Талалаев VS Арахниды
Не судите строго. Делал ради прикола.
Сможете найти на картинке цифру среди букв?
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
Единая теория сознания Анафем
— С кем ты говоришь?
Я так растерялся, что мгновение соображал, правильно ли расслышал вопрос.
— С Ороло.
— Что такое Ороло? Если бы Геометр высадился здесь и вступил с тобой в разговор, как бы ты описал ему Ороло?
— Как человека: очень сложную, двуногую, тёплую одушевлённую сущность, стоящую прямо здесь.
— В зависимости от своего восприятия Геометр может ответить, например: «Я не вижу ничего, кроме вакуума с редкой дымкой вероятностных волн».
— Ну, «вакуум с редкой дымкой вероятностных волн» — точное описание почти всего во вселенной, — заметил я. — Так что если Геометр не способен распознавать объекты как-нибудь получше, то вряд ли его можно считать разумным существом. В конце концов, раз он со мной разговаривает, значит, он в силах воспринять меня как...
— Не торопись, — сказал Ороло. — Допустим, ты говоришь с Геометром, нажимая кнопки на жужуле или ещё как-нибудь. Он знает тебя только как цепочку цифр. И тебе надо при помощи цифр описать Ороло — или себя — так, чтобы он понял.
— Ладно, я договорюсь с Геометром о способе описывать пространство. Потом скажу: «Рассмотри объём пространства примерно шесть футов высотой, два шириной и два в глубину в пяти футах перед моим местоположением. Внутри этого объёма вероятностные волны, которые мы называем материей, гуще, чем за его пределами». И так далее.
— Гуще, потому что в этом объёме много мяса, — сказал Ороло, похлопывая себя по животу, — а снаружи только воздух.
— Да. Всякое разумное существо должно различать границу мяса и воздуха. То, что внутри неё — Ороло.
— Забавно, что ты так много знаешь о способностях разумных существ, — заметил Ороло. — Ну ладно... а как насчёт этого? — Он приподнял край стлы.
— Точно так же, как я могу описать границу мясо-воздух, я могу описать разницу между стлой, мясом и воздухом, а потом объяснить Геометру, что Ороло замотан в стлу.
— Здесь ты делаешь допущения! — укорил меня Ороло.
— Какие?
— Предположим, Геометр, с которым ты говоришь, воспитан в том, что у его цивилизации соответствует булкианству. Он скажет: «Погоди, ты не можешь на самом деле знать, ты не вправе делать такие допущения о вещах в себе — только о своём восприятии».
— Верно.
— Так что ты должен переформулировать своё высказывание в терминах данных, которые у тебя и впрямь есть.
— Ладно. Вместо того, чтобы говорить: «Ороло завёрнут в стлу», я скажу: «С того места, где я стою, я вижу по большей части стлу, из которой выступают части Ороло — руки и голова». Но я не вижу, чем это важно.
— Важно тем, что Геометр не может стоять там же, где ты. Он должен стоять где-то ещё и видеть меня под другим углом.
— Да, но стла обёрнута вокруг всего твоего тела!
— Откуда ты знаешь, что я сзади не голый?
— Потому что видел стлы и знаю, как их носят.
— Но будь ты Геометром, ты бы видел её впервые...
— Я всё равно мог бы заключить, что сзади ты не голый, потому что тогда стла висела бы иначе.
— А если я сброшу стлу и останусь голым?
— Что тогда?
— Как ты опишешь меня Геометру? Что предстанет твоим глазам и его?
— Я скажу: «С того места, где я стою, видно только кожу Ороло. Для того места, где стоишь ты, о Геометр, сказанное, вероятно, тоже справедливо».
— Почему это вероятно?
— Потому что без кожи твои кишки выпали бы, а кровь вылилась. Поскольку я не вижу за тобой лужи крови и кучи кишок, я могу заключить, что твоя кожа на месте.
— Так же, как заключил, что стла охватывает меня целиком по тому, как висят её видимые части.
— Да. Наверное, это общий принцип.
— Что ж, сдаётся, процесс, который ты называешь сознанием, сложнее, нежели ты думал вначале, — сказал Ороло. — Надо извлекать данные из редкой мглы вероятностных волн в вакууме...
— То есть видеть предметы.
— Да, и уметь интегрировать полученные данные в устойчивые объекты, которые можно держать в сознании. Но и это не всё. Ты видишь только одну мою сторону, но постоянно делаешь заключения о другой: что стла продолжается мне за спину, что у меня есть кожа, — заключения, отражающие изначальное понимание теорических законов. Ты не можешь сделать эти заключения без мысленных экспериментов: «Если бы стла не была обёрнута вокруг всего тела, она бы висела иначе», «Если бы у Ороло не было кожи, кишки бы вывалились». В каждом из этих случаев ты с применением известных тебе законов динамики исследуешь маленькую контрфактуальную вселенную у себя в голове, вселенную, где стлы и кожи на месте нет. И ускоренно проматываешь эту вселенную, как спиль, чтобы посмотреть результат.
