Skuchnotut

--Ты вернулся?

--Да

--Всё норм?

Я на секунду задумался, но всё же ответил:

--Да, спасибо, всё ок

--Хорошо

Делает вид, что волнуется обо мне. Мы расстались не так давно, и она старается поддерживать хорошие отношения. Мы были виноваты оба.

Я разделся, принял душ, выпил пива, включил компьютер и стал рассматривать немногочисленные командировочные фото.

Покрутил колёсико мыши, пролистнув галерею до недалёкого прошлого.

Увидел свою фотографию--фотографировала Оля. Увидел её фотографию--фотографировал я. Улыбается. А на заднем плане та самая двенадцатиэтажка.

Я вскочил так, что кресло опрокинулось!

Из моего окна тот квартал не увидать.

Я просмотрел все новости, происходившие в недавнем прошлом в моём районе, но ничего о сносе или разрушении зданий не нашлось.

Сердце моё стало биться чаще. Я оделся и вышел на улицу.

Может быть, я просто перепутал ракурс и то здание стоит в соседнем квартале?

Я решил прогуляться. Нет, нигде вокруг не было других двенадцатиэтажных башен.

Я присел в кафе у окна. Пока готовили мой заказ, написал Оле:

--Помнишь ту двенадцатиэтажку рядом с моим домом?

Мучительно ждал, пока она прочитает и ответит:

--Какую?

Я торопливо набрал ответ:

--Не столь важно, она была здесь одна. В общем, её больше нет.

--Как это?

--Не знаю. Просто исчезла!

--Ты пьёшь уже что ли там? (Смайлик)

--Я серьёзно! (Смайлик) Я сейчас сижу в кафе напротив того места, где она была.

--Хм. Снесли что ли?

--В том-то и дело, что в новостях ничего нет.

--Поспишь, и найдётся (Смайлик)

--Я не пил (Смайлик)

Я убрал телефон.

Наутро снова пришло СМС от Оли:

--Привет, ты как?

--Норм

--Слышал про Петю?

--Какого?

--С работы, Гилярова.

--Нет, а что?

--Умер

--Как?

--От КОВИДа. Позавчара. Лежал в аппарате, боролся несколько дней.

Петя Гиляров. Мы его называли Петя Кулеров., потому что его рабочее место находилось рядом с кулером, и каждый, кто подходил заварить чаю, с ним разговаривал. А он всем улыбался. Я работал там десять лет, и он десять лет улыбался. А теперь его нет.

Завтрак готовить не хотелось. В полдень я снова отправился в то кафе и спросил официантку аккуратно:

--Не подскажете: я ищу двенадцатиэтажный дом, где-то вот здесь должен быть?--Я показал пальцем в окно.

Она посмотрела туда, куда указывал мой палец, пожала плечами:

--Нет, таких здесь нет, насколько я знаю. А какой адрес?

Теперь плечами пожал я:

--Не знаю, к сожалению. Визуально помню только.

--Нет, не видела,--повторила она.--Наверно, где-то в другом районе. Готовы заказать?

Я заказал коньяка, молча выпил и откланялся.

Чёрт побери, а может и в другом районе! Ну что ж, прогуляемся в другой район. Отчего бы не прогуляться в выходной?

Я дошёл привычным путём до парка. Парк был закрыт, на всех входах стояли заграждения.

Пропавшей башни я так и не нашёл. Я отправил СМС:

--Представляешь, парк закрыли

--Какой парк,--ответила Оля,--Наш?

--Да, наш

--Это из-за ограничений. Чтобы избежать массовых скполений людей

--Да

--Жаль,--написала Оля.

Это и правда был "наш" парк. Мы любили вместе ходить сюда гулять, сидеть на скамеечке, болтать и смеяться.

На следующее утро мне показалось, что пропало ещё несколько домов. Я был почти уверен. Когда ты идёшь по улице, то редко запоминаешь каждый дом по-отдельности. Но когда они пропадают, ты начинаешь чувствовать это, замечать, что что-то не так. Я быстрым шагом дошёл до парка. Интересно, как долго он будет закрыт? Сколько продлится этот чёртов КОВИД?

Но парка не было. Парк исчез. Исчез наш с Машей парк. Теперь его просто не было, было лишь пустое место. Пустое место.

Ускоряя шаг, почти бегом, я шёл и шёл и смотрел на город, где дома исчезали один за другим каждый день. Я дошёл до красного офисного здания.

Здесь была моя работа. Здесь мы с Олей проработали так много лет. Было здорово работать, а ещё так хорошо было сидеть у кулера и всем улыбаться. Меня звали Петя Гиляров. Вечером исчез мой дом, и я ушёл.

--К дантисту?--спросил Георг.

--К старьёвщику!--воскликнул Том, предварительно закатив глаза от нашей недогадливости.

--Ах,--понял я,--сдаётся мне, Том имеет в виду Якоба Салмона, который держит антикварную лавку рядом с заведением Грегори.

--Того самого Грегори, у которого брат Фред?--уточнил Георг.

--О да, у того Грегори-брата-Фреда чудесное заведение, там подают отличный портер,--согласился Михаль.--Так что ты там рассказывал про паб старины Грегори, Том?

--Я вовсе не про паб рассказывал,--снова закатил глаза Том, или же они у него просто пошли на второй круг.--Я говорил вам про антикварную лавку старины Якоба, в которой время от времени появляются замечательные экспонаты на продажу. И вот недавно Якобу принесли то, что осталось от одного выдающегося охотника: прекрасное ружьё, ягдташ, охотничий нож и сапоги.

--Постой ка,--настрожился Георг,--что значит "осталось от охотника"?

--Ну я не знаю,--отмахнулся Том,--возможно в какой-то момент он переосмыслил свою жизнь и перестал быть охотником, а стал, например, налоговым инспектором. Или же добыл всех известных зверей и решил закончить свою карьеру в зените.

--Или же его растоптал дикий африканский слон,--предположил я невесело.

--Или съели дикие волки,--подсказал Михаль.

--Да неужели нас это должно пугать?--возмутился Том.--Откуда в окрестностях Тюрвельта африканские слоны?! Здесь, я полагаю, и волки не такие уж и дикие, коли они вообще ещё водятся.

Слова Тома нас успокоили, и вместо страшных картин того, как слоны и волки разделываются с налоговым инспектором, перед мысленным нашим взором стали возникать романтизированные картины дикой природы, а также вспомнились произведения литературы и живописи, посвящённые удалой охоте. Михаль даже пробулькал в пивную кружку нечто похожее на мотив старинной охотничьей песни.

--В конце концов, довольно лицемерия. Ведь мы едим мясо, а значит по натуре мы хищники и добывать зверей--в нашей натуре,--сказал я вдохновлённо и наколол на вилку кусок куриного шницеля.

--Решено!--сказал Георг.--Пойдём к Якобу и купим это ружьё.

--Я уже всё купил,--ответил Том.

--Так что же ты нас тогда тут уговаривал?--спросил Георг озадаченно.

--Я не решался идти на охоту в одиночку,--смущённо сказал Том.--Вчетвером--оно ведь всегда веселее, не правда ли?

Мы согласились, что это так.

--Стало быть, если нас четверо, то это охотничий клуб,--решил Михаль,--и надо дать ему какое-то название.

--Давайте назовём его "Охотничий клуб",--предложил я.

--Нет,--возразил Георг,--"Охотничий клуб"--это как-то слишком в лоб. У охотничьего клуба должно быть меткое название.

--Решено,--сказал Том,--назовём наш охотничий клуб "Меткое название".

--Вот это--меткое название,--согласились все.

Оставалось решить орагнизационные моменты.

--Предлагаю выдвигаться завтра затемно,--сказал Том.

--Затемно?!--взвыли мы,--это же так рано! Неужели же нельзя хорошенько выспаться?

Но у Тома был свой аргумент:

--Я слышал, что большинство зверей охотятся по ночам, а днём прячутся и спят.

--И каких же зверей ты рассчитываешь повстречать?--уточнил Георг.

Том пожал плечами:

--Не знаю. Зайцев, например.

--Послушай, Том,--предложил Михаль,--пусть зайцы охотятся ночью, а мы будем охотиться днём.

На том и порешили.

Рано утром, когда уже рассвело, но всё ещё хотелось спать, мы встретились на окраине города, там, где старый рынок, и по мокрой от росы траве отправились в лес. У каждого, кроме Тома, на спине был внушительных размеров рюкзак, ибо охота--занятие серьёзное. На Томе же вместо рюкзака висели охотничий нож, пару патронташей с несколькими дюжинами патронов и ягдташ. Выглядел он очень впечталяюще. Так как ружьё имелось в единственном экземпляре, мы договорились, что стрелять будем по-очереди. Как только Том вдоволь настреляет себе уток и зайцев, он передаст ружьё одному из нас и так далее по кругу, пока каждый не удовлетворит свои мужские потребности. Но раз уж за оружие и патроны платил Том, мы любезно предложили ему взять на себя все остальные расходы вроде походных принадлежностей, провианта и вина.

Достаточно долго мы шли в неизвестном направлении, не встретив ни одного зверя. Вероятно, все зайцы отсыпались после ночной охоты. Наконец, когда полуденнное солнце подсушило траву, мы набрели на чудесную полянку и решили сделать привал.

Это дело у нас получилось очень хорошо. Михаль разложил гриль, Георг достал вино и бренди, я вытащил из своего рюкзака две куриных тушки, вереницу сосисок и бараньи рёбрышки. Также у Михаля в рюкзаке оказался чудесный вишнёвый пирог, творожные булочки из кондитерской мадам Лючии--той, которая возле пожарной каланчи, а не той, которая подле сгоревшего театра,--и пачка кофе.

Рядом текла прозрачная речушка, в которой шныряла какая-то рыба и игралось солнце. Мы набрали воды в кофеварку и поставили ту на костёр.

Да, провизии у нас было изрядно. Но мы ведь не знали, почём нынче патроны и ружья, а потому решили не скупиться, дабы Том на нас не обиделся, что мы инвестировали в эту чудесное занятие охоту меньше, чем он.

