. Может быть, это будет смертельное сафари по богатым угодьям маркиза де Карабаса, или же Великий Гэстби хотел попросить меня о неком одолжении в амурных делах. Не будем загадывать, но я был в предвкушении и изрядно нервничал.
Скажем главное: я был заинтригован, а учитывая, что от моего отпуска оставалось еще несколько дней, я согласился.
"Подмосковье", в которое мне предстояло ехать, было, прямо скажем, не ближним. Согласно полученным от Иммануила инструкциям мне предстояло ехать на поезде почти два часа, а там "тебя встретит мой водитель".
Я сошёл на предписанном мне полустанке, обычном, коих миллионы, пропахших пылью и чебуреками. Протолкался сквозь полусонную возню бывших и будущих пассажиров, и тут мне позвонили с незнакомого номера.
Звонок был от Иммануилова водителя (назвался Артёмом), он звонил, чтобы сообщить, что ждёт меня "там, где сейчас отъехала маршрутка". Мне понадобилось выпытать у него чуть больше информации, но в конце концов мы встретились.
Небольшой внедорожник. Конечно! Мы же едем в сельскую местность! Ну не на лимузине же, в самом деле! Через полчаса мы въехали на обычную деревенскую улицу и остановились у двора с покосившимся забором. От старого деревянного дома к калитке шаркал Иммануил. Одет он был в лоснящийся бархатный халат, на ногах его были тапки-шлёпанцы.
Я, конечно, иначе представлял себе резиденцию успешного бизнесмена, но, к счастью Иммануил сразу мне всё разъяснил, пока вёл меня к крыльцу, широким жестом обводя дом:
--Дом старый, можно сказать--исторический. Работы много, но скоро будет не узнать. Я тут такую конфетку сделаю! Бригаду рабочих уже нашёл. Что за рабочие--премилые люди!
"Премилые люди!"--как это было премило сказано. Выражение очень подходило к бархатному халату.
--Оставляй дома вещи и пойдём сразу в сад,--велел Иммануил,--Тебе переодеться не надо?
--Да я уже...
--А я, пожалуй, переоденусь.
Я оставил рюкзак в сенях. Внутри дом был такой же "исторический", как и снаружи.
Иммануил сменил халат на джинсы и рубашку и более не выглядел, как Обломов.
Мы прошли в сад--по сути просто задний двор, заросший сорняками.
--Газон подстрегу, клумбы разобью, будет конфетка,--не преминул объяснить Иммануил,--Здесь дорожки будут с фонарями. Там пруд китайский вырою, карпов пущу. У меня же свой ландшафтный дизайнер.
Я не мог назавидоваться такому прекрасному саду: тут тебе и клумбы, и пруд с карпами!
Однако, все мои низменные чувства были разом позабыты, когда на столике в саду появились огурцы, помидоры, зелёный лук, яблоки и графин коньяка. Именно графин, а не какая-то там пошлая бутылка. Очевидно, Иммануил знал толк в том, как следует подавать коньяки.
Хозяин растопил чёрный хромой мангал, и мы прибавили к нашему пиру жареных сосисок.
День стоял тихий и жаркий, пахло яблоками и дымом, мы сомлели от выпитого, и Иммануил приступил к рассказу о своей жизни:

--После окончания института я вертелся как мог, поработал по спецальности, а потом взял свой первый кредит и открыл магазин одежды. Ты помнишь: время было страшное, дикая конкуренция, каждый норовит кинуть другого.

(Я не имел никакого представления о специфики бизнеса в нулевых, но на всякий случай кивнул)

Большие деньги вскружили голову, стал я неосторжен, стал слишком людям доверять, на том и погорел--подставили меня свои же.
Первый раз я с предательством столкнулся и на всю жизнь запомнил. Это тебе не в офисе сидеть, тут такие драмы! Мерзко всё это, аж вспоминать не хочется!

(Мы выпили ещё по рюмке коньяка, закусили яблочком. Иммануил продолжал совй рассказ):

Духом я не пал. Меня так просто не сломаешь--стержень во мне такой!..

(Иммануил сжал кулак и зубы, чтобы показать крепость стержня)

Денег, конечно, хватало. Подушка безопасности, инвестиции в ценные бумаги--я подстраховался. Жить я уже тогда привык на широкую ногу: машина, квартира  в центре Москвы, походы по ресторанм почти каждый день. И вот тут-то мне пришла в голову новая идея--открыл сеть кафе. Не сразу, конечно, но раскрутился.
Потом встретил Милу. Любовь моя! Сколько у неё медалей--ты представить не можешь, сплошные грамоты и титулы!

(Я хотел уточнить, не о собаке ли он говорит, но всё скоро объяснилось):

Жена моя теперь! Сейчас уехала на конкурс "Мисс Мира", ну да я тебе говорил.

(Я точно знал, что "мисс" на английском языке называют незамужнюю женщину, но не стал выказывать Иммануилу своего удивления, ведь они могли быть официально не женаты, что же я буду лезть в чужую личную жизнь)

И тут на тебе: не конкуренты кинули, а родимое государство ввело ковидные ограничения. На корню задушили частный бизнес.
И тут меня как холодной водой окатило. Понял я вдруг всё сразу, словно прозрел. Опостылела мне эта столичная суета, эта роскошь, бросил я всё и сюда вот махнул, русскую деревню поднимать!

(Передо мной теперь сидел не Иммануил--то был самый настоящий толстовский Левин, не меньше!)

Не всё сразу, конечн, не всё сразу. Вот, например, этот коньяк--знаешь, что это за коньяк?

