Часть 2-ая трехтомной автобиографии "Сквозь черную дыру". Финляндия. Пайхола. (Хроника внутреннего и внешнего пути беженца, который через дороги Европы ищет безопасность, достоинство и собственный голос)
Оказавшись в розыске и попав в список экстремистов, я стал наблюдать за российской оппозицией с ещё более жёстким скепсисом. Их методы казались мне не просто ошибочными — они выглядели оторванными от реальности. Эти плюшевые «розовые пони», как я их про себя называл, — любители выходить с цветочками, шариками и плакатиками — при малейшем несогласии клеймили меня «провокатором». У них, видите ли, была собственная концепция «мирной революции» по индийскому сценарию, словно Россия когда-либо напоминала Британскую Индию. В одной крупной группе Facebook, насчитывавшей тысячи подписчиков, на аватаре красовался Ганди. Это многое объясняло.
С таким подходом далеко уйти невозможно. Они всерьёз верили, что противника можно победить цветами. Наивность поражала. И неизбежно возникал вопрос: это искреннее заблуждение или сознательная игра в чьих-то интересах? Я склонялся к промежуточному варианту. Полузаблуждение — полукомфорт. Высшее образование, которым они так гордились, даёт лишь профессиональную специализацию и не гарантирует здравого смысла.
Почему появлялось подозрение в неискренности? Потому что на ринг против боксера никто не выходит с завязанными руками. И тренер не кричит: «Ты его победишь!», если это физически невозможно. Вот этот вопрос — как? Каким образом? — мучил не только меня. Многих, кто был готов на реальные действия. Каким образом, спрашивается, власть должна «уйти»? Её должен осенить стыд? Прозрение? Это звучало несерьёзно. И до сих пор они пишут об этом: о каком-то «моральном переломе», о «стыде», который однажды настигнет силовиков и политиков. Подобные рассуждения невозможно объяснить ни агентурой, ни заказом — здесь трудно отделить искреннее заблуждение от удобного самообмана.
Им удалось создать свой рынок. «Бизнес на протесте» — именно так я это называл и называю. Они зарабатывали, используя доверие людей. Хорошим примером здесь выступает Навальный. С моей точки зрения, он действовал скорее как предприниматель, который нашёл нишу в политике, а не политиком, для которого политика — судьба. У него всегда была подстраховка: бизнес-прошлое, проекты, связи, даже громкое дело «Кировлес». Он превратил собственную организацию в коммерческий бренд: продавал кружки, футболки, символику — это выглядело нелепо, но было частью коммерческого расчёта.
Но именно такой бэкграунд мешал ему пойти на радикальный шаг. Он протестовал, но всегда оставлял себе путь к отступлению. Политика для него была чем-то вроде игры, где можно оплатить штраф, улыбнуться и вернуться к прежним делам. Его команда, вероятно, жила по тому же принципу: европейские гранты, отчёты о проделанной работе, фотографии с митингов как KPI.
Я всё больше убеждался: они не стремились к смене власти всерьёз. Для них это была игра, форма заработка, освоение западных средств. Такая «оппозиция» не могла представлять угрозу для режима. Мне писали многие: «Мы бы вышли, но они же не пойдут до конца. Мы сядем, а нас никто не вытащит».
Я вспоминал Украину. Сторонники Саакашвили не рассуждали о карме и стыде — они заблокировали автозак, выломали двери, разбили стекла и вытащили его. То же самое с Пашиняном: вышел, повёл людей, его арестовали, но под давлением толпы выпустили. Это политическое лидерство. Настоящее. И это совершенно иной масштаб воли и решимости. А Навальный… он всегда оставался в логике предпринимателя, а не революционера. Так протесты не делаются. В условиях диктатуры нельзя водить хороводы вокруг административных зданий. Даже в демократических странах мирные протесты редко дают быстрый результат — что уж говорить о России. Но они не изучали историю протестных движений. Они просто уверовали в догмат о «мирном протесте», который сам по себе якобы способен изменить систему.
Результат предсказуем: ничего. Хотя пострадавших оказалось достаточно. И всё равно «провокатор» — это я.
Протест должен быть современным, но основанным на реальном опыте. Следовало изучать примеры Ирана, Ирака, Сирии — стран, где люди сталкивались с диктатурами. Изучать и успешные, и провальные стратегии. В Ливане, помню, были конкретные достижения — захваты административных зданий, серьёзное давление на власть. Я писал об этом — сейчас уже не восстановлю все детали. Но там протест был живым, настоящим. Сколько подобных моделей я пытался предложить!
В государстве, где оппозиционеров убивают, идея мирного протеста превращается в мифологию. Это фактически война, объявленная властью собственному населению. А на войне действуют определённые правила: либо ты действуешь на опережение, либо становишься жертвой. Именно поэтому в конце XIX — начале XX века Ленин говорил о революционном терроре. Он не заменял митинги — он шёл параллельно. Ослаблял верхушку. Устранял ключевых фигур: чиновников, мэров, губернаторов, представителей репрессивного аппарата. Так ослабляли систему. В России того времени это сработало. Должно сработать и теперь.
Но нынешняя оппозиция предпочла комфорт. Довольствовалась грантами, лекциями, красивыми словами. Уверовала в индийскую модель, не задумываясь о том, что Индия боролась с внешним колониальным управлением, а Великобритания после Второй мировой войны была истощена. Это совершенно другой контекст. Кто «оккупировал» Россию? Никто. Она находится под властью собственной элиты. Такая ситуация требует иных методов — тех, что доказали свою эффективность в других диктатурах.
Создавалось впечатление, что российской оппозиции подсунули удобный сценарий «ненасильственного протеста» и они охотно приняли его как руководство к действию. Только люди, полностью оторванные от реальности, могли поверить в такое. Всех, кто предлагал иное, они без колебаний отвергали, клеймя несогласных. На мой взгляд, они с самого начала пошли по неверному пути — то ли из глупости, то ли из самообмана, то ли под влиянием искусно внедрённой концепции. В любом случае, это очень удобная работа — называться оппозиционером, им быть в глазах мировой общественности и ещё и зарабатывать на этом. Правда, такая работа не имеет политического результата. Сотрясание воздуха, и не больше.