Выпив кофе с булочками, мы сначала положили на решётку гриля тушки куриц--прекрасная закуска, чтобы размяться перед основной трапезой. Георг разлил нам по кружкам вина, и мы с наслаждением смотрели, как куры румянятся и капают жиром, и пили чудный напиток из погребов мистера Дюрабля, чья винодельня находится к востоку от Трювельта на склоне у речки Блю. От города до винодельни рукой подать, чем мы часто пользовались.

С курицами мы разделались быстро--что тут есть-то на четверых? А вот баранина оказалась зверем гораздо более сильным. Нам пришлось открыть бренди, и рёбрышки мы одолели в несколько заходов. На всё про всё у нас ушло около четырёх часов. Но перед сосисками уже сдались даже самые сильные из нас.

Нас так разморило после творожных булочек мадам Лючии, двух куриц, бараньей корейки, нескольких литров вина и бренди, да ещё ласковое солнце пробивалось сквозь развесистые кроны и речушка так убаюкивающе журчала совсем рядом, что мы сочли за благое дело слегка отдохнуть.

--Всё таки,--сказал Михаль, устраиваясь поудобнее,--Том, есть что-то в этой твоей охоте.

--Замечательное занятие,--согласился Георг, поглаживая пузо.

--Отложу ка я пока ружьё,--ответил Том,--вряд ли на запах барашка придут голодные зайцы или стая уток будет кружить над нашей поляной в память о съеденных нами курах. Сейчас самое время вздремнуть, а там уж со свежими силами...

Том не договорил и засопел, погрузившись в глубокий и здоровый сон.

Проснулись мы слегка подуставшие, когда уже смеркалось.

--Давайте ка наверно двигаться в сторону дома,--сказал Том.--Всё таки охота--занятие утомительное, особенно для первого раза.

--Жаль, конечно, что нам так и не встретилось никакого зверья,--сказал Георг, зевая.

--От дня зависит,--предположил Михаль.--Это, наверно, как рыбалка--иногда есть клёв, иногда--нет.

Пока мы шли, совсем стемнело. Георг так и сказал:

--Совсем стемнело, а города что-то так и не видать. Точно ли мы шли именно этой дорогой?

--Если, дружище Георг, ты называешь дорогой тропинку, которой мы следовали,--ответил Михаль,--то я её давно уже не могу рассмотреть в темноте.

--Вряд ли это вообще можно было назвать тропинкой. Лично я ориентировался на внутренний компас,--сказал Том, имея в виду своё врождённое чувство направления.

--Ох, а нет ли у кого из нас компаса наружного?--спросил я в отчаяньи.

Оказалось, что мы допустили существенное упущение: никто из нас, отправляясь в лес, не додумался приобрести компас.

--В старину люди обходились без компаса,--заметил Георг,--и ориентировались исключительно по солнцу и звёздам.

Мы подняли взгляд и не увидели на небе ни одной звезды.

--Стало холодать и есть уже хочется,--выразил общее мнение Михаль.

--Сделаем привал и разожжём костёр,--предложил Том,--а то в темноте мы и вовсе заблудимся. А как станет светать, отправимся дальше.

Мы нашли более менее открытое место, достаточное для того, чтобы сложить костёр из валежника и расположиться вокруг него. К счастью, у нас ещё оставались бутылка коньяка, вишнёвый пирог и сосиски. Мы нанизали сосиски на ветку, которую воткнули в землю рядом с огнём, открыли коньяк и разломили пирог на четыре куска. От коньяка мы быстро согрелись, от пирога и вовсе повеселели, но как только наши сосиски зашкваричили и принялись распространять пленящий аромат, случилось, если можно так сказать, тревожное происшествие. Страшный звериный рёв огласил округу, и от неожиданности мы втянули голову в плечи.

--Друзья!--воскликнул Том.--Похоже, мы переоценили свои силы, и в дебрях Тюрвельта обитают существа куда более лютые, чем мы себе представляли!

--Но кто это?!--шёпотом вскрикнул Георг.--Неужто мне не показалось, и это был рык льва?!

Мы помолчали, вслушиваясь в тишину.

--А может,--с надеждой предположил Михаль,--то была какая-нибудь ночная птица? Иногда вороны так каркнут, что в темноте недолго перепутать со львом.

--Что бы то ни было,--ответил я,--но, похоже, его привлекают наши сосики. Давайте же поскорее их съедим.

Мы принялись запихивать в себя сосиски, получая при этом куда меньше удовольствия, чем полагается при употреблении сосисок, но чего только не сделашь ради спасения жизни. Когда последняя сосика была обезврежена, мы несколько успокоились.

Однако, безмятежность наша длилась недолго, ибо вскоре страшный рык повторился, но теперь он был не одинок--следом за ним раздался хор истошных воплей, от которых леденела кровь и мурашки бежали по коже.

--Боже мой!--воскликнул Том, обхватив покрепче ружьё.--Это звучит, как стая гибонов!

--Мне кажется,--добавил Георг,--что в стаю гибонов затесалось также не менее дюжины разъярённых шимпанзе.

Мы стали пристально вглядываться в темноту вокруг нашей полянки, отползая поближе к костру--как известно, дикие звери боятся огня.

--Живёшь живёшь так в городе,--простонал Михаль,--и даже не подозреваешь, какие дикие чащи, наполеннные чудовищами, окружают его!

Ему ответил протяжный гортанный вой низкого тембра.

--Я, друзья, даже не берусь предполагать, что это, если не рассерженный рёв бегемота,--обливаясь потом (вероятно, от близости костра) сказал Георг.--Запустили, стало быть, мы нашу речушку.

Так мы и просидели всю ночь кружком, в страхе перед неизведанным, слушая дикое разноголосье, пока не начало светать, и звериный гомон стих. И вдруг рассветную тишину прорезал резкий гудок паровоза. Сонные, мы вскочили на затёкшие ноги.

--Что это?! Поезд?!--воскликнул Георг.

Мы спешно засыпали потухшее костровище землёй и поспешили на звук. Едва пройдя и дюжину шагов, мы вышли к железнодорожным путям. Оказалось, всё это время мы находились всего в каких-то пятидесяти метрах от полустанка. Платформа была пуста, если не считать одинокого начальника станции. Мы кинулись к нему, а он с любопытством смотрел на нас--измученных бессонной ночью, замёрзших, увешанных рюкзаками и ружьём.

--Кто бы мог подумать,--воскликнули мы, приветствуя железнодорожного чиновника,--что всё это время в такой близости от нас находилась железная дорога! Отчего же мы не слышали за всю ночь ни одного поезда?!

--Ну оно и понятно,--объяснил чиновник.--Ночью движение поездов через город запрещено, дабы не тревожить сон горожан. Потому все поезда останавливаются, не доезжая города, здесь, а утром отправляются дальше. Вот только что я проводил такой ночной поезд. Ну доложу я вам, интересный был состав: столичный цирк перевозил своих животных на гастроли. Слышали бы вы, как они всю ночь орали!

Мы дождались пассажирского поезда и молча проехали две станции до Тюрвельта. Теперь иногда мы--члены охотничьего клуба "Меткое название"--собираемся в пабе и делимся с восхищёнными слушателями историей о том, как однажды ночевали бок о бок со львом, бегемотом и бог весть кто ещё там есть в репертуаре--буду в столичном цирке--расскажу.

Если бы мы пошли в другую сторону, то вышли бы к морскому побережью, и это была бы совсем другая история, но речка Блю была ближе к пабу. К тому же лодки и плот, о которых нам так кстати вспомнилось в питейном заведении в контексте разговора о яхтклубе, находились именно на речном берегу. Ранее они использовались горожанами в качестве парома, когда между двух берегов был натянут канат. Люди становились на плот или садились в одну из лодок и, перебирая канат руками, перемещались на противоположный берег. Теперь вместо каната у нас был мост, а лодки, как и плот, так и валялись на всякий случай, бесхозными. Ну что за повод подарить им новую жизнь!

Нас было четверо: я, Том, Михаль и Георг. Мы были старинными друзьями и справляли чей-то День Рождения, не помню точно--чей. На берегу Михаль деловито осмотрел лодки, ведь из нас четверых он был ближе всех к парусному спорту, так как всю жизнь проработал плотником, а после выхода на пенсию иногда преподавал в местной школе уроки труда. Мы молча наблюдали, потом Михаль важно сел на берегу рядом с нами, мы откупорили херес и пустили бутылку по кругу.

Лодки валялись на боку как два дохлых кашалота, покончивших жизнь самоубийством. Из-под кривых досок плота на нас кто-то смотрел: то ли рак, то ли лягушка.

--Лодки, конечно, требуют некоторого ремонта,--заключил Михаль.--Нам, конечно, потребуются кое-какие материалы. Георг, у тебя вроде была тачка?

У Георга во дворе был сад, в котором он с удовольствием проводил большую часть времени. А в саду была тачка. Мы сходили к Георгу и взяли тачку. Потом зашли к Михалю, ко мне и к Тому и в конце концов вернулись к реке, с тачкой, в которой теперь лежало: несколько досок, швабра, метла, старая скатерть, занавеска для душа, кусок окорока, три бутылки вина, ящик с инструментами, коробока гвоздей и кое что ещё по мелочи.

Постепенно по городу распространился слух, что четверо отважных исследователей из числа местных жителей собираются в кругосветное путешествие по нашей речке.

Люди приходили на берег посмотреть, кое-кто делал ставки на то, кто из нас раньше утонет, но находились и благородные души, искренне желавшие нам удачи.

Медные трубы не успели нас испортить, и к славе своей мы относились спокойно. Из швабры и метлы мы соорудили мачты, если вы хоть что-то понимаете в изяществе парусного флота. Скатерть и занавеска для душа были пущены на паруса. Свежими досками мы заколотили прорехи в плоту.

Ох, какой же вонючий в пабе "Белый носорог" херес! Мы отважно допили бутылку на берегу и взошли на борт. Нас было по два человека на лодку: Том с Георгом в одной, я с Михалем во второй. Обе лодки мы связали верёвкой, а середину верёвки накинули на колышек, вбитый в палубу плота. Посреди плота возвышалась тачка Георга--в самом деле, не оставлять же такую ценную вещь на берегу. Да и как скажет вам любой моряк, тачка в пути всегда пригодится.

Солнце было ещё высоко, вода была тихой, и мы отчалили с самыми радужными ожиданиями. Лёгкий ветерок надул занавеску для душа и старую скатерть, придав всему нашему круизу романтики.