(Я потомал головой)

Это в соседнем селе делают, я там одну винокурню спонсирую. Почти вышли на международный уровень!
Всё наладится! Поля разобью, животину заведу! Тяжело, конечно, в одиночку, да народ в деревнях ох пока ещё какой ленивый да завистливый! Не любит он богатых, а ведь богатство это от трудолюбия происходит! Не сидеть сложа руки, а просто встать и сделать--тогда и деньги, и успех придут!
Я вот тут, к примеру, недавно бухгалтера из местных нанял--Таньку Руковшникову. Так она меня обманывать начала. Нечиста на руку оказалась, доходы мои занижала. Уволил, конечно, а как иначе--иногда надо быть жёстким, в бизнесе без этого никак.

(Мы сокрушённо покачали головой, съели по сосиске и снова выпили.
Долго мы ещё пили и разговаривали, печалились о человечестве и поднимали тосты за упорство и успех. Наступил вечер, Иммануил горячился и обещал шашлыки, но качался, едва вставая со стула, и я усаживал его обратно. Как ушли в дом и легли спать--не помню.)

...


Наутро я проснулся в крайне плохом самочувствии. Иммануил, однако, сказал, что это у меня не похмелье, а дегидратация--дескать, от его коньяка похмелья не бывает. Он предложил выпить водички, а ещё лучше снова коньяка, но у меня от одной мысли случился рвонтный позыв, и я отказался, сославшись, что надо возвращаться домой. Иммануил ответил, что в таком случае немедленно вызовет водителя, и куда-то вышел.
Артём приехал минут через пять и, улыбаясь, смотрел на наши с Иммануилом жалкие физиономии, пока мы прощались и грузили меня на заднее сиденье.
--Может, пивка?--спросил Артём, глядя на меня в зеркало заднего вида, минут через пять после того, как мы отъехали.
--Нет, это у меня не похмелье, а дегидратация,--ответил я.
--Понятно,--ухмыльнулся Артём,--Машкину бормотуху вчера пили?
--Кто такая Машка?
--Машка--это мы так Иммануила называем. Иммануил как-то длинно и не по-русски.
Я мысленно согласился, что Машка--это и правда наше, родное, не то, что Мария или, тем более, Иммануил.
--Говорил, он какую-то местную винокурню спонсирует,--вспомнил я.
--Так и есть--спонсирует,--кивнул, не переставая улыбаться Артём,-- Армян в соседнем селе спонсирует. Они ему этот коньяк в пятилитровых канистрах продают, а он дома по графинам разливает.
Машина остановилась на закрытом железнодорожном переезде. Артём открыл бардачок и передал мне холодную банку пива:
--Плавали--знаем.
Я открыл пиво и сделал несколько глотков.
--А вы давно у Машки... у Иммануила водителем работаете?
--Я? У Машки?--Артём расхохотался,--Это он вам наплёл, что я у него работаю?
--А разве не работаете?--удивился я.
--Подвожу иногда, по соседски, если попросит. Бесплатно, конечо--деньги за это даже стыдно брать--в деревне заведено друг другу помогать.
--Иммануил мне совсем другое рассказывал,--задумчиво припомнил я.
Артём помолчал, чуть улыбаясь, потом повернулся и спросил:
--А вы Машку давно знаете?
--В институте учились вместе. Правда, потом не общались.
--Ах, тогда вы ничего и не знаете. Хотите, расскажу?
--Хочу.
Мимо прошёл поезд, но шлагбаум оставался закрытым--ждали следующий. Артём помолчал, провожая поезд взглядом, и наконец заговорил:
--Кто он, стало быть, по специальности: то ли филолог, то ли философ?
--Философ.
--А, ну да, стало быть, он после института по специальности поработал, вахтёром на эскалаторе, а потом занял у родителей денег и арендовал точку на рынке. Там мы с ним и познакомились--соседями были. Носками шерстяными торговали и шапочками спортивными--это зимой. А летом футболками и постельным бельём. Зимой у всех обогреватели были включены, и случился пожар, много точек тогда погорело. Ну всем страховку выплатили, а Машка, оказывется, на страховку денег пожадничал. Да, честно говоря, и на хорошем обогревателе ему тоже экономить не стоило. Пожалели мы его тогда--непутёвого--всей братией, торговое место от копоти отмыли, в порядок привели. Да только товар-то весь в помойку.
"Вот значит, каким был первый бизнес Иммануила, "магазин одежды",--подумал я,-- И когда он говорил, что прогорел, это была не фигура речи".
--Долго ходил он понурый,--продолжил рассказ Артём,-- Денег на новый товар у стариков-родителей уже не займёшь, они ему и так все сбережения свои отдали, не надеясь на возврат. Тогда он с их квартиры старый самовар приволок. Стал на рынке кипяток кипятить и чай-кофе в одноразовых стаканчиках заваривать. Пятьдесят рублей--стакан. Покупатель, конечно, чай и дома попьёт, а у нас у всех термосы с собой. Но ходили мы к нему, из жалости, пятьдесят рублей--не деньги, что же не поддержать погорельца. Потом он термос купил, стал по всему рынку сам с ним бегать, всем чай предлагать. Потом мальца какого-то за копейки нанял, чтобы тот вместо него по торговым рядам с термосом носился.
Худо-бедно какую-то копеечку зарабатывал. А потом Милку встретил. Она к нам на рынок за какими-то шмотками из пригорода приезжала. И случилась у него любовь, если можно так выразиться.
--Мила--это которая "Мисс Мира"?--робко спросил я.
--Ага,--хихикнул Артём,--Мисс всего сразу.
--Как это?
