Часть 1. Часть 4. Часть 7. Часть 10.
Часть 2. Часть 5. Часть 8. Часть 11.
Часть 3. Часть 6. Часть 9. Часть 12.

Через несколько дней в будничной жизни Каспийской авиагруппы произошел огромный переполох. К нам вылетело большое начальство, которое возглавлял начальник Генерального штаба Вооруженных сил. В Махачкалу слетелось огромное количество командиров и начальников всех мастей, которых вертолетчики должны были доставить в Буйнакскую мотострелковую бригаду.
Обстановка в Дагестане в те дни накалилась: соседи из Чечни не давали покоя. То и дело происходили обстрелы блокпостов, подрывы военнослужащих, колонн и поездов, устраивались различные диверсии. Усилилась уже открытая пропаганда ваххабизма.
Командование прибыло для принятия решения и координации действий на территории Республики Дагестан. Все, как могли, наводили порядок: скребли борта, драили в своих комнатах, очищали от мусора стоянки вертолетов. Базировавшиеся рядом подразделения десантников и спецназа также «вылизывали» свое расположение.
Вскоре этот «большезвездный» залет состоялся. К вертолетчикам прибыл лично «отец» армейской авиации генерал-полковник Виталий Егорович Павлов, он проверил подготовку к полетам. Проблема состояла в том, что прибывший руководящий состав могли возить только вертолетчики первого класса. Но на тот момент в вертолетном полку в связи с постоянно проводимыми реформами, сокращениями и реорганизациями в войсках, да и во всех Вооруженных силах осталось четыре летчика первого класса из состава командования полка и четыре летчика второго класса - командиры звеньев, выполняющих полеты на вертолетах Ми-8, в числе которых был и я - майор Палагин.
Делать было нечего, вот летчикам второго класса и поставили задачу по перевозке руководящего состава Вооруженных сил, исходя из сложившейся обстановки.
Встречал все это «звездное великолепие» генерал Владимир Булгаков (впоследствии Герой России), который командовал всей группировкой сил на территории Дагестана. И один из первых его вопросов, обращенных к генералу Павлову в присутствии начальника Генерального штаба, звучал так:
- Будут ли вертолетчики летать ночью как на равнине, так и в горах, как требует того складывающаяся обстановка?
Дело в том, что нам было запрещено выполнение таких полетов, и он вынужден был постоянно писать письменный приказ в полетных листах.
На что генерал Павлов вынужден был ответить:
- Да, летчики будут выполнять ночные полеты, исходя из обстановки и уровня личной подготовки и натренированности.
Булгаков остался доволен ответом, победно глянув на летунов, слышавших этот разговор. И правда, подчиненные летчики постоянно подавали ему полетный лист для письменного приказа, хотя он и не знал, как они были рады тому, что задерживаются до ночи, чтобы собрать те крупицы ночного налета, которых у многих было с гулькин нос. Булгаков и не предполагал, что на момент этого разговора многие при общем налете в тысячу - тысячу пятьсот часов имели очень незначительный уровень подготовки к полетам ночью на равнине, а уж о подготовке ночью в горах и говорить не приходилось. У многих уровень горной подготовки днем составлял первоначальный - в тысячу - тысячу пятьсот метров. Да, слабовато, но что делать, тогда топлива в полки приходило мало, да и уходило оно в основном на выполнение различных спецзадач. В то время налет у выпускников летных училищ составлял двадцать пять - двадцать восемь часов, почти как в Великую Отечественную войну, только первоначальное обучение: взлет и посадка, остальному учили в войсках.
Вскоре весь генералитет, пообщавшись друг с другом, чинно рассевшись в определенные им вертолеты, был готов к перелету. Группа вертолетов запустилась.
Запросив в обычном порядке разрешение на взлет, я вместе с ведомым майором Андреем Ивановым выполнил перелет на площадку полигона Буйнакска. Только мы выключили двигатели после приземления на площадке и открыли двери, как вокруг все загрохотало, заухало: как и положено, была организована показательная милая сердцу начальства боевая учеба с боевой стрельбой. Немного посмотрев на все это стреляющее, перебегающее, ползущее воинство, командующий округом генерал-полковник Виктор Казанцев (впоследствии Герой России) кому-то на что-то попенял, обратил внимание на какие-то недостатки - а как же без этого. На этом инспекция была закончена, и вскоре все расселись в поданные «Волги», УАЗики и автобусы и укатили вниз в городок.
Вертолетчики же остались ожидать их возвращения. Делать было нечего, и вскоре мы оказались на полигоне, сопровождаемые пехотным офицером, который показал нам новые образцы оружия. Дошло дело и до стрельбы из них. Настрелявшись вволю и порядком оглохнув от стрельбы из гранатомета СПГ-7, я вернулся в вертушку, прилег на сидушки и как-то незаметно уснул. Проснулся от того, что приглашали на обед, видно, совещание затянулось. Выбравшись наружу, взглянул на небо. От утреннего голубого ясного небосвода ничего не осталось, небо было затянуто десятибалльной облачностью, с гор дул порывистый холодный ветер, нагоняя все более низкие облака, которые уже стелились над перевалом.
Я попросил дежурного офицера передать командующему, что погода ухудшается, тот согласно кивнул. Дружной ватагой летная группа загрузилась в потрепанный дежурный «Урал» и съездила на обед в столовую. По возвращении на площадку я поинтересовался у дежурного:
- Ну что, передали командующему об ухудшении погоды?
- Я сообщил оперативному дежурному, тот сказал, что идет совещание, и просил не беспокоить, - ответил он мне.
Все дальнейшие мои попытки как-то выйти на руководство и сообщить об ухудшении погоды разбивались о стену в лице оперативного дежурного, мертво стоящего на том, что нельзя беспокоить высокое начальство на совещании.
Летчики же с тревогой наблюдали, как посадочную площадку накрывает облачностью, вскоре она была в тумане с видимостью метров двести, как говорится, долетались-дождались.
Узнать о погоде в Махачкале, что там и как, не было никакой возможности - не были тогда так распространены, как сейчас, мобильные телефоны. В крайнем случае, взлететь отсюда летчики смогут, опыт уже имелся, но как сесть, если погоды не будет на аэродроме посадки?
Потихоньку подкрался вечер, а за ним на площадку опустилась тьма. В горах темнеет быстро. Подошедшие парни: майор Александр Мельник и капитаны Олег Казанцев, Дмитрий Козлов и Дима Мазаев, с сопровождающих транспортные вертолеты «двадцатьчетверок», с тревогой спросили:
- Мы что, собираемся взлетать?
Я пока не был готов ответить на этот вопрос и просто ждал, что будет дальше.
- Ну ладно, если что, на нас парашюты, мы выйдем в точку и попрыгаем, — шутили «барабаны», — а вот как вы будете делить три парашюта между генералами? Наверно, рулетку крутить будете?
- Я пока не знаю, какая погода в Махачкале, если норма, то вы останетесь, а мы с ведомым на эшелоне перелетим домой, - съязвил я.
Перспектива остаться одним на холодной площадке и ожидать погоды не обрадовала летчиков с «барабанов», и они попритихли.
Я же решал, что делать дальше, внизу на спуске под облачностью виднелся город, который был хорошо освещен. Специально прошел по возможной дистанции взлета, минимум безопасности обеспечивался. Прикинул, что после взлета и набора высоты над городом — выход на безопасный эшелон, а далее курс на привод Махачкалы, и тогда может взлетать следующий.
Ветер был холодный, и летчики, одетые по-летнему, уже продрогли до костей.
Наконец внизу со стороны города показался свет многочисленных автомобильных фар - командование возвращалось с совещания. На площадке засуетилась «пехота»: планируемые ими ночные стрельбы они выполнять не могли, так как туман на площадке мешал и ограничивал визуальную дальность действия. Это добавило сомнений в возможности взлета группы. Вскоре вереница автомобилей достигла вертушек. Один из расторопных полковников, которые всегда присутствуют в окружении большого начальства, бодро распорядился:
- Давай, летчик, заводи, - при этом сам юркнул в салон, размещая в нем «полезный» груз, который споро подносили прапорщики, водители автомобилей.
Я же пошел навстречу начальнику Генштаба и командующему СКВО, внутренне проговаривая про себя доклад. Подойдя ближе и вскинув руку к виску, доложил:
- Товарищ генерал армии, экипажи и вертолеты группы к вылету готовы, но в связи с наступлением ночи и ухудшением погоды на площадке взлет выполнить не можем.
Подошедший генерал Булгаков, услышав мои слова о наступлении ночи, тут же спросил:
- А как же слова, сказанные вашим генералом Павловым, что вы будете летать ночью? Они что, пустой звук, или вам опять нужен письменный приказ?
- Давай свой полетный лист, я тебе его подпишу, - приказал мне командующий СКВО.
Вынув из кармана полетный лист, подал командующему округом, тот взял его и, разложив на капоте автомобиля, написал:
«Приказываю выполнить вылет, г/п-к Казанцев».
Пока он подписывал лист, мимо нас прошел начальник разведки округа, с которым я много работал по выполнению десантирования различных разведгрупп. Он негромко, почти припеваючи проговорил:
- А в Махачкале погоды нет, там туман.
Это придало мне уверенности, что группа сегодня никуда не полетит. Подошедший командующий вручил мне полетный лист и пророкотал:
- Ну, теперь все в порядке?
- К сожалению, это ничего не решает, погоды-то все равно нет.
Услышавший этот ответ начгенштаба спросил:
- Вам что, мало письменного приказа командующего округом? Так вот, теперь лично я приказываю вам выполнить перелет на Махачкалу!
Тут волей-неволей оробеешь. Будь я один, плюнул бы на все и взлетел, а там будь что будет, но со мной люди, а за мной группа. И я упрямо стоял на своем: погоды нет, летчики не готовы к полетам в таких условиях, к тому же ночью, да плюс ко всему в горах.
Меня даже упрекнули в трусости, на что, не выдержав, вспылил:
- Что вы хотите, чтоб мы сейчас взлетели, а потом четыре борта попадали черт знает где? И была бы гора «двухсотых», только из-за того, что я, испугавшись больших генеральских звезд, принял губительное решение!
И столько, наверное, в моем голосе было уверенности, что начальник Генштаба (НГШ) удивленно посмотрел на меня и проговорил:
- Если летчик честно признался в неспособности выполнить полет, то, может, он и прав - не каждый выдержит такой напор генералов, - и, немного помолчав, сказал: - помню, на Балтике один камикадзе на свой страх и риск, чтобы выслужиться, решил меня «повозить» при нелетной погоде, в итоге еле-еле сели, почти без горючего и не там, где надо. Ладно, оставайтесь.
Повернувшись к комбригу, спросил:
- Готов нас отвезти до Махачкалы?
Получив утвердительный ответ, дал указание:
- Всем грузиться в машины и автобус, едем по земле.
Услышав команду, группа прапорщиков бросилась к моему вертолету. Им нужно было перетащить все вещи и груз, размещенный на борту вертушки, в автомобили. Это спровоцировало запуск вертолета Ми-24 сопровождения, экипаж которого, наблюдавший за суетой близ моего вертолета, подумал, что я загружаюсь для взлета.
НГШ обратил мое внимание на запускающийся вертолет и спросил:
- Ну вот же вертолет запускается, значит, можно лететь.
На что я парировал:
- Нет, нельзя, этот экипаж неправильно понял происходящие действия, я взлет запрещаю, никто сегодня никуда не полетит. Откозыряв НГШ, я повернулся и подошел к «двадцатьчетверке», дав команду на выключение вертолета.
Колонна автомобилей, сорвавшись с места, дружно покатила с полигона.
Группа вертолетов осталась одна. На площадке стало стихать, бойцы отправлялись в казармы на ночной отдых. Нервное напряжение от общения с высоким командованием, которое держало меня последние полчаса, начало отпускать. Вскоре подошли экипажи вертолетов с вопросом, что случилось и что будет дальше. Показав им полетный лист с приказом и рассказав вкратце все, как было, пошутил: «Может, завтра я уже не буду командиром эвена».
Через час на площадке стихло. Я попытался найти дежурного по полигону, но, как только высокое начальство удалилось с полигона, того и след простыл. Кое-как все же нашел связь и вышел на оперативного дежурного, попросил его нас разместить, и взять под охрану наши вертолеты.
Звонок шокировал оперативного дежурного, он был очень удивлен тем, что летчики остались на земле. А дело обстояло так. Этот полет был подконтрольным, и, естественно, его контролировали все инстанции, поэтому оперативный, заслышав гул запускающейся вертушки, а потом и стихший звук, принял это за взлет всей группы, о чем немедленно доложил оперативному дежурному 58-й армии. Ну а дальше все понеслось по команде. А так как наверху все знали, что погоды в Махачкале нет, да и запасных аэродромов тоже нет, потому что вся равнина закрыта каспийским выносом тумана, стали ожидать выхода из сложившейся ситуации. Дошла эта информация и до авиационной группы в Каспийске, где находились генерал Павлов и командир авиагруппы подполковник Наумов. Высказав в мой адрес пару ласковых за авантюризм, генерал сказал: «Доставай водку и пистолет, будем ждать, где и куда они попадают».
Два героя России сели за стол, налили и стали нетерпеливо ждать выхода на связь летчиков. Диспетчер Махачкалы, получившая известие о том, что вертолеты якобы взлетели, вышла на связь с командованием и доложила: «Аэродром закрыт из-за шторма, принимайте эти безбашенные экипажи сами. Привода у нас включены, пусть их используют для снижения и захода на Каспийск».
В общем, там творился самый настоящий бардак. Борта стали искать в эфире по частотам, со всех линий требовали доложить обстановку и что с экипажем, который везет НГШ и командующего округом. У всех нервы были на пределе. А летчики в этот момент потихоньку коротали время на площадке в ожидании того, что на них все же обратят внимание. Поэтому-то повторный звонок о том, что группа вертолетов не взлетала, поверг всех в шок. За мной прибыл дежурный автомобиль, и я вынужден был докладывать битых полчаса в разные телефонные адреса по команде, что отказался выполнять противоречащий приказ для безопасности полета. После этого весь личный состав сорвался со своих мест и сосредоточился на том, чтобы встретить начальника Генштаба на аэродроме Махачкалы.
По прибытии группы НГШ на аэродром Махачкалы генералу Павлову было сделано замечание, что его подчиненные очень дерзкие и не выполняют приказов и что с ними нужно побеседовать о правилах поведения со старшими по званию, хотя командир группы и оказался прав насчет отсутствия погоды. Вскоре генералы загрузились в «тушку» и благополучно убыли в Ростов.
На следующий день группа вертолетчиков, переночевав в солдатских казармах бригады, благополучно выполнила перелет на площадку Каспийска. Их встречал Герой России подполковник Юрии Михайлович Наумов. Подойдя к командиру, я доложил:
- Товарищ полковник, ввиду отсутствия метеоусловий я отказался исполнять приказ командующего СКВО и НГШ на выполнение перелета группой, готов понести наказание.
Наумов подошел ко мне и сдержанно, но с укором попенял, что с высоким командованием надо вести себя тактично и спокойней объяснять причины отказа от выполнения полетов на основе регламентирующих документов, а для этого их надо точно знать, а не основываться на том, что я так думаю, я предчувствую. Но в целом оценил мои действия как правильные и грамотные, при этом он взял полетный лист и, посмотрев на него, сказал:
- Сохрани его на память, не каждый день можно вот так не выполнить такой высокий приказ, но благодаря этому все остались живы, хотя нервов и сил потрачено было много.
После этого случая все стали более скрупулезно работать с «пехотой», разговаривать и доказывать свою правоту, отстаивая летные законы, написанные кровью. Но многие общевойсковые командиры различных рангов считали, да и до сих пор считают, что выделенный для них вертолет - это дежурное такси, а летчики - никто, обслуживающий персонал. А то, что они несут уголовную и моральную ответственность за исход полета, мало кого волнует, пока что-нибудь не случится.
Вскоре к нам из управления авиации прибыл полковник Николай Водолагин, который, имея богатый боевой опыт, взялся за ночную, горную, а также водную подготовку вертолетчиков. С неуемной энергией он грамотно вкладывал в голову летунов, или, как он называл нас, «лесиков» опыт, который вскоре нам пригодился. Надвигалась пора очередных боевых задач - начиналась очередная война, время побед и потерь, время проявления характеров н рождения легенд, время для героизма и мужества.