Течение и ветер легко несли нас вниз по реке, не требуя от нас ровным счётом никаких теловдивжений, а потому мы лишь расслабленно наблюдали за ходом бытия. Мы выпили вина и закусили окороком, и наконец Том сказал:

--Думаю, друзья, что это было прекрасное приключение, а теперь нам пора возвращаться домой. Слава и почести ждут нас там.

В ответ на что Георг резонно заметил:

--А умеет ли кто-либо из нас править против ветра и течения?

И тут мы все разом поняли, к чему он клонит. Ветер и течение несли нас против воли туда, куда нам не надо было, а туда, куда нам надо было, не несли.

--Я слышал, что опытные мореходы умеют плыть против ветра,--заметил Михаль.

--Да, но мы не опытные и даже не мореходы,--возразил я.--При чём, если опыт--дело наживное, то мореходами нам гроизт стать очень скоро, ведь речка Блю впадает в море, и тогда нас унесёт морскими течениями туда, куда мы вовсе не планировали, как какого-нибудь Колумба в Америку.

В Америку мы не хотели, а потому принялись срочно придумывать план действий. Вот что мы придумали: мы тут же причалили к берегу, привязали плот к молодой иве и решили таким образом переждать, пока ветер или течение изменят своё направление. Близился вечер, но стихии не спешили делать нам одолжение. В сумерки похолодало.

Тогда из тачки Георга мы сымпровизировали жаровню, сложили в ней костёр из остатков стройматериалов и того, что нашли на берегу, и разогрели остатки окорока.

От жирной пищи и вина нас стало клонить в сон и мы улеглись на дно лодок, так и не дождавшись милости от природы.

Утро принесло нам перемены, но не те, на которые мы надеялись. Верёвка, которой были связаны наши лодки, соскочила с колышка, и мы потеряли плот. Точнее, плот потерял нас. Сам-то плот остался надёжно привязан к иве на берегу, а вот наши лодки, связанные верёвкой, отправились в парное плавание, и мы--вместе с ними.

Неясно было, как долго мы плывём, а самое главное--куда мы плывём. Нет, мы всё ещё были не в Америке и даже не в море. Очевидно, что ветер или течение увлекли наши лодки в один из каналов, отлучавшихся от реки. По таким каналам узкие баржи возили уголь или пиво в стародавние времена между городами.

Возможно, следовало отрешиться и плыть по течению, как советуют некоторые психологи. Тогда бы мы точно стали знаменитыми путешественниками--по крайней мере на несколько дней в сводках происшествий. Но каждого из нас что-то удерживало дома. Я, например, только вчера купил бутылку свежего молока, а оно точно без меня пропадёт.

Наконец Михаль изрёк великую истину:

--Человек пешком родился--пешком и уйдёт.

--Друзья,--сказал Том,--похоже, нашему товарищу Михалю сделалось плохо и он несёт бред.

--Думаю, это тепловой удар,--предположил Георг.

--Какой уж тут тепловой?--возразил я.--Сейчас по моим ощущениями градусов пятнадцать, не больше. Как по мне, то это скорее солнечный удар.

--Для солнечного удара слишком раннее время,--вмешался Том.--Солнечные удары случаются ближе к полудню. Разве что у него лунный удар, ведь мы спали под открытым небом, не озаботившись прикрыть чело кепкой. А бывают ли лунные удары?

--Нет у меня никакого удара,--проворчал Михаль,--ни солнечного, ни лунного, ни даже марсианского. Я лишь вам, балбесам, пытаюсь втолковать, что такие горе-мореходы, как мы, ни на что больше не сгодимся, кроме как возвращаться домой на своих двоих.

--Ты, Михаль, сказал это слишком поэтично,--попытался оправдаться я,--я бы даже сказал--возвышенно, вот мы тебя и не поняли.

--Это, пожалуй, да,--смягчился Михаль,--это я умею. Но, однако, вернёмся на грешную землю.

--Это ты сейчас буквально или в поэтическом смысле?--на всякий случай уточнил Георг.

--Это,--призадумался Михаль,--пожалуй, что в обоих смыслах.

Мы призадумались.

--Думаю, надо соображать быстрее,--предложил я,--ведь с каждой секундой нас относит всё дальше.

Мы немедленно причалили к берегу. Сделали из верёвки подобие упряжи и стали тянуть наши лодки против течения подобно тому, как лошади тянут плуг.

Шагов через сто мы изрядно устали.

--Да уж, надо было сходить на берег много раньше,--сказал Георг, тяжело дыша, когда мы остановилдись на привал.

--Возможно, именно нерешительность стала решающим фактором в эпоху Великих Географических Открытий,--заметил Том.--Засомневался какой-нибудь морской капитан, а уж Гольфстрим подхватил его судно и унёс навстречу случайной славе.

--Нет,--возразил я,--то, безусловно, были великие и смелые люди, лишённые бремени сомнений. Но ведь каждое своё решение им приходилось согласовывать с командой. Говорил, например, капитан: "Сейчас мы на нашем корабле пройдём вдоль побережья Португалии и сразу домой." А команда ему: "А может быть завернём в Средиземное море? У меня, например, бабушка живёт в Монте-Карло". И пока команда обсуждала с капитаном, к чьей бабушке им отправиться, они уже--глядишь--достигли Островов Пряностей.

--Хорошие управленческие навыки на вес золота,--поддержал Георг.--Особенно в море. Магелан вот был сильный управленец, пока его туземцы дубинкой по лбу не пришибли. Кук тоже был талантливым руководителем.

--Это тот Кук, которого аборигены съели?--уточнил Михаль.

--Совершенно верно.

--А был ещё Горацио Нельсон,--сказал я.--Это тот, которому выбило глаз и оторвало руку.

--Прекрасная карьера,--согласился Георг.

Наконец через несколько часов мы доплелись до речки Блю. Состояние наше к тому времени было драматическим: спину ломило, плечи зудели, руки были стёрты до мозолей верёвками.

Я рад отметить, что хотя в минуты слабости мы и помышляли о том, чтобы бросить лодки и отправиться дальше налегке, мы так ни разу этого и не сделали.

--Лодки,--говорили мы себе и друг другу,--собственность города, а потому мы не имеем никакого права оставить их здесь на потеху диким животным.

--Нельзя лишать остальных жителей нашего города такого же удовольствия, какое мы с вами, господа, имеем счастье переживать, а потому мы обязаны вернуть флот на баланс городского хозяйства,--сказал Михаль, кряхтя от натуги под тяжестью каната.

-Да-да, водные прогулки укрепляют здоровье,--поддержал Георг, с трудом переставляя дрожащие ноги.

--И развлекают дух,--добавил я.

--Должно быть, в Тюрвельте все уже изрядно беспокоятся, отчего нас так долго нет,--высказал предположение Том.

--Наверняка,--согласился Георг.--Раз уж мы и сами обеспокоены этим фактом, то представляете, каково остальным. Они ведь не знают, что с нами всё хорошо, и в головах их сейчас рождаются самые страшные фантазии. Что если они думают, что нас сожрало речное чудовище? Не водятся ли в речке Блю какие-нибудь чудовища?

--Говорят, в позапрошлом году сом сожрал лошадь,--на чистом глазу выдал Том.

Несколько шагов мы прошли молча.

--Брешут,--сказал Георг.--К лошади обычно прилагаетсмя телега, а где это видывали таких сомов, чтобы могли телегу проглотить?

Мы продолжили путь молча, но каждый из нас, как мне кажется, думал теперь о гигантских сомах.

Вдруг раздался страшный рык, и мы испуганно побрасали канаты и пригнулись. Нервы наши и так были ни к чёрту от байки про несчастную лошадь, которая по недомыслию распряглась и пошла попить водички, а тут ещё эти чудовищные звуки, словно рождённые в преисподней.

Один лишь храбрый Том остался стоять.

--Не пугайтесь,--сказал он виновато,--то лишь мой желудок урчит от голода.

--От твоего желудка у нас чуть не разорвалось сердце,--с облегчением пожурил Георг.

--Что поделать?--ответил Том.--Я так страшно голоден, что по возвращению готов съесть поросёнка, пусть даже к нему будет приделана телега.

--В "Гусе и карасе" подают прекрасных поросят,--поддержал я.--Наверно, как раз сейчас старик Марвин поливает их топлёным жиром, чтобы корочка была нежной.

--К поросёнку на гарнир хорошо тушёную капусту,--сказал Михаль.

--Яблоки,--ответил Георг.--К поросёнку на гарнир хороши яблоки, ежели ими начинить утку.

--А если жир ещё горбушкой хлеба промокнуть,--помечтал я.

--Прекратите!--взмолился Том.

Мы прекратили, но теперь каждый из нас страдал избыточным слюноотделением. Вот будет глупо,— думалось мне,—если завтра газеты напишут «На берегу реки Блю были найдены четверо мужчин слегка за сорок, захлебнувшихся слюной».

—Господа, я практически физически ощущаю запах окорока,—признался я.

—Не переживай,—успокоил Михаэль,—это всего лишь галлюцинации, я тоже его ощущаю.

--Подтверждаю,--сказал Том,--я тоже слышу запах окорока.

--Четверо человек не могут ошибаться,--сказал Георг,--у нас совершенно определённо одинаковая галлюцинация про окорок.

Видимо, рассудок наш был в значительной степени притуплён голодом, ибо лишь через минуту мы сообразили, что запах нам не послышался, а вполне реален. Мы вытянули шею и стали активно втягивать носом воздух, словно спаниель, почуявший птицу.

Вскоре за зарослями осоки и ивовых деревьев мы обнаружили источник запаха. Это был наш милый плот, всё так же привязанный к молодой иве и ожидающий нас. Точнее, запах исходил не от плота, а от жаровни, в которой мы накануне жарили окорок.

Небольшой слой жира остался на дне жаровни и на головешках. Конечно, мы ещё не настолько отчаялись, чтобы облизывать жаровню, а потому с молчаливым достоинством просто связали плот с лодками и, вздохнув, побрели далее, сопровождаемые теперь этим расчудесным ароматом. Он и беспокоил нас, и вдохновлял.