--А вот так. Есть такой способ отъёма денег у населенеия: разного рода проходимцы устравивают очередной конкурс, устанавливают вступиттельный взнос. В зависиомсти от масштаба мошенничества, некоторые пройдохи ограничиваются местным Дворцом Культуры, у других всё серьёзнее--федеральные телеканалы. Сотни тщеславных дурочек слетаются как мотыльки на этот огонёк, несут деньги, устроители разыгрывают комедию в нескольких актах, изображают подобие конкурентной борьбы, а потом вручают счастливым участницам пластмассовую диадему и грамоту с каким-нибудь призовым местом и титулом "мисс чего-нибудь там". Все счастливы--орагнизаторам деньги, участницам--сбыча мечт. А вступительные взносы на эти конкурсы начинаются с двадцати тысяч рублей и до нескольких миллионов (ну это уже с эфиром на Первом, знакомствами в светской тусовке и перспективой выгодно выйти замуж).
Шлагабаум всё ещё был закрыт, семафор горел красным.
--Так вот,--продолжал Артём,--Милка в телевизоре замечена не была, её уровень был скорее где-то в плоскости сельских клубов. А Машка прям завёлся весь: посмотрите, дескать, какая у меня подружка, сама королева красоты! Целыми днями об этом талдычил. Очень ему это льстило.
И нет бы денег отложить на закупку товара--он все деньги тоже стал в её эти конкурсы вбухивать. Обижался, когда мы ему пытались глаза открыть--думал, завидуем.
А потом КОВИД приключился. Народу на рынке совсем мало стало. Администрация нам тогда навстречу пошла, платежи по аренде отсрочила. Да только покупателей нет и бизнеса нет. Ну и решил я с коммерцией завязать и к себе в деревню вернуться. Смотрю, а Машка сидит грустный возле своего самовара, людям не до его чая стало.
Ну и предложил я ему с собой ехать. К тому же друг мой детства сосед Колька большим человеком в городе стал, а потому старый дом свой в деревне оставил, сказал "Найдёшь жильца--пусть живёт хоть задаром".
А в деревне лишний мужик--никогда не лишний. К тому же с высшим образованием--у нас вон школа стонет без учителей.
Призадумался наш "онегин", говорит "В деревню? Детишек учить? А почему бы и нет!" Так и переехал. Сделали его сразу учителем младших классов, родители очень рады были, что новый учитель приехал.
Милу его тоже предлагали здесь трудоустроить. Но он ни в какую. Говорит: "Деньги должен в дом мужчина приносить". "Милочка моя,--говорит,--Домохозяйка". Вот скажи мне, что это они все сейчас домохозяйками сделались? Что у них там за дома такие, что им аж целая хозяйка требуется? Ты живёшь в двушке с родителями, ты от силы--квартирохозяйка. Вот дом, приезжай--хозяйствуй. Приехала Машкина Милка, носом повертела, дом осмотрела, и хозяйский пыл на убыль сразу как-то пошёл.
В Минск уеахала, на "Мисс Мира". Международый уровень, понимаешь! Участницы из России и Беларуси. Такой вот мир у них сейчас! Машка её своей женой уже видит, да только не думаю я, что она с его планами ознакомлена и согласна. Вряд ли она к нему сюда переедет. Для неё тут--"дача".
Дом мы Машке всей деревней восстановили, мужики по выходным работали бескорыстно.
Ну Машка походил в школу несколько недель. Потом--раз проспал, второй раз проспал. А потом и вовсе через раз приходить стал. Скрепя сердце попросили его из школы, конечно. Таньку Руковишникову вместо него взяли.
--Татьяна Руковишникова?--вспомнил я,--Бухгалтер?
--Машка, стало быть, рассказывал?--спросил Артём.
--Немного,--я пожал плечами, вспомнив рассказ Иммануила про то, как бухгалтер его обманула, а он вынужден был её уволить.
--Молодая девчонка,--продолжал Артём,--В городе на экономическом училась, бухгалтером поработала, потом в деревню вернулась. Машка как узнал, что она бухгалтер, сразу ей стал о своих грандиозных планах рассказывать. Кролей собрался завести. Говорит: "Сейчас бизнес попрёт: кролики будут размножаться, а я знай буду деньги получать и тебя к себе на работу бухгалтером возьму. Посчитай,-- говорит, --мне по-научному, сколько денег я заработаю на своей гениальной идее!" Ну она и посчитала, со всеми расходами, с кормами, лекарствами, налогами. Очень Машке результат не понравился--он же рассчитывал на сказочные барыши за ничегонеделание. Потом она ему так же посчитала осетровую ферму, трюфельную рощу и ещё что-то из его фантазий. Пригорюнился Машка, а потом обозлился. Говорит: "Неправильно ты мне всё считаешь, пессимистично. С тобой,--говорит,--каши не сваришь." Ну Танька плечами пожала и ушла от него. Так и остался Машка и без работы, и без бухгалтера, и без сказочных миллионов.
--А на что же он живёт?
--Родители, вроде, депозит на его имя когда-то открыли, вот он какую-то копеечку с него каждый год имеет.
"Не те ли это "инвестиции в ценные бумаги", о которых упоминал Иммануил?"--подумалось мне.
Я ждал, что дальше расскажет Артём, но наконец случилось долгожданное чудо: поезд прогрохотал мимо, и переезд открылся. Через пять минут Артём высадил меня около станции и мы распрощались.
История, рассказанная Артёмом, поразила меня до глубины души.
Я думал: интересный ты человек Иммануил. Зла никому не делал и наверняка есть у тебя в жизни и свои радости, и свои горести, и делаешь ты, как мы все, свой путь в этом бренном мире, шажок за шажком, к своему призрачному человеческому счачстью. Только вот рассказы твои так сильно отличаются от того, что я только что услышал.
Но кому верить: Иммануилу, которого я знал много лет, или Артёму, которого я видел второй раз в жизни? Иммануил--голова, отучился, получил высшее, не с красным дипломом, но всё же сам, своими мозгами. Артём--деревня, и кроме деревни у него впереди--ничего, кроме неприязни к не таким, как он. Я стоял на платформе и размышлял об этом и вдруг рассмеялся, отчего другие пассажиры насторожились. Я вспомнил далёкие Иммануиловы слова: "Котлета сама по себе субстанция ничем не примечательная, всё зависит от того, как ты её подашь".