Ороло отхлебнул воды и продолжил:
— И это не единственный трюк, который ты проворачиваешь в голове, когда описываешь меня Геометрам. Ты постоянно учитываешь тот факт, что вы с Геометром видите меня с разных точек зрения, получаете разные данные. Ты со своего места видишь родинку у меня на носу слева, но тебе хватает ума понять, что Геометр её со своего места не видит. И тут тоже твоё сознание выстраивает контрфактуальные вселенные: «Если бы я стоял там же, где Геометр, я бы не видел родинку». Твоя способность мысленно встать на место Геометра — вообразить себя кем-то другим — не пустая вежливость. Это изначальное свойство сознания.
— Погоди, — сказал я. — Ты утверждаешь, что я не могу предсказать неспособность Геометра увидеть родинку, пока не выстрою в воображении копию всей вселенной?
— Не совсем копию, — отвечал Ороло. — Почти копию, в которой всё такое же, кроме твоего местоположения.
— Мне кажется, тот же результат можно получить куда проще. Я помню, как ты выглядишь с той стороны. Я вызываю в памяти этот образ и говорю: «Хм, родинки не видать».
— Мысль вполне разумная, — сказал Ороло, — но предупреждаю: она мало что тебе даст, если ты хочешь выстроить простую и понятную модель работы сознания.
— Почему? Я всего лишь говорю о памяти.
Ороло хохотнул, но тут же взял себя в руки.
— Пока мы говорили только о настоящем. О пространстве, не о времени. Теперь ты хочешь приплести к разговору память. Ты предлагаешь выдернуть воспоминание о том, как ты воспринимал нос Ороло с разных углов в разное время: «Вчера за ужином я сидел справа от него и не видел родинки».
— Вроде ничего сложного, — сказал я.
— Спроси себя, что позволяет твоему мозгу проделывать такие штуки.
— Какие такие?
— Взять данные, полученные как-то за ужином. Взять данные, полученные сейчас... секунду назад... две секунды назад... но всегда сейчас! И сказать, что все они об одном человеке — Ороло.
— Не вижу тут ничего особенного, — сказал я. — Обычное распознавание образов. Синапы с ним справляются.
— Справляются, говоришь? Давай пример.
— Ну... наверное, самый простой пример... — Я огляделся и заметил высоко над головой след воздухолёта. — Радар, следящий в небе за несколькими воздушными судами.
— Расскажи мне, как это происходит.
— Антенна поворачивается. Она посылает импульсы. Они возвращаются. По времени запаздывания эха машина высчитывает расстояние до объекта. И знает направление на него — это то самое направление, в котором была развёрнута антенна, когда до неё дошло эхо.
— Она видит только одно направление в заданный момент времени.
— Да, у неё исключительно узкий кругозор, который компенсируется вращением.
— Примерно как у нас, — сказал Ороло.
Мы начали спускаться с горы, идя бок о бок. Ороло продолжил:
— Я не могу смотреть во все стороны сразу, но я иногда поглядываю на тебя, проверяя, по-прежнему ли ты здесь.
— У тебя есть модель твоего окружения, в которой я присутствую слева. Ты можешь сохранять её какое-то время, вдавив кнопку быстрой перемотки. Но время от времени ты должен обновлять данные, иначе утратишь контакт с реальностью.
— И как с этим справляется радар?
— За один оборот антенна собирает эхо всего, что есть в небе. Отмечает положение объектов. Поворачивается снова и собирает новую порцию эха. Новая порция похожа на старую, но пятна на экране чуть-чуть сместились, поскольку воздушные суда летят в разные стороны, каждое со своей скоростью.
— И теперь я понимаю, как наблюдатель-человек, глядя на пятна, может собрать мысленную модель того, где воздухолёты и как они движутся, — сказал Ороло. — Так же, как мы соединяем кадры спиля в непрерывную историю. Но каким образом это делает синтаксический аппарат в радарной системе? У него нет ничего, кроме периодически обновляемых чисел.
— Если объект всего один, задача проста, — сказал я.
— Согласен.
— Или их несколько, но они далеко разнесены и двигаются медленно, так что проекции их траекторий не пересекаются.
— Тоже согласен. Но что в случае многих быстро движущихся объектов, чьи следы пересекаются?
— Наблюдатель-человек справится легко — как если смотрит спиль, — сказал я. — Синапу придётся делать часть того, что делает человеческий мозг.
— И что же?
— У нас есть представление о правдоподобности. Скажем, два воздухолёта с пассажирами летят на скорости чуть ниже звуковой, и в интервале между радарными замерами их следы пересеклись под прямым углом. Машина не отличает пятна на экране. Поэтому она может интерпретировать данные разными способами. Что оба аппарата одновременно резко повернули под прямым углом и полетели дальше. Или что они отскочили друг от дружки, как резиновые мячи. Третья интерпретация: что они на разной высоте, поэтому не столкнулись, а летят себе дальше по прямой. Эта интерпретация — самая простая, и только она согласуется с законами динамики. Значит, синап надо запрограммировать так, чтобы он оценивал разные интерпретации и выбирал самую приемлемую.