К вечеру на дрожащих ногах мы дошли до нашего милого Тюрвельтского моста, перешли на другой берег, всё так же волоча на веревке нашу флотилию, и с облегечением разлеглись прямо на земле под равнодушными взглядами гуляющих вдоль набережной сограждан. Стало очевидно, что никто нас не искал и вообще вряд ли догадывался, что мы терялись. Наверно, прохожим мы казались просто сильно уставшими любителями пеших прогулок. Должно быть, так же себя чувствовал безвестный Хуан Элькано, когда привёл остатки первой в мире кругосветной экспедиции домой в Испанию.

Полежав на холодеющей земле несколько минут, мы поднялись, стряхнули с лица травинки и единогласно направились в "Гусь и карась", где для нас, как мы надеялись, ещё найдётся хотя бы один последний, пусть даже самый захудалый, жареный поросёнок.

На радость старика Марвина, тем вечером мы ели в его таверне с таким упоением и энтузиазмом, что он не только немало обогатился за наш счёт, но и, наблюдая наш аппетит, поднял мнение о себе как о талантливом поваре--впрочем, весьма заслужено.

--Друзья,--сказал Георг, подняв кружку,--хоть это и было трудное и полное опасностей путешествие, такие приключения добавляют жизни полноты и азарта и заслуживают того, чтобы их время от времени повторять!

Мы согласились, а утром по взаимному согласию снова пришли на берег с инструментами и стройматериалами. Во первых, мы привели обе лодки и плот в порядок, возвели на берегу приличный пирс и даже небольшой сарай для вёсел, парусов и спасательного оборудования. Начинание наше было поддержано нашими отзывчивыми горожанами, и теперь у нас в Тюрвельте есть школа яхтинга для детишек и взрослых, уже восемь парусных лодок и один плот. В общем, теперь у нас в городе есть яхтклуб.

В компании также работал Вилли Мок. Вилли и Берти были друзьями--иногда они сидели в обеденный перерыв на кухне за одним столиком и молча ели овсяную кашу. Берти не мог с уверенностью сказать, в каком именно отделе работал Вилли.

Однажды Вилли заговорил, и Берти вздрогнул от неожиданности.

--Если бы у тебя была возможность загадать одно желание, что бы ты загадал?--спросил задумчиво Вилли и молча продолжил есть кашу.

Берти с безликим удивлением посмотрел на друга и наконец, убедившись, что никто не подслушивает, сказал:

--Хотел бы тратить не так много сил на эти грёбанные отчёты.

Вилли молча жевал, глядя в тарелку, потом посмотрел на Берти и сказал:

--Ты слышал про склад желаний?

--Что это?

--Склад. Желаний,--без эмоций ответил Вилли.

Он достал из внутреннего кармана пиджака мятый стикер, на котором была накорябана какая-то надпись.

--Это адрес их сайта. Если у тебя и правда есть желание, попробуй.

Берти без эмоций взял стикер, положил его в свой карман и продоложил есть кашу.

Через неделю Вилли уволился. Берти не знал, почему. У Берти больше не было друга и теперь он ел кашу в одиночестве.

В субботу Берти открыл ноутбук и ввёл адрес с бумажки, переданной ему Вилли. На главной странице почти ничего не было. Сверху на белом экране было крупными буквами написано "СКЛАД ЖЕЛАНИЙ". Снизу более мелким шрифтом значилось "Здесь вы можете внести своё главное желание", и была форма для ввода текста. А ниже под звёздочкой говорилось: "*не более одного желания на одну жизнь". Берти сделал несколько вдохов и выдохов и написал: "Хочу тратить не так много сил на эти грёбанные отчёты". И нажал клавишу "Ввод". Появилась другая страница, на которой широкими буквами было написано: "Можете забрать свой заказ завтра на складе по адресу...". Берти записал адрес и попробовал вернуться на предыдущую страницу. Однако, как ни старался Берти, как ни жал кнопку "Обновить", появлялась лишь ошибка "Страница не найдена".

На следующий день Берти прибыл по адресу. Снаружи здание склада выглядело как обычное здание склада. На пороге его встретил мужчина неопределнного возраста с бумажным планшетом в руках.

--Здравствуйте,--неуверенно начал Берти,--я вчера сделал заказ...

--Ах, да, господин Альберт Филькенштейн, проходите. Я служитель склада.

Берти был удивлён, ведь он не называл своего имени и даже не вводил его на сайте. Тем не менее, он покорно засеменил вслед за "служителем".

Служитель же бодро шагал между полок, уставленных коробками, заглядывал в разные закутки и сверялся с листом бумаги на своём планшете:

--Так, здесь у нас в одинаковых коробках подростковое желание "Быть не таким, как все". Здесь у нас отдельная комната для желаний "Чтобы этот козёл знал, кого потерял". Здесь полка желаний "Чтобы наша футбольная команда научилась наконец играть". Бракованная партия. Так, а это что у нас за мелочь? А, это желание "Быть счастливым". А, вот и ваше желание "Тратить не так много сил на эти грёбанные отчёты".

--А что там насчёт "Быть счастливым"?--со страхом и непонятным волнением спросил Берти.

--А, нет, это не ваше желание, это чужой заказ. Вот ваш, забирайте.

Служитель вручил ему коробку с его желанием.

Берти пришёл домой, молча поужинал, глядя как обычно в пустоту, аккуратно сложил одежду и лёг спать. Ещё долго в бессоннице ему виделась та маленькая коробочка с желанием "Быть счастливым". Ну ничего, ничего.

--Что же, господа, как в любом классическом детективе наступает момент истины. Покровы будут сорваны, загадки разгаданы, преступник схвачен. Начнём же! Прежде всего признаюсь: меня зовут не Морис Пастель. Я придумал это имя накануне для сыщика из своего романа и записал в блокнот, который всегда ношу с собой, чтобы записывать идеи для литературных произведений. Вот он.--Я достал блокнот.--За неимением при себе другого блокнота, заметки о расследовании я делал в нём же, так что здесь всё вперемешку.

Я открыл блокнот и продолжил свою речь:

--Сначала я подозревал господина Турана. Ведь он ведёт себя так странно, нервничает, задерживается на работе, а кроме того умудряется оплачивать обучение двум дочерям, имея зарплату 60 тысяч в год. Но потом я понял, что часть денег даёт жена. Жена, которой господин директор изменяет с новой эскскурсоводом госпожёй Ляфам. На эту догадку меня натолкнули два бокала для вина, новый шпингалет в кабинете господина директора и тот факт, что господин Туран каждую неделю покупает цветы на соседней улице. Именно после одной из встреч с госпожёй Ляфам он напугал уборщицу госпожу Фурье, когда выходил со своей пассией из кабинета. Госпожа Ляфам не успела выйти из коридора, поэтому не попалась на глаза гсопоже Фурье, которая в этот момент падала со стремянки. Полагаю, вторая экскурсовод госпожа Кроко прознала об этих встречах, и госоподин директор наградил её недавней премией и внеочередным отпуском, чтобы купить её молчание. Думаю, не ошибусь, если предположу, что господин Туран и его супруга готовятся к разводу, ведь я не заметил никаких свежих следов пребывания госпожи Туран в квартире господина Турана и не видел ни одной семейной фотографии, кроме фото дочерей.

--Всё верно, мы ждали, пока дети вырастут и уедут учиться, чтобы начать процедуру развода,--печально сказал господин директор.--Пока всё не будет закончено, я не хотел афишировать свои отношения с госпожёй Ляфам.

--Со своей стороны обещаю, что информация об этом не выйдет за переделы этой комнаты,--сказал я.--Далее в список подозреваемых ненадолго попала уборщица госпожа Фурье. Доставая из подсобки стремянку, я заметил на корзине велосипеда госпожи Фурье обрывок туалетной бумаги и запах моющих средств. Тогда я предположил, что госпожа уборщица не гнушается время от времени таскать кое-что с работы домой, и заподозрил, что помимо туалетной бумаги и бытовой химии она решилась на более крупную кражу.

--Эх, кто из нас не таскал с работы туалетную бумагу,--вздохнул мэр.

--Однако, госпожа уборщица лежала в момент кражи кубка в госпитале, о чём имеется соответствующая справка,--продолжал я.--Потом свидетельница из дома напротив поведала мне нечто, что натолкнуло меня на новую догадку. А когда мне позвонил констебль Клош, всё встало на свои места.

Вдруг мой рассказ прервали шум и крик констебля из зала.

--Попался! Сэр, мы взяли его!

Мы вскочили со своих мест и кинулись в зал. Констебль выворачивал руку молодому человеку, а тот свободной рукой держал сумку.

--Господин Эммануил Руперт, если не ошибаюсь,--произнёс я,--электрик.

--Всё верно, господа,--грустно признал молодой человек, не сопротивляясь,--но я не вор!

--Я знаю,--сказал я и взял из руки Руперта сумку. --Констебль, теперь вы можете отпустить господина Руперта.

Констебль перестал скручивать Руперта, и молодой человек выпрямился, потирая вывихнутое констеблем плечо.

--Вы не вор, господин Руперт, но вы совершили правонарушение,--сказал я.

--Господин детектив, объясните, пожалуйста, что тут произошло?--попросил Туран.

--Произошло вот что,--сказал я.--Вчера господин Руперт приехал в музей поменять лампочку в светильнике, так как господин директор запретил это делать сотрудникам музея после того, как госпожа Фурье упала со стремянки и получила травму. Это был его последний вызов в тот день, время было позднее, и музей закрывался. Тогда ночной сторож господин Дегер, виконт со склонностью к алкоголизму, предложил электрику выпить--как он сказал, "по чарочке"--чего-то крепкого. Судя по запаху--деревенского самогона.

--Кальвадоса,--поправил Руперт.

--Хорошо, кальвадоса,--согласился я.--Изрядно выпив за День Независимости, вы пошли домой, а виконт Дегер--к себе в сторожку. Полагаю, что дома вы легли спать. Нам известно, что в город вы приехали недавно и поначалу устроились в гостинице, но два дня назад сняли квартиру. Проснувшись в новой квартире поздно вечером, вы решили продолжить отмечать праздник. Но, полагаю, посуды в новой квартире не было.

--Разбилась, единственная кружка--вдребезги,--вздохнул Руперт.