Присутствующие молча смотрели на стоящего перед ними репортёра, а Хиггс в свою очередь с любопытством рассматривал присутствующих, насколько это позволял полумрак огромной комнаты. Здесь было лишь одно окно, за спиной Хиггса.
Хиггс подумал, что стоимость деловых костюмов, которые он видел перед собой, превышала бюджет некоторых стран. Он подумал об этом без каких-либо эмоций, как профессионал.
Наконец, молчание было нарушено:
--Мы очень рады, мистер Хиггс, что вы приняли наше приглашение,--сказал председатель.
«Как же тут не примешь?»--мысленно ухмыльнулся Хиггс. Любой журналист мечтал бы оказаться на его месте.
Говоривший продолжал:
--Несмотря на то, что многие считают вас беллетристом, нашу (оратор сделал едва уловимую пазузу, подбирая слово) организацию заинтересовала ваша книга.
--Я польщён столь значительным вниманием к моему скромному труду.
--Не скромничайте, господин Хиггс. Ваши догадки не могли оставить нас равнодушными. Поделитесь, пожалуйста, со всеми присутствующими результатами своих исследований и своей трактовкой того, что произошло за последний год.
--Что ж,--ответил Хиггс,--С удовольствием.
Всё началось 14 сентября прошлго года. Как вы знаете, мир вдруг исчез. Ненадолго, ровно на сорок секунд. Лично я в этот момент собирался войти в здание суда, чтобы... утрясти свои семейные проблемы.
--Да, мы знаем о вашем разводе. Ваша жена изменяла вам с главным редактором вашей газеты.
Хиггс скрипнул зубами, но не выдал своих чувств. Вместо этого он продолжил бесстрастно.
--Вы прекрасно осведомлены.
Итак, когда я протянул руку, чтобы открыть дверь здания суда, дверь, как и само здание, внезапно исчезла. Более того, исчезло всё: деревья вокруг, дома, улицы. Даже небо исчезло. Вместо всего этого было серое однотонное ничего.
Люди, ехавшие в автомобилях, оказались сидящими в воздухе. Стоявшие остались стоять, а ноги их не касались земли, потому что никакой земли не было.
Все мы с изумлением смотрели на то, что нас окружает. Точнее, на полную пустоту, заменившую то, что нас окружало.
Как выяснилось позже, это случилось не только в нашем уютном городке, но и во всех других городах и странах. Повсеместно мир перестал быть видимым. Сорок секунд для вселенной—срок менее, чем ничтожный, но для обитателей планеты Земля это было шоком.
Пассажиры самолётов обнаружили, что больше нет самолёта. Вместо небоскрёбов теперь были лишь висящие друг над другом люди, этаж за этажом. На сорок секунд все застыли в небытие.
И вдруг мир вернулся.
Конечно, никто не понимал, что случилось, и миллионы энтузиастов, учёных, проповедников и журналистов, включая вашего покорного слугу, ринулись искать объяснение случившемуся.
Теперь-то мы знаем минимум полдюжины гипотез, начиная от массовой зрительной дисфункции, вызванной сверхсильным порывом солнечного ветра, и заканчивая вторым пришествием.
Лично меня ни одна из этих версий не удовлетворяла, так как все они казались мне лишь жалкими потугами объяснить невероятное, не выдерживающими никакой критики. И я начал своё собственное исследование, сопоставляя факт за фактом, собирая информацию по крупицам из разных источников, как обещедоступных, так и собственных, нажитых за годы работы в качестве журналиста и писателя.
После тог, как мир «вернулся», стало очевидно, что он стал, если так можно выразиться, выглядеть лучше. Словно кто-то перерисовал старую картину новыми красками.
Мы все словно стали видеть глубже, стали замечать больше оттенков, ярче воспринимать цвета. Или же дело было не в зрении, а... в изображении.
--Не волнуйтесь,--сказал председатель собрания,--выпейте коньяка.
Он налил коньяк в бокал и протянул Хиггсу.
--Это хороший коньяк. Он стоит, как финансирование гражданской войны в небольшой африканской стране. По-крайне мере, мне он именно во столько обошёлся. Такие мелочи греют мне душу.
Хиггс выпил. Коньяк показался ему так себе, или же он просто в нём не разбирался.
Переведя дыхание, он продолжил:
--Как бы то ни было, человечеству надо было как-то жить дальше, и вскоре мы смирились с этой загадкой. Но новые загадки не заставили себя ждать.
3 октября доктор Джулиус Кальяри обнаружил, что несколько его пациентов с подозрением на птичий грипп страдают лишь лёгким недомоганием и уверенно идут на поправку. Терзаемый ощущением собственной некомпетентности, Кальяри продолжил исследования, в ходе которых установил, что ни один из зарегистрированных в его родном городе больных пресловутым недугом не страдает. Вместе с коллегами из разных стран мира ему удалось установить, что слухи об очередной эпидемии опасного вируса не соответствуют действительности--на радость давним скептикам и на беду фармацевтическим компаниям, зарабатывавшим миллионы на ежегодной продаже старых лекарств под новой этикеткой.
Однако уже через месяц состояние фармацевтической индустрии пошло вверх, когда несколько лабораторий почти одновременно заявили о случаях полнейшего исцеления от ВИЧ подопытных больных.
Сначала цены на лекарства были астрономические. Однако вскоре каждая маломальски крупная компания выставила на продажу своё собственное средство от этой болезни, и цены стали бросовыми, словно речь шла об упаковке аспирина.
Казалось, вирус сдался и капитулировал. Более того, через некоторое время обнаружилось, что больные исцеляются независимо от того, принимали ли они лекарство или нет.
И теперь это касалось не только каких-то определённых заболеваний—похоже, что ни одной известной болезни человечества более не существовало.
Дальше больше. В мире не осталось ни одного больного животного. Кошмар фермеров, коровье бешенство, изжил себя как страшное воспоминание из далёкого прошлого.
Учёные подтвердили, что в нескольких Европейских странах, страдавших от эмбарго на эскпорт мяса, все животные абсолютно здоровы.
Люди перестали бояться.
--Бесстрашные идиоты в своих чёртовых странах,--проворчал толстяк в широком кожаном кресле.