Часть 1. Часть 4. Часть 7. Часть 10.
Часть 2. Часть 5. Часть 8. Часть 11.
Часть 3. Часть 6. Часть 9.

Развернувшись, наблюдаю, что ветер несильный, почти штиль, и дым хорошо видно, так как он медленно стелется по склону. Заходим на посадку. Вертушка плавно подошла к площадке, рядом скалистый гребень, по которому идет дорога в Дагестан. Со стороны можно подумать, что сейчас высаживается группа с задачей перекрыть эту тропу. Позиция, по идее, очень выгодная, попробуй сунься, можно при штурме тех, кто здесь займет оборону, оставить не один десяток наступающих бойцов, да и все село как на ладони. Выдержав минуты три, взлетаем, проходим вперед еще километров пять и выбираем для посадки очередной «пупок» с разбросанными на нем валунами. Снова проход, сброс шашки и очередной заход на посадку.
Посадку выполняем направлением на Дарго и далее наблюдаем в селении переполох и панику. Люди, с этого удаления кажущиеся спичками, бегут по улицам на окраину села в направлении посадки вертолета. Видно, как некоторые в нетерпении или в запале поднимают оружие и наудачу открывают огонь. Вообще-то площадка выше, да и удаление от поселка не меньше четырех километров, огонь летчиков не должен достать, но все же неприятно, и предательский холодок бежит по спине.
Выдержав еще время, снова отрываю машину от земли и с набором высоты ухожу в сторону Дагестана. Снять борт сейчас можно только с переносного зенитно-ракетного комплекса (ПЗРК), поэтому дал команду на отстрел тепловых ловушек АСО. На фоне гор отстрел тепловых ловушек, разлетающихся в наборе высоты, очень красив и заметен. Вот и все - мы в Дагестане. Выполняя полет по расчетному маршруту, наблюдаю, как внизу начинает бурлить жизнь. Начинается рабочий день с его проблемами, радостями, трудами. Неужели на соседней стороне не хотят жить мирно? Или для них война - это смысл и сущность жизни? Так, в раздумьях преодолеваем маршрут и заходим на площадку в районе Гамияха. Посадка, выключение. Останавливаем винты и выплескиваем эмоции: а как? ... а что? ..., а где? ..., а там...! Для ребят это вообще была первая боевая задача, они первый раз оказались под реальным огнем. Поэтому им хотелось выговориться, чтобы немного отпустило. Впереди предстоял еще вылет, и неизвестно было, как дальше все сложится.
Я вылез из кабины. На часах было полвосьмого, день, в сущности, только начинался. Жаворонки где-то высоко заливались трелью, из недалекого поселка доносилась разноголосица петухов, разбрелось стадо тучноватых баранов, подгоняемое чабанами и сторожевыми псами.
Сашка принес чехол от вертушки, бросил его на траву и предложил:
- Покемарьте, командир, все равно делать нечего, а мы подежурим.
Я охотно упал в траву и с наслаждением растянулся, засмотревшись на облака, медленно проплывающие надо мной, подсвеченные поднимавшимся над горизонтом солнцем. Красиво и тихо. Вот так бы лежать весь день, слушать стрекот и жужжание насекомых и не думать ни о чем. Вскоре сон сморил меня.
Проснулся от жары, весь в испарине, парни тоже кемарили, растянувшись под бортом вертушки, - сказался ранний подъем. Неподалеку стоял БТР для охраны площадки, вот почему парни расслабились и отрубились.
Солнце уже было в зените. Время подходило к двенадцати, на небе всего два-три облачка, только над горами курились шапки с развитием облаков, вечером в этом районе, вероятно, будет гроза с очаговыми осадками. Хотелось немного ополоснуться и пить, в голове от сна и жары шумело. Зайдя в кабину, нашел бутылку воды, выпил, а остатки вылил на голову. Вода, сбегая струйками за пазуху и по спине, на ветерке приятно охладила горячее тело. Хорошо.
Передвинул чехол под брюхо вертушки и тоже расположился там. Дуновение ветерка приятно охлаждало. Оставалось ждать еще около трех часов. Ждать и догонять - самое трудное, прописная истина. На войне ожидать вдвойне тяжелее и сложнее. Где-то внутри нарастало непонятное напряжение, предчувствие чего-то нехорошего. Ведь за ленточкой границы с Чечней было не потрепанное бандитское войско, как к началу девяносто седьмого года, а восстановившее боеспособность, обстрелянное, натасканное иностранными наемника- ми зверье, не желавшее жить в мире ни с кем. Но я отгонял от себя тревожные мысли. Время тянулось медленно. Мои парни проснулись и лениво лежали в тени на ветерке. Кто-то предложил перекусить.
Альберт занялся обедом. Он молодчина! Пока я с бортовым техником шарахался у вертолета, готовясь к вылету, штурман раздобыл у девчат для экипажа обед, зная, что мы на него не попадем. Перекусили. И снова время как будто замерло.
Стрелка часов перевалила за 14.00. И снова я ощутил какую-то волну тревоги и напряжения. Казалось что-то идет не так, не по плану. Мое волнение передалось экипажу. Наконец время подошло к запуску. Быстро заняли места, выполнили запуск, все в порядке. Взлетаем и выходим на генеральный курс к площадке эвакуации. Идем низко, прикрываясь рельефом. Только перелетаем незримую границу, как через минуту обнаруживаем группу людей до тридцати человек. Завидев низколетящий вертолет, боевики сразу же кинулись врассыпную, при этом, задрав стволы автоматов вверх, открыли огонь. Перед нами заплясали трассы огня.
Резко бросив машину в крен, ушли в сторону от этой группы. Начали маневрировать.
- Альберт, сколько до точки эвакуации? - спросил я по СПУ
- Минут семь, двадцать пять километров, если напрямую, - ответил штурман.
- Хорошо.
Решив перепрыгнуть холмик высотой метров восемьсот, набираю высоту, перемахиваю его, и тут же мы напарываемся на очередную группу боевиков. Снова бросаю вертушку в сторону.
- Парни, вам не кажется, что вся эта суета по наши души? Скорее всего, Ромку обнаружили и обкладывают, - и с тревогой, спрашиваю:
- Сколько до точки?
- Пятнадцать километров, - тут же отозвался Локтев.
- Так, все, молчанку заканчиваем, попытаемся до «спецов» докричаться.
- Я выхожу в эфир: - «Рубин», «Рубин», я 687, ответь, иду к тебе.
В ответ молчание. Снова повторяю фразу, опять молчание.
- Командир, надо подняться повыше, до точки семь километров.
Прибираю ручку на себя, вертушка тут же уходит вверх, и снова:
- «Рубин», «Рубин», я 687, иду к тебе, отзовись!
- До заданной точки четыре километра, — сообщил Альберт, — вот за этой грядой будет дорога, по идее там поляна ... Ба! Да тут машин с «духами» черт знает сколько! — удивленно присвистнул он, обнаружив противника.
Вертолет, набравший высоту, стал виден над рельефом, и тут же экипаж заметил более десятка легковых и грузовых машин, а около них много вооруженных людей. Они нас услышали и увидели. Мы вынуждены были снова уйти в сторону, а я уже кричу в эфир:
- «Рубин», «Рубин», я 687, выхожу в твой район, отзовись! Ты где? Почему молчишь?
- До площадки два, вон она чуть левее, на курсе сто девяносто градусов.
И тут, наконец-то, мы слышим в эфире:
- 687, я «Рубин», прием.
Фу, полегчало, наконец-то ответили, быстро проговариваю:
- «рубин» я 687, подхожу к тебе с севера, удаление два. Ты меня наблюдаешь?
- Да, я тебя наблюдаю, подходи, ждем.
- Давай, «Рубин», брось дым, я тебя не вижу.
И тут в эфир как гром среди ясного неба врывается фраза:
- 687, не слушай его, я «Рубин», до площадки дойти не могу, я в другом месте. От точки шесть километров на северо-восток, меня обкладывают.
В голове каша: что за бардак? Что еще за «Рубин»-двойник? Тут же врывается в эфир другой, первый «Рубин»:
- 687, не слушай его, это «духи». Иди ко мне, я тебя жду ...
Альберт, сориентировавшись, сказал:
- Командир, тот второй «Рубин», сейчас находится на севере в районе, где мы видели «духов», только к западу от них. Может, это ловушка?
- Да черт его знает, кто из них кто! - отвечаю ему, беспрестанно маневрируя вертолетом и ставя его в крут между двух «Рубинов».
«Понятно «духи» вышли на рабочий канал. Вот мы дурни, надо было взять какую-нибудь нейтральную частоту для этой работы, а мы работаем на боевом канале. Блин, неужели у «духов» наши частоты. Ну не могли они нас так быстро отсканировать», - все это проносилось в моей голове. А мозг лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации.
А в эфире, перебивая друг друга, кричали два «Рубина», и вдруг:
- 687, Палагин, идите ко мне, - обратился первый «Рубин».
Я с облегчением перевел дыхание, услышав свою фамилию, и тут же отозвался:
- Понял тебя, «Рубин», иду к тебе, брось дым для обозначения.
И тут же в эфир врезалось:
- Серега, это я, Ромка, не слушай эту сволочь, я тут, выйди на меня, тебя пока не вижу, но слышу. Подойдешь - обозначусь, меня заблокировали...
После того как меня назвали с двух сторон по имени и по фамилии, поневоле впадешь в ступор. И хотя от второго «Рубина» прозвучало имя «Ромка» и голос даже показался знакомым, но мы с ним виделись-то два раза, и я мог ошибиться.
Экипаж ждал моего решения, мы все еще носились, нарезая круги между двух «пупков», куда в любой момент могли выдвинуться «духи», тогда нам не позавидуешь.
И вдруг пришло озарение, словно вспышка в голове, откуда не знаю, и я в эфире спросил:
- Мы вчера пили вечером?
Как ни странно, но оба «Рубина» подтвердили этот факт. Правда «Рубин» Ромка выдал информацию первым, и я тут же повернул к нему, но это еще не факт, что он наш. Психологически можно было угадать этот ответ, ведь я его почти заложил в вопрос. И тут снова озарение, и второй вопрос:
- Какой вчера был второй тост?
Я нетерпеливо «нукнул» в эфир. Первый «Рубин» молчал. Второй ответил:
- Подожди, сейчас вспомню.
Я тут же развернул вертолет на север и пошел в тот район. Через минуту вертушка уже была где-то над группой десантников, при этом мы пронеслись над несколькими внедорожниками, пылящими в том же направлении. Они даже не остановились, когда вертолет пролетел над ними. Я в нетерпении крикнул в эфир:
- Ну, «Рубин», подтверди второй тост!
- Я тебя наблюдаю, обозначаюсь - бросаю дым, - ответил «Рубин».
Я внутренне уже решил, что буду заходить на посадку к этому «Рубину», а там как сложится. Увидев оранжевый дым, который поднимался из редкого кустарника, уходящего вверх по склону горки, я понял: парней прижали. Отходить им некуда, это единственное место, где мы и правда смогли бы кое-как приземлиться, да и то удерживая машину почти на висении на колесе.
На всякий случай спросил:
- «Рубин», какой тост был?
И тут мы увидели несколько группок боевиков, перебегающих в направлении спецназовцев. Я уже построил заход и был на прямой, и тут эфир взорвал радостный крик:
- За баб, мы за баб пили!
- Отлично, выдвигайся, - отозвался я, подбирая для приземления место поровнее и поближе к десанту.
Наконец посадили вертушку, бортовой открыл двери, установил лестницу. До группы было метров двести с подъемом в горку. Первыми выскочили из кустарника четверо спецназовцев, они несли на руках пятого. Метров через пятнадцать за ними вышли еще двое бойцов, тащивших на своих плечах третьего, на его ноге белела повязка - парня зацепило. Остальных было не видно.
Я вышел в эфир:
- «Рубин», побыстрее, там «духи» подтягиваются!
Первая группа достигла вертолета и, загрузив раненого внутрь и уложив его на пол грузовой кабины, тут же выскочила назад, занимая оборону по сектору. Вот уже и вторая группа добралась до вертолета, заскочила внутрь. И тут сквозь гул двигателей я услышал
злобную работу пулемета короткими очередями. Оглянувшись, увидел парня, который занял позицию метрах в десяти от двери грузовой кабины и «работал» по невидимым для меня целям. Вскоре группа «спецов» выскочила из кустарника и быстрыми перебежками приближалась к борту. Приседая и посылая очереди в сторону противника, они четким порядком оттягивались к нам. Один боец бежал без остановки, только пригибался и держался то ли за руку, то ли за плечо. Работа пулеметчика у борта стала еще злее, а очереди продолжительнее. Откликнулись и поддержали его огнем все парни, которые
расположились у вертушки. С борта тоже стали вести огонь. Я боялся, чтобы в горячке боя они не рубанули огнем по лопастям вертолета. Бойцы к вертолету, продвигались, как мне казалось, очень медленно, было понятно, что им тяжело. Сколько всего сегодня они перенесли вот и подустали. Мое внимание переключилось на то, как метра в десяти, прямо перед носом вертушки, вдруг вверх взлетели комья земли. Потом чуть поодаль, но уже левее еще «фонтанчики» - борт в зоне огня. Стало не по себе: и от стрельбы по вертушке, и от огня с борта, и от того, что кто-то стреляет в тебя, а ты сидишь, держа борт на шаге от земли, и ничего не можешь сделать - только ждать, когда все окажутся на борту.
«Спецы», вышедшие первыми из кустарника, добравшись до вертолета, быстро по одному влезали внутрь. Все, на земле вне борта только те, кто пришел первыми, они вели почти непрерывный огонь. Вскоре и они юркнули внутрь грузовой кабины, пулемет работал уже почти без остановки. И тут я увидел, по кому работал пулеметчик: даже своим неопытным взглядом обнаружил перебегающие и падающие маленькие фигурки в кустарнике метрах в четырехстах от нас. Как вдруг - удары по борту, скрежет металла хуже, чем пенопластом по стеклу, а в груди холодок...
Я тут же пробежал взглядом по приборам, оценивая работу винтомоторной группы.
Саня успокоил:
- Порядок, командир, по борту «сработали», но без повреждений систем.
Наконец пулеметчик вскочил и, пригибаясь, в несколько прыжков влетел внутрь вертолета.
Крик «Взлетаем!» подстегнул меня.
Вылетающие гильзы из автоматов, барабанящих вразлет по грузовой кабине, тревожат и наводят на мысль, что дырок в вертушке уже как в дуршлаге. Оторвав машину, без зависания иду в разгон, нам вдогонку - очереди. Снова удары по борту, опять внимательно осматриваю приборы. Вроде норма.
Веду машину над рельефом, меняя курс, маневрируя скоростью. Лечу совсем не так, как планировали, просто пру напропалую на северо-запад. Так, знакомое ущелье, доворачиваю на север и по склону, используя для прикрытия деревья, выступы, выскакиваю наконец-то на равнину. Теперь курс на восток, градусов семьдесят, и снова мчусь, выжимая максимум скорости только бы быстрее пересечь ленточку. Шарахаюсь в сторону от всех: от машин, от групп людей, даже от птиц, пересекающих наш курс.
Всё, мы в Дагестане, переходим на мирный полет. Проходим траверзом Хасавюрт и докладываем на зону, что летим домой, просим условия полета. А внизу все идет своим чередом. С нашего взлета с площадки Гамияха прошло всего-то каких-то сорок минут, но сколько всего они вместили в себя!
Пролетаем над расположившимися вдоль берега пляжами, где, растянувшись на теплом песочке, загорают на солнышке люди. В другой раз мы рассматривали бы девчат в купальничках, но только не сейчас: в грузовой трое раненых, один, кажется, очень серьезно, у всех свой отходной мандраж после боя.
И вот, наконец, дорогая и милая сердцу, ставшая уже родной бетонка. Посадка. Выключаются двигатели. Вертушку встречают. Докладываю, осматриваю борт: сильных повреждений нет, дырки заклепают, все будет нормально. Подошедший Ромка крепко обнимает каждого из экипажа. На всю жизнь он, да и мы запомним этот второй тост. И сегодня вечером тосты будут только за баб!
Впоследствии я, конечно, учел этот опыт, хотя он расписан во всех учебниках об основах взаимодействия и опознавания. Но все это будет потом, а пока мы все были рады, что живы и находимся в простой мирной обстановке.

