Тусклые пятна света едва пробиваются сквозь грязные стекла маленького зарешеченного окошка и выхватывают осколками замусоренный бетонный пол. Тут и там окурки и объедки, пожелтевшие обрывки газет и фотографий.
На каждом обрывке газет одно и то же слово: “Убийство, убийство, убийство”. Оно везде, оно отпечаталось в пыли, оно выжжено в мозгу человека, сидящего прямо на полу, положившего газеты под голову. И на щеке — тоже отпечаталось “Убийство, убийство, убийство”.
Уже и не рад, что пошел на это, да время не обернуть вспять. И везде на обрывках фотографий одно и то же лицо. Хотел бы забыть светлые пушистые волосы, но не может и никогда не сможет.
Рука сама пишет в пыли, толсто покрывающей пол: “Убийство, убийство, убийство”.
И рад бы вспомнить, что было до этой замусоренной комнаты, что было до этого слова, пропитывающего все вокруг и его самого, но не может. Словно родился тут, появился из ниоткуда, был вылеплен из этой же пыли, что покрывает его руки, ноги, кожу, волосы.
— Да, это я убил ее. Меня так бесила-бесила-бесила ее дурацкая привычка причмокивать и зажмуриваться во время еды! Кто вообще придумал, что это – признак того, что блюдо вкусное и тебе нравится?
Как выглядит все там, на свободе? До окошка не дотянуться, а если бы и дотянулся, ничего бы не разглядел. Решетка такая маленькая, что кошка не пролезет, только крысы, снующие туда-сюда и совершенно не обращающие внимание на пыльного человека.
— Я ударил ее тарелкой по губам, и спросил, нравится ли ей блюдо теперь. Не знаю, что на меня нашло, какое-то помутнение, я бил и бил, пока она не перестала сопротивляться.
Голос предательски дрогнул, из желудка начала подниматься волна горькой, ядовитой желчи. Кроме нее там больше ничего не было, да и ее он исторг из себя столько, что чувствовал себя ядовитой змеей. Змеей, которая отравляет всех вокруг, но сильнее всего самого себя.
— Потом я избавился от тела. Разделил его на кусочки и спрятал в самых разных местах, нарисовал бы карту, да вы все равно ни за что не найдете!
Пыльный человек зашелся хриплым истерическим смехом, и пыльные слезы текли из его глаз. Откуда в его организме вода? Казалось, давно должен был умереть от обезвоживания, рассыпаться в труху, прахом был и в прах возвратится.
Его мутило, перед глазами плясали разноцветные пятна, красные, зеленые, желтые, а еще тех цветов, которых нет в природе, сам выдумал, сам забыл названия.
Прямо на пол, в пыль, летит кость с небольшим количеством мяса. Такие бросают собакам, когда хотят поддержать в них не столько жизнь, сколько бесконечную злобу на жизнь и бесконечную преданность к тому, кто кинул кость.
— Молодец, хороший мальчик.
— Стой! Я же сказал все, как ты хотела, выпусти меня!
Дверь в подвал открылась и практически сразу же закрылась, осветив лишь светлые пушистые волосы. Пыльный человек же стал красным, желтым, зеленым и, наконец, синим. Прахом был и в прах возвратился.