--Итак, единственная кружка, котоая была у вас под рукой, разбилась. Но не пить же из горла. Вы выглянули из окна и--о, чудо!--вы увидели, что музей не заперт! Да да, господа, всё дело в том, что господин Руперт живёт в доме прямо напротив музея, и окна его квартиры выходят на музейную дверь. Очевидно, пьяный сторож по недосмотру или из-за недостаточного усилия накинул замок на засов, но не смог до конца вставить дужку, чтобы она защёлкнулась. И тут какая-то чертовщинка, присущая молодым людям в некоторых обстоятельствах, взыграла в господине Руперте и толкнула его на хулиганский поступок. Ещё не протрезвев окончательно, он вышел на улицу и отключил фонарь, светивший перед домом и музеем. Затем он проник в музей, отключил сигнализацию, взял кубок, включил сигнализацию и устремился домой, предварительно снова включив фонарь. Закрывать замок он не стал, ведь в его намерениях было этой же ночью вернуть кубок на место. Но дело в том, господа, что дом, в котором живёт господин Руперт--старой постройки, с тяжелой входной дверью, и когда господин Руперт вбежал в подъезд с кубком в руках, дверь закрылась со страшным грохотом. Соседка господина Руперта, госпожа Верлибр, незадолго до этого легла спать и уже погружалась в чары Морфея, как вдруг, по её словам, проснулась от молнии и грома. Когда я слушал госпожу Верлибр, я очень удивился этому обстоятельству, ведь мне казалось, что вчера не было грозы. Но потом я понял, что за молнию госпожа Верлибр приняла снова вспыхнувший уличный фонарь, а за гром--звук захлопнувшейся двери подъезда. Госпожа Верлибр постралась успокоиться настойкой ромашки, как вдруг заметила в окно, что замок на двери музея открыт. Мучимая гражданским долгом, она спустилась на улицу и закрыла замок. Этот щелчок замка профессиональным слухом сторожа уловил господин виконт Дегер, спавший в каморке сном алкоголика. Сквозь сон он проверил наличие у себя ключей и, убедившись в их сохранности, продолжил спать. Чуть позже господин Руперт, наполнив и опустошив Кубок Свободы в честь Дня Независимости Бурмундии, собрался вернуть его на место, но к своему ужасу заметил, что замок на дверях музея кто-то закрыл. Думаю, что всю ночь он с тревогой наблюдал за музеем, ведь он не планировал, что его невинная, как ему казалось, хулиганская выходка превратится в кражу. Чуда, конечно, не случилось, замок оставался закрытым до самого утра, когда его открыл господин Фортран, дневной сторож или, иными словами, охранник музея. Обнаружив пропажу, господин Фортран вызвал полицию, а также позвонил директору и мэру. Увидев утром констебля и толпу у входа в музей, господин Руперт понял, что незаметно вернуть кубок ему не удастся, и стал ждать подходящего момента. Поэтому сегодня я попросил господина Дегера изобразить пьяного, что удалось ему с подозрительной достоверностью, а констебля--покинуть свой пост и спрятаться. Когда стемнело, господин сторож задвинул засов, но снова "забыл" закрыть замок. Чем господин Руперт немедленно воспользовался, положил Кубок в сумку и пробрался в музей, чтобы поставить кубок на место, где и был схвачен констеблем. И вот он перед нами! Господин Лупус,--обратился я к археологу и передал ему кубок,--подтвердите, пожалуйста, что это тот самый кубок, который вы продали музею два года назад, а не его искусно выполненная копия.

--С радостью.

Господин Лупус повертел кубок в руках и сказал:

--Да, это он самый, никаких сомнений.

Он протянул мне кубок обратно, я осмотрел его, потёр дно.

--Скажите, господин Лупус, а вы бывали в Индии?

--Конечно, я много где бывал и производил раскопки.

--Тогда, возможно, вы знаете, что это за надписи.

Я показал ему проступавшую сквозь тонкий слой глины на дне надпись.

Господин Лупус снова взял кубок, теперь менее решительно.

--Полагаю, это какие-то руны.

--Господин Лупус, раз вы бывали в Индии, то вам следовало бы знать, что это Деванагари, письменность, используемая в языке хинди. Когда я увидел фотографию кубка сегодня в каталоге, я вспомнил, что очень похожие кубки делают в одном из индйиских штатов, после чего их сразу топят в индийском океане в ритуальных целях. Отличительной чертой этой ритуальной посуды является то, что каждый мастер увековечивает своё имя на дне такого сосуда. Думаю, что если мы проверим эту надпись через словарь, то сможем прочитать имя одного из таких мастеров.

--Что это значит?!--воскликнул мэр, сурово глядя на Лупуса.

--Это значит,--ответил я,--что господин Лупус под видом древнего кубка продал вам чашку из индийской посудной лавки. Много ли в музее ещё эскпонатов, которые вы купили у господина Лупуса?

--Пол-музея!--трагично воскликнул господин Туран.

--Констебль, арестуйте господина Лупуса!--велел я, наслаждаясь этим киномотографичным моментом.

Джеймс Лупус тут же был взят под стражу и в наручниках выведен из музея.

--А вы, господин Руперт, полагаю, можете идти домой. Если мэр изволит, на вас будет наложен административный штраф за хулиганство. Однако, полагаю, господин Тоскато учтёт, что благодаря вашей хулиганской выходке удалось раскрыть настоящее преступление.

--Ах, идите!--махнул рукой господин Тоскато, отпуская незадачливого молодого человека,--да посматривайте время от времени из своего окна на случай, если господин виконт снова забудет запереть музей на ночь! А вас, господин Пастель, неважно какое ваше настоящее имя, я прошу остаться жить и работать в нашей милой Бурмундии в качестве сыщика!

--А что, мне понравилось,--ответил я.--Я принимаю ваше предложение.

В чём причина такой популярности Бурмундии среди завоевателей--непонятно, но, вероятно, этому способствовали лучшее в мире пиво, а также тихие спокойные улицы и чудесные умиротворяющие пейзажи. Возможно, армии разных стран просто приезжали в Бурмундию в отпуск.

Наконец совсем недавно Бурмундия стала по-настоящему независимой, хотя и крохотной, страной, однако идущую из глубины веков традицию отмечать День Независимости по вторникам отменять не стали.

Узнал я об этой стране благодаря чудесной случайности, был совершенно очарован и прибыл сюда неделю назад, чтобы в тишине и покое написать великий роман. Ведь я писатель, не издавший ни одной книги. Я долго думал, почему меня не печатают, и решил, что издательства отдают предпочтение великим романам, а у меня такого пока не было.

Я снял второй этаж в домике у одной премилой бурмундской старушки, госпожи Турандот. Это было значительно дешевле, чем в отеле. Домик стоял в ряду таких же милых домиков, сочетающих в себе архитектуру позднего Средневековья и раннего Ренессанса. Вообще-то, я во всём этом не разбираюсь, поэтому, чтобы не опростоволоситься, скажу лишь, что домики имели вид типичный для старых городков Европы, порой были украшены цветами или вьющимися растениями, а кое-где поросли мхом.

Одним прекрасным утром, выпив кофе, я как обычно решил прогуляться неизведанным маршрутом. Вскоре я увидел здание, из открытых дверей которого доносились стенания и проклятья. Над крыльцом была вывеска "Музей". "Музей?!--подумал я.-- Превосходно! Тем более, что здесь, похоже, происходит какое-то представление".

Заинтригованный, я присоединился к небольщой толпе зевак, заглядывющих в двери. Перед нами открывался огромный музейный зал, а в центре его, уткнув голову в ладони, сидел на полу и издавал печальные звуки крупный лысоватый мужчина.

--Кто этот безутешный толстяк?--спросил я одного из зевак.

--Это господин Тоското, мэр нашего города, а безутешен он от того, что ночью из музея пропал главный символ Бурмундии--Кубок Свободы. Вон, видите констебля? Будет расследование.

"Кража века!"--восторженно подумал я. А учитывая, что я пытался писать детективный роман, мне страшно захотелось присоединиться к расследованию, чтобы собрать побольше материала для своей будущей книги.

Я пробрался сквозь толпу и на ломаном бурмундском рассказал мэру о постигшем меня желании.

--А вы кто?--поднял голову с ладоней мэр.

Я попытался объяснить, что я писатель, пишу детектив и хотел бы...

--Детектив?!--воскликнул мэр.

Вероятно, с моим акцентом он разобрал только слово "детектив" или решил, что писатель лучше, чем ничего.

--Ни слова больше!--пободревший мэр вскочил на ноги.--Берите констебля Клоша и приступайте! Мы не можем ждать--меньше, чем через неделю День Независимости, а наш символ украден! Эта катастрофа! Умоляю, найдите Кубок как можно скорее!

--Но я не настоящий детектив,--попытался снова объяснить я.

--Да чёрт с вами!--благодушно подбодрил меня мэр.--Настоящего детектива придётся выписывать из Франции или Бельгии, и приедет он не раньше понедельника, а мы не можем столько ждать. Вы же расследуете литературные преступления? Тут то же самое! От имени мэра этого города я прошу вас помочь!

Я сомневался, что расследовать литературные дела и настоящие--то же самое. Максимум на что я рассчитывал--понаблюдать, как работает настоящий следователь. Но мэр не дал мне пути назад. Он вышел к зевакам:

--Всё, бездельники, расходитесь! Это писатель, нам он до вторника расследует преступление, а себе напишет книгу!

--Подождите,--опешил я,--как это расходитесь? Надо же сначала опросить свидетелей. Вдруг из них кто-нибудь что-нибудь видел!

--Эй!--крикнул мэр.

Начавшие расходиться зеваки оглянулись.

--Из вас кто-нибудь что-нибудь видел?

Люди отрицательно помотали головой.

Мэр развёл руками и посмотрел на меня с выражением на лице "Опрос свидетелей окончен. Помог чем смог".

--А где ночной сторож?

--Так спит ещё.

--Как это "спит"?

--Напился вчера в честь праздника и дрыхнет,--ответил высокий тощий мужчина, прислонившийся к стене.--Ежели бы он не спал, так и Кубок бы не украли--сторож-то он хороший.

--Логично,--согласился я.--А вы кто?

--Дневной сторож,--представился мужчина,--Стэфан Фортран.

Я осмотрел засов. Он закрывался на тяжёлый амбарный замок.

--Замок был взломан или открыт?