Часть 1. Часть 4. Часть 7. Часть 10.
Часть 2. Часть 5. Часть 8.
Часть 3. Часть 6. Часть 9.

Однажды меня вызвали на КП полка, командир поставил задачу на перевозку руководящего состава группировки, а точнее генерала Владимира Анатольевича Шаманова. Я был с ним знаком еще по боям в июне 95-го. Ох, и крут же он был по отношению к «духам»: метелил их и в хвост, и в гриву, несмотря на угрозы всяких там высоких московских политических деятелей, чем очень нас радовал. По прибытии на борт я встретил его и доложил, что готов к выполнению задания. Он буднично указал название населенного пункта, куда летим, с ним был всего лишь один человек - боец с радиостанцией. Запустили борт, вырулили и вперед по заданию. Справа был мой однокашник по училищу капитан Серега Сосновскии, а за пулеметом - бортовой техник капитан Владимир Бирюков. Подлетев к населенному пункту, сразу же увидели большое скопление народа на окраине, все они ожидали командующего. Я построил заход, стал гасить скорость, и вдруг прямо перед нами, пересекая курс посадки, пошла жирная очередь трассеров из нескольких автоматов и пулемета. Я повернул голову к Шаманову и предупредил его:
- Стреляют товарищ генерал, уходим или как?
- Садись, сейчас увидим, кто там стреляет, у кого там руки чешутся, - ответил спокойно генерал.
Я выполнил посадку, заглушил двигатели, остановил винты и выпустил Шаманова. Генерал вышел из вертолета и в сопровождении бойца двинулся навстречу чеченцам. Отойдя метров на двадцать, он повернулся к вертолету и скомандовал: «Авиация, за мной».
Я пулей выскочил из вертушки и, схватив автомат с двумя сорокапятипатронными рожковыми магазинами, засунул себе в карман гранату и побежал догонять командующего, не забыв дать указание экипажу занять оборону. Шаманов просто и деловито, спокойным шагом приближался к толпе. Рядом со старейшинами лежала горка оружия, некоторые экземпляры которого можно было сдавать в исторический музей. Автомат ППШ и немецкий МП, наверное, были самые боеспособные в этой куче. Лежащие на земле «калаши» не то, что стрелять, наверное, даже как школьное пособие невозможно было использовать. За Шамановым у чеченцев уже закрепилась слава крутого военачальника, не пасующего ни перед одним противником, и поэтому, когда он спросил, что это только что было, имея ввиду обстрел нас на заходе, ему просто ответили, что так его приветствовали молодые несмышленые парни. Подойдя к куче военного хлама, генерал очень строго предупредил руководителей поселения, что, если в течение двух
часов здесь не появится реальное действующее оружие, он введет сюда войска для зачистки, и чтобы не забыли добавить сюда те стволы, которые только что «работали» по вертолету. Шутить он не любил и, хоть мог и умел воевать, как командующий и политик мог решать вопросы и миром. Чеченцы поняли, что лучше не играть с огнем. Вскоре рядом с хламом выросла еще одна горка - уже реально действующего оружия. Чего тут только не было: пулеметы, гранатометы, миномет и мины различных систем, даже наши авиационные НАРы, видимо, снятые со сбитых воздушных аппаратов. Оценив уважение старейшин, Шаманов продолжил переговоры, он умел ценить кровь и мир. Нас было всего трое на всю эту толпу, умеющую воевать с детства, но какой же был авторитет у этого генерала, если населенные пункты он брал без единого выстрела, не считая нашего обстрела.
Еще много раз и много лет мне предстояло выполнять различные боевые задачи, поставленные Героем России генералом Владимиром Шамановым, одним из самых ярких командующих в войне на Кавказе, но эта врезалась в память особо.

ДАГЕСТАН (1998 - 1999)
 
