На палубе
По окончании возни с установкой кливер-топселя у меня до вечернего чая оставалось ещё немного времени. Усталости я не чувствовал совсем, так что, вопреки обыкновению, решил не идти сразу в кубрик, а немного прогуляться по паруснику. Понаблюдать.
Каждое морское судно- это небольшой город на воде, город со своим характером, населением и условиями. Город живой и не похожий ни на один другой, даже тот, что построен по тем же чертежам. И сейчас я хотел этот город понять, прочувствовать. Хотел им насладиться.
Послеобеденное время на учебном паруснике- странный период дня, когда вполне можно увидеть, как один курсант в поте лица пыхтит над какой-нибудь из досок деревянной палубы, чтобы привести её, испачканную краской, в идеальный внешний вид, а рядом, буквально метром левее, на этой же палубе лежит, загорая под ярким, каким оно бывает только в море, солнцем, другой курсант. Почему он, спрашивается, развалился посреди судна и ничего не делает? Всё просто: его работа на сегодня кончилась, оценка получена и есть время для «позагорать».
Хотя так наглеть, конечно, было чревато. Потому освободившиеся юноши старались либо сразу укрыться в кубриках, либо изображали занятость. Или, что реже, отправлялись в учебную аудиторию дабы помучить конспекты или дополнить отчёт по практике. Выбор был.
Сейчас наверху никто не загорал ввиду неслабого ветра, однако на боконсах, как мы называли выступы палубы в носовой части судна, сидели курсанты, наслаждаясь морскими пейзажами и общаясь.
«Надежда» шла практически без крена, спокойно и уверенно, лишь иногда форштевнем ударяя по катящимся навстречу волнам. Тогда восседающие на боконсах покрывались мелкими солёными брызгами, что сопровождалось весёлыми возгласами и лёгкой шуточной руганью.
Почти все курсантские работы по судну были закончены и народ уже без страха попасть под горячую руку и получить дополнительное задание, понемногу выбирался из кубриков наверх, чтобы нагулять аппетит. Кто-то брал с собой гитару и садился под планширями у фок-мачты, собирая вокруг народ для импровизированного концерта.
Чаще всего исполняли что-то из "классического дворового репертуара" вроде «батарейки», «районов-кварталов» и тому подобного незамысловатого, но бесконечно душевного. Обычно заканчивали такие посиделки песней «Владивосток две тысячи». Я и сам периодически присоединялся к таким концертам и, пускай не до конца зная слова, старался подпевать. Периодически выносил трубу и, заткнув раструб сурдиной, чтоб приглушить звук, подыгрывал гитаристу.
Таким образом у нас организовался коллектив, с которым мы даже выступили на сцене во Вьетнаме… Но об этом как-нибудь потом.
Из патрубков вентиляции камбуза исходит нежный запах свежей выпечки, пробуждающий в мозгу мысли «скорее бы уже позвали на приём пищи» и мечты о том, какой же начинкой повара наполнят булочки сегодня. И наполнят ли вообще.
Дальше, прислонившись спиной к носовой надстройке и куря сигарету, стоит Роман, боцман фок-мачты, и крутит в руках верёвку, на которой разнообразных узлов, казалось бы, не меньше, чем татуировок на руках держащего.
Вот так стоит он и на автоматизме крутит сложные узлы, думая о своём, не обращая внимания на стоящих у курилки и эмоционально обсуждающих что-то курсантов. А те всё мечтают, как вернутся домой, как обнимут после четырёхмесячного путешествия девушек и родных, как поедят вкусной домашней еды и- обязательно!- поедут на шашлыки. Как…
И рано или поздно Роман, плюнув за борт и резким движением бросив в урну окурок, скроется в своей каморке.
А я постараюсь, не слушая курсантов, пройти мимо, чтобы не обострилась тоска по дому, чтобы дни летели и дальше так же быстро, как и сейчас.
В районе грот-мачты у лееров, задумчиво глядя на проплывающие мимо островки, стоят свободные от вахты моторист и помощник капитана с фотоаппаратами, висящими на ремнях у шеи. А по другому борту противоположным моему маршрутом к баку судна идёт мой хороший товарищ. И он обязательно позовёт меня и мы немного поболтаем, договорившись после ужина встретиться на этом же месте, чтобы на несколько часов с головой окунуться в беседу о чём-нибудь абсолютно случайном, но захватывающем.
Проходя дальше, я автоматически прислушиваюсь к звукам работы дизель-генератора, доносящимся из вентиляции машинного отделения: всё ли исправно? Натренированный работой в «машине» слух мог уловить нехарактерные для механизма звуки, о которых сразу следовало сообщить вахтенному механику. И, по возможности, напроситься спуститься с ним в самое сердце судна, чтобы понаблюдать, получить хоть какой-нибудь опыт или помочь в случае надобности.
На корме с удочкой, статный, как памятник, стоит освободившийся от вахты старший помощник капитана. В ведре, стоящем чуть поодаль, барахтается несколько приличных по размеру рыбин. Потом старпом обязательно отнесёт их на камбуз, где сам и приготовит. И вечером, поставив на корме столик, угостит кушаньем других членов командного состава. Взамен другие будут делиться своими историями...
А вот и звонок, команда курсантам мыть руки и строиться у прохода в столовую. Прогулка окончена. Пора на вечерний чай.
А потом- морской закат, вечерняя палуба, шорох волн и бесконечные разговоры обо всём, что только может быть на этом свете.