— Итак, мы научили машину части того, что знаем о принципах действия, управляющих движением нашего космоса в Гемновом пространстве, и поручили ей фильтровать возможности, отклоняющиеся от приемлемого пути, — сказал Ороло.
— В очень грубом виде — да, наверно. На самом деле машина не знает, как применять принципы действия в Гемновом пространстве и так далее.
— А мы знаем?
— Некоторые из нас — да.
— Теоры. Однако пен, играющий в волейбол, знает, как поведёт себя мяч — и, что важнее, как он никогда себя не поведёт. Хотя пен ни бельмеса не смыслит в теорике.
— Конечно. Даже животные это могут. Ороло, куда Эвенедрикова датономия нас ведёт? Я вижу связь с нашим старым диалогом о розовых драконах, но...
У Ороло стало обескураженное лицо. Он забыл.
— Ах да. Про тебя и твои тревоги.
— Ага.
— Вот этого животные не могут, — заметил он. — Они реагируют на конкретные, сиюминутные угрозы, но не тревожатся из-за абстрактных угроз в далёком будущем. Чтобы тревожиться о далёком и абстрактном, нужен разум Эразмаса.
Я рассмеялся.
— Я, кстати, в последнее время почти о таком не тревожусь.
— Вот и отлично! — Ороло дружески хлопнул меня по плечу.
— Может, дело в хорошине.
— Нет, просто у тебя появились реальные тревоги. Но, пожалуйста, напомни, как он развивался — диалог про розовых нервногазопукающих драконов.
— Мы выдвинули теорию, что наш разум предвидит возможные варианты будущего как пути в конфигурационном пространстве и отбрасывает те, которые не подчиняются реалистичному принципу действия. Джезри сказал, что это слишком тяжеловесно для лёгкой задачи. Я согласился. Арсибальт — нет.
— Это ведь было после того, как призвали фраа Пафлагона?
— Да.
— Арсибальт читал Пафлагона.
— Да.
— Итак, скажи мне, фраа Эразмас, с кем ты теперь солидарен — с Джезри или с Арсибальтом?
— Я по-прежнему считаю искусственным утверждение, будто мы постоянно выстраиваем и рушим у себя в голове контрфактуальные вселенные.
— А я так к этому привык, что мне кажутся искусственными все другие подходы, — сказал Ороло. — Но, может быть, мы завтра ещё погуляем и продолжим нашу беседу.
Мы были уже на краю матика.
— Я бы с радостью.
— Я вижу, что наш последний разговор не вполне тебя удовлетворил, Эразмас. Прости меня. Мысли недодуманы. Я терзаюсь чувством, что почти вижу нечто за гранью моего понимания. Мне снится, что я в море, пытаюсь высмотреть маяк. Редко-редко я, привстав, ловлю его отблеск, но тут лодка оседает под моим весом, и в лицо бьёт очередная волна.
— Я всегда так себя чувствую, когда пытаюсь понять что-нибудь новое, — сказал я. — И потом вдруг...
— До тебя доходит, — сказал Ороло.
— Ага. Идея вот она, полностью оформленная.
— Конечно, это многие подмечали. Думаю, на глубинном уровне явление связано с тем мыслительным процессом, о котором я говорил вчера. Я не сомневаюсь, что мозг использует квантовые эффекты.
— Я знаю только, что твоё утверждение — предмет давних-предавних споров.
Ороло ничего не ответил и, только когда я заглянул ему в глаза, пожал плечами, словно говоря: «Ну и ладно».
— Самманн тебе не рассказывал про машины светителя Грода?
— Нет. А что это?
— Синтаксический аппарат, построенный на квантовой теорике. До Второго Разорения наши и Самманна предшественники вместе работали над такого рода проектами. Машина светителя Грода исключительно хороша, когда надо одновременно перебрать множество возможных решений, например, для задачи о ленивом страннике.
— Это та, где странствующий фраа должен посетить несколько матиков, разбросанных по карте случайным образом?
— Да, и задача в том, чтобы найти кратчайший путь, при котором он посетит все.
— Я, кажется, понял, о чём ты. Можно составить полный список всех возможных маршрутов...
— Но на такое решение уйдёт вечность, — сказал Ороло. — В машине светителя Грода можно создать своего рода генерализованную модель сценария, а затем настроить машину так, чтобы она рассматривала все возможные маршруты одновременно.
— То есть состояние такой машины не определено в любой наперёд заданный момент времени, а представляет собой суперпозицию квантовых состояний.
— Да, как у элементарной частицы спин правый или левый. Она в обоих состояниях одновременно...
— Пока не появится наблюдатель, — сказал я, — и тогда волновая функция коллапсирует. Значит, в случае машины светителя Грода в конце концов появляется наблюдатель...
— И волновая функция машины коллапсирует. Её конечное состояние и есть ответ. Кажется, ита говорят «выход». — Ороло улыбнулся, произнося чужое жаргонное словцо.