Лето, конец июня. Как оно прекрасно на берегу моря! Вертолетный отряд из Буденновска разместился на маленькой бетонке у самого берега Каспийского моря. Теплый ветер, крик чаек, ласковые волны, набегающие на берег, - что еще надо для идиллии отдыха, о котором мечтают все, готовясь к летней поре отпусков.
Летно-инженерная братия, зачехлив и зашвартовав свои родимые вертушки, двинулась гурьбой в столовую. Ужин прошел быстро. Впереди был весь вечер.
Лениво шумел прибой, солнце, сбросив жар, шло по небосклону к гряде гор на западе, и наступающая прохлада располагала народ плюхнуться в воду, побарахтаться и, если честно, подурачиться в общем гвалте толпы.
Но прибежал посыльный и как всегда: «Майор Палагин, вам с экипажем прибыть на КГТ группировки, получить задачу!»
Вот и отдохнули...
Собравшись, направились на КП группировки, с нами командир авиационной группы Герой России подполковник Юрий Михайлович Наумов. Легендарный мужик, вертолетчик от Бога, воевал в Афгане, на первой чеченской, вся грудь в орденах - для всех он был командиром, отцом-учителем и беспрекословным авторитетом. Прибыли» доложились. Последовала команда ждать. Что делать, вечер все равно пропал. Присели на чурбачки, кто-то закурил. Через полчаса ожидания нас пригласили пройти к командующему группировкой генерал- лейтенанту Булгакову. Все переглянулись, кажется, что-то затевается, и, похоже, не простенькая задачка. Вошли. Представились.
Командующий, поздоровавшись, обратил наше внимание на крепенького парня в разгрузке, в каждом движении которого угадывалось, что он не из простых ребят, а из спецназа, и приступил к постановке задачи.
- Вот что вам всем предстоит: завтра в 7.00 утра без запроса в режиме радиомолчания уйдете в направлении Ножай-Юртовского района, пересечете границу с Чечней и десантируете группу в указанном районе, координаты у командира. Дальше сделаете несколько ложных посадок вдоль границы и, уйдя в Буйнакский район, вернетесь на площадку у населенного пункта Гамкях через Чиркейское водохранилище, произведете посадку. Ожидаете до пятнадцати часов. Далее взлет, проходите в квадрат, указанный командиром группы, и эвакуируете группу сюда, домой. Позывной группы «Рубин»-
Вот и все. Задача ясна? - закончил генерал, вопросительно взглянув на всех.
- Так точно. Разрешите вопрос: идем с прикрытием? - спросил я.
- Нет, одиночно. Нам нужна скрытность, и нызенько-нызенько, чтоб никто не увидел, и без шума - мне проблемы не нужны, - последовал ответ генерала.
- Еще вопрос, - спросил Юрий Михайлович, - в Ростове о вылете знают?
- Я знаю, - ответил генерал.
- К сожалению, этого мало, - ответил командир авиагруппы, не обращая внимания на тон командующего, - нужно поставить в известность отдел авиации и подать заявку срочным планом. Если мы пойдем без плана и заявки, это будет несанкционированный вылет, а у нас сейчас не война. Не мы придумали эти законы, а моим пацанам потом отвечать, - продолжил он.
- Так, Палагин, задачу получил? - повернулся ко мне командующий.
- Так точно, - отозвался я.
- Идите готовьтесь к вылету, вылет ровно в семь ноль-ноль. А мы тут сейчас поговорим с вашим командиром.
Все вышли, понимая, что сейчас там будет небольшая буря. Михалыч не пасовал перед генералами, чему и летчики у него учились, отстаивая соблюдение писанных кровью авиационных законов. Частенько это всем давалось, да и до сих пор дается с таким нервным напряжением, что не приведи Господь, потому что в итоге во всем виноват летчик, даже если он и прав!
С другой стороны, они понимали и сами были заинтересованы, чтоб об этом вылете знало как можно меньше «ответственных» людей на местном уровне. Потому что каким-то «чудесным» образом весь план летной работы на следующий день, поданный в местный орган управления воздушным движением, становился известен нашим «соотечественникам» по ту сторону границы. И они периодически, в «официально» мирное время, нашпиговывали наши борта порцией металла, добавляя седых волос и работы инженерам и техникам. А скрытность и внезапность - это уже пол победы. Этому учили летчиков в училищах, а командиров - в академиях. Только одно не предусматривали, что боевые действия или задачки типа завтрашней будут вестись на территории нашей матушки России со своим «враждебным людом».
Но делать нечего, двинули в модули, готовиться к завтрашнему вылету.
Летчик-штурман экипажа старший лейтенант Альберт Локтев, умнейший паренек из истребителей ПВО, волею судеб попавший в армейскую авиацию, уже прикидывал маршрут и переживал, что командир группы спецназа не дал ему координаты высадки и эвакуации группы.
- Командир, куда же мы все-таки летим, где группу высаживаем? - беспокоился он.
- Не волнуйся, перед вылетом узнаем, радиус действий пятьдесят километров, это не так далеко, хотя чувствую, что все не так просто будет. Это же как к черту на рога - любой ребенок, увидев вертушку, заложит нас, да и всю группу тоже. Авантюра! Да мы и задачу их тоже ни хрена не знаем, - ответил я и продолжил: - Ты хоть его фамилию запомнил?
- Нет, вроде фамилию и не называли, - ответил Локтев, - зовут вроде Ромкой, капитан.
- Ладно, на этом пока и остановимся, - закончил я, открывая дверь модуля.
Наши парни, сидевшие у входа в модуль, поинтересовались, зачем вызывали, и, получив ответ, что надо обеспечить ранний вылет, продолжили свой разговор.
Минут тридцать спустя Альберт подошел ко мне с картой, планом и подготовкой к завтрашней задаче. Проверив его тетрадь, просмотрел остатки топлива и понял: придется много работать и носиться по северной горной части Дагестана, а топлива оставалось запасом минут на двадцать - двадцать пять резервного полета.
-          Ладно, будем надеяться, что все пройдет тип-топ, - пробормотал я, подписывая штурману тетрадь подготовки к полетам.
В районе двадцати часов подошел подполковник Наумов. По нему было видно, что разговор с командующим был не из легких.
- Пошли писать задачу, - сказал он, увидев мой немой вопрос, взял магнитофон и добавил: - Вылет в 6.00, добро сверху есть. Пойдешь под нашим управлением на боевом канале, а после, когда будешь возвращаться, мы оповестим зону.
Записав задачу на магнитофон, отозвал меня в сторону:
- Вот что, Серега, в район выйдешь, а там по обстановке. Точку высадки мне так и не довели, она у командира группы. Сначала выйдешь в море, немного там пошухари над катерами для отвода глаз и далее по заданию. В точку пойдешь по рельефу. Высота пятнадцать - тридцать метров, безопасную высоту поставь на десять метров, в горном районе повнимательнее, там безопасная не поможет. Посадку выполнишь с одного захода, постарайся сделать это незаметно - дым не бросай, чтоб не засветить группу. Ветер определи по дымам от домов. Вообще рассчитываю, что там должна быть густая утренняя дымка, а может быть, вообще туман, еще раз повнимательнее. Далее пройди в направлении Ботлиха восточнее Дарго и сделай пару показательных заходов на «пупки» (горно-холмистые возвышения), засветись на всю катушку с дымами. «Работать» по тебе начнут, маневрируй и выходи из-под огня. А тебе огонь открывать запрещаю.
Твоя задача - эвакуация десанта, ты меня понял?
Я кивнул головой.
Михалыч по-отечески хлопнул меня по плечу, и мы разошлись по комнатам экипажей.
Через полчаса дежурный по модулю вызывал меня «К вам пришли».
Я вышел из модуля и увидел стоявшего капитана спецназовца и с ним еще одного парнишку.
- Командир, мы пришли поговорить о завтрашнем полете.
- Ну что же, проходите, поговорим, - пригласил я его в комнату.
Зайдя к нам, он оглядел «хоромы» летчиков:
- Да, не фонтан живет авиация.
Комната и правда была маловата. В ней умещалось впритык три солдатских двухъярусных железных кровати, по центру - маленькие проход в полтора метра, который упирался в окно напротив двери. В ней размещалось два «восьмерочных» экипажа. Наши вещи лежали в сумках под кроватями. За дверью - вешалка, у окна стоял маленький телевизор с самодельной антенной из пивных банок, выведенной наружу. Под потолком одна-единственная лампочка тускловато освещала обшарпанные стены и всех, кто здесь находился. В центре прохода два штурмана накрывали скромный ужин, разместив его на трех табуретках, накрытых газетами, - нашем импровизированном столе. Они подсуетились, и девчата на кухне пожарили картошки и соорудили своими женскими руками нормальный ужин из того почти «ничего», что летчики смогли достать, не забыв намекнуть, что их тоже приглашают. Никто не был против. Когда женщина за столом, это не банальная выпивка, а уже организованное и культурное мероприятие. Минут через десять после прихода гостей заглянули девчата и расположились за «столом». В тесноте, да не в обиде. Наши гости-спецназовцы, естественно, пришли не с пустыми руками: принесли горячительного и своих закусок, которые пришлись очень кстати. Я дал своему экипажу установку, чтоб на грудь по чуть-чуть - завтра работа.
Как всегда, первый тост был за знакомства. Кто пригубил, кто пил, и мужики жадно набросились на ужин, ловко и быстро орудуя вилками и ложками: это не ресторан, в большой семье клювом не щелкай и не зевай.
Разлили по второй и дали слово мне. Присутствие женщин за столом настроило на лирический лад, и я предложил выпить за них: красивых и не очень, нежных и разных, любящих и ждущих дома, за тех кто с нами за столом, кто обеспечивает нас, переживает за нас, - они хоть и незаметно, но всегда с нами - простые столовские девчата, которые добровольно мотаются по аэродромам и площадкам, при этом не редко выслушивают неприятные слова, попав нам под горячую руку, переносят неудобства армейско-походного быта.
Тост девчонок поразил, некоторые, расчувствовавшись, уронили слезу, выпили, а парни засыпали их комплиментами. Тост запомнился надолго. Как принято, последовал третий тост - за тех, кого с нами уже не будет никогда, кто сгорел в обломках вертушек, кто навек лег на перевалах, сраженный очередью бандита... На третьем не останавливаются, был и четвертый, чтоб как можно дольше за всех нас не пили третий.
- Все, господа офицеры, завтра ранний вылет, всем рано вставать. Перекур и по койкам, - сказал я не терпящим возражений тоном, понимая, что если сейчас не остановиться, это «мероприятие» могло затянуться надолго. Да и женщины, оказавшись в центре внимания гостей, начали кокетничать.
На улице еще было светло: для конца июня характерны длинные дни и короткие душные ночи, а еще противное зудение комаров. Нужно было уснуть, ведь подъем назначен на три часа утра. Но спать не хотелось. В голову лезли разные мысли. Ромка до сих пор не сказал, куда они идут, ловко уходя от ответа. Потихоньку сон все-таки сморил летчиков.
Звонок будильника вырвал из сна, вставать ужас как не хотелось, вот если бы на рыбалку, то другое дело. Но делать нечего, приподняв голову, сонно пробубнил:
- Народ, подъем, долг зовет! - и снова упал на подушку.
Мой экипаж проснулся, экипаж же майора Валеры Бордачева даже не пошевелился. Ладно, пусть спят, им не лететь, они в поисково-спасательном обеспечении предстоящего вылета. Но, если что с нами случится, они немедленно вылетят на помощь. Правда, в район они придут минут через пятьдесят, когда от вертушки и экипажа, возможно, останутся только головешки. Думать об этом не хотелось, и я прогнал эту неприятную мысль. Потом заставил себя встать и пошел по-быстрому умыться.
Вернувшись минут через десять, поддал «ускорения» экипажу, чтобы парни поторопились. Одевшись, двинулись в столовую. Как в пять часов утра заставить себя есть? Но летный закон гласит: «Позавтракай плотно, потому что обеда может и не быть, а ужин никто не обещал, и где он тебя ждет - неизвестно».
Кое-как запихав в себя кое-что из накрытого завтрака и запив чаем, двинулись к доктору. Прошли медосмотр и скорым шагом направились к вертушке. Как же хорошо на море рано утром: солнце уже вынырнуло из-за горизонта и разлилось зарей, поблескивая первым лучом восхода на морской «ленивой», будто молочной, морской поверхности. Волн почти не было, лишь маленькая прибойная волна. Недалеко в море выходили местные браконьеры на быстроходных катерках с мощнейшими японскими моторами. Их цель известна - выйти по навигатору в точку, где поставили сети для незаконного вылова осетровых пород. Сколько ни пытались бороться с ними большие московские власти, а они все прут и прут на незаконный лов, обеспечивая себя и всех, кто за счет них кормится, большими деньгами. А вдоль береговой черты махачкалинского, да и других участков растут частные дворцы икорной мафии, которые летчики авиагруппы между собой прозвали домиками «Ле-го-го». У них все схвачено. А нам, потерявшим свои обесцененные вклады в августе девяносто восьмого и сидящим здесь за минимальные командировочные, которые неизвестно, когда и с каким опозданием будут выплачены, и полуторный оклад, что с лихвой растрачивался здесь же, было противно летать над всей этой роскошью и ощущать себя чужими в их мире. Иногда хотелось развернуться и дать залп по этому великолепию, но, наверное, военный люд России всегда будет ходить с орденами впереди за заслуги перед государством и с голым задом, который порой и вправду нечем достойно прикрыть.
Подготовив вертушки, получив указания, мы ждали десант. Спецназ появился за тридцать минут до взлета - шестнадцать упакованных бойцов подошли к вертолету. После моей команды они деловито разместились на борту, закрепив пулеметы и автоматы в шкворневых установках.
Поздоровавшись с Ромкой, я сказал с подначкой:
- Ну, колись, куда тебя выбросить и где забирать?
Ромка показал карту и дал на листке подошедшему штурману Альберту координаты. Тот быстро их перенес на свою карту, проложив генеральный курс. Теперь точный выход в точку десантирования зависел от его мастерства, умения вести ориентировку, знания правил навигации и многого другого, что обеспечивает успешное выполнение полетного задания. А если где-то будет допущена ошибка, то кто- то останется там, на склонах, навсегда.
Я посмотрел на точку и присвистнул:
- Если что-то сорвется, всем - и нам, и вам - придет капец. Из этой точки вам самим не выйти, надежда только на нашу вертушку, я правильно понял?
Ромка утвердительно кивнул, на это весь расчет.
Проверили связь, частоты - все в порядке. Запускаемся, выруливаем, взлетаем. Оторвавшись от бетонки, уходим в сторону открытого моря. Минуты через три полета километрах в пятнадцати от берега разворачиваемся на курс задачи. Идем метрах на пятнадцати - двадцати; люди в лодках, заметив вертолет, бросают сети и резко срываются с места, покидают район, выжимая из движков полную мощность, стремясь к береговой черте, приняв полет нашего вертолета за рейд против браконьеров.
На это и был расчет. Пусть думают, что это основная задача вертолетчиков. Наведя шухер над ближайшей акваторией, уходим в район основной боевой задачи. Полет производится по низменности в направлении Хасавюрта. Дойдя до контрольного ориентира, выполняя команду летчика-штурмана, разворачиваю борт на курс двести пятнадцать. Все, впереди ленточка - граница Чечни, начинаются «американские горки»: летим с огибанием рельефа местности, то ныряя в пропасти, то выписывая пируэты креном с набором высоты, и, перевалив очередную горку, вновь пикируем вниз с нарастанием скорости почти до критической.
Как и предполагал Юрий Михайлович, в низинах очагами стелился туман, а густая дымка мешала обнаружить низко летящий вертолет. Лишь многоголосое эхо, разносившееся по округе пролета, предупреждало противника, что где-то летит борт.
- Все, командир, за этим бугорком должна быть наша проплешинка, - сказал по СПУ штурман.
Делая небольшой доворот с набором высоты, выходим за холм, картина - нарочно не придумаешь - вся площадка десантирования в тумане. Гасим скорость и начинаем подходить к месту посадки.
Повезло. Туман при подходе разрывался и был неплотный, что и позволило рассмотреть площадку. Правда, карты у экипажа были двадцатилетней давности, и на площадке за это время выросло несколько деревьев. Кое-как примостив вертушку, с висения метра в два я дал десанту команду; «Пошли!».
Бортовой сигнализирует Роману, и тот по одному выпускает ребят. На мгновение задержавшись в проеме двери, они прыгают вниз. Минуты через две все уже были внизу, распластавшись вкруговую в высокой траве. Мы плавно отошли от них, теперь десант сам по себе, и у него свой маршрут. Альберт дал генеральный курс полета, который проходил в знакомой мне местности. Три года назад я здесь уже работал в интересах 136-й мотострелковой бригады, впоследствии ставшей Буйнакской, и «обползал» здесь на брюхе почти каждый бугорок. Мы уже знали, куда будем заходить для обозначения ложных посадок в районе Дарго.
Быстро несущийся, невесть откуда взявшийся вертолет, удивлял людей, и они долго смотрели вслед, пока он не скрывался из виду. Экипаж уже понял, что о нем оповещают и передают по пути движения. Это было заметно по выбегающим из домов мужчинам, рвущим автоматы с плеч и поднимающим их стволами вверх. Постоянно бросая машину и маневрируя скоростью, мы все же выдерживали оптимальную высоту для того, чтобы нас видели.
Вот и первая выбранная площадка, прочесать бы ее хотя бы из пулемета, чем черт не шутит, но команда была огня не открывать. Уменьшаю скорость, капитан Саня Абрамов, бортовой техник, приготовил дымовую шашку и сидит в открытом люке в ожидании команды.
- Саня, сброс! - кричу по СГТУ при этом резко бросая машину в крен, чтобы посмотреть направление ветра.

Часть 1. Часть 4. Часть 7.
Часть 2. Часть 5. Часть 8.
Часть 3. Часть 6. Часть 9.