--Нет, в том-то и дело, что закрыт,--ответил господин Фортран.--Утром я, как обычно, пришёл первым, замок был на месте, я отпер его своим ключом, вошёл, а Кубка нет. Я кинулся в сторожку, постучал, открыл своим ключом, попытался будить сторожа, но он двух слов связать не может. Я тут же позвонил господину Турану, директору музея, и господину Тоскато, нашему мэру.

--А где господин директор?

--Господин директор приехал, увидел пропажу, потерял сознание и лежит у себя в кабинете там дальше по коридору.

--Шибко малохольный он у нас,--подтвердил мэр Тоскато,--слабеет от любого стресса.

--Значит, если следов взлома нет, преступник открыл замок ключом,--сделал я свой первый детективный вывод.--Есть ли у вас кто на подозрении?

--О Боже, я представить не могу, зачем кому-либо из жителей Бурмундии может понадобиться воровать Кубок! Экспозиция доступна каждый день!--всокликнул мэр.--А вход в музей совершенно бесплатный!

--Это мог быть иностранец,--предположил я.

Глаза мэра расширились.

--Точно!--воскликнул он.--Срочно поезжайте с констеблем в таможенное управление и скажите, чтобы никого подозрительного с Кубком из страны не выпускали!

Я всё ещё сомневался, стоит ли мне впутываться в этот фарс, но мэр воскликнул:

--Как звать вас, наш герой?

Ну тут уж я решил подыграть. Я достал из крамана блокнот, полистал его перед удивлённым господином Тоскато и наконец сказал с театральным жестом:

--Зовут меня Морис Пастель!

Констеблей на месте преступления было двое. Они приехали на служебном Ситроене. Один--констебль Клош--был приставлен ко мне, а второй только что закончил обход здания. Поэтому воторого мы поставили отдыхать и охранять вход, а сами с констеблем Клошем воспользовались служебным автомобилем.

Первым делом мы отправились в таможенное управление Бурмундии. Единственный встретившийся нам там таможенник, господин Веритас, уверенно заверил нас, что за последние несколько дней никто в Бурмундию не входил и не выходил. Он пообещал передать на контрольно-пропускные пункты наше пожелание задерживать всех контрабандистов.

Мы с Клошем поехали обратно. Всю дорогу мы с интересом разглядывали друг друга. Я впервые видел констебля, а он впервые видел писателя (или детектива, теперь уж не разберёшь).

--Что же,--спросил я,--у вас в полиции и следователей своих нет?

--У нас и преступлений своих почти не бывает,--ответил Клош.--Бывают только недоразумения. Кто-то по недоразумению взял чужую сумку в магазине или разбил окно. Для такого и констеблей хватает. А если что-то посерьёзнее случается, мы берём детектива на аутсорсе, то есть вызываем из других стран. Морока с этими аутсорсными сыщиками, конечно, доложу я вам. Пока отель им закажешь, пока билеты на удобные даты, а там уже преступников и след простыл. Нам, конечно, своего бы детектива завести, вроде вас.

--Я же говорил, я не детектив, а писатель,--снова объяснил я. А скромность или страсть к самобичеванию заставили меня добавить:--Вообще-то как писатель я бездарность, но об этом к счастью знают очень мало людей--мои читатели.

Мы вернулись к музею. Мэр уже поикнул место преступления, а Фортран сидел в зале на стуле и читал журнал.

--Вертелись ли вокруг музея подозрительные личности?--спросил я констебля, стоявшего у дверей.

--Только жители окрестных домов,--ответил констебль.--На мой взгляд, они не слишком подозрительные.

Я взглянул на дома напротив. Из пары окон наблюдали любопытные глаза.

--Есть новости,--продолжал констебль.--Виконт Дегер проспался.

--Кто такой виконт Дегер?

--Ночной сторож.

--Отлично, где он?

--У себя в сторожке.

Сторожка представляла собой маленькую пристройку у левой стены здания музея. Сторожем был потрёпанного вида старик с длинными усами. Усы были такими длинными, что казались приклеенными.

--Здравствуйте, мсье Дегер, я Морис Пастель, по просьбе мэра веду расследование,--представился я.--Вы уже знаете, что произошло?

--Констебль рассказал. И попросил домой не уезажть, пока вы меня не допросите. Вот я и не уезжаю.

--Вы разве не в сторожке живёте?

--В сторожке?! С чего вы взяли? Я живу в родовом поместье, доставшемся мне в наследство от батюшки.

Я сначала подумал, что сторож шутит, но на его лицо не было и тени сарказма.

--То есть вы богаты?

--Да бог с вами!--пожаловался господин Дегер.--Вы знаете, сколько стоит содержать поместье?! То крыша протекает, то полы сгнили, то ещё какая напасть. Коммуналка, налоги. А мы, аристократы, работать не умеем. Конечно, в лучшие годы меня обучали ездить верхом, фехтовать и стрелять из ружья. Из всего этого только стрелять из ружья и пригодилось. Незадолго перед смертью мой предок вложил деньги в какую-то аферу вроде трансарктического экспресса и разорился. Вот и приходится мне жить на зарплату на низкоквалифицированной работе.

--Ну хорошо. А что вы можете рассказать о событиях этой ночи?

--Ну слушайте: пока сторож спал, нас обокрали...

--Это мы знаем,--строго прервал его Клош.

--Так а я и знаю только то, что мне констебль рассказал,--извиняющимся тоном ответил виконт.--Я вечером отмечал. Праздник ведь, господа, День Независимости. Вечером мы с электриком по чарочке выпили, а после того, как он ушёл, я продолжил. И, вероятно, господа, переборщил, грешен. Заснул, а проснулся совсем недавно. Всю ночь проспал.

--И вы ничего не слышали?

--Кажется, не слышал. Или слышал. Или мне приснилось.

--А что вам приснилось?

--Словно замок музейный щёлкнул.

--И что же вы?

--А что я? Проверил--ключи на месте. И дальше спать лёг. Хотя, может, как я вам и сказал, мне это приснилось.

--А у кого-нибудь есть другой ключ, кроме сторожей?

--Конечно,--ответил сторож,--у господина Турана, директора музея.

--А мог ли господин директор придти ночью и украсть кубок?--спросил я.

--А зачем ему это? У него поди зарплата повыше моей. Он вон недавно дочку за границу учиться отправил.

--Это же, наверно, дорого?--вмешался в разговор констебль Клош.

--Тысяч тридцать, я думаю,--пожал плечами сторож.

--А кубок сколько стоит?--спросил Клош.

--О, господа, кубок бесценен! Но музею он обошёлся в тридцать тысяч.

--Спасибо, господин Дегер,--поблагодарил я,--можете ехать домой, только оставьте адрес констеблю, на всякий случай.

Констебль рассказал, что господин Туран, директор музея, после обморока пришёл в себя, и мэр отправил его домой.

Мы поехали к господину директору музея домой. Директор жил в трёхэтажном многоквартином доме синего цвета с белыми наличниками. На широких тротуарах вдоль улицы стояли кадки с цветами и белые столики многочисленных кафе.

Господин Туран, казалось, ещё был в стрессе. Он имел бледный цвет лица, и дрожащие руки выдавали волнение. Нервничая, он позволил нам войти в квартиру.

--Куда-то собираетесь?--сходу спросил Клош, заметив на полу раскрытый чемодан.

Господин Туран заломил руки.

--Да, на пару дней за границу. На выходные.

--А что так рано собираться начали?

--Заранее, знаете ли. Нервы успокоить, знаете ли. Всё это так ужасно, эта кража!

--Тем не менее как представитель полиции Бурмундии я попрошу вас никуда до окончания следствия не уезжать,--сказал Клош.

--А вы до пятницы успеете?--жалобно поинтересовался Туран.--Вы, пожалуйста, до пятницы постарайтесь, а то у меня билеты на пятницу.

--Скажите, пожалуйста, господин директор,--вмешался в разговор я,--у вас есть ключ от музея?

--Конечно.

--Можете его нам показать?

Господин Туран достал из кармана жилета большой ключ от амбарного замка.

--Вот он.

--А вы им пользовались сегодня ночью?

--Я им только по утрам пользуюсь, чтобы замок открыть, если раньше Фортрана прихожу,--искренне ответил Туран.

--Значит, вы утверждаете, что ночью в музее не были?--уточнил я.

--Конечно, не был. А что же это, вы меня подозреваете?

--Просто опрашиваем свидетелей. Кстати, господин директор, какая у вас зарплата?

--Шестьдесят тысяч в год.

--Спасибо.

Когда мы вышли на улицу, я спросил Клоша:

--Как вы думаете, Клош, если обучение дочки стоит 30 тысяч в год, а зарплата директора 60 тысяч в год, можно ли на эти деньги прожить в Бурмундии?

--Думаю, вполне,--ответил Клош.

--Значит, деньги не могли стать ему мотивом совершить кражу.

--Полагаю, что так. Время позднего завтрака, господин Пастель.

Мы присели в кафе напротив дома Турана.

--Рекомендую попробовать сдобную булочку с маслом, наше национальное блюдо,--сказал Клош.

--Как вы догадались, что я иностранец?

--Вы неплохо говорите, но с акцентом. Где вы учили бурмундский?

--В школе,--ответил я.

Я заметил, что господин директор поглядывает на нас из окна из-за шторки. Мы выпили по кофе.

--Куда дальше?--спросил Клош.

--Вам не надо появиться на работе? В участке или где там работают констебли?

--Мой начальник, господин Лекруа, подчиняется мэру, а мэр велел мне сопровождать вас. Так что всё в порядке.

--Надо узнать, кто ещё работает в музее,--решил я.

Клош достал небольшой блокнот и зачитал:

--Кроме сторожа, другого сторожа и директора ещё есть два экскурсовода и уборщица. Уборщица два дня назад сломала ногу и сейчас лежит в больнице в двух кварталах отсюда.

--Очень удачно,--ответил я.--Тогда навестим уборщицу.

Господин директор всё ещё выглядывал из-за шторки, когда мы сели в Ситроен и поехали в больницу.

Больница представляла собой светлосерое здание в стиле модерн, изящное в простоте своих прямых линий и напоминавшее фигуру из детских кубиков. Больничный двор был окружён высокими кипарисами.