— Я согласен, что мышление часто похоже на этот процесс, — сказал я. — У тебя в голове — каша из смутных соображений. Вдруг щёлк! Всё коллапсирует, остаётся один ясный ответ, и ты чувствуешь, что он правильный. Но нельзя списывать на квантовые эффекты всё, что происходит внезапно.
— Да, — сказал Ороло. — Теперь ты понимаешь, к чему я клоню, говоря о контрфактуальных космосах?
— Не понимал, пока ты не заговорил о квантовой теорике, — сказал я. — Однако уже некоторое время было ясно, что ты разрабатываешь теорию сознания. Ты упомянул несколько разных явлений, знакомых каждому, кто заглядывал в себя — я не буду перечислять, — и пытаешься их объединить...
— Моя единая теория сознания, — пошутил Ороло.
— Да, и ты говоришь, что всё коренится в способности мозга строить внутри себя модели контрфактуальных космосов, прокручивать их во времени, оценивать правдоподобность и так далее. Полный бред, если считать мозг обычным синапом.
— Согласен, — сказал Ороло. — Только на создание этих моделей потребовались бы огромные вычислительные мощности, не говоря уже о прокрутке. Природа должна была отыскать более эффективные способы.
— И тут ты выложил квантовую карту, полностью изменившую игру. Достаточно постоянно иметь в голове одну генерализованную модель космоса — вроде той карты, с помощью которой машина светителя Грода решает задачу о ленивом страннике. Модель существует в большом количестве возможных состояний, и ты можешь задавать ей самые разные вопросы.
— Я рад, что теперь ты понимаешь это так же, как и я, — сказал Ороло. — У меня только одна мелкая придирка.
— Начинается, — проговорил я.
— Иначеские традиции живучи, — сказал Ороло. — И одна из старейших традиций — учить фидов квантовой теорике так, как открывали её теоры во времена Предвестий. Тебя, Эразмас, учили так же. Даже не будь мы знакомы раньше, я бы понял это по твоему словарю: «представляет собой суперпозицию квантовых состояний», «наблюдение ведёт к коллапсу волновой функции» и так далее.
— Да, — сказал Ороло. — Угадай, какая модель, какая терминология мне ближе?
— Наверное, чем поликосмичнее, тем лучше.
— Конечно! Поэтому всякий раз, как ты принимаешься обсуждать квантовые явления в старой терминологии...
— В версии для фидов?
— Да. Я вынужден мысленно переводить твои слова на язык поликосмизма. Например, в случае частицы с правым или левым спином...
— Ты сказал бы, что в момент наблюдения — когда спин повлиял на остальной космос — происходит бифуркация, и космос разветвляется на два отдельных, причинно независимых космоса, которые дальше живут сами по себе.
— Ты почти понял. Однако лучше сказать, что до наблюдения оба космоса существуют и между ними есть слабая интерференция. А после наблюдения начинают жить сами по себе.
— А теперь, — сказал я, — мы можем поговорить о том, какой это по мнению большинства бред.
Ороло пожал плечами.
— И тем не менее очень многие теоры рано или поздно приходят к этому представлению, потому что другие в конечном счете оказываются ещё бредовее.
— Ладно. Кажется, я знаю, что дальше. Ты хочешь, чтобы я переформулировал твою теорию мозга в терминах поликосмической интерпретации квантовой теорики.
— Если тебя не затруднит, — сказал Ороло с лёгким поклоном.
— Ладно. Предполагается, что в мозг загружена довольно точная модель космоса, в котором он находится.
— По крайней мере части этого космоса. Ему не нужна, например, хорошая модель далёких галактик.
— Хорошо. И в терминах старой интерпретации, которой учат фидов, состояние модели представляет собой суперпозицию многих возможных настоящих и будущих состояний нашего космоса — или хотя бы его модели.
Ороло поднял палец.
— Не нашего космоса, а...
— Гипотетических альтернативных космосов, слегка отличающихся от нашего.
— Отлично. И как же работает генерализованная модель космосов, которую каждый из нас носит в голове?
— Понятия не имею! Я ничего не знаю про нервные клетки. Что они там делают, чтобы создать модель, и что меняют, чтобы представить гипотетические сценарии.
— Справедливо. — Ороло поднял обе руки, чтобы остановить мою возмущённую речь. — Давай выведем нервные клетки из рассмотрения. В модели важно что?
— То, что она существует во многих состояниях одновременно и время от времени её волновая функция коллапсирует, давая полезный результат.
— Да. И как это выглядит в поликосмической интерпретации квантовой теорики?
— Суперпозиции больше нет. Волновая функция не коллапсирует. Просто в реальных параллельных космосах существует много разных копий меня — или моего мозга. Модель космоса в каждом из параллельных мозгов находится в одном определённом состоянии. И они взаимодействуют друг с другом.
Он дал мне минутку, чтобы это переварить. И до меня дошло. Как то, о чём мы говорили раньше, — хлоп, и всё оказалось у меня в голове.