--Продолжайте,--улыбнулся Хиггсу председатель,--Не обращайте внимание на нашего друга—у него проблемы с деловыми партнёрами.
Хиггс продолжил:
--Накануне нового года произошёл и вовсе забавный случай, который при иных обстоятельствах мог бы обернуться трагедией. Один из самых влиятельных «санта-клаусов» Южной Америки решил сделать подарок всем местным детишкам и закупил партию кокаина на два миллиарда долларов, которую планировал распространить среди местной молодёжи по ценам пробников из журнала Cosmopolitan для привлечения будущих клиентов.
Когда покупатель и продавец с друзьями, в общей сложности полсотни человек, встретились, произошёл традиционный обмен приветствиями. Покупатель выставил перед собой два чемодана денег, а продавец—несколько контейнеров товара.
Лучшие дегустаторы опробовали волшебный порошок на месте, и дали своё крайне негативное заключение: порошок—подделка. После чего горячие латиноамериканские «эльфы» с обеих сторон открыли друг по другу огонь из всех видов автоматического оружия.
Оружие, однако, пукало, как детские пистоны, и выплёвывало пули, которые тут же падали на земь, едва выкатившись из ствола.
Разочаровавшись в торговце порохом, благородные доны достали мачете и принялись резать друг друга на шнурки, за коим занятием и были застигнуты объединённой группировкой армии и полиции.
Все участники курьёзного происшествия были немедленно задержаны и доставлены в больницы с резаными ранами разной степени тяжести. Откуда через неделю были выписаны без единого шрама и помещены в тюрьму в прекрасном самочувствии.
Как оказалось, в тот день подобные недоразумения произошли не только у них—по всему миру наркотики вдруг перестали быть наркотиками. В том смысле, что они попросту перестали производить наркотический эффект.
Равно как и порох перестал быть порохом.
Хиггс почувствовал, что хмелеет.
--Надо сказать, что оказия с порохом вышла почти в то же время и у пары ближневосточных стран, которые весьма недолюбливали друг друга. Когда разведка каждой из них доложила, что оружие противника небоеспособно, обе армии повскакивали на лошадей и верблюдов и с воинственным воем понеслись навстречу друг другу, размахивая палашами.
Когда же они встретились, они спешились, обнялись и сели пить чай и играть в шеш-беш.
Отряд партизан встретился в джунглях с отрядом противника, все поужинали и разошлись по домам.
Солдаты , встречая друг друга на поле боя, забывали, зачем они воюют.
Да и зачем было воевать: оказалось, что земля всюду изобилует природными ресурсами, которые по непонятным причинам ранее не были обнаружены. Повсеместно геологоразведочные экспедиции сообщали о новых месторождениях алмазов, золота, железа.
Племя бушменов копало коренья, когда из земли забил фонтан нефти, что сделало их крупнейшим экспортёром энергоресурсов в регионе.
Обеспокоенная таким развитием ситуации одна из сверхдержав вернулась к испытаниям ядерного оружия, но то повело себя непозволительно нагло, напрочь отказавшись взрываться. Две сотни бомб были потрачены впустую и отправились в утиль вместе с министром обороны. Как вскоре выяснилось, весь ядерный боезапас планеты теперь представлял из себя не более, чем груду металлолома, словно сами законы физики поменялись, отменив ядерную реакцию.
--Переходите уже к выводам!—нетерпеливо потребовал один из участников собрания,--В вашей книге это самое занимательное.
Хиггс согласно кивнул:
--На основании всех случаев, собранных и проанализированных мною, я прихожу к следующему: старый мир уходит. На его место приходит мир новый: более яркий, чистый, мир без болезней, наркотиков, войн.
Нечто, неподвластное человеческому пониманию, делает этому миру апгрейд. Всё началось 14 сентября прошлого года с замены, говоря доступным языком, графической матрицы, когда на сорок секунд нам отключили изображение. Позже были переписаны законы биологии, переделаны законы физики. Старый мир уступает место своей новой, лучшей версии.
--Мистер Хиггс,--перебил председатель,--Вы ведь знаете, кто мы?
Хиггс, едва заметно улыбаясь, кивнул:
--Иллюминаты, массоны, бильдербергский клуб, мировое правительство...
Председатель поднял руку, останавливая репортёра:
--Это всё обывательские прозвища, которыми нас наделяют конспирологи. Мы—самые влиятельные люди мира. Страны делают то, что мы хотим. Правительства меняются, если это угодно нам. Люди верят в то, во что мы заставляем их верить. Мы начинаем и прекращаем войны, когда считаем это выгодным. Мир существует по нашим законам.
--Похоже, что уже нет,--улыбнулся Хиггс.
--В том-то и дело!—воскликнул председатель,--Что это за мир, в котором нет войн и болезней? Что это за мир,в  котором нет преступности и зависти? Это неуправляемый мир. Скажите нам откровенно, как вы считаете: старый мир вернётся?
--Похоже, что уже нет,--улыбнулся Хиггс.
--Вернётся,--взревел председатель, сжав кулаки,--Людьми управляют всё те же страсти, надо только уметь их использовать. Люди в глубине души по-прежнему жадны и озлобленны, сосед с ненавистью следит за соседом, друг предаёт друга, вор мечтает украсть, а властолюбец—иметь власть. Люди полны пороков, и надо лишь найти те струны, за которые следует дёргатть, чтобы управлять ими. Люди никогда не поменяются!!!
Не слушая, Хиггс отвернулся к окну.
--Люди никогда не поменяются!!!--кричал председатель за его спиной.
--Я знаю,--тихо произнёс Хиггс. Он медленно обернулся.
В комнате никого не было, лишь на стульях лежали дорогие костюмы. Здесь было безлюдно, как во всё остальном мире.
На ходу ослабив галстук и скидывая пиджак, Хиггс напрвился к выходу, вниз по пустынной лестнице, на свежий воздух. Закатывая рукава, он шёл по широкой улице, где пели птицы и гуляли животные под светом нового солнца.
Не останавливаясь, он вскинул кверху руки и восклинкул:
--По образу и подобию моему!
И когда улицы стали заполняться новыми, восхищёнными людьми, тихо добавил:
--Ещё раз, и пусть теперь всё получится.