Уборщица, госпожа Фурье, лежала в палате и смотрела по телевизору старый фильм "Как украсть миилион". Это была женщина лет шестидесяти. Нога её была в гипсе.

--Здравствуйте, госпожа Фурье, я констебль Клош, а это детектив Пастель,--представил нас Клош.--Как вы себя чувствуете?

--Всё хорошо, спасибо, завтра обещают отпустить домой. Но подержали меня тут в больнице на всякий случай, так как в моём возрасте любой перелом опасен. Вы же по поводу перелома? Я никаких претензий к господину директору не имею. Я сама туда полезла.

--Куда вы полезли?--поинтересовался я.

--Ну на стремянку, чтобы ламопчку в бра заменить,--ответила госпожа Фурье.--А тут господин Туран так неожиданно вышел из коридора, где у него кабинет, что я со стремянки и упала и ногу сломала. Хотя врачи говорят, что перелом не очень серьёзный, даже не перелом, а просто трещина. А господин Туран сказал, что запрещает всем с этого дня менять лампочки.

--Мы вообще-то по поводу кражи,--сказал Клош.

--Кражи?--испуганно переспросила Фурье, и я заметил, как дрогнула её нижняя губа.--Я не знаю ни про какую кражу.

--Конечно, не знаете,--ответил Клош.--Кража произошла только сегодня ночью. Украден Кубок Свободы.

--Ах!--воскликнула госпожа Фурье как будто с облегчением.--Но кто посмел?!

--Это-то мы и пытаемся выяснить,--сказал я.--Вы кого-нибудь подозреваете?

--Я? Подозреваю? Нет! Конечно, нет! Хотя... Знаете, когда я падала со стремянки, я ещё подумала, а что это господин директор так поздно делает в музее? Я же убираюсь после того, как музей уже закрыт. А в тот день я пришла на работу с опозданием, потому что на моём велосипеде колесо спустило. И вот пока я колесо залатала, приехала в музей, начала убираться, а за окнами уже сумерки, а на стене, там где пульт сигнализации, лампочка не горит. Ну я пошла в подсобку, взяла лампочку и стремянку, полезла лампочку менять, а то убираться в темноте неудобно--грязи не видно. А тут господин директор вдруг из коридора выходит так неожиданно. Меня увидел, испугался, я тоже испугалась, со стремянки упала и вот ногу сломала. Хотя врачи говорят, что это просто трещина. И велосипед мой там остался, в подсобке, я уж испугалась, что велосипед мой украли, когда вы про кражу сказали.

Мы пожелали госпоже Фурье скорейшего выздоровления и вышли из госпиталя.

--Наведаемся к господину Турану ещё разок?--спросил Клош.

--Не сейчас,--ответил я,--пусть понервничает. Как устроена сигнализация в музее?

--Она реагирует, если кто-то пытается вскрыть стенд или извлечь эскпонат из стеклянного футляра.

--Когда вы прибыли в музей, сигнализация была включена?

--Совершенно верно, включена,--ответил Клош.

--То есть, когда вор уходил, он включил сигнализацию?

--Получается так.

--Интересно. А что за электрик, о котором говорил сторож?

--Да, был электрик. От муниципальной конторы, они обслуживают музей и другие муниципальные объекты.

--Есть контакты?

--Да, есть номер телефона и адрес этой самой конторы,--Клош достал блокнот.

--Позвоните им, пожалуйста, и узнайте, как найти электрика.

Клош поговорил по телефону и сообщил:

--Электрик новый, зовут Эммануил Руперт, в город приехал три дня назад, зарегистрирован в гостинице "Лютик". Вчера был его первый рабочий день. Пришёл сегодня на работу с опозданием и сразу уехал на вызовы.

--Наведаемся в гостиницу.

Мы приехали в гостиницу "Лютик". Это был скромный недорогой отель.

Ресепшионист проверил записи и сообщил:

--Да, господин Руперт заехал три дня назад и съехал на следующий день.

--Клош,--сказал я,--позвоните, пожалуйста, снова в контору, где работает господин Руперт, и попросите их узнать и сообщить нам его новый адрес, как только он вернётся с вызовов.

Мы поблагодарили сотрудника гостиницы и ушли.

--Поедем в музей,--попросил я Клоша.

Констебль на входе в музей сообщил мне:

--Приходила женщина, хотела видеть следователя, у неё якобы есть какие-то важные сведения насчёт преступления.

--Быстро слухи распространяются,--прокомментировал я.--Она сказал, как с ней связаться?

--Она оставила адрес.

Констебль достал из нагрудного кармана и передал мне листок бумаги.

--Лошадиная улица, дом 11,--прочитал я.--Вы знаете, где это?

--Это напротив,--констебль указал на двухэтажный дом с синими цветами вдоль карниза, стоящий через дорогу напротив музея.

--Спасибо, констебль,--поблагодарил я и вошёл в музей.

Открыл подсобку, дверь не запиралась. Извлёк стремянку и установил у стены там, где висел светильник и находился пульт сигнализации. Осмотрел и светильник, и пульт. Вернул стремянку в подсобку. Велосипед уборщицы стоял здесь же.

Потом я прошёл по коридору до кабинета директора. Дверь также была не заперта, однако с внутренней стороны был установлен шпингалет, я осмотрел его.

Вдруг в кабинет прошмыгнула длинноногая стройная блондинка лет двадцати пяти. Увидев нас, она смутилась и воскликнула:

--Вы кто?!

--А вы кто?--спросил Клош.--Почему вас пустили?

--Я? Я сказала констеблю на входе, что я экскурсовод, и это правда. Меня зовут Ляфам, Элла Ляфам.

--В музее произошла кража, госпожа Ляфам,--сказал я.--Вы всегда приходите в музей после полудня?

--Господин директор разрешает мне приходить позже.

--А кроме вас в музее работают экскурсоводы?

Ляфам скривилась:

--Мадам Кроко, шестидесятилетняя ведьма. Но на прошлой неделе господин директор выписал ей премию, и она на своей метле улетела во внечеоредной отпуск греть свои кости в Египет.

--А давно ли вы работаете в музее?

--Полгода. Сразу после института.

--Интересно,--призадумался я.--Ну что же, госпожа Ляфам, как я сказал, в музее совершено преступление, и он закрыт до окончания расследования. Господина директора вы сможете найти дома.

Ляфам фыркнула и стремительно вышла.

--Интересно,--повторил я.

На книжной полке стояли два бокала и фотография: две девочки, похожие одна на другую как две капли воды.

--Сдаётся мне, у нашего господина директора не дочка, а две дочки-близняшки. А это, Клош, шестьдесят тысяч в год на обучение при зарплате в шестьдесят тысяч.

Я взял с книжной полки каталог и пролистал его.

--Это и есть украденный Кубок Свободы?--спросил я констебля, показав фотографию из каталога.

--Да, он самый. По легенде, из этого кубка первый король Бурмундии Вертляй Криворукий в священном лесу распивал эль с друидами, которые благословили его на создание своего королевства. Кубок был найден при раскопке винного погреба времён Древнеримской Империи.

--Очень интересно,--повторил я.-- Я, пожалуй, наведаюсь, к свидетельнице из дома напротив, а вы пока постарайтесь выяснить, как нам связаться с господином Лупусом.

--Кто это?

Я показал Клошу подпись под фотографией кубка в каталоге: "передано музею города археологом Джеймсом Лупусом".

Я перешёл дорогу и поднялся на второй этаж дома 11 по Лошадиной улице. Свидетельница, госпожа Верлибр, жила в квартире номер 3, окна которой выходили на здание музея.

--Меня зовут Морис Пастель, я веду дело о пропаже кубка. Мне сказали, что вы хотели мне что-то сообщить.

--Всё верно,--ответила госпожа Верлибр, пожилая учтивая женщина.--Не желаете ли чаю?

--Можно.

Мы сели за столик у окна. Отсюда я хорошо видел вход в музей и констебля, его охраняющего.

Госпожа Верлибр подала мне чашку с чаем и рассказала:

--Вчера я, как обычно, легла спать в одиннадцать часов вечера. Но вскоре меня потревожила гроза.

--Гроза? Разве была гроза?

--Конечно, иначе с чего бы мне просыпаться! Я думаю, что гроза была далеко, потому что дождь до нас не дошёл, были только молния и гром. Потревоженная, я встала выпить настоя ромашки, чтобы успокоиться. И вдруг увидела знаете что?

--Что?--спросил я заинтриговано.

--Видите дверь музея?

--Вижу.

--Так вот: замок на засове был не закрыт. То есть сам засов был задвинут, а амбарный замок болтался на дужке, но дужка была не вставлена в замок. Понимаете?

--Так так,--кивнул я.

--Я так разнервничалась, что поняла, что не засну, пока буду думать об этом безобразии. Очевидно, сторож забыл закрыть замок. Но ведь музей могут обокрасть, думала я, и моя гражданская совесть не давала мне покоя. Я пила и пила свой настой ромашки, но не выдержала, накинула пальто и вышла на улицу. Там я подошла к дверям музея, защёлкнула замок и вернулась домой. Утром я отправилась на работу. Хоть я и пенсионерка, но я работаю в цветочном киоске на соседней улице, чтобы не было так скучно на пенсии. А когда я возвращалась с работы, я увидела, что перед входом в музей стоит констебль. Тогда-то я и поняла, что мои показания могут быть полезны для следствия.

--Спасибо, ваши показания бесценны,--заверил я госпожу Верлибр.--Ещё один вопрос: знаете ли вы директора музея господина Турана?

--Конечно--господин Туран каждую неделю покупает у меня букет цветов.

--Как я и предполагал.

Тут мой телефон зазвонил. Это был констебль Клош, он смог связаться с археологом, господином Лупусом. Кроме того, он раздобыл адрес электрика, господина Руперта, который, впрочем, был ещё на работе. Выслушав, я сказал:

--Спасибо, Клош. Сделайте мне одолжение: пригласите в музей мэра, директора музея, ночного сторожа и археолога. Сегодня мы поймаем перступника.

--Что же, господа, как в любом классическом детективе наступает момент истины. Покровы будут сорваны, загадки разгаданы, преступник схвачен. Начнём же! Прежде всего признаюсь: меня зовут не Морис Пастель. Я придумал это имя накануне для сыщика из своего романа и записал в блокнот, который всегда ношу с собой, чтобы записывать идеи для литературных произведений. Вот он.--Я достал блокнот.--За неимением при себе другого блокнота, заметки о расследовании я делал в нём же, так что здесь всё вперемешку.

