SansaraAra

Деятельная мать - это всегда катастрофа. Хуже бывает только если стремительная деятельность такой матери ограничивается как назло подсунутым ей ироничной природой неторопливым ребенком. Таким - в ритме регги.

Он никогда никуда не торопится, не мечется, спокойно роняет перчатки перед отъезжающим автобусом, рассеянно забывает дома рюкзак за полчаса до отхода поезда, крепко дружит со своей подушкой, всегда путает время и не спеша, с редкой пунктуальностью и очень довольный собой приходит на завтра туда, где надо было быть вчера.

Отношения с жизнью у такого ребенка самые непосредственные - он выходит в магазин за сахаром с радиоуправляемой машинкой, чтобы не скучать дорогой ценные пять минут (которые каким-то образом превращаются в полчаса); идет гулять с собакой в наушниках и страшно недоумевает, куда посреди прогулки вдруг подевался этот несносный пес; к бабушке в соседний дом за ключами он едет на велосипеде (через мост, парк и обратно) - словом умеет от любой жизни получать максимум удовольствия.

Если бы только не мать.

А мать - ну просто как не в себе! Невозможно в ванной посидеть спокойно - уже через полчаса ломится в дверь с воплями: "Ты что, до сих пор голову не вымыл?! В школу выходить, а алгебра еще и не начата!!!"

А когда тут вымоешь, если только что ванная набралась, чтобы испробовать на прочность новый противогаз - шутка ли, вчера целую физкультуру пришлось с другом прогулять, чтобы успеть смотаться за ним в пригород до конца уроков!

Ну и вот выходит он, такой, из ванной - розовый, чистый, на позитиве: противогаз - бомба! хоть сейчас баллон с воздухом подключай - и можно куда угодно погружаться - держит капитально!

А мать:

- Вымыл голову, наконец?!

Чтоб тебя... Про голову забыл!

Обратно лезть неохота. Вымыл волосы над ванной кое-как. Шампунь из уха торчит - фиг с ним! Под шапкой вытрется как-нибудь. И так уже всюду опоздал: друг в ванную пятнадцать раз позвонил, чтобы он пораньше вышел и зашел за ним перед школой, да куда уже... Алгебра еще зачем-то - ее все равно не проверяют никогда...

А мать ну просто-таки нагнетает! Носится по дому, как угорелая: форма уже на табуретке по порядку разложена - она бы если б могла, сама в нее влезла! Портфель гостеприимно раскрыт - как бы с намеком, ага...

И вот он тяжело-тяжело вздыхает и начинает открывать на кухне все дверцы подряд, чтобы найти там чего-нибудь вкусненького и, так уж и быть, перекусить перед школой (хотя эта алгебра весь аппетит отбила). А мать тут как тут - тык его носом в холодильник! Разворачивает за плечи - и прямо к белому чудовищу: дескать, нечего рыскать, ешь борщ!

Ужас... Его еще и греть надо - холодный же вообще туда не протолкнуть...

И ребенок начинает медленно тащить из холодильника кастрюлю.

Мать скачет по квартире: то у нее джинсы папины в руках - то уже нет джинсов, порошок стиральный зато есть; то собачья миска пустая; хлоп - и полная уже собачья миска! И как она к холодильнику успела быстрее него протиснуться?!

- Что ты возишься! - вопит она, - Ты знаешь, сколько времени? Ты часы вообще видел сегодня?!

Ребенок последовательно отвечает про себя: не знаю; нет; не видел - и половником в борще возит, чтобы поменьше капусты, там, свеклы разной... А мама - хлоп по руке! - и вот уже полный половник всей этой гадости! И она его в тарелку уже волочет! Ну, кошмар... Теперь он этот борщ и за полчаса не съест... А она туда еще сметаны - шмяк! Для полного удовольствия.

- Мне что, со сметаной греть? - пробует как-нибудь отвертеться сын, но мать только глазами сверкает яростно - лучше с ней в таком состоянии не спорить. Даже не заговаривать.

И он пока начинает головой думать о путях создания кислородного баллона, а двумя руками пропихивать полную до краев тарелку в микроволновку. А у микроволновки дверца, как назло, до ширины тарелки не открывается - там ее оставленная матерью кастрюля с борщом подпирает. И хорошо бы, конечно, поставить тарелку, убрать кастрюлю и открыть дверцу, а уж потом совать туда тарелку, но очень уж все это хлопотно

И ребенок локтем, локтем эту кастрюлю, потихоньку, чтобы не пролить из тарелки, и, в общем, кастрюля уже поддается - еще пара сантиметров всего, и влезет тарелка. А он, тем временем, почти придумал, как сделать переходник на горлышко баклажки, чтобы она вплотную примыкала к шлангу противогаза, и повеселел.