Они подъехали к КПП, занималось утро.
--Мы к Колмогорову,--сказал Иванов охраннику.
--Николай Иванович уехал,--ответил охранник,--Почти все уехали--объявлена угроза лесных пожаров.
Иванов показал своё удостоверение:
--Мы на минутку, осмотрим дом.
Охранник пожал плечами.
--Только замок не ломайте. Подождите секунду, я дам вам ключ.
Он вернулся в будку и через секунду вынес ключи от дома Колмогорова.
Иванов пробыл в доме всего ничего. Через минуту он вернулся в машину:
--Доктор очень основательно уехал,--поведал он,--С вещами--дом пустой.
--Знаете, что произошло?--сказал вдруг Розенкранц,--Харон--это ответ на вопрос в кроссворде, который разгадывал охранник на входе в моём мире.Точнее не на входе, а на выходе.
Иванов тем временем выехал из поселка и вёл машину по безлюдной лесной дороге.
--Вот как было дело,--продолжал Розенкранц,--Степан, наш охранник на проходной завода, где я работаю... Не перебивайте, работаю в своём реальном мире... Я вижу его по утрам, когда прихожу на завод. Вот почему это важно: вчера я видел его вечером, когда уходил. Я запомнил, точнее вспомнил это, потому что он разгадывал кроссворд и спросил меня про этого самого Харона. Обычно вечером, когда я ухожу, работает уже его сменщик--молодой парень, пришёл на это место неделю назад.
Было заметно, что Иванов хочет что-то сказать, но он стоически молчал.
--А вчера,--продолжал Розенкранц,--это был всё ещё Степан, потому что я ушёл с работы раньше обычного. То есть, я ушёл вовремя, но раньше я всегда уходил позже, задерживаясь на работе допоздна. Живу я один, дома меня никто не ждёт, я трудоголик. Впрочем, в тот вечер я собирался всё изменить--как вы уже слышали, я собирался сделать предложение своей невесте.
И там был этот чёрный фургон. Когда я вышел с проходной, я его увидел на другой стороне улицы. А водитель увидел меня и тут же уехал. Вот, где я видел то лицо.
--Какое лицо?--спросил Иванов.
--Лицо человека, вашего коллеги, которого я попросил выйти из аудитории, когды вы меня с коллегами расспрашивали в день нашего знакомства. Оно было мне знакомо и оно вызывало тревогу, я пока не знаю почему.
Иванов напряжённо ответил:
--Вы не в себе.
Но Розенкранц поднял руку, призывая не перебивать.
--Я поехал домой, переоделся, взял кольцо и отправился в ресторан. Как и планировал, я сделал своей девушке предложение.
Иванов пристально посмотрел на Розенкранца, ожидая увидеть на его лице романтические переживания, но тот был захвачен рассказом и продолжал говорить ровно, чётко выговаривая слова.
--Она сказала, что не готова стать моей женой. И ушла. После того, как она ушла, я тоже покинул ресторан и отправился в бар. Я планировал выпить и отправиться домой.
Розенкранц вдруг взволнованно запнулся и продолжил, переведя дух:
--Но там был этот человек. Больной. Почему больной?
Розенкранц задумался и тут же сам себе ответил:
--Потому что я заметил у него те таблетки. Да, те самые таблетки, которые мне дал Колмогоров.
--Наркотики,--прокомментировал Иванов,--Очень интересно. Он дал их вам?
--Нет, мы разговорились, и, думаю, пока я был в туалете, он мне их подсыпал в бокал. Потому что, когда я вернулся и допил пиво, мне вдруг резко стало плохо. Я почти не пью, но я вдруг почувствовал себя, словно был в состоянии сильнейшего опьянения.
Потом у него зазвонил телефон,--продолжал Розенкранц,--Мобильный телефон лежал на стойке перед ним, и я заметил на экране номер, с которого звонили. Тот человек ответил на звонок, отошёл поговорить, а вернувшись, сказал, что вызвал нам такси, оно уже приехало и он завезёт меня домой. Я назвал ему адрес, а потом, видимо, мне стало совсем плохо, потому что дальше я ничего не помню.
Но я вспомнил тот номер. Это был номер со стены египетского храма.
Иванов поднял бровь:
--Он же номер Колмогорова?
--Да. И не только.
--Что вы имеет в виду?
--Я только сейчас понял, что этот номер был мне знаком и ранее. Вам не кажется, что пахнет дымом?
Иванов принюхался и отключил вентиляцию.
--Да, в воздухе снаружи дым,--согласился он,--Думаю, это из-за тех лесных пожаров, о которых упоминал охранник. Продолжайте, вы сказали, что знали тот номер.
--Да, да,--кивнул Розенкранц, настороженно глядя в окно, за которым была едва заметна лёгкая дымка,--В тот день к нам в лабораторию планировалась обычная доставка расходных материалов. Поставщик общался со мной, сказали, что смогут приехать после полудня, я выписал им пропуск, обещал встретить. Они звонили несколько раз, говорили, что задерживаются, но так и не приехали. Звонили с того самого номера.
--Думаю, за вами следили,--хмуро заключил Иванов,--Прозванивали на работе, подсадили своего человека в баре.