Я махнул рукой спасательной группе в направлении горящего вертолета и лежащего человека. Мы вошли в речку, потоки ледяной воды моментально сковали тело. Речка была неглубокая - по колено, местами по пояс - она несла бурные потоки холодной воды тающего снега с гор. Через несколько шагов я поскользнулся и бухнулся в воду с головой, потоком меня пронесло несколько метров, но удалось встать на ноги. Намокший и проклинающий все на свете, я продвигался к намеченной цели.
Человек, лежавший на земле, не подавал признаков жизни. Встречная группа уже почти пересекла реку и направлялась к нам, осталось только обойти горящую вертушку, как вдруг с одного из пилонов с шумом сорвалась управляемая ракета. Ударившись о намытый потоком холмик гальки, она срикошетила и пронеслась, кувыркаясь, прямо над головами моей группы в направлении стоявшей «восьмерки». Я, упав в воду, обернулся и увидел, как ракета, бешено кувыркаясь, в последний момент отвернула от вертолета, влетела в стену обрыва и тут же взорвалась, засыпая все вокруг комьями земли и пыли.
Через мгновение после взрыва со всех сторон началась стрельба: кто стрелял и откуда, было непонятно. Пули «капали» рядом со всех сторон по косогору, реке, посадке.
Мы со спасателями вылезли из воды и залегли между валунами и насыпями гальки. Стрельба внезапно закончилась. Пролежав минуты две, я рванул к телу. Там уже были спасатели из Жидковского экипажа. Оказалось, что это бортовой техник Юрий Овчаренко. Видимо, его выкинуло из вертолета или сам выпрыгнул, непонятно. Голень была сломана, в месте перелома белела кость. Он немного обгорел: комбинезон в некоторых местах прогорел, и сквозь него были видны ребра, кожа лишь немного почернела, но он был узнаваем. По крайней мере его можно будет нормально похоронить, а не в закрытом гробу. Решили, что спасатели доставят тело через реку на борт к Жидкову, у которого топливо было на пределе.
Я же осторожно приблизился к «двадцатьчетверке». Кабина повреждена и сильно обгорела, частично лежала в воде, остекление все разбито. Заглянул в кабину, от увиденного меня чуть не вывернуло наизнанку: все тела сильно обгорели и даже обуглились. Но что делать, «двухсотых» все равно надо вытаскивать.
Защитный шлем на командире вертолета капитане Алексее Бирючинском как бы сплющился от сильного огня, ссохся, став каким-то маленьким. Я протянул руки и взял командира там, где по идее должны быть подмышки. Руки скользили, как по жиру, на пальцах оставались ошметки обгоревшей кожи. Обжегшись о горячую плоть, отдернул ладони и тут же инстинктивно опустил их в воду. Вынул из кармана шевретовые перчатки, надел их и схватил тело командира за плечевые ремни, оно потянулось и вновь застопорилось. Тогда я сдернул привязной ремень, протиснулся вниз и, дернув замок, снова потянул тело Оно тяжело подалось вперед и опять застопорилось. Я сделал рывок и вытянул Алексея наружу, при этом ступни ног, зажатые педалями оторвались и остались в кабине. Тащил «двухсотого» от вертолета, а от ран на ногах на гальке по всему пути оставался бурый след крова и сукровицы.
Оставив тело командира разбившейся вертушки, вновь двинулся к борту, который все еще чадил. Я весь пропах смрадом сгоревшего человеческого мяса.
Подойдя к кабине, увидел погибшего летчика-оператора старшего лейтенанта Олега Краснова. Отстегнул его и также вытащил из кабины. В это время подошли вконец вымокшие и запыхавшиеся спасатели. Они уже загрузили бортового техника к капитану Жидкову, и тот выполнил взлет на аэродром без них, а сами вернулись ко мне, помогли донести тело летчика-оператора до тела командира и положили рядом. И тут утихшая было стрельба началась вновь. По бугру вдруг ударили разрывы, все пригнулись и присели. Опять непонятно, откуда огонь?
Напряжение было на пределе, и тут мы увидели, как вдалеке вынырнули какие-то две БМПэшки и направились в нашу сторону, стреляя по опушке леса поверх бугра. Мы залегли и открыли огонь из автоматов по направлению стрельбы боевых машин пехоты.
Расстреляв короткими очередями один автоматный магазин, я заменил его и стал ожидать дальнейшего развития событии, совсем опустошить боекомплект не хотелось - неизвестно, что впереди.
БМПэшки, прекратив огонь, подрулили к нам, с брони спрыгнули бойцы и веером заняли оборону, держа под прицелом окрестности. Выглянувший из башни старлей дружески спросил:
- Как дела, летуны?
Но, заметив два сильно обгоревших тела, понимающе кивнул.
- Прикройте, пока мы ребят на борт донесем! - крикнул я ему.
Тот снова кивнул и приказал бойцам помочь нам. Перебравшись через речку, мы доставили тела на борт и положили их на пол грузовой кабины.
Я, тяжело отдуваясь, вымокший и подавленный от увиденного занял свое место. Саня Кушнарев молча выполнил взлет.
Вскоре мы заруливали на свою стоянку. А тут на бетонке уже собрались все, кто был свободен от службы, они вышли встретить своих погибших товарищей и проводить их в последний путь. Экипаж «двадцатьчетверки» вынесли на бетон и положили рядом            с бортовым техником, который «прибыл» сюда раньше. Прикрыли простынями,
которые сразу же покрылись бурыми жировыми пятнами.
Полк построился: командный, летный и технический составы прямо на бетонке простились с погибшими, тела которых через пару часов отправят домой к семьям.
Проходя мимо тел, я наклонился и положил рядом с погибшим командиром свои летные шевретовые перчатки, которыми пользовался, когда вытаскивал его из сгоревшего вертолета.

Боевые действия не прекращались, боевиков загоняли все выше и выше в горы, наземные подразделения двигались к Шатою. И, естественно, всюду требовались вертолеты - воздушные «лошадки» войны.
В один из дней в авиагруппу армейской авиации поступила задача десантировать подразделение на горные высоты, господствующие над районом Шатоя. Активно закипела работа: готовились карты, устанавливалось взаимодействие с десантом, рисовались кроки-контуры площадок в тетрадях подготовки к полетам - в общем, все делалось по вузовским и академическим учебникам.
На следующий день с раннего утра на командный пункт прибыли высокие начальники. Командир полка, водя по карте указкой, докладывал замысел и решение на десантирование, летчики все заносили в свои планшеты: порядок взлета, места посадок, связь, каналы, пароли старших групп десанта, - все было понятно, этому учили, к этому
готовились.
Вылет был назначен на восемь часов утра. Чтобы по холодку и при спокойной погоде в горах можно было высадить десант сонным «духам» прямо на голову. Но не тут-то было. Когда все уже были готовы к вылету, вдруг прошла команда на отбой выполнения задачи — всем вернуться на командный пункт.
Ждали нового решения и команды. Никто ничего не понимал, командиры выражали недовольство, личный состав потихоньку ворчал: солнце поднялось уже высоко, начиналась дневная жара, в горах развивалась ветровая болтанка и облачность, а позавтракавшие боевики занимали свои позиции.
Наконец, спустя два часа поступила команда на взлет, аэродром пришел в движение, всюду запускались вертолеты, выруливали на полосу и вскоре огромной воздушной кавалькадой, подняв тучи пыли, ушли в сторону гор на площадку «исходного района десантирования», где их уже дожидались с самого утра десантники.
Экипаж Кушнарева приземлился на поле южнее Старых Атагов, нас уже ожидала десантура в составе двенадцати человек и груз - несколько ящиков с боеприпасами. Я выскочил из вертолета руководить загрузкой. К нам на борт затащили восемь ящиков с минами и два миномета. Бойцы, я заметил, с трудом грузили, казалось бы, нетяжелые ящики, тогда я не придал этому значения. Еще я обратил внимание, что каждый боец дополнительно таскал на шее две мины в связке. В общем, груз отличался от расчетного по заданию. Я зашел в кабину и, разместившись на своем рабочем месте, доложил командиру:
- Десант и груз на борту, правда» перегруз килограммов на сто - сто пятьдесят.
- Ладно, потянем, машина у нас мощная, да и топливо немного выработаем, пока будем кружить в карусели на посадку, - ответил командир
Вот и команда, оторвав машину, экипаж пошел на взлет. Потихоньку набирая высоту, шли курсом на «Волчьи ворота». Минут через десять были в районе площадки, заход на площадку выполнялся парами, но болтанка, жара и загрузка сделали свое дело: «восьмерка» «Черного плаща» - майора Владимира Алимова (впоследствии Герой Россия), летчика высочайшей подготовки, выполнявшего ночные полеты по Чечне, не вытянула и, теряя обороты, провалилась в ущелье, отвалив от площадки без посадки. Перед Кушнаревым впереди слева шел майор Мальков из Егорлыкского полка, на его борту красовались цифры 62. Он уже накрыл площадку, но тут по ней стеганула очередь разрывов зенитной установки. Мы как в кино смотрели на трагическую развязку: вертушка Николая Малькова, медленно качнувшись, подалась влево и, все быстрее закручиваясь, ударилась рулевым винтом о поверхность. Во все стороны полетели обломки, раскрылись задние створки, и из них по склону стали высыпаться люди и груз. Вертушка загорелась, понеслась огненным факелом в расщелину и взорвалась…
Кушнарев подходил к площадке очередным, справа от вас по бугорку, закрывавшему нашу вертушку, слышался шум боя. Командир решил выполнять посадку под его защитой и начал выбирать шаг, но машина стала терять обороты.
«Это что за бардак? - подумал он. - Мы не настолько «тяжелые», чтобы на полутора тысячах метрах высоты вертушка не тянула, непонятно».
Он задержал шаг, обороты восстановились, я в правый блистер стрелял вниз в кустарник из своего автомата. Прошли секунды, и мы уже проскочили спасительный бугор, вертушка еле-еле наползала на площадку, командир не стал гасить скорость до зависания, а притирал ее на скорости к земле, подскакивая на неровностях по-самолетному.
Наконец машина остановилась, Александр держал ее во взвешенном состоянии. Уклон был большой, и, пока десантники выгружали груз, он удерживал вертолет в таком положении. Слева внизу горел борт, там рвались мины, а справа попытался приземлиться Шаповалов со своим ведомым майором Олегом Пунцелем. Но как только они подошли к площадке, по ней ударил огонь.
- Да кто-нибудь заткнет их! - в сердцах крикнул командир полка в эфир.
- Работаю, командир, - отозвался майор Ильяс Кагарманов, направляя свою «двадцатьчетверку» на зенитку противника.
Летчик-оператор старший лейтенант Александр Галимьянов, взяв в прицел огневую установку, выпустил ракету, и она нашла свою цель!
Ведомый пары майор Сергей Богатенков с летчиком-оператором старшим лейтенантом Сергеем Косяковым пушечным огнем прочесали весь район нахождения зенитной установки.
Огонь по вертушкам прекратился, и пара вертолетов командира полка смогла зайти на площадку для разгрузки.
А Кушнарев уже отходил назад, на площадку к Старым Атагам, предстояло еще раз загрузиться и выполнить очередное десантирование.
- Какой борт разбился, кто? - спросил командир полка по радио.
- 62-й, командир, - ответил кто-то из группы.
- Сань, но это же неправда, - мы на 62-ом, - сказал я, поворачиваясь к Кушнареву. - Мы-то живы!
- Это Егорлыкская 62-я, у них тоже 62-я есть, то есть... была, - ответил Александр.
Минут через пять мы уже были на площадке. Всех вызвали на командный пункт. Мы стали отходить от вертолетов, а в них начали загружаться очередные бойцы и грузы.
- Машина что-то уж очень тяжело шла, такое впечатление, что была загружена под завязку, - сказал Кушнарев.
Я смотрел на бойцов, тащивших груз: они вдвоем с трудом несли ящик, который, по идее, и одному легко можно было перенести. Остановился и подошел к ним. Открыв ящик, оторопел - в ящике отсутствовали переборки, а мины были «затрамбованы» в него впритирку. В результате вес его увеличился более чем в два раза. Открыл все ящики, а там - то же самое. Я оглянулся, увидел пехотного старлея, который руководил загрузкой в вертолеты, и бросился к нему.
- Сволочь, - зло сказал я, схватив его за воротник «мабуты», - вот из-за такого, как ты, сегодня борт разбился! - и так тряхнул лейтенантика, ответственного за боепитание этой группы, что тот от страха, наверно, обделался.
К нам кинулись офицеры и оттащили меня от старлея. После того как выяснили причину моего «психа», проверили все ящики с боеприпасами, а те были заполнены под завязку, да еще и на каждом бойце был сверхлимитный груз. Поэтому-то вертолетчики не смогли выполнить посадки на перегруженных бортах и вынуждены были под огнем выполнять повторные заходы. Вертушка Малькова была тоже перегружена, и итог трагичен - она сейчас догорала в расщелине в горах.
Через некоторое время после этого инцидента все собрались на КП десантников. Подполковник Шаповалов, узнавший о перегрузе вертолетов, распекал пехотное командование, те оправдывались тем, что эти мины и боеприпасы нужны как воздух там, на высоте, они не думали, что из-за этого будет потеря экипажа и десанта. В итоге решили, что каждый выполнит еще по два вылета и забросит груз на высоту, но в пределах дозволенного.
Мы последовательно уходили на «горку», перетаскивая каждый свой груз и десант. В этот период нас прикрывала боевая пара вертолетов майора Сергея Садового с летчиком-оператором капитаном Олегом Новосадовым и ведомым капитаном Сергеем Колыбердиным, выполняющим боевые вылеты с летчиком-оператором старшим лейтенантом Малкиным. В процессе выполнения боевой задачи по прикрытию десантной группы их пара подверглась интенсивному огневому воздействию с земли. Вертолет Сергея Садового был поврежден, а пуля снайпера прошла в нескольких сантиметрах от его лица, пробив фонарь кабины. Экипажу Сергея Колыбердина повезло меньше: после выхода из атаки противник сосредоточил по его вертолету шквальный огонь. Очередь пришлась на его кабину, одна из пуль попала ему в лицо, а его оператору - в ногу, но летчики не прекратили задание, пока не израсходовали весь боекомплект.
Уже вечером, после того как они закончили задание и сели на пыльную полоску Ханкалы, кто-то из егорлыкцев, увидев заруливавшую на стоянку Буденновского полка 62-ю вертушку и поняв, что у них в полку потеря, произнес: «Везет же буденновцам, не нам». А через несколько дней в Буденновске разразилась трагедия, своим масштабом всколыхнувшая весь мир.

Часть 1. Часть 4. Часть 7.
Часть 2. Часть 5. Часть 8.
Часть 3. Часть 6.