Как вдруг - мать.

Откуда ни возьмись налетает сбоку и даже с шипением каким-то кидается к нему:

- Да когда же ты уже поешь?! - вцепляется в тарелку, широким размашистым жестом распахивает дверцу, и...

Оба стоят и смотрят, как борщ, волнами изливаясь из кастрюли, застрявшей между учебником по алгебре и по геометрии, повисает на зеленых тетрадях, просачиваясь в недра портфеля все глубже и глубже... И от хохота просто ничего не могут сделать! Ни-че-го!

Единственное, что может спасти семью с разными темпераментами - это тотальное всеобщее легкомыслие!

Однажды я напишу долгий трудный роман, который будет называться "Жизнь с дедом", а пока - ловите наброски!

Переезжая, дед нашел изящный способ избавиться от старого хлама, которого, как нетрудно догадаться, за 84 года скопилось изрядно: перекладывая груды добра с места на место, дед выдергивает из этой груды какое-нибудь ископаемое (сломанную еще в шестидесятых настольную лампу "Грибок", протертый до дыр картуз, вскрытый дверной замок, полезную брошюру "Тенториум") - и тут же его дарит!

Отказать деду невозможно - он старый солдат, он не знает слова "нет"! В ответ на все возражения он рекомендует не торопиться, а сначала рассмотреть хорошенько - ведь таких уже не делают!

Неделю назад он подарил мне бывшую бабушкину толстовку, которую в силу частой продырявленности невозможно было использовать иначе, чем ветошь - и вот уже целую неделю подкрадывается ко мне с разных сторон, умильно заглядывает в глаза и лукаво спрашивает:

- А кто это подарил тебе такую славную новую тряпочку для пола?..

Особенно любит дед всех одевать: год назад, когда он был еще молод и гоняем бабкой по магазинам, дед часто становился жертвой распродаж. И бесполезно было объяснять ему, что мы не носим НИКАКИХ рубашек, что мужикам неудобно в них махать руками по разным надобностям, а я терпеть не могу их гладить.

- Ты им только покажи! - вкрадчиво нашептывал дед, - Это же стиль! Это модно!

Рубашки действительно имели некое единообразие - все они были оснащены чрезвычайным количеством карманов, полос и надписей на сомнительном английском...

Пока я успевала, я шила из них чехлы для гладильной доски, но новые рубашки копились быстрее - в итоге пару дед все-таки обнаружил неношеными, с бирками и ценниками (он никогда не стеснялся намекать на масштабы своей щедрости), в пыльных недрах кладовой.

Но хуже всего обстоят дела с малознакомыми людьми. Ибо решительно и бесповоротно отвергнутые дары, из которых уже ничего не сшить, и даже не выкроить ветошь, дед складывает в особый чемоданчик, и я сейчас расскажу для чего...

Был у него в прежнем доме сосед Алеша, безотцовщина, подавленный нежной заботой мамы, сестры и бабушки, стеснительный и покладистый молодой человек, который не отказал деду однажды и с тех пор был без конца одариваем пустой стеклянной тарой, макулатурой и цельнодеревянной мебелью, выбросить которую самостоятельно у деда не хватало мужества и сил, а также множеством бесценных наставлений.

Вот уже два месяца, как Алеша избавился от мучительного соседства, но дед успел прикипеть к бедняге всей душой, и несмотря на наше бдительное участие, постоянно пытается припахать парня к какому-нибудь подвижничеству (в смысле подвигать какую-нибудь мебель).

В ответ на все наши увещевания, что, дескать, для этого есть мы, и что, в конце концов, нельзя же так злоупотреблять чужой бесхребетностью, дед упрямо насупливается и отвечает сурово:

- Ничего! Он должен уважить старика - я столько для него сделал!

Так вот, про чемоданчик.

Это - для Алеши.

Миша затемпературил, благодаря чему был освобожден от школы на целую неделю, и стал от этого очень деятелен. В первый же день он дважды починил колонки - оба раза неправильно. А так как корпус их оказался бесшовным, вскрывать его оба раза пришлось шлифмашинкой. К вечеру колонки перекочевали в мусорный пакет.