Я открыл блокнот и продолжил свою речь:

--Сначала я подозревал господина Турана. Ведь он ведёт себя так странно, нервничает, задерживается на работе, а кроме того умудряется оплачивать обучение двум дочерям, имея зарплату 60 тысяч в год. Но потом я понял, что часть денег даёт жена. Жена, которой господин директор изменяет с новой эскскурсоводом госпожёй Ляфам. На эту догадку меня натолкнули два бокала для вина, новый шпингалет в кабинете господина директора и тот факт, что господин Туран каждую неделю покупает цветы на соседней улице. Именно после одной из встреч с госпожёй Ляфам он напугал уборщицу госпожу Фурье, когда выходил со своей пассией из кабинета. Госпожа Ляфам не успела выйти из коридора, поэтому не попалась на глаза гсопоже Фурье, которая в этот момент падала со стремянки. Полагаю, вторая экскурсовод госпожа Кроко прознала об этих встречах, и госоподин директор наградил её недавней премией и внеочередным отпуском, чтобы купить её молчание. Думаю, не ошибусь, если предположу, что господин Туран и его супруга готовятся к разводу, ведь я не заметил никаких свежих следов пребывания госпожи Туран в квартире господина Турана и не видел ни одной семейной фотографии, кроме фото дочерей.

--Всё верно, мы ждали, пока дети вырастут и уедут учиться, чтобы начать процедуру развода,--печально сказал господин директор.--Пока всё не будет закончено, я не хотел афишировать свои отношения с госпожёй Ляфам.

--Со своей стороны обещаю, что информация об этом не выйдет за переделы этой комнаты,--сказал я.--Далее в список подозреваемых ненадолго попала уборщица госпожа Фурье. Доставая из подсобки стремянку, я заметил на корзине велосипеда госпожи Фурье обрывок туалетной бумаги и запах моющих средств. Тогда я предположил, что госпожа уборщица не гнушается время от времени таскать кое-что с работы домой, и заподозрил, что помимо туалетной бумаги и бытовой химии она решилась на более крупную кражу.

--Эх, кто из нас не таскал с работы туалетную бумагу,--вздохнул мэр.

--Однако, госпожа уборщица лежала в момент кражи кубка в госпитале, о чём имеется соответствующая справка,--продолжал я.--Потом свидетельница из дома напротив поведала мне нечто, что натолкнуло меня на новую догадку. А когда мне позвонил констебль Клош, всё встало на свои места.

Вдруг мой рассказ прервали шум и крик констебля из зала.

--Попался! Сэр, мы взяли его!

Мы вскочили со своих мест и кинулись в зал. Констебль выворачивал руку молодому человеку, а тот свободной рукой держал сумку.

--Господин Эммануил Руперт, если не ошибаюсь,--произнёс я,--электрик.

--Всё верно, господа,--грустно признал молодой человек, не сопротивляясь,--но я не вор!

--Я знаю,--сказал я и взял из руки Руперта сумку. --Констебль, теперь вы можете отпустить господина Руперта.

Констебль перестал скручивать Руперта, и молодой человек выпрямился, потирая вывихнутое констеблем плечо.

--Вы не вор, господин Руперт, но вы совершили правонарушение,--сказал я.

--Господин детектив, объясните, пожалуйста, что тут произошло?--попросил Туран.

--Произошло вот что,--сказал я.--Вчера господин Руперт приехал в музей поменять лампочку в светильнике, так как господин директор запретил это делать сотрудникам музея после того, как госпожа Фурье упала со стремянки и получила травму. Это был его последний вызов в тот день, время было позднее, и музей закрывался. Тогда ночной сторож господин Дегер, виконт со склонностью к алкоголизму, предложил электрику выпить--как он сказал, "по чарочке"--чего-то крепкого. Судя по запаху--деревенского самогона.

--Кальвадоса,--поправил Руперт.

--Хорошо, кальвадоса,--согласился я.--Изрядно выпив за День Независимости, вы пошли домой, а виконт Дегер--к себе в сторожку. Полагаю, что дома вы легли спать. Нам известно, что в город вы приехали недавно и поначалу устроились в гостинице, но два дня назад сняли квартиру. Проснувшись в новой квартире поздно вечером, вы решили продолжить отмечать праздник. Но, полагаю, посуды в новой квартире не было.

--Разбилась, единственная кружка--вдребезги,--вздохнул Руперт.

--Итак, единственная кружка, котоая была у вас под рукой, разбилась. Но не пить же из горла. Вы выглянули из окна и--о, чудо!--вы увидели, что музей не заперт! Да да, господа, всё дело в том, что господин Руперт живёт в доме прямо напротив музея, и окна его квартиры выходят на музейную дверь. Очевидно, пьяный сторож по недосмотру или из-за недостаточного усилия накинул замок на засов, но не смог до конца вставить дужку, чтобы она защёлкнулась. И тут какая-то чертовщинка, присущая молодым людям в некоторых обстоятельствах, взыграла в господине Руперте и толкнула его на хулиганский поступок. Ещё не протрезвев окончательно, он вышел на улицу и отключил фонарь, светивший перед домом и музеем. Затем он проник в музей, отключил сигнализацию, взял кубок, включил сигнализацию и устремился домой, предварительно снова включив фонарь. Закрывать замок он не стал, ведь в его намерениях было этой же ночью вернуть кубок на место. Но дело в том, господа, что дом, в котором живёт господин Руперт--старой постройки, с тяжелой входной дверью, и когда господин Руперт вбежал в подъезд с кубком в руках, дверь закрылась со страшным грохотом. Соседка господина Руперта, госпожа Верлибр, незадолго до этого легла спать и уже погружалась в чары Морфея, как вдруг, по её словам, проснулась от молнии и грома. Когда я слушал госпожу Верлибр, я очень удивился этому обстоятельству, ведь мне казалось, что вчера не было грозы. Но потом я понял, что за молнию госпожа Верлибр приняла снова вспыхнувший уличный фонарь, а за гром--звук захлопнувшейся двери подъезда. Госпожа Верлибр постралась успокоиться настойкой ромашки, как вдруг заметила в окно, что замок на двери музея открыт. Мучимая гражданским долгом, она спустилась на улицу и закрыла замок. Этот щелчок замка профессиональным слухом сторожа уловил господин виконт Дегер, спавший в каморке сном алкоголика. Сквозь сон он проверил наличие у себя ключей и, убедившись в их сохранности, продолжил спать. Чуть позже господин Руперт, наполнив и опустошив Кубок Свободы в честь Дня Независимости Бурмундии, собрался вернуть его на место, но к своему ужасу заметил, что замок на дверях музея кто-то закрыл. Думаю, что всю ночь он с тревогой наблюдал за музеем, ведь он не планировал, что его невинная, как ему казалось, хулиганская выходка превратится в кражу. Чуда, конечно, не случилось, замок оставался закрытым до самого утра, когда его открыл господин Фортран, дневной сторож или, иными словами, охранник музея. Обнаружив пропажу, господин Фортран вызвал полицию, а также позвонил директору и мэру. Увидев утром констебля и толпу у входа в музей, господин Руперт понял, что незаметно вернуть кубок ему не удастся, и стал ждать подходящего момента. Поэтому сегодня я попросил господина Дегера изобразить пьяного, что удалось ему с подозрительной достоверностью, а констебля--покинуть свой пост и спрятаться. Когда стемнело, господин сторож задвинул засов, но снова "забыл" закрыть замок. Чем господин Руперт немедленно воспользовался, положил Кубок в сумку и пробрался в музей, чтобы поставить кубок на место, где и был схвачен констеблем. И вот он перед нами! Господин Лупус,--обратился я к археологу и передал ему кубок,--подтвердите, пожалуйста, что это тот самый кубок, который вы продали музею два года назад, а не его искусно выполненная копия.

--С радостью.

Господин Лупус повертел кубок в руках и сказал:

--Да, это он самый, никаких сомнений.

Он протянул мне кубок обратно, я осмотрел его, потёр дно.

--Скажите, господин Лупус, а вы бывали в Индии?

--Конечно, я много где бывал и производил раскопки.

--Тогда, возможно, вы знаете, что это за надписи.

Я показал ему проступавшую сквозь тонкий слой глины на дне надпись.

Господин Лупус снова взял кубок, теперь менее решительно.

--Полагаю, это какие-то руны.

--Господин Лупус, раз вы бывали в Индии, то вам следовало бы знать, что это Деванагари, письменность, используемая в языке хинди. Когда я увидел фотографию кубка сегодня в каталоге, я вспомнил, что очень похожие кубки делают в одном из индйиских штатов, после чего их сразу топят в индийском океане в ритуальных целях. Отличительной чертой этой ритуальной посуды является то, что каждый мастер увековечивает своё имя на дне такого сосуда. Думаю, что если мы проверим эту надпись через словарь, то сможем прочитать имя одного из таких мастеров.

--Что это значит?!--воскликнул мэр, сурово глядя на Лупуса.

--Это значит,--ответил я,--что господин Лупус под видом древнего кубка продал вам чашку из индийской посудной лавки. Много ли в музее ещё эскпонатов, которые вы купили у господина Лупуса?

--Пол-музея!--трагично воскликнул господин Туран.

--Констебль, арестуйте господина Лупуса!--велел я, наслаждаясь этим киномотографичным моментом.

Джеймс Лупус тут же был взят под стражу и в наручниках выведен из музея.

--А вы, господин Руперт, полагаю, можете идти домой. Если мэр изволит, на вас будет наложен административный штраф за хулиганство. Однако, полагаю, господин Тоскато учтёт, что благодаря вашей хулиганской выходке удалось раскрыть настоящее преступление.

--Ах, идите!--махнул рукой господин Тоскато, отпуская незадачливого молодого человека,--да посматривайте время от времени из своего окна на случай, если господин виконт снова забудет запереть музей на ночь! А вас, господин Пастель, неважно какое ваше настоящее имя, я прошу остаться жить и работать в нашей милой Бурмундии в качестве сыщика!

--А что, мне понравилось,--ответил я.--Я принимаю ваше предложение.