Война все набирала и набирала обороты, уже полтора месяца летчики полка вылетали на боевые задания, каждый раз рискуя не вернуться из полета. Во второй половине января на усиление группировки прибыли летчики 178-го отдельного боевого вертолетного полка из Курска. Быстро влившись в строй, они приступили к боевым полетам, а в профилактории потеснили и уплотнили летную братию - появился второй этаж, туда загнали летчиков помоложе.
Ничего, в тесноте, да не в обиде. Вечера почти всегда проходили не без дружеских посиделок под рюмочку, и повод всегда был веский: «за взаимодействие и взаимовыручку».
А через несколько дней при выполнении боевого задания два экипажа боевых вертолетов в сложнейших условиях при подходе к Терскому хребту попали в облачность. Шли они плотно, парой, и перемахнуть хребет не смогли. Так они и легли, с небольшим удалением друг от друга, столкнувшись с землей. В один момент погибло шесть офицеров, шесть славных парней. А в комнате, где жил я с этими парнями, на стенах появились новые скорбные надписи с фамилиями шестерых вертолетчиков.

... Постоянная работа в непогоду, выскакивание из борта без куртки во время приземлений, открытые блистеры при заходе на посадку, да и просто постоянно мокрые ноги до хорошего не доводят.
В один из дней в конце января я проснулся с какой-то болезненной слабостью: организм ломало, завтрак в горло не лез, хотелось лечь и отключиться хотя бы на несколько минут. Шаг за шагом, преодолевая слабость, добрался до аэродрома и завалился на кровать, но отлежаться не дали. Через час я уже получал задачу на вылет. Потом, идя к вертолету, еле-еле плелся за Чипизубовым, слабость усиливалась, бил озноб. Понятно - простудился, но надо лететь. Командир, заметив состояние, вернее, полное «нестояние» своего штурмана, спросил меня:
- Что с тобой, Серега?
- Да ломает, командир, меня, слабость какая-то, - ответил я.
- Ба, да у тебя, брат, температура, - сказал Андреевич, приложив ладонь к моему лбу, и поинтересовался:
- Сможем выполнить задачу? А вечером будешь лечиться. Выдюжишь или заменить?
- Нет, нет, командир, все нормально, я справлюсь, не хотел, чтобы меня сняли с боевой задачи.
Запуск, взлет - весь день мы носились по площадкам, выполняя различные задачи. Находясь на своем рабочем месте, я еще держался, слабость преследовала, в перерывах между полетами прижимал горячий лоб к бронеплите, чтобы остудить жар. Отказался от обеда на одной из площадок и ждал, когда загрузят очередных раненых. Так прошел день. Вечером кое-как добрался до комнаты и рухнул на кровать.
Мужики, как обычно, собрали вечерний стол, появился спирт, который резво разводили хлопком по бутылке. Майор Рамиль Каллимулин, мой сосед по лестничной площадке, и его штурман звена капитан Гертер, в обиходе Ароныч, заметили, что со мной что-то не так, и поинтересовались у командира эскадрильи, что происходит. Чипизубов ответил, что я приболел, и тут же все скопом решили меня «лечить». Налили стакан водки, разбавили перцем и, стащив меня с кровати, заставили выпить «лечебный» напиток. Надо сказать, что я отрицательно относился к выпивке и старался ее избегать. Поесть - это да, это я с превеликим удовольствием, а вот выпить был не любитель. И поэтому, когда я, давясь, начал пить стакан водки с перцем, то горло свело от непривычки, но раздались общие возгласы:
- Давай, Серега, вот увидишь, сразу полегчает, простуду как рукой снимет!
Одолев, наконец, стакан, сразу же захотел запить этот ядреный напиток водой и, схватив первую попавшуюся бутылку, стоявшую на столе, приник к ней губами, делая жадные глотки. Каково же было мое удивление, когда оказалось, что это не вода! Опытные старшие товарищи поняли это по моим неестественно выпученным глазам. Они сразу же отобрали бутылку, в которой был чистый, неразведенный медицинский спирт, и закрыли мне рот, чтобы я не успел схватить воздух: «Не дыши, задержи дыхание!».
Тут же подали бутылку воды, к которой я жадно приник и влил в себя все ее содержимое. В голове зашумело, тепло разлилось по всем уголкам тела, по животу пронесся жар, а в голове был туман. Я осоловело смотрел вокруг, мотая головой из стороны в сторону, откашливаясь от выпитого убойного зелья. Мне подали какую-то закуску.
Народ вокруг смеялся, подначивая меня.
- Вот это не умеет пить! А бутылку-то со спиртом хватанул прям с горла, как профессионал, и даже не поперхнулся. Специалист! - с хохотом разбирали инцидентах мои «доктора».
Минут через пятнадцать у меня уже все плыло перед глазами, и я, шатаясь, подошел к кроватям и полез на второй ярус. Это удавалось мне с трудом. Рамиль Каллимулин помог, и я, как только коснулся подушки, отключился.
На следующий день, проснувшись рано утром, почувствовал себя лучше, казалось, хворь отступила. Возможно, помогло вчерашнее «лечение», - и я убыл на аэродром.
Очередные боевые задачи не заставили себя ждать. Но с каждым полетом мне становилось все хуже и хуже. Тело плохо слушалось, порой я только выдавал курс и вел ориентировку, но из своего кресла не выходил.
Наконец, намотавшись весь день по площадкам, уже в сумерках мы приземлились на перроне в Моздоке. Прибывшие медики выгружали раненых в санитарные машины. Мне нужно было выйти из кабины пилотов, но я так и не смог подняться из кресла.
Чипизубов подозвал врача и указал на меня. Тот приложил ладонь к моему лбу и проверил пульс. Сразу же приказал санитарам вынести меня из вертолета и погрузить к раненым. На мои робкие возражения типа «я сам» санитары не обращали внимания. Подхватив под руки, затащили в санитарку.
Через час уже лежал под капельницей. Температура была больше тридцати девяти градусов, и доктор меня потихоньку отчитывал: какого черта нужно было доводить себя до такого полуобморочного состояния.
Провалялся дня три в госпитале, и меня на вертолете отправили домой, в Буденновск.
В прошлом остались обеспечение действий отрядов Гантамирова, первый неудавшийся штурм оппозиции, в котором страна отказывалась от своих военных, которых она же сама посылала в бой, работа в ингушско-осетинском конфликте, штурм Грозного и все, что его окружало. Я летел домой к жене и детям, которые меня уже заждались. Наконец домой!
Но дома пробыл недолго: уже в конце февраля вернулся обратно в Чечню, где война и дальше будет идти по непонятным правилам, где офицеры, прошедшие Афганистан, будут уходить из армии, потому что «это не Афган, здесь все хуже, намного хуже - нам не дают воевать, тут везде предательство, исходящее от политиков».
После перебазирования на аэродром Ханкалы летный состав полка долго проживал в разрушенных войной зданиях, кое-как приспособленных руками военного люда для обитания. А недалеко ударными темпами строился модульный городок и казармы для личного состава. И вскоре полк из развалин бывшей ТЭЧ (технико-эксплуатационной части) перевели в эти просторные здания, построенные на территории бывшего военного городка Ханкалы.
Мы въехали в светлые просторные кубрики и разместились там, создавая фронтовой уют. Места было много, но так вольготно мы прожили недолго. Командованием оперативной группировки к нам на аэродром из Моздока были перебазированы вертолетные подразделения других полков. Пришлось серьезно потесниться.
В кубриках мгновенно вырос второй ярус, а все свободные помещения заполнились личным составом. Скученность стала большая. Правда, к концу дня все так изматывались на боевой работе, что, несмотря на окружающий шум, многие засыпали, лишь коснувшись подушки. Вот в этой разноликой семье и произошел случай, когда один из обеспечивающих авиационные подразделения тыловиков решил пошутить - проверить, насколько у летчиков кишка тонка.
Зайдя к кому-то в гости и немного приняв на грудь, он встал и заявил окружающим: «Сейчас будет шухер». Вытянув из кармана куртки учебную гранату с муляжом запала без кольца и чеки и пройдя по коридору, бросил ее в центральный проход, с диким криком: «Граната!». Находящиеся в центральном проходе и в кубриках люди оцепенели, граната катилась мимо, и вот-вот должен был прозвучать взрыв.
Майор Ильдар Садыков в это время разбирал постель, готовясь лечь спать. Услышав крик и обернувшись, увидел гранату. Как в замедленной съемке она катилась по полу мимо него без кольца и чеки к койкам летчиков его полка. Ильдар, в мгновение ока оценивший всю полноту опасности этой ситуации, крикнув: «Ложись!», сам бросился на гранату, схватил ее, прижал к груди и плотно накрыл своим телом. Летная братия в шуме и гаме не сразу осознала, почему народ вблизи выхода попадал на пол, многих это удивило.
Ильдар лежал на полу и, закрыв глаза, мучительно ожидал взрыва. Время для него остановилось. В этот миг он ничего не осознавал и никого не слышал. Он много раз в Афгане видел, что было с теми, кто рвался на растяжках или вот так же, как он сейчас, накрывал гранату телом. Разум сжался до предела, ожидая последней мощной боли, а в висках стучало одно: вот сейчас, сейчас, сейчас...
Виновник этой ситуации, бросивший муляж, вдруг, громко смеясь, произнес:
- Что, мужики, обделались? Это же муляж, я пошутил, - и, пьяно улыбаясь, довольно смотрел по сторонам.
Поняв, что произошло, парни бросились к Садыкову, а кто-то из «летунов», резко перемахнув через кровать, с размаху въехал кулаком в эту улыбающуюся тупую рожу. Началась небольшая свалка, потасовка. На шум вышли командиры полков и подразделений. Садыкова подняли и никак не могли разжать ему пальцы, которые мертвой хваткой держали гранату. Ему говорили, что все прошло, взрыва не будет, это шутка. Ильдар потихоньку выходил из ступора. Минут через десять ему все же смогли разжать побелевшие от напряжения пальцы
Через час, когда все отходили ко сну, а глупый шутник с разбитой губой и фонарем под глазом писал объяснительную, Ильдар как ни в чем не бывало уже спал.
Я же для себя сделал вывод: с Садыковым можно идти в разведку и, как говорится, с любых высот в любое пекло. Он не бросит в трудную минуту, а если что, не задумываясь, прикроет собой.

Вот он, май. Как он прекрасен в своей поре, череде праздничных мероприятий. Всюду цветет сирень. Ожили насекомые, деловито жужжа, перелетают с цветка на цветок. Все радует глаз, девчонки и женщины уже начинают смело оголять колени и плечи, выставляя свои прекрасные фигуры под восхищенные взгляды мужчин, но все это было так далеко - там, где мир.
Здесь вроде бы тоже объявлено перемирие в честь Дня Победы, но смотреть нужно в оба. Несколько дней назад в районе Гиляны обстреляли «двадцатьчетверку», та еле-еле дотянула на вынужденную посадку в расположение своего подразделения. Экипажу повезло - все живы, а вот вертушке каюк, только в утиль, на списание.
В горах же прямо перед праздником в братском штурмовом полку из Буденновска сбили штурмовик, летчик погиб, наверное, был убит в воздухе, потому что даже не попытался катапультироваться. А еще в Чечне пошла «зеленка», скрывая под своими кронами боевиков. Войска федералов стали загонять «духов» в горы, отрезая им равнинные районы, выявляя банды и уничтожая их. Но боевики были еще сильны в своей массе и, имея значительные запасы оружия, жестоко огрызались, нанося нам ощутимые потери. Бои шли южнее Шали, в Чири-Юрте, южнее Курчалоя и в Бамуте. Тяжело было под Сержень-Юртом и Ведено, везде противник действовал из засад, скрываясь в «зеленке», вел партизанскую войну. Сейчас бои шли на равнине, а в горах было относительно спокойно. Боевики проводили ротацию своих бойцов. Участок границы с Грузией и Дагестаном контролировался ими, и поэтому снабжение у них было налажено на высоком уровне.
Задачи на вылет неслись как в калейдоскопе, вертолеты были нужны везде: нанести удар, прикрыть колонну, вывезти раненых, осуществить поисковое обеспечение района и еще много чего другого, что могли выполнять наши воздушные трудяги войны.
Экипажи «висели» в воздухе по шесть-восемь часов в день, а некоторые и по десять, превышая все мыслимые и немыслимые боевые нормы для летчиков армейской авиации.
Экипаж майора Александра Кушнарева, в котором я выполнял полеты, получил задачу на смену экипажа капитана Владимира Жидкова, выполнявшего поисково-спасательное обеспечение района Сержень-Юрт - Шали - Чири-Юрт - Атаги. Здесь шли упорные бои, особенно в районе завода, танкового учебного центра и близлежащих лесных массивов предгорья у «Волчьих ворот».
Мы уже начали выполнять запуск вертолета, когда мимо нас, поднимая пыль, вырулила пара «двадцатьчетверок» майора Евгения Федотова из Кореновского полка. Они шли на штурмовку объектов противника в районе завода у селения Чири-Юрт. Вырулив на полосу и выполнив контрольное висение, пара вертолетов пошла в разгон и после взлета и отворота на боевой курс перешла на боевой канал.
Экипажу Кушнарева после запуска разрешили взлет с места, и наша «восьмерка» плавно ушла по заданию. Я предложил командиру пойти через Пригородное, а затем с набором высоты в район дежурства, командир согласился, одобрительно кивнув головой. Перейдя на боевой канал, мы доложили «Бронзе» - командному пункту группировки, - что выходим в район для смены экипажа Жидкова.
Минут через пять полета в эфире прозвучал тревожный голос майора Федотова, запрашивающего своего ведомого, но тот не отвечал. Что-то случилось. Обоим экипажам, нашему и Жидкова, была поставлена задача на поиск пропавшего экипажа. Внизу пыль, дым и гарь. И как в этой кутерьме найти пропавший борт, который не подает признаков жизни? Тяжело.
Наш экипаж включился в работу. А через несколько минут экипаж Жидкова, который закончил дежурство в районе и шел на снижение курсом на Ханкалу, вдруг севернее Чечен-Аула обнаружил в русле реки Аргун жирно чадящий столб дыма. Приблизившись, вертолетчики разглядели, что это горит борт вертолета, «двадцатьчетверка». Доложив на «Бронзу», что борт обнаружен, экипаж пошел на посадку. Топлива в баках было мало.
Кушнарев, приняв доклад Жидкова, также выполнил маневр, его экипаж был в двух минутах полета от места падения вертолета. Он перевел свою «восьмерку» на снижение высоты, построив заход для посадки. Подойдя к месту падения, командир приземлил вертушку метрах в семидесяти от горящего борта. Сверху было видно, что недалеко, метрах в сорока от борта лежал человек. «Двадцатьчетверка» развалилась на две части, лежала правым бортом в реке и горела, балка оторвана. Недалеко от нее уже находился вертолет Жидкова, он высадил двух своих спасателей, и те сейчас пробивались через бурные потоки реки к «двадцатьчетверке». Кушнарев повернулся ко мне и сказал:
- Давай бери спасателей и вперед, может, кто жив еще.
Я кивнул, снял шлемофон, схватил автомат и вышел из кабины, знаком показав двум спасателям, находящимся на борту, чтобы следовали за мной. Выскочив из вертушки, присел и осмотрелся. Командир сел в центре реки на каменистый грунт небольшого островка. Слева возвышался обрыв, круто уходящий вверх и заросший сверху лесом. Сзади в полутора километрах - селение. Справа по берегу ряд деревьев, выходящих к дороге на город Аргун, а недалеко какие-то здания нефтепромысла.