Миша ничуть не приуныл, а взялся чинить наушники. Но кое-каких деталей не хватило, и он пока оставил шлифмашину, клеевой пистолет, паяльный фен, провода и детальки на столе, а сходил на мусорку за пенопластом и принялся его остервенело пилить разными ножами, чтобы получить новый шлем для виртуальной реальности.

В это время мы с папой гуляли Ричарда. Миша понимал, что к его приходу следы необходимо замести - иначе все сожрет. Но испытал легкое разочарование - пенопласт не подметался веником с пола, не вытирался тряпками с инструмента.

Украсив веник, как елку, гирляндами белых шаров, он решил помочь делу пылесосом, и прежде, чем тот забился, успел очистить инструменты, веник и совок. Забившийся пылесборник Миша почистил в ванной, предварительно выставив туда пластиковое ведро с мусорным пакетом. Так как на пылесос возлагались основные надежды, он несколько растерялся, обнаружив, что пенопласт невозможно извлечь из пыльника, но быстро нашелся и решил снять липучий статический заряд с помощью воды.

К моменту нашего прихода в Мишину комнату опасно было заходить - волосы вставали дыбом, одежда начинала потрескивать. Вся ванная была мокрой и усеянной пенопластовыми крошками, как манной небесной: в крошке был бельевой бак и белье в баке, полотенца, мусорное ведро, пылесборник, пылесос, раковина и коврик. Миша был в крошке тоже - крошка была у него в голове (в волосах и в носу), на штанах и на волосках рук. Он чихал и отбивался, лил вокруг себя воду, одновременно измеряя температуру в подмышечной впадине, и сетовал, что у него теперь точно жар. В общем, выглядел безнадежно.

Пока папа дезактивировал квартиру, я жалела Мишу и поила его ТераФлю.

- Надеюсь, ты вынес для себя урок из этой истории? - строго спросил сына отец, когда все было убрано.

Миша мрачно кивнул:

- Да. Никогда больше не буду слушать маму! Пропылесосить пенопласт - был самый дурацкий совет в моей жизни!

Каждое утро я вывожу нас с собакой в лес к железке - и каждое утро у меня дежавю: как в 15, 18, 20 лет бесконечная параллельность рельс вызывает необоримую тягу дать тягу, бросить все ровно, как есть, и удрать, куда глаза глядят, туда, где еще никто ничего обо мне не знает - где я еще никому ничего не обещала и не должна. Одному богу известно, скольких трудов и новых килограммов стоит мне каждый год эта ваша весна!

Вот и сегодня думала я целый час, как было бы классно удрать, ничего, как водится, не придумала, зато вспомнила, как уходила из дома лет в пятнадцать.

Помню, в тот раз я замешкалась - уже во всю цвел июнь, когда после очередной ссоры с родителями, я рвала со шкафа постеры с Нирваной и яростно вертела из них трубочки. Полки под одежду уже пустовали, альбомы с самым дорогим томились глубоко на дне, от фотографий на стене остались только прямоугольные пятна. Все мое добро уместилось в две пластиковые сумки.

Оставалось только придумать, куда пойти.

Я позвонила подруге Наташке (которая жила в доме напротив):

- Я ухожу из дома, - говорю, - Еще не придумала, куда. Пусть мои сумки пока у тебя постоят.

И Наташка, как всегда, невозмутимо ответила:

- Конечно, не вопрос!

Исполненная достоинства и гнева, шествовала я через двор.

- Куда ты? - кричали вслед соседки-малолетки.

- Из дома ухожу! - пыхтела я в ответ - и все расступались с уважением.

Оставив сумки у Наташки, я решила сначала пойти погулять, немедленно встретила друзей-мальчишек, и принялась ошиваться вместе с ними у школы...

Почему-то все наши дороги вели к школе: только под ее окнами можно было орать песни под гитару, пить, а иной раз даже спать. Черт его знает, зачем - страшно любили мы свою школу!

...Потом приехал мой парень и накормил меня обедом - у меня в карманах, как всегда, зияли дыры, гулял ветер и вешались мыши.

Вечерело.

Мы попросили у Вовкиной мамы гитару, и какое-то время пели у школы на порожках (то есть все страсти бурлили в пределах одного квартала).