— Даже и модель больше не нужна, верно?
Ороло только кивнул, улыбнулся и сделал движение рукой, приглашая меня продолжать.
Я продолжил — осознавая по мере того, как говорю:
— Так всё гораздо проще! Моему мозгу больше не надо нести в себе страшно подробную, точную, гибкую модель космоса, поддерживающую квантовые суперпозиции! Достаточно воспринимать свой космос как он есть!
— Вариации — мириады возможных альтернативных сценариев — переносятся из мозга, — Ороло постучал себя костяшками пальцев по голове, — в поликосм, где они так и так существуют! — Он раскрыл руку и поднял её к небу, словно выпуская птицу. — Их надо только воспринять!
— Но варианты меня не изолированы друг от друга, — сказал я, — иначе бы это не работало.
Ороло кивнул.
— Разные версии твоего мозга связывает квантовая интерференция — перекрёстные наводки между сходными квантовыми состояниями.
— Ты говоришь, что моё сознание распространяется на другие космосы, — сказал я. — Смелое заявление!
— Я говорю, что всё распространяется на другие космосы. Так следует из поликосмической интерпретации. Единственное отличие мозга — в том, что он научился этим пользоваться.
За четверть часа, пока мы в лиловых сумерках шли с горы, ни он, ни я не произнесли ни слова. У меня было чувство, будто небо, темнея, раздувается, как пузырь, уносится от Арба со скоростью миллион световых лет в час, и когда оно просвистело мимо звёзд, они стали видимыми.
Космофауна. Зверь беглеца. 3 - Письмо (1)
Уральский Союз Планет – государство Рукава. Второе [1] по величине государственное образование Сектора, включающее в себя пятнадцать звёздных систем с терраформированными планетами и спутниками и ещё двести тысяч «пустых» звёзд и звёзд с купольными поселениями на планетах. Кластеры молодого государства колонизировались начиная с 2350-х годов Московской Империей и Великим Казахстаном. Государство, подписавшее Московский Транспортный Протокол. Граничит с Суздальской Империей (к условному западу и северу), Бессарабией (на условном юге), Свободным Челябинском, Иерусалимской Республикой, Таймырским Царством (север, анклавы и эксклавы) и Дальним Востоком (на востоке). (…) Многие политологи рассматривают нынешний УСП как протекторат или совокупность окраинных колоний Суздальской Империи [источник?] 1. Крупнейшие городские системы: Новоуральск (2,9 млд) – официальная столица, Пермь Великая (4 млд, Пермь Малая в той же системе – 0,12 млд), Уфа и Стерлитамак (2,2 млд), Сургут (1,8 млд), Исеть (1,5 млд), Обь (1,2 млд), Кыштым (0,9 млд), Тюмень (0,1 млд) 2. Союзный флот: 15 больших летающих космодромов, 85 тяжелых крейсеров, 800 крейсеров, 31000 эсминцев/фрегатов, 0,1 млн. истребителей и штурмовиков и 11 орбитальных заводов. Совокупный флот членов автономий – 16000 эсминцев/фрегатов, 1,3 млн. истребителей (крупные военные суда автономиям держать запрещено согласно приложению к Московскому Транспортному Протоколу [2]). Во офицерской иерархии 150 млн. человек, во флотах автономий – 80 млн. человек. 3. Политическое деление (…)
(по материалам Галактопедии)___
Когда створки дверей ангара захлопнулись, Егоров привычно ссутулился от искусственной гравитации и почувствовал, с одной стороны, лёгкое волнение, а с другой – неслабый голод, о котором в полёте и при посадке нетрудно забыть.
Волнение гостя было вызвано предстоящей встречей с капитаном, Артёмом Артемьевым, последний раз которого он видел пятнадцать лет назад. Он не знал, как бывший школьный друг примет его, слегка постаревшего и весьма обнищавшего. Было стыдно признаваться самому себе, но от встречи Егоров ожидал скорее улучшения благосостояния и бесплатного транзита яхты, чем приятных дружеских посиделок.
Голод же объяснялся дырой в бюджете.
Посмотрел на мотыля, мирно задремавшего в стеклянном садке за кормой, и зашагал вслед за провожающим его матросом по лестницам и переходам исполинского корабля.
Лица дежурных матросов на палубах корабля внушали доверие. Чувствовалась спокойная, рабочая атмосфера, отчего волнение Леонида поутихло. Стиль отделки головного отсека показался поэту удачным – под белый мрамор и малахит, в стиле вымершей Новоуральской Конфедерации. В паре метров от дверей обнаружился грубо нарисованный маркером на стене перечёркнутый шестигранник Альянса с парой нецензурных слов. Наконец, миновав пару коридоров, один лифт и стальные двери с магнитным ключом, матрос пропустил гостя в святая святых – отсек капитана корабля. Артемьев уже ждал его в каюте, и Егоров шагнул внутрь.