Часть 1. Часть 4. Часть 7.
Часть 2. Часть 5.
Часть 3. Часть 6.

В один из дней в палатке заурчал телефон: «Капитан Мулик, на КП». Владимир встал с койки и двинулся к выходу, подумав про себя: « Опять, наверное, «отгазовать» (прогреть) какой-нибудь борт надо».
Капитан Владимир Мулик был военным летчиком второго класса. Хотя он успел повоевать в Афгане и имел за это орден Красной Звезды, здесь его пока редко посылали на боевые задания. При той сложнейшей метеообстановке предпочитали летчиков с первым классом, поэтому он, как правило, был на подхвате: отвезти снаряды, груз или сидеть дежурным поисковым экипажем. А самое обидное - это оставаться ночью и ходить по вертушкам с такими же, как он «второклассниками» газовать борта, так как этот январь выдался обильным на сильнейшие обледенения. Для того, чтобы поддерживать борта 6оеготовыми, и приходилось летчикам топать от вертолета к вертолету, запускать, прогревать некоторое время, выключать и идти к следующему.
Но на этот раз все было по-другому. Войдя на КП, он доложил командиру полка о прибытии. Родичев подвел его к карте и показал на населенные пункты: Шали - Дуба-Юрт - Чишки - Грозный.
- Твоя задача - сбросить над этими населенными пунктами агитационные бомбы, ну не совсем бомбы, а в упаковках. С тобой полетят два офицера, они все расскажут. Да, правым возьми Палагина, он в том районе уже летал, так что справитесь.
Мулик вошел в палатку и позвал меня:
- Серега, на вылет.
- Куда летим? - поинтересовался я, выходя из палатки.
- Да так, рядовой полетик, бумажки будем «чехам» бросать, а то им свои зады подтирать нечем, - ответил Мулик.
Через десять минут мы были на борту. Нас встретил бортовой техник старший лейтенант Олег Губриенко. Его уже загружали какими- то круглыми бумажными болванками. Офицеры, сопровождавшие их, объяснили, что внутри находятся листовки, пропуска и всякая агитация для прекращения войны. Что же, если это поможет избежать кровопролития, то вперед. Минут через сорок мы уже подходили к Грозному, перевалив Терский хребет.
- Куда сбрасывать груз? - обратился я к одному офицеру-агитатору-
Тот пожал плечами, но потом крикнул:
- А можно в центр?
- В общем так, мы сейчас пройдем через город, готовьте груз, полет будет неровный, будем маневрировать. Там сейчас черт знает что творится, кто только не стреляет. Как увидите под собой жилые кварталы, так и сбрасывайте свои листовки, сколько успеете. Поторопитесь, второго захода не будет! - прокричал я.
Мулик повел вертушку через центр с расчетом выскочить далее направлением на Пригородное.
Американские горки не идут ни в какое сравнение с этим полетом внизу мелькали кварталы, горизонт то всплывал вверх, то уходил раз воротом вправо, влево, снова вниз. Под нами что-то горело, что-то взрывалось меж темных коробок домов. Я прилип к блистеру, наблюдая картину внизу: она была страшна. Я видел разрушительную силу войны, которая крушила все на своем пути, не щадя ничего и никого, превращая недавно еще цветущий город в безлюдную пустыню с мертвыми, разрушенными домами. Внизу промелькнула окраина города. Все, далее курс на Шали.
Мы достигли его минут через семь. И тут возник вопрос: а как сбрасывать эти листовки? С предельно малой высоты? Конечно, был шанс проскочить без обстрела, но сопровождавшие офицеры были против, так как с такой высоты пакеты не успеют раскрыться и попадают просто тюками.
- Здесь нужна высота двести - триста метров, - аргументировали «агитаторы», чтобы листовки накрыли весь населенный пункт.
Но в этом случае вертолет - «лакомая» цель для стрелков снизу. Но делать нечего, чертыхаясь, мы набрали высоту по заданию. Нижний край облачности был метров двести пятьдесят - нормально.
Мулик решил идти под самой кромочкой облаков, если что, спрячемся в них. Вот населенный пункт стал «наплывать» на нас, вот уже его улицы под нами, команда: «сброс» - и первые тюки полетели вниз. Разрываясь, они выбрасывали в небо тысячи белых, серых листков, несущих мирные намерения. Нужен еще заход. Но только вертолет подошел к населенному пункту во второй раз, выходя на боевой курс, как снизу к нему устремились десятки очередей из автоматов и пулеметов боевиков, прошивая пространство вокруг. Одна из очередей задела борт, и пули, вошедшие в пол грузовой кабины, застряли в груде агитационной макулатуры, которая лежала на полу, насмерть перепугав «агитаторов». Но надо отдать им должное, свою работу они не прекратили и сбросили весь агитационный груз, предназначавшийся для Шали. За бортом неистовствовал и буйствовал смертельный огонь из всех видов оружия. Владимир потянул ручку на себя, в одно мгновение оказавшись в облаках.
- Серега, где мы, курс на третью точку? - спросил он у меня, сосредоточив внимание на приборах, выполняя слепой полет в облаках.
- Курс держи пока двести шестьдесят и набирай высоту полторы тысячи, а там посмотрим. По расчету выйдем в район Старых Атагов, возьмем курс сто восемьдесят и по моей команде будем работать, если не выйдем за облака, - ответил я.
Но на восьмистах метрах мы выскочили за верхний край. Ярко светило солнце, горы были открыты, и сразу стало веселее. А вот по курсу стали видны и горные вершинки «ворот» Дуба-Юрта - курс на них. Я оглянулся к стоявшему в проеме красному и вспотевшему от напряженной работы «агитатору», и, подмигнув ему, указал рукой на ворота.
- Готовьтесь к работе, сейчас Дуба-Юрт, я махну рукой, когда сбрасывать. А за ними Чишки, так что можно выполнять сброс с перерывом в минуту! - прокричал я, перекрывая гул двигателей. «Агитатор» махнул головой, мол, информацию принял.
Мы приближались к горным воротам, они как бы надвигались на нас, это было величественно и красиво. Облачность, которая покрыла всю равнину, уперлась в предгорья и лениво выбрасывала небольшой язык в ворота, а далее все было открыто. За обрезом облаков вглубь гор уходила дорога на Шатой, впереди во всей красе виднелись горы, покрытые снегом - это было прекрасно, все так и просилось на полотно художника. Я махнул рукой, и вниз пошла очередная лавина агитации, которая скрылась в проплывающих внизу облаках. Впереди были видны Чишки. Я был готов дать отмашку на очередной сброс, как в борт что-то ударило. Командир, матерясь, бросил вертушку в сторону, потом еще раз. Он уже увидел, откуда по нам «работали». Ему хорошо были знакомы эти всполохи станкового крупнокалиберного пулемета Дегтярева-Шпагина (ДШК) еще с Афгана. Вокруг вертушки вдруг вспыхнули серодымные шапки, стало понятно, что по нам уже стреляют и зенитки. Володя пытался развернуться в обратном направлении, чтобы спрятаться за спасительными облаками, но не тут-то было - дымные шапки окружали борт. Снова удар по вертушке. «Агитаторы» уже сами, без команды выкинули остатки груза и сидели, сжавшись, в грузовой кабине. Наконец, умело маневрируя, командир выскочил за облака аж в районе населенного пункта Алхазурово.
- Ну как? - с вопросом и улыбкой повернулся Владимир ко мне.
- Да засада! Что же это такое: как с кем ни полечу, то под мины угожу, то под зенитки. Вы че-е-е, все сговорились, что ли?! - деланно возмущаясь, постарался я разрядить напряженную обстановку.
В нервном смехе в ответ на мое «че-е-е» экипаж получил разрядку, только что избежав опасности, мы осознали, что были в полушаге от смерти.
 - Ладно, курс домой, - приказал командир.
 - Предлагаю напрямую: и Грозный обойдем, и основные траектории артиллерии проскочим мимо, пойдем за облаками на привод Моздока. Курс на ноль, мозги на массу. Ну а генеральный триста градусов, а там «посмотреть будем», как заведут к месту посадки, - ответил я.
Вскоре пришли на точку. После посадки в борту обнаружилось несколько дыр от пуль «чехов». Вот тебе и рядовой полетик.
Зайдя в палатку, я узнал, что здесь прошла небольшая локальная буря: генерал Павлов потребовал меня, своего «правака», на вылет, но ему сказали, что я уже на вылете. В общем, побушевав, как и положено генералу, он потребовал закрепить за ним сейчас же правого летчика, и больше не менять его. С того дня генерал Павлов стал летать со старшим лейтенантом Володей Семакиным, и тот ни разу не подвел своего боевого командира.

Как-то в палатке зазвонил телефон.
- Палагин Серега, на командный пункт, тебе на вылет, - буднично сообщил дежурный.
Я прибыл на КП, где меня ждал заместитель командира полка подполковник Николаи Федорович Шаповалов.
- Пойдешь со мной, будем выполнять бомбометание районов Грозного дымовыми бомбами, - с этими словами он попросил у меня карту. Развернув ее, мы и два представителя от минеров склонились над ней, внимательно рассматривая кварталы в районе площади Минутки.
Минут через пятьдесят после взлета из Моздока мы уже были над городом. Под бортом мелькали руины домов с черными от копоти стенами, разрушенные улицы, забитые чем попало: от сгоревших танков до разбитых, искореженных войной автомашин. Все это полыхало, дымилось, взрывалось - обычный «пейзаж» войны.
Мы вышли в заданный район и «отработали» по квадрату бомбами, те при падении распускали огромные облака белого дыма, которые заволокли и окутали кварталы западнее Минутки. Ветер, гулявший в кварталах, растаскивал это белое косматое облако в разные стороны, уменьшая видимость до минимума.
Там, внизу, группе саперов во главе со старшим сержантом Димой Сиваковым из 131-й бригады была поставлена задача обеспечить проход в минных заграждениях, выставленных боевиками, группе снайперов, выдвигавшихся в район высотки, господствующей на подходах к Минутке.
Дима услышал гул вертушки и как где-то за домами в нескольких кварталах ухнули взрывы. Там все покрылось белым дымом, было понятно, что это дымовая завеса.
«Эх, небесные бродяги, ну и нам бы подкинули пару таких «подарочков», как бы нам этот дым помог», подумал старший сержант.
А сейчас ему надо было преодолеть улицу, которая простреливалась во все стороны. Его
группа из пяти человек кое-где переползала, а кое-где броском вперед проскакивала к очередному укрытию. Их заметили, и боевики сосредоточили по ним огонь. Саперы залегли, но их стали забрасывать гранатами из подствольников. Одна из гранат разорвалась близ сапера с позывным «Ежик». От взрыва у него потемнело в глазах, в голове как будто зазвенели сотни колокольчиков. Он на некоторое время потерялся в пространстве - парня контузило. Но, зная поставленную задачу, он, нетвердо держась на ногах, рванул на противоположную сторону улицы. Его рывок был слабым: голова кружилась, кашель рвал легкие, бег был неровным и каким-то вихляющим. Сиваков кричал «Ежику», чтобы залег за укрытие, но тот его не слышал. Вокруг «Ежика» вздымались фонтанчики от пуль, очереди с трассерами рвали асфальт прямо под ногами. По всем законам войны он должен был погибнуть, из сотни смертельных «пчел», летевших в него со всех сторон, достаточно было бы одной... Ну вот как тут не поверить в провидение - «Ежик» добежал до противоположной стороны и юркнул в провал дома, а через минуту открыл огонь, прикрывая действия отставшей группы.
Сиваков, перекрывая шум боя, скомандовал:
- Бойцы, бросок вперед, не робеть, мать вашу, а то поляжем здесь все, быстро! - и первым, пригибаясь, выскочил из укрытия, ведя огонь короткими очередями в чернеющие провалы окон, откуда по его группе молотили «духи». Мгновение спустя бойцы группы в полном составе, еле переводя дыхание от бега, заскочили внутрь близлежащего здания.
- Все целы? - спросил Дмитрий саперов, те тупо махнули головой, лишь «Ежик» молчал - у него из ушей шла кровь.
- Ладно, двинули дальше, - и Сиваков показал ладонью направление движения, а затем пальцами на глаза: смотреть в оба.
Снайперы немного отстали, они стали отстреливать «духов», засевших в окнах. Перебираясь из окна в окно, из пролома в пролом, группа саперов медленно шла к намеченной цели. Они уже сняли несколько растяжек, установленных в разных местах, пополнив свой боекомплект гранат, обезвредили пару противопехотных мин и одну «монку», стоявшую как раз на направлении движения группы.
Вот, наконец, и тот дом, который им нужен, впереди идет бой. Они зашли внутрь и сразу же нарвались на двух «духов». В группе Сивакова было два бойца из Дагестана, то ли природная лихость, то ли реакция спасла их - они первыми открыли огонь, сразив бандитов наповал, но один из боевиков успел бросить гранату. Сивакову удалось отпрянуть назад и залечь за угол, но неудачно - голова оказалась рядом с углом, где и рванула граната. По голове что-то рубануло, все поплыло как в тумане, звон, пыль, тошнота, он на некоторое время потерял сознание. Очнулся от того, что кто-то его тормошил. С трудом разлепив глаза, обнаружил своих ребят, которые что-то говорили и бинтовали ему голову, из ушей текла кровь, во рту - привкус железа.
«Повезло, жив еще, - мелькнуло в голове, - но двое из группы уже контужены».
Его приподняли и посадили, ждали его указаний. Сиваков потянулся к фляжке с водой, в горле горело и першило. Проглотив с болью несколько глотков воды, откинулся к стене. В голове тарарам, перед глазами все плыло, как после карусели, он нетвердо встал и, опершись плечом о стену, показал рукой вперед.
Вдвоем с «Ежиком» они шли сзади, прикрывая действия группы, которая вела разминирование, оставляя за собой безопасный проход, снайперы прикрывали их. Так они и вышли в заданную точку, снайперы заняли свои позиции и приступили к работе, саперы же отошли к своим позициям. Доложив командиру подразделения о выполнении задания, Сиваков попросил командира о представлении «Ежика» к награде, но тот лишь махнул рукой, не до этого. На предложение о госпитализации Сиваков ответил отказом, сказав, что отлежится в подразделении и все пройдет, - не мог он бросить своих бойцов в тяжелые минуты.
Я узнал об этом случайно, когда эвакуировал раненых этого подразделения с площадки близ Грозного.