Незаметно стемнело. Народ потихоньку рассасывался, а я так и не придумала, куда мне идти. Парень вскоре уехал. Стало голодно...

Озябшая, под покровом ночи постучалась я снова к Наташкее. Наташка вынесла мои сумки - как всегда, без лишних слов.

Домой идти было противно. Гордость скрежетала зубами. Хорошо хоть малолеток уже загнали домой. Придется теперь пару дней от них прятаться.

Ключ все еще лежал у соседки. Я до последнего старалась не обнаружить себя, поэтому возилась в замке очень долго, чтобы открыть очень тихо.

Но дома никого не оказалось. Родители задержались в гостях - они даже не успели ужаснуться опустевшим полкам и пожелтевшим стенам, обняться с осиротевшим без постеров шкафом, выпить корвалолу, позвонить в милицию... До их прихода я успела аккуратно вернуть все на место - и легла поскорее спать.

Очень уж это хлопотно - быть уходящим человеком!

Выпивали как-то с друзьями. Нежно беседовали о жизни и здоровье, потом вдруг как-то логично перешли к народной медицине.

Разумное наше детство выпало как раз на девяностые, так что все отлично помнили постыдное тайное увлечение бабушек и матерей Аланом Чумаком (с последующим заряжением воды, а также лечением геморроя и молочницы телевизором) и Малаховым с его руководствами по очистке от шлаков всего (кроме мозга).

Моя бабушка пыталась даже починить Чумаком часы, бесхитростно представив их все на подносе говорящей седой голове.

Выяснили, что всех в детстве мучили какой-нибудь изысканной народной гадостью. От одних воспоминаний о некоторых рецептах у меня до сих пор щиплет в носу, а на глаза наворачиваются слезы. Но я начну с приятного.

- Полоскать горло сырым свекольным соком не только совершенно безболезненно, но и очень красиво, а главное - эффектно: можно показать соседу, как тебя тошнит с балкона венозной кровью!

- Луковый сироп от кашля вспомнился даже с нежностью - оказывается, всем он был вкусен, особенно в сравнении.

- Очень любили капать в нос. Каждый с ходу назвал по 3-5 традиционных семейных рецептов капель от всех болезней - от сока любых домашних растений и овощей до сложных химических составов с теми ингридиентами, которые чудом оказались в домашних аптечках. Туда мог входить как безобидный йод, так и скипидар или, как в случае с моей бабушкой редкий и ценный авиационный бензин!

- Жир разных мертвых животных, если только вы представляете себе, как он пахнет, ценился тем больше, чем он был ядренее, и задумывался природой как муколитик, но вообще-то лечил абсолютно все и быстро, потому что после первого же сеанса организм выворачивался на изнанку, чтобы любыми способами предотвратить последующие. Вот сейчас пишу - и буквально кожей обоняю оттуда, из глубокого прошлого, приторный аромат раскаленного козьего сала...

Были и рецепты посложнее, требующие знакомства с брошюрой "Лечебные письма" или "Я не колдун, я знахарь":

- Ели когда-нибудь пижму? Это такие очень вонючие зонтичные с пуговицами жестких желтых цветов. А мы с сестрой ели! Да еще и вареную в молоке. С чесноком! Делать это можно было только с бельевой прищепкой на носу. Ажиотаж вокруг сортира после такой смеси поднимался адский - и тогда бабушка удовлетворенно решала, что с нашими предполагаемыми паразитами покончено навсегда. Скажу вам честно - если бы я была глистом, я бы не стала дожидаться, пока эта смесь докатится до желудка, а удрала бы от одного запаха!

Но бабушки и мамы залечивали насмерть - из всех методов исследования им был доступен только эксперимент, который они и пратиковали, причем преимущественно на безответных детях - мужья умели притвориться здоровыми и вовремя убежать на работу.

- Банановые шкурки пережечь в духовом шкафу, растереть золу в порошок и смешать с растительным маслом и самой натуральной солью (то есть крупного помола и обязательно с мелкими камнями) - втирать в десны от кровоточивости (или до).

- Тонкий ломоть черного бородинского хлеба положить на газовую конфорку и медленно испепелить ("...на глазах у голодного ребенка". Это я так). Дым вдыхать ноздрями поочередно - до достижения эффекта. Рецепт от насморка - надеюсь... Да! Если нет бородинского хлеба - старые детские ползунки, говорят, дымят не хуже. Лучше даже!