--Но зачем?--воскликнул Розенкранц,--Я ведь обычный клерк в лаборатории на заводе холодильного оборудования. Мы не производим ядерных боеголовок, какого-то там секретного оружия. Нет, конечно, в случаи аварии на заводе последствия могут быть катастрофическими, но...
Розенкранц вдруг запнулся, на его лице застыл ужас.
--Трюмы со взрывчаткой!
--Что?--встревоженно переспросил Иванов.
--Летучий голландец,--напомнил Розенкранц,--Корабль с моим именем, заполненный взрывчаткой. Вы сказали, что в случаи взрыва он уничтожил бы целый город.
--Да, это так.
--Так вот что я вам скажу: здание, в котором я работаю, примыкает к резервуарам с аммиаком. В случае утечки смертельное облако накроет весь город. Мой город. Настоящий. В котором я сейчас сплю! Я ухожу из лаборатории последним. Я тот летучий голландец, который должен был впустить их. Они хотели устроить взрыв. Но в тот день я нарушил их планы, уйдя раньше. Без меня они не смогли бы пройти в помещение, им нужен был бы магнитный пропуск. Точно, пропуск--вот зачем они споили меня, они хотели украсть у меня пропуск. Но пропуск я оставил дома!
--Успокойтесь, успокойтесь!--повысил голос Иванов.
Впереди на дороге плотным туманом стелился дым. Иванов остановил машину. Дым уже начал мало помалу проникать в салон,--Нет никакого "того" мира, есть только этот мир!
--Вы не понимаете!..
--Нет, это вы не понимаете!--прикрикнул Иванов и вдруг закашлялся.
--Мы все задохнёмся,--испуганно сказал Розенкранц,-- И вы, и я, и весь город, в котором я на самом деле живу. Я должен проснуться!
--Вы не спите!--настойчиво ответил Иванов, перестав кашлять.
--Разбудите меня,--потребовал Розенкранц,--Если я не проснусь, погибнут тысячи людей! Задохнуться в своих постелях во сне!
Он принялся хлестать себя по щекам.
--Перестаньте истерить! Наверняка по радио передают последние новости про эти пожары. Мы выберемся, и всё с нами будет в порядке!
Он включил радио и принялся искать сигнал.
--Вы должны убить меня,--вдруг произнёс Розенкранц,--Если я погибну здесь, я проснусь!
--Не говорите ерунды,--прохрипел Иванов, продолжая разбираться с радио. В динамиках был лишь шум.
--Выстрелите в меня. Немедленно! Где ваш пистолет?
--Вы с ума сошли!
Но Иванов вдруг пощупал себя под пиджаком.
--Где мой пистолет?--повторил он вопрос Розенкранца.
Розенкранц расстегнул куртку и изумлённо ответил:
--Ваш пистолет у меня.
--Вы украли его, когда были у меня дома сегодня! Не дурите, зачем он вам, немедленно верните мне оружие!
Завороженно Розенкранц извлёк пистолет из-за ремня и передёрнул затвор.
--Я должен проснуться.
--Нет!--крикнул Иванов. Дым был уже повсюду, он заволок лес, заполнил собой салон,--Нет! Вы совершаете ошибку! Позвольте мне рассказать, как всё было на самом деле!
Розенкранц застыл. Иванов прокашлялся и продолжал:
--Вас накачивали наркотиками! Колмогоров, скорее всего, обычная пешка. За ним стоят более могущественные люди. Помните, я говорил вам, что мы с вами раньше уже сотрудничали? Это были секретные проекты, важные для обороноспособности страны. Многие хотели бы добраться до этой информации! Вы подписывали соглашение о неразглашении, и мы вам доверяли, но вас свели с ума, подселили к вам в мозг другую личность, которая верит, что живёт вдругом мире. Эта личность время от времени завладевает вами, но того другого мира нет. Именно этот мир реален, и вы сейчас можете совершить громадную ошибку, если собираетесь выстрелить в себя!
--Но как же летучий голландец? Как же номер телефона на стенах храма?
--Ерунда!--сквозь кашель сдавленно ответил Иванов,--Подделка. Я не знаю как, но они подделали эти новости. Нам скормили дезу, дезинформацию.
--Вы думаете, что я в это поверю? Что вас, профессионалов, обвели вокруг пальца фейковыми новостями из Интернета?!
Розенкранц вдруг замолчал на секунду и ошарашено воскликнул:
--Нет, конечно нет! Это не вас одурачили! Это вы дурачили меня всё это время! Боже, что я говорю?! Я запутался! Неужели меня и правда свели с ума и я собираюсь покончить с собой из-за того, что мне внушили версию про снящийся мир?! Зачем вам это нужно? Это не кто-то другой, это вы хотели выкачать из меня информацию о тех проектах! Я ничего не понимаю! Где правда?! Где вымысел?!
Он вскинул пистолет, поднёс его к виску, вновь опустил, вновь к виску.
--Опустите пистолет,--примиряюще произнёс Иванов, подняв ладонь в успокаивающем жесте,--Опустите пистолет.
По радио вместо шума зазвучала музыка. Без слов, просто мелодия. Она струилась, то падала, то поднималась, повторялась и начиналась сначала.
Розенкранц, с пистолетом у виска, перевёл взгляд на радиоприёмник и проговорил:
--Знаете, что это за музыка? Это звонок моего мобильного.
И спустил курок.