Первое, что Егоров заметил в каюте – это блеск хрусталя в серванте. Второе – овсяное печенье – редкий деликатес в космосе. Вообще, каюта показалась небольшой и, вместе с тем, уютной. Видимо, где-то в городской части гигантского судна у корабельного начальника имелись и другие апартаменты, более просторные.
– Лео! – капитан первого ранга Артём Артемьев распахнул для объятия мускулистые руки. – Тыщу лет!
– Ну тебя и расконтрабасило, Артём! – Егоров похлопал по спине друга детства. – Удивительная встреча. Получается, правду говорят, что наш космос – большая деревня.
– А не наш – небольшой городок. Садись, угощайся. Это здорово, что мы встретились.
Артемьев хлопнулся на обитое войлоком кресло. Леонид обратил внимание, что подлокотник изорван чьими-то когтями. Егоров присел на соседнее, вопросительно кивнул:
– Корабельный кот?
– Берсерк, – с уважением кивнул Артемьев. – Некоторые зовут Барсиком. Ну... как сказать, в общем-то, кот. Ещё от предыдущего капитана достался. Хитрый, зараза, весь корабль знает.
Егоров посмотрел по сторонам – кота заметно не было. На одной из стен на фоне большого полосатого ковра переливалась огнями трёхмерная модель корабля.
– Я причаливал поспешно и не успел рассмотреть «Тавду», – сказал Леонид. – Что за тип у твоего судна? Похоже, оно просто огромное, что-то вроде первых дредноутов?
Капитан насупился, достал из мини-бара виски и плеснул по стакашкам. По лицу видно было, что корабль он свой любит и невнимательностью гостя огорчён. Егоров хлебнул виски – отменного, из Новой Кубани, затем присел рядом.
– Бронированный космодром-завод городского типа «Тавда-4». Поскольку остальных номерных судов с таким именем не осталось, а одноимённый спутник теперь необитаем, зовём просто «Тавда». Класс размерности – восемь. Был введён в строй как флагман второй дивизии Новоуральской Конфедерации в две тыщи пятьсот пятнадцатом.
– Ого! Давно не видел космические заводы вблизи. Там, где я служил, они попросту не нужны, потому что есть планеты с океанами, прионным принтерам есть где размахнуться. Погоди, пятьсот пятнадцатый, но сейчас же…
– Да, сейчас семьсот десятый, ну и что? – Артемьев крякнул, поднялся и подошёл к огромной голографической карте. – Четыре маршевых туннелизатора по двести конских сил каждый, двадцать гравитационных востроскруч. Два прионных бассейна по тридцать тысяч тонн и десяток мелких, метеоритные ловушки, три звена шлюпок-удильщиков, жилые районы на восемьдесят тысяч… Автономный ход на четыре среднегода. На нём вырастили тридцать пять фрегатов и пару сотен шхун, баркасов, истребителей, челноков. Вот, посмотри.
Артемьев залез в меню карты, и в углу голо-проектора открылась видео-презентация. Капитан замолк на пару минут.
Зелёная планета с морщинистыми полосками гор на крупном материке и небольшими морями на юге. Надпись «Новоуральск». Огоньки на месте трёх крупнейших городских районов планеты, надпись с годами – «2505-2515». Яркая вспышка на экране, силуэт большого каплевидного корабля с надписью «Тавда-4». Десяток выносок с перечислением вооружения и одомашенной космической живности на борту. Трёхмерная схема заводской, жилой и складской зон.
На следующем слайде – грубовато скопированный фрагмент из энциклопедии с картинками.
«Космический завод (не путать с орбитальным заводом!) – согласно Московскому Транспортному Протоколу [1] тип космического судна (корабля), предназначенного для автономного плавания на отдалении от терраформированных планетных тел и автономного производства космических кораблей меньшего класса размерности, способного при этом на подпространственные погружения [2] и манёвры в открытом космосе, вне орбит планет и спутников. Обычные классы размерности – 7-9-й (до 10 км), хотя встречаются и меньшие (5-6-й, до 500 метров в длину) судна. В силу большого класса размерности оборудуются тремя и больше туннелизаторами от ста пятидесяти лошадиных сил каждый. Часто функции космического завода совмещались с функциями космического посёлка и космоносца [источник?], что делало этот класс судов важными центрами торговли и расселения Периферии и Порубежья. Первые космические заводы военного применения появились в начале 23 веке у Московской Империи перед Великой Московско-Тайкунской войной [4].»
Слайд сменился. Схема: двойная звезда с самого края Рукава Ориона, пояс астероидов. Резкий переход: надпись «2518», два фрегата и четыре шхуны, идущие с флангов «Тавды-4». Стая старых шхун браконьеров вокруг крохотной бескислородной планетки. Шхуны мечутся под торпедным огнём противника, пытаясь пробиться через защитное облако флагмана и фрегатов, и, наконец, разваливаются от попадания торпед. Ещё одна смена – надпись «2527», «Тавда-4» в окружении десятка фрегатов и трёх десятков кораблей поменьше идёт навстречу флоту неприятеля на фоне панорамы планеты. Залпы торпед, рельсовиков, взрывы электромагнитных гранат…
Капитан прервал показ, и Егоров вздохнул. Он почти сразу понял: всё, что рассказывает Артемьев – не более чем грустная история о боевом прошлом, безвозвратно утраченном. Новоуральская Конфедерация у Леонида не была в списке самых любимых держав прошлого. Для многих она казалась символом раздробленности Сектора и воевала с Империей, которой Егоров служил.