Но апогеем стала, конечно, - и это признали все, - неведомо откуда свалившаяся на наши головы уринотерапия. С понятной горечью размышляя об этом изумительном помешательстве, мы выпили, закусили и, наконец, утешили себя тем, что девяностые благополучно канули во тьму веков.

- Применение свежего сырья.

Ну тут уж, конечно, каждому было известно, что если ты обжегся/поцарапался/отрезал палец/сломал ногу - что нужно сделать с конечностью?..

- Урофагией тоже страдали повсеместно, особенно ценилась (кровь) урина младенцев. Если у кого таковые появлялись - бежали туда со своей тарой.

- Возгонка.

Подобно средневековому алхимику Хеннингу Бранду, отталкивающемуся от исходного цвета известной жидкости и потому заподозрившего в ней золото, наши родительницы отталкивались от безумной красивой идеи, что исторгнутое человеком хранит космическую информацию о нем.

Вслед за Брандтом они тоже надеялись получить квинтессенцию, но в отличие от средневекового алхимика - не золота, что было бы еще понятно в условиях жизни на продовольственные талоны, но человеческого "биополия", чтобы исправлять им свои физические несовершенства. До получения форсфора у них не хватало то ли пороху, то ли бытового газа, а у соседей, у которых от чудовищного амбре, неизбежно возникавшего при возгонке урины, портился самогон - не хватало терпения. Доморощенные алхимики в ступоре топтались на месте, но возгонять не переставали...

Прошло 20 лет. Наши ведуньи постарели, пережили Мавроди и Гробового, разочаровались, ослабли, Чумака прогнали ссаными тряпками и лечатся с телевизора безвредной Еленой Малышевой, познали интернет и I-HERB. Некоторые даже читали про доказательную медицину.

Но только что грянула пандемия - и обнулись! Как не было двадцати лет стыда и раскаяния! Счастье, что мы женаты, замужем, эмигрировали - короче, вне досягаемости (а собственные мужья как раз удачно вышли на пенсию).

Но и сюда, во взрослое, влетают к нам через мессенджеры, вызывая крупную дрожь узнавания, их заботливые советы обмазываться чесноком, лить на себя прополис и принимать трехпроцентную перекись внутрь!

Дед сидит в самоизоляции — гоняет меня в магазин, мусор выносит на балкон, дверь открывает в наглухо застегнутом лабораторном халате, четырехслойной хлопчатой маске до бровей, подводных очках и силиконовых перчатках — короче, все по-честному.

Звонит ему в самоизоляцию соцзащита:

- Вам полагается паек. Брать будете — нет?

Дед так сразу не умеет. Ему надо все взвесить. Он начинает тянуть время:

- А кто вы?

- Соцзащита.

- А как вас зовут?

- Наталья Николаевна.

- Очень приятно, а меня  Иванов Сергей Михайлович, - отвечает дед, и с этого момента Наталья Николаевна крепко попадает на пересказ дедовой биографии - всех восьмидесяти трех томов, с обязательным перечислением трудовых подвигов и регалий. Я и теперь еще вижу, как наяву, мелкие блестки пота на ее низком трудовом лбу, чуть прикрытом жирной накрахмаленной челкой, которые она чаще необходимого отирает холодной дрожащей рукой, не успевая вставить в дедов монолог важную информацию о том, что таких дедов у нее еще 145, и 214 старух, а тут комиссия из Москвы за дверью алчет (ее крови) воочию убедиться в выполнении наказа президента про пайки. И ей надо раздать их немедленно. Сейчас!

- Извините, мне некогда! - задыхаясь, выкрикивает она, наконец. - Берете или нет?

Дед обиженно жует губы — он еще не досказал ей про первую правительственную телеграмму от президента… Тогда он прибегает к последнему средству.

- Мне надо посоветоваться с супругой. Оставьте номер, на который я смогу перезвонить через час или полтора.

Торопясь и заикаясь, Наталья Николаевна Соцзащита нетвердо выговаривает деду семь случайных цифр и с облегчением роняет трубку на истертый рычажок.

Дед идет к бабке:

- Слышь, - говорит, - Нам полагается паек — только что звонили из соцзащиты.

Бабка неохотно стаскивает наушники — она смотрит "Андрюшку":

- Ну, чего тебе?

- Из соцзащиты звонили, - терпеливо повторяет дед, - Сказали, нам полагается паек. Брать что ли?