Часть 1. Часть 4.
Часть 2. Часть 5.
Часть 3. Часть 6.

На фронте, на передовой ходит множество баек и анекдотов, которые передаются от одного рассказчика другому, частенько они основываются на реальных событиях, становятся чем-то вроде военных былин и сказов...
Как-то в январе в полковую палатку на аэродроме Моздока к вертолетчикам вошел парнишка в летной форме и спросил:
- Мужики, расскажите, как на аэродром «Северный» Грозный попасть, - при этом разложил карту со всевозможными штурманскими причиндалами. Парни быстро объяснили ему маршрут полета на простом пензенском языке: «Взлетаешь, далее вдоль дороги до Червленной, оттуда направо на хребет, перескакиваешь по дороге перевал, затем отворот вправо и на полосу, связь с авианаводчиком, а он подскажет, куда плюхнуться. Заход визуальный. Весь полет на предельно малой высоте, перед полосой еще пониже - там минометы шалят, пулеметы и снайперы достают. Вот и все. Удачи!»
Летчик, поблагодарив, исчез. Много их таких было, которые для себя первый раз открывали этот боевой маршрут. Но комичность ситуации состояла в том, что это был летчик не с вертушки, а с самолета Ту-134!
После захвата федеральными силами аэропорта Грозного командованием было принято решение об использовании его подразделениями авиации. Для этого экипажу «тушки» и была поставлена задача выполнить специальный полет, чтобы выявить возможность посадки на полосу аэродрома самолета. Вот летчик с крылатого борта и прибыл узнать, как туда летают.
Вскоре по маршруту, указанному вертолетчиками, вылетел 134-й, и, сами понимаете, когда самолет всей своей глыбой, жутко ревя двигателями, несся на малой высоте вдоль дороги, то шороху он наделал немало. Снующий по дороге транспорт просто шарахался в сторону при виде несущейся крылатой махины.
Подойдя к перевалу, экипаж «тушки» перемахнул его и стал звать авианаводчика для разрешения посадки. Тот привычно выдал подходящему борту:
- Точка работает, ветер... Подходите на высоте пятнадцать - двадцать метров под уголком.
При этом в ответ услышал:
- Я на двадцати не могу, у меня на пятидесяти земля сливается. Полоса свободна и готова?
Авианаводчик, который не знал об устроенном командованием эксперименте и понятия не имел, кто к нему летит в гости с небес, снова повторил:
- Повторяю, заход под уголком, высота двадцать, ветер... Посадку рассчитывайте на перрон, по полосе работают минометы.
В ответ он услышал:
- Я на перрон не могу, мне полоса нужна.
И тут в эфире прозвучало:
- Ваш тип?
- Туполев-134, крылатый, нужна полоса! При этом «тушка» всей своей громадиной пронеслась над полосой.
Авианаводчик, от удивления чуть не выронивший соску связи, тут же закричал в эфир:
- Посадку запрещаю! Полоса не готова, воронки! Вам срочный набор и уход на «Расписку».
Экипаж «тушки» набрал высоту и нырнул в облака, минут через тридцать они уже выполнили посадку в Моздоке, а часа через два были в нашей вертолетной палатке, где летчики, покатывались от смеха над этой комичной ситуацией, передавая ее в лицах со всеми мельчайшими подробностями. А вскоре этот случай перерос в байку, которая обрастала и былью, и небылью.

В палатку вошел начальник огневой и тактической подготовки майор Алексей Шевченко. Этот смуглый, черноволосый, волевой, огромного мужества человек, прошедший Афганистан, воевал так, что о нем ходили легенды. Сам по характеру спокойный, в бою он превращался в бушующий огонь, за глаза летчики прозвали его «Мак Кряк-Дагом» в честь известного на тот момент героя мультфильма. Десятки раз он вылетал на задания, проводил штурмовки противника, буквально расстреливая его позиции в упор. Однажды он вернулся с фрагментом тела на пилоне. Молодежь заворожено слушала рассказы о его действиях в воздухе и каждый раз ходила смотреть на многочисленные пробоины в его вертушке. Некоторые летчики-операторы не выдерживали того боевого накала и напряжения, которые сопровождали действия майора Шевченко на боевом курсе, и старались улизнуть из его экипажа к другому, более спокойному командиру. Но командование полка и отдела авиации на этот счет имело свое мнение, оно частенько упрекало и журило боевого летчика за безрассудство и нарушение всех правил безопасности. Я, да и многие другие молодые летуны не понимали, за что его так поругивают. И лишь через много лет, уже сам став командиром, понял, что рисковать надо с головой, исходя из обстановки, беречь вертушку и стараться нанести врагу максимальный урон, при этой действуя для противника дерзко и неожиданно. Необходимо выйти из огня с наименьшим для себя уроном. Для меня этот летчик и сегодня остается олицетворением выдержки и спокойствия. Помню, раз, вылезая из пробитой насквозь машины, Шевченко внимательно осматривал вертолет и, найдя очередные пробоины, шел докладывал о выполнении боевого задания командиру, покачивая головой и сокрушаясь, что опять доставил хлопоты инженерам и техникам.
В начале января меня вызвали на КП. Вошел в кунг - утепленный кузов-фургон, где находились командующий армейской авиацией Герой Советского Союза генерал-полковник Виталий Павлов, командир полка полковник Павел Родичсв и начальник авиации 67К полковник Валерий Ярко. Час назад я летал с полковником Ярко на контрольную проверку для получения мною второго класса с командирского сиденья. Всеми правдами и неправдами мне удалось в творящейся вокруг кутерьме найти, выпросить, урвать один летный час для сдачи минимума, необходимого для классификационной категории «военный летчик второго класса». Погода стояла жесткая, даже ниже минимума. Для Ярко такая погода была не в диковинку, но все же он предупредил: «Будь готов ко всему». И мы выполнили проверку.
Увидев меня, полковник Ярко ободрительно улыбнулся и сказал:
- У тебя есть возможность выполнить маршрут в сложных метеоусловиях с самим командующим армейской авиацией, - и сообщил генералу, что я отлетал проверку на очередной класс.
- Вот что, Палагин, готовься, сейчас полетишь с генералом Павловым на аэродром Грозный. Знаешь, где это? - спросил меня командир полка полковник Родичсв.
- Так точно, пролетал мимо, но посадку там еще не выполнял.
- Вот именно, там ее еще никто не выполнял, - ответил Родичев и, повернувшись к генералу, продолжил:
- Впереди Вас пойдет полковник Ярко, он оценит обстановку и подходы к аэродрому...
Минут через десять постановка задачи закончилась, а уже через полчаса мы парой неслись на предельно малой высоте к Грозному. Вот промелькнул слева Толстой-Юрт, и вертушки вдоль лесистого склона пошли вверх. Здесь еще шарахались боевики, и огневое противодействие с их стороны можно было ожидать в любой момент с любой стороны. Подразделения федеральных сил пока в основном придерживались дорог, при необходимости разворачиваясь для боя.
Перевалив Терский хребет, экипажи увидели в белесой дымке картину нарастающего города, который горел, взрывался и задыхался в огне боев. Виталий Егорович Павлов перевел вертушку на пикирование вдоль склона. Дух захватило от той скорости, с какой мы падали к земле, но в последний момент он плавно вывел машину в горизонт, и вертолеты вновь понеслись метрах на пятнадцати к видневшемуся впереди аэродрому. При подлете обнаружили, что на летном поле время от времени взрываются мины. Проскочив благополучно этот участок, выполнили посадку прямо на перрон, закрываясь от мин и стрелкового оружия вышкой управления и зданием аэропорта. Две вертушки молотили, стоя на перроне. Виталий Егорович, повернувшись ко мне, сказал:
- Сергей, давай посмотри по округе, какая обстановка, и назад, только поосторожней.
Взяв автомат, я вышел из вертушки и перебежал к зданию, которое серой громадиной с покореженными и простреленными буквами слова ГРОЗНЫЙ возвышалось над нами и площадью аэродрома. В каждом окне аэропорта торчал кондиционер, вероятно, бакинского производства. Внутри здания гул вертушек стал почти не слышен, зато четко слышались звуки близкого боя. Сверху послышалась стрельба из крупнокалиберного пулемета. Бой шел где- то в районе летного поля аэродромчика ДОСААФ. Пройдя в очередную открытую дверь, попал в зал ожидания аэропорта. Здесь гулял ветер, гоняя по залам и коридорам взвесь штукатурки и еще чего-то. Окна в основной своей массе были разбиты или искорежены. В центре зала была оборудована огневая точка крупнокалиберного пулемета. Здесь же хаотично, на мой взгляд, носились пригибаясь в различных направлениях бойцы. Иногда они «работали» по глазницам-окнам одноэтажного здания, находящегося метрах в четырехстах - пятистах от них. И гулкое эхо неслось по коридорам, а с потолка сыпалась штукатурка, гильзы же разлетались по битому стеклу и со звоном катились по полу в разные стороны. Все стены залов с расположенными на них табло информации и экранами были прострелены, пол завален всяким хламом, в воздухе висела гоняемая ветром кирпичная пыль от пуль, бьющих в стены здания. За территорией аэропорта чадили и бронетранспортер и пара машин.
Я вернулся к вертушке и доложил обстановку. Командующий решил заглушить вертушки и оценить ситуацию. С нами прибыли два чина от гражданской авиации с целью провести рекогносцировку аэродрома и оборудования, которое еще осталось невредимым или подлежало восстановлению.
Мы же с Вовкой Лычевым тоже решили прошвырнуться по «окрестностям». Быстро двинулись вдоль построек аэродрома, пригибаясь и перебегая открытые места.
Нас заинтересовали обломки искореженных самолетов и вертушек, которые лежали грудами металла на перроне - результат работы штурмовиков; когда-то они уничтожили эти машины, выражаясь тактическим языком, для завоевания господства в воздухе, Справа стояли открытые боксы-склады с разбросанным в них авиационным барахлом.
Потихоньку переступая через весь этот бардак, дабы не нарваться на замаскированную мину, подошли к бойцам, занимавшим здесь оборону. В проломах кирпичных стен были оборудованы несколько огневых точек, направленных в обороне по периметру. В небольшом земляном углублении двое солдат колдовали у костра, разогревая пару банок тушенки и жаря что-то мясное на пруте. Не хотелось думать, что это недавно бегало и гавкало, надеюсь, это был баран или овца.
Мы попросили их объяснить обстановку. Парни, стрельнув у Вовки сигареты, сказали, что их долбят с полевого стана и из совхоза «Родина», а также с окраины города, но здесь уже тыл, до «передка» километр. Правда, с «чехами» никогда не знаешь, где «передок», они появляются, как привидения, то там, то тут, используя канавы, тоннели, канализацию. В общем, приходится всегда быть начеку.
- Когда вы заходили на посадку, то по вертолетам стреляли из пулеметов вон оттуда, - сказал один из бойцов, указывая на развалины, видневшиеся метрах в восьмистах.
- Мы туда тоже из пулемета пол-ленты засандалили, они и притухли, - добавил другой, улыбаясь, обнажив белые зубы на почерневшем от копоти костра и грязи окопной жизни лице.
Пехота-матушка во все времена остается пехотой. Зарываясь в землю, она жила, создавая для себя тот минимум удобств, который необходим для выживания. Вот и сейчас рядом с костром валялся диван, на котором коротали время еще пара бойцов, а возле пулемета были набросаны какие-то авиационные чехлы, видно доставленные бойцами с развороченного склада.
- Ну что же, парни, благодарим за поддержку, удачи вам, - и мы двинулись дальше.
Все время, пока мы бродили по аэродрому, нас преследовал запах уксуса. Оказалось, в одном из подвалов неподалеку хранилась консервация. Подойдя ближе, обнаружили кучу разбитых банок с зелеными помидорами и бутылки с уксусом. Сюда периодически заныривал окружающий люд, вытаскивая банки с закрутками.
Этот запах, проникавший везде и разносившийся ветром по округе, долгое время напоминал мне аэропорт Грозного. Мы тоже взяли пару банок - к вечернему столу пригодится.
Вскоре мы обнаружили суету возле своих вертушек - это подвезли группу раненых. Пора в обратный путь.
Подойдя к борту и уже выполняя запуск, я от командира узнал, что сбита еще одна «восьмерка» ВВ МВД в районе станции Каргалинская. Экипаж погиб. Опять вечером будем поднимать скорбные «сто грамм».