Но всегда грустно, когда нечто настолько огромное, серьёзное и сложное не используется по назначению, не важно – соперником или союзником.
– Но, как ты знаешь, воинственная Конфедерация вышла из-под власти Протокола, проиграла войну Суздальской Империи в пятьсот шестьдесят седьмом и распалась. А корабль получил пробоину в районе нижнего прионного бассейна, – подтвердил догадки капитан. – Долгое время крутился вокруг Качканара как полузаброшенный орбитальный посёлок, служила складом, орбитальной причальной станцией. В конце прошлого века был продан «Братьям Галактионовым Инкорпарейтед», отремонтирован, увеличен вдвое и переоборудован в сухогруз. Крупные бассейны снесли, оставили только пару малых, для ремонта челноков и бытовой техники. Сделали грузовой отсек… Да, мы перестали быть боевым кораблём, но сохранили всю иерархию.
Рассказы Артемьева уже начали немного утомлять, и Егоров решил плавно переходить ближе к теме.
– Я не думал, что корабль двухвековой давности в наших краях так хорошо мог сохраниться. Моей яхте уже шестьдесят лет, и она выглядит намного старше. Чьи вы сейчас?
– Первые годы руду возили. Пару раз воду. Конструкции из Челябинска. Сейчас мы приписаны к Кунгурскому космоходству и везём лес в Великую Бессарабию. До этого им же песчаник возили. Они вторую планету-океан терраформируют, Балхаш. По новому маршруту идём, только недавно станций поставили, раньше тут после Орска был тупик для больших судов.
Артемьев остановился, выжидающе глядя на друга. Возможно, капитан ожидал расспросов, почему он, гражданин свободного Уральского Союза Планет, работает на соседнее авторитарное королевство, но Егоров лишних вопросов задавать не стал. Молча кивнул, пожав плечами. Большой бизнес, тем более строительный – тёмная штука. Словно предвидя ответ, капитан осторожно сказал:
– Да, знаешь, я и сам не в восторге. Мне вообще эта раздробленность не нравится, да и края вокруг неспокойные. Станций Инспекции мало, слышал, корабли пропадают? Вот был бы весь флот в секторе едиными... Ладно, давай не об этом.
– Сколько сейчас народу?
– Тридцать шесть тысяч по переписи. В основном, пенсионеры, молодёжь уже вся съехала – работы сейчас мало. Правда, матросов и экспедиторов немного новых набрали.
– Что за коренная народность? Московцы?
– Гопники… Удивительные личности.
Артемьев вдруг отвлёкся на ушную гарнитуру.
– Да, сейчас посмотрю, – буркнул в микрофон, и махнул рукой, потом повернулся к Егорову. – Продолжим через десяток минут.
Голопроекция распространилась на половину комнаты. Стены и соседние отсеки словно исчезли. Открылся внешний сектор неба, прилегающий к «Проксиме Таганая». Станция длиной в десяток километров выглядела огромной многоножкой, уходящей от «Тавды» в сторону карликовой звезды. Десятки кораблей размерностью от четвёртой до седьмой, от двухсот метров до пяти километров гроздями висели вокруг её цилиндрического корпуса. Восьмикилометровая «Тавда» по сравнению с ними выглядела хищником, схватившем многоножку за шею швартовочным коридором.
В сотне километров на синхронной орбите виднелась тусклая звёздочка, помеченная как «База Инспекции 781».
– Кто это?.. А, ясно всё с ними.
На экране подсветились две красные точки, отделившиеся от противоположного конца станции. Капитан выделил, включил увеличение. Юркий треугольник мотал спирали вокруг более крупного судна, сорокаметровой сигары. Крупный, ярко светящий диск в основании первого в сочетании с ракетными движками выдавал в нём истребитель охраны. Только востроскручи самых быстрых пород можно впрягать в такие мелкие военные корабли. Сорокаметровый был покрашен в красно-голубые полоски. Тонкие струйки света тянулись от малого корабля к большему. Иногда с тусклыми вспышками из носа истребителя к кораблю летели снаряды. Егоров вспомнил военное прошлое, но не разобрал, то ли это магнитные мины, то ли электронно-шумовые патроны, выпущенные, чтобы напугать востроскручу корабля и порвать упряжь.
В ответ сорокаметровый пытался укусить истребитель, пару раз пускал с борта отпугивающие ракеты. Одна улетела мимо, вторая взорвалась у подставленного бронированного бока, не причинив вреда востроскурче. Опытная гончая увернулась.