Бабка усмехается:

- Ага, щас тебе, паек! Держи карман шире!

- Сказали — полагается, - суровеет дед.

- Ну а коли полагается, то пускай и несут! - и бабка без лишних разговоров сажает наушники на место.

Дед в раздумье удаляется к себе в кабинет, но через время возвращается к бабке:

- Слышь, что им еще написать?

Бабка с тяжким вздохом снова тащит с себя наушники:

- Ну?

- Говорю, чего им еще написать?

- Кому это?

- Соцзащите, - и дед повторяет бабке сурово положение про паек. - Вот я написал: молоко - один литр, творог - дьве пачки, форель - триста грамм…

- «Форель»? - бабка покатывается со смеху. - Ты прямо думаешь, они тебе по списку бегать станут? «Форель»!

Дед весь собирается в грозовую тучу, выпячивает грудь (но вместо груди отважно выпячивается живот) и зычным менторским голосом гремит на весь дом:

- Мне восемьдесят три года! Я ветеран труда! - дальше следуют все недосказанные Соцзащите регалии, - Так неужели же ты думаешь, что про меня ТАМ никто не знает?! - Заключает дед. - Будут бегать, как миленькие!

Бабка вздыхает обреченно, на деда глядючи, и вдруг говорит:

- Пирожка с картошкой хочется очень. Напиши им еще пирожка!

Звонил дед по номеру Натальи Николаевны — и попал в чужую квартиру. Звонил по горячему номеру — там никто Натальи Николаевны не знает. Звонил даже в поликлинику от отчаяния дед, но и там ничего путного ему не сказали. Наконец, нашел он в бабкиной записной номер Соцзащиты, старый, еще без двойки, - и позвонил.

- Кто вам сказал про паек? - насторожились в соцзащите.

- Наталья Николаевна, - невозмутимо отвечал дед.

- А что за Наталья Николаевна? Фамилия? Откуда мы всех знаем, кто кому звонил?

- Не знаю я Фамилии! - взревел дед, теряя терпение. - Сами-то вы кто? С кем я разговариваю? Как вас зовут?

- Наталья Николаевна, - ответили в трубке, - Но я вам не звонила! И пайков таких у нас нет! У нас есть только детские — хозяйственное мыло и стиральный порошок! Берете?

- Беру! - мстительно ответил дед.

Дальнозоркий дед заглядывает мне через плечо, поэтому меньше кегль и чаще интервал!

Начать стоит с того, что однажды муж опрометчиво провел ему интернет, в надежде, что рано или поздно неофициальный критический контент поселит сомнения в медийной религиозности деда. Однако дед первым делом попросил сделать ему закладки со ссылками на новости первого канала, Соловьева и РенТВ. А еще завести аккаунт в Одноклассниках.

С тех пор дед превратился в бесплатного внештатного тролля, кроме всего прочего уверенного, что за каждой фотографией Путина в интернет-сообществах стоит никто иной как Путин, нашел их все, подписался и стал строчить туда бесконечные послания в духе докладов с заседания пленума - то есть состоящие из сплошных хвалебных канцелярских клише.

Пользователи удивились. И заподозрили деда в том, что он - бот. Но всех, кто рискнул высказать эту идею вслух, дед тут же забанил.

За годы этой двойной жизни он окружил себя уютными виртуальными друзьями, которые репостят друг у друга патриотические видосики с ракетами, попсовые картинки с румяными иисусиками и сопливых детишек, бездарно бубнящих вечные детсадовские стихи.

Он регулярно чистит аватарку от подарочного сора, которым щедро осыпают его подписчики, вздрагивает и ругается на звонкие оповещения о том, как все "Классно", постит бессмысленные рыбные цитаты - и сам их лайкает, на фразе "Скажите пару слов..." зацикливается и начинает флудить сам себя комментариями - он верит, что ТАМ все ждут его важных и мудрых слов.

Жестоко? Но дед сопротивляется любому ликбезу: он не верит, что в сообществе "Путин" не сидит Путин, что Одноклассники - хорошо смонтированный сайт, а не живой человек, что сообщения о небезопасности контента рассылает бот, а не ФСБ, что никто во всей стране не знает о нем, бывшем советском госслужащем, инвалиде и ветеране труда, и знать не хочет, и ничего от него не ждет.

Он остается в своем уютном заблуждении добровольно.