--В вашей крови нашли сильную дозу наркотиков. Вас опоили ими, но для уверенности включили в вашем доме газ. Это чудо, что вам удалось проснуться.
--Как вас зовут, ещё раз?--спросил Розенкранц следователя.
--Дмитрий,--напомнил мужчина, сидящий перед ним.
--Вы похожи на одного моего знакомого, Сергея.
--Этот Сергей, он имеет отношение к произошедшему?
Розенкранц едва заметно улыбнулся и помотал головой:
--Нет. Просто он тоже следователь. По второй специальности. Вы его не знаете.
--Вероятно, так и есть,--не придал значения Дмитрий.--Как вы и сообщили, завод был заминирован. Работала группа международных террористов. В лабораторию они прошли по вашему пропуску. Взрывчатка не нанесла бы большого урона сама по себе, но при срабатывании в лаборатории в непосредственной близости от резервуаров с газом она бы нарушила их целостность, что вызвало бы утечку.
Им необходимо было попасть в лабораторию, когда там уже никого не будет. Открыть им двери должны были вы. Они выдали себя за представителей компании, которая регулярно поставляет вам оборудование и расходные материалы, созвонились с вами и договорились о поставке.
Но до конца рабочего дня они так и не появились, а вы в тот день ждать больше не могли, и им на беду в кои-то веки ушли с работы почти вовремя, договорившись о переносе поставки на другой день.
Но откладывать они никак не могли. Было две причины: во первых, через день в России проходит международная конференция по борьбе с терроризмом, и они планировали громко заявить о себе этим чудовищным актом массового убийства как раз накануне. Во-вторых, именно прошлой ночью ветер дул со стороны завода в сторону города.
Сунуться на завод раньше вечера они не рискнули: во первых, в лаборатории днём полно народа, а во вторых на проходной дежурит опытный человек, ветеран нескольких военных кампаний, в прошлом наш коллега.
--Степан,--кивнул Розенкранц,--Мимо него не пройдёшь.
--Именно,--сказал Дмитрий,--Поэтому им безопаснее было дождаться его сменщика, молодого неопытного парня.
Когда вы покинули территорию завода, они вас увидели, как и вы одного из них. Их фургон был припаркован напротив проходной. Они установили за вами слежку. Им нужен был ваш магнитный пропуск. Вещь не столь значительная, но лаборатория оборудована серьёзной охранной системой, и устраивать обычный взлом было бы слишком рискованно.
Вас проследили до бара, куда вы зашли, чтобы немного выпить, после того, как ваша невеста не приняла ваше предложение руки и сердца. Там с вами познакомился и предложил ещё выпить один из злоумышленников. Он-то и подсыпал вам в бокал наркотики. Когда вам стало плохо, он отвёз вас домой, вошёл в квартиру вместе с вами, после чего, очевидно, вы сразу отключились.
Обыскав квартиру и найдя то, что им нужно, злоумышленники забрали пропуск и включили на вашей кухне газ. Вы были бы просто одной из многочисленных жертв отравления.
--Да, так бы и было,--устало кивнул Розенкранц.
--Как у вас с вашей девушкой?--поинтересовался вдруг сочувственно Дмитрий
Розенкранц слабо улыбнулся.
--Всё хорошо. Она сказала, что вчера моё предложение стало неожиданностью, и поэтому она просто испугалась ответить "да". Сегодня она сказала, что на самом деле согласна и очень хочет стать моей женой. Скоро мы поженимся.
--Поздравляю,--Дмитрий улыбнулся в ответ.
--Если бы не она, я бы не проснулся. Она вечером отправила мне сообщение с извинением. После того, как я долго не отвечал, забеспокоилась и стала звонить. Звонила, пока я не услышал.
Взгляд Розенкранца затуманился, словно он что-то вспомнил.
--Услышал,--повторил он,--И проснулся.
--Ну вот и хорошо,--поддержал Дмитрий,--Когда ночью вы проснулись и, задыхаясь,  выбрались из квартиры на свежий воздух и принялись звонить во все экстренные службы с сообщением о том, что городу грозит опасность, вы спасли тысячи жизней. К счастью сапёры успели вовремя найти и обезвредить бомбу. В городе полно телевизионщиков, журналисты не дают покоя. Все хотят знать, как удалось предотвратить теракт. А всё, что мы можем им сказать--это то, что один бдительный гражданин, то есть вы, опознал террориста в водителе фургона, припаркованного у проходной, потому что когда-то видел его в программе новостей. Потрясающе, как из нашего подсознания всплывают иногда давно забытые вещи.
--Было ещё несколько мелких деталей,--признался Розенкранц.
--Знаете,--сказал Дмитрий,--я как следователь могу сказать, что нужно немалое умение чтобы сложить мелкие детали в цельную картину. Вдруг в какой-то момент ваш мозг анализирует все вводные и выдаёт вам ответ, иногда в самом неожиданном виде. Это называется интуиция. Что запустило вашу интуицию?
Розенкранц улыбнулся. В руках он крутил телефон. Он на мгновение задумался и с улыбкой ответил, посмотрев на экран телефона:
--Смайлик.