– Грамотно захватывает, – похвалил Егоров. – Только за что?
– Контрабандисты, – пояснил Артемьев. – В Бессарабию летят. Замаскированы под грузовик из Челябинска. Пытаются отплыть подальше, чтобы уйти в четвёртое.
Скорость из-за сложной траектории оставалась невысокой. Сигара летела зигзагами, словно пытаясь вымотать, освободиться от преследователя. Казалось, ей это удалось. Гончая выдохлась, приотстала, погасла. Включились резервные ракетные движки. Грузовик развернулся и резко пошёл направо, в открытый космос. Тем временем из станции совсем рядом к сухогрузу вылетел ещё один истребитель. По широкой дуге пошёл наперерез беглецам. Вдруг красная сигара выплюнула две точки ракет малой дальности и повернула к «Тавде». Счётчик рядом с помеченной точкой мотал километраж. Три километра. Два восемьсот.
– Чего он? К нам под крылышко хочет? – усмехнулся в гарнитуру Артемьев. – Подбить и в гравитационную яму засесть? Вот смельчак! Может, вдарим напоследок? Запроси у станции.
Два километра. Километр восемьсот. Километр пятьсот. На экране возникла надпись «Разрешение получено», затем «Ионная пушка номер три готова, наведение разрешено, подтвердить?».
Капитан махнул рукой в сторону кнопки «да». Через пару секунд где-то наверху послышался приглушённый щелчок. Егоров заворочал головой, пытаясь выследить направление. Не смог понять.
Две небольшие ракеты, пущенные в востроскручерный отсек «Тавды», взорвались на подлёте к невидимому гравитационному куполу. Защита бывшего космического завода оказалась не по зубам. Красный кружок вокруг сигары замедлился, стал мигать. На увеличении корабль казался безжизненным. Освещение не горело, дно пустовало – видимо, испуганная востроскруча выскользнула из упряжи и нырнула в подпространство.
Бедная псина, подумал Егоров. Прирученным и породистым тяжело без хозяина.
Кто бы из великих учёных, конструкторов двадцатого века мог подумать, что секрет межзвёздных странствий кроется вовсе не в неизвестных науке материалах, не в загадочных чёрных дырах и не в инопланетных ракетно-космических технологиях? Другие люди тем временем бились над загадками НЛО и ошибочно принимали все аномальные явления за корабли неведомых космических рас. Всё оказалось куда проще – все пришельцы из космоса были представителями космической фауны. Любопытными, доверчивыми, хоть и странными, зверями и рыбами четвёртого измерения, всплывающими из подпространственного океана взглянуть на нашу трёхмерную поверхность.
Всё, что требовалось совершить человечеству, чтобы покорить космос – это приручить, одомашнить космических гостей, робко подползающих к границам тогда ещё крохотной человеческой цивилизации. Долгое время в теорию космической фауны не верили. Позже, когда доказательства стали накапливаться, как снежный ком, сомневались – а получится ли? И лишь только к концу двадцать первого века небольшая группа энтузиастов сумела поймать тройку космических коньков, названных гипототемами, засунуть их в первый туннелизатор и унести судно «Елизар-2» к Альфа Центавре.
Подобно древнему земледельцу, впервые запрягшему в колесницу дикую кобылу и не имеющему пока ни седла, ни уздечки, ни стремени, «Елизар-2» не имел ни искусственной гравитации, ни возможности прикармливать коньков, ни умения внятно ими управлять. Несколько месяцев энтузиастов мотало по ближним к земному Солнцу системам, и в итоге из всей команды живыми смогли вернуться лишь пара человек. Коньки вынесли «Елизар-2» на орбиту Марса, и лишь помощь коллег с китайской марсианской базы спасла уникальный опыт экспедиции.
Дальняя экспедиция
Привет Пикабу!
Уже четвертый год выходит так, что летом в мае-июле я рисую картинку на космическую тематику, обычно похожую идеологически.
В этом году у меня ушел целый месяц на ее изображение.
Ниже я выложу картинки прошлых лет, ради сравнения.
2017й
2016й
2015й
Если вы профи в своем деле — покажите!
Такую задачу поставил Little.Bit пикабушникам. И на его призыв откликнулись PILOTMISHA, MorGott и Lei Radna. Поэтому теперь вы знаете, как сделать игру, скрафтить косплей, написать историю и посадить самолет. А если еще не знаете, то смотрите и учитесь.
Очень странные дела
Самый крутой сериал ( моё мнение )
Действие сериала разворачивается в 80-х годах в тихом провинциальном городке. Благоприятное течение местной жизни нарушает загадочное исчезновение подростка по имени Уилл. Выяснить обстоятельства дела полны решимости родные мальчика и местный шериф. Также события затрагивают лучшего друга Уилла — Майка. Он начинает собственное расследование. Майк уверен, что близок к разгадке, и теперь ему предстоит оказаться в эпицентре ожесточенной битвы потусторонних сил.
ужасы, фантастика, фэнтези, триллер, драма, детектив