Есть у Астафьева прекрасная книга, которую я много раз перечитывала - "Царь-рыба" и по одному из эпизодов этой книги в 1979 году сняли фильм "Таёжная повесть". Который я так же многократно пересматривала и наверняка буду пересматривать ещё. И каждый раз буду испытывать всё то же восхищение перед охотником, как перед человеком с железными нервами и доброй душой.
Итак, предыстория - Аким остался сиротой после смерти матери-долганки, он был один из её семерых детей от разных отцов. Образования не получил, но работал с малых лет и трудился честно, став человеком, каких не часто встретишь. Охотником, рыбаком и много кем довелось ему побывать до момента, который стал основой для фильма.
В тот год ему, как начинающему охотнику-промысловику, отвели одно из самых дальних угодий, на речке Эндэ. От зимовья до ближайшего посёлка сотня с лишним вёрст, до людей хоть влево, хоть вправо - не докричишься. На реке Курейке, притоком которой являлась Эндэ, весь год стояла бригада рыболовов. Добычу которой самолётиком доставляли на игарский рыбозавод. А до ближайшего охотничьего становья - пять суток ходу.
И вот охотника высадили с вертолёта посреди тайги, в устье реки Эндэ. На ветхой долблёнке, отталкиваясь шестом, доплывает он до зимовья, имея в голове мысль славно поохотиться и душой отдохнуть от суеты человеческой. Отдохнуть обламывается уже около зимовья. Потому что там явно кто-то порезвился - труба в чёрной саже, ништяки вокруг разбросаны и вообще непорядок. Собака озадаченность охотника поддержала и на зимовье погавкала.
В избушке, посреди уже покрытого пылью бардака, на нарах лежало под тряпьём и оленьей шкурой, нечто. Опознанное сначала как подросток и оказавшееся при ближайшем рассмотрении сильно заморенной и хворой бабой. Сильно удивившийся эдакому пердимоноклю охотник, принялся выхаживать свалившийся на его голову сюрприз. Сюрприз хрипел, просвечивал от голода и норовил помереть, булькая лёгкими. "Хрен тебе на весь макияж, а не откинуться." - Акима найденное сокровище отмыл, обляпал горчичниками, отпоил травами и даже научился ставить уколы. Полностью забив на охоту и аванс в пятьсот рублей на неё.
На наваристой тайменьей ухе баба оклемалась и затребовала искать некоего Гогу, следы которого Акима уже обнаружил и по доброте душевной считал, что теперь это утопленник. Ну и правда, не мог же напарник бросить посреди тайги женщину просто так. Покойник был найден на берегу реки, уже освоенный рыбами и милыми лесными зверьками и опознан как старый знакомый с весьма скверным характером. Отжать у ветерана медаль за бутылку и отлить из неё блесну, считалось у него за здрасте. Баб он так же любил самозабвенно, голову им морочил мастерски и приманивал их чаем с коньяком, в сочетании с лихой наглостью. Бабы млели и готовы были на всё.
Одна из них, просипевшая, что её зовут Элей и была обнаружена в зимовье охотником в весьма скверном состоянии. Слова про то, что нужно шевелить ластами, чтобы их не склеить, она слушала внимательно и даже как бы соглашалась. Но отпускать от себя не хотела, устраивая скандал с рыданиями и бульканьем лёгкими для убедительности. Охота накрывалась медным тазом.
Акима шуршал по окрестностям, заготавливая пожрать на двоих, потому что на такой поворот событий он не рассчитывал. Гражданка Эля изумлялась такому неразумному поведению, совершенно не въезжая, что до ближайшего магазина всего-то сто вёрст и выкобенивалась по полной программе. Её бесило всё - запасливость, шорканье пилы, нечего шляться в лес, ей тут одиноко. И вообще фу охотником быть. Акима крепился, как мог. Золотой человек, как я считаю.
Озарение пришло к городской фее внезапно. Когда охотник таки вырвавшись по-быстрому сгонять и добыть пушнины на закрытие весьма немалого долга, заплутал и еле дополз до избушки обратно. Воя в голос, она осознавала простую и незамысловатую истину - без мужика ей здесь быстро придёт каюк. Выкобениваться стало некогда и не перед кем, нужно было срочно спасать надёжу и опору. По-шустрому сварив супец из дичи и морс из ягод, она пришла к своей первой здравой мысли - ничто не согревает продрогшего мужчину лучше, чем тёплая баба с сиськами. Мужчине было пофиг на все сиськи вместе взятые, он заебался.
Дичи в этот год оказалось катастрофически мало и охота не складывалась, сопливый прицеп трудиться не особо умел и смысла в домашних хлопотах не видел. Она была феей по жизни, с лапками и хлебушком в голове. Швырялась в охотника надоевшими рябчиками, закатывала скандалы, развлекалась прочими милыми женскими штучками и слегка блевала от вида ободранных тушек.
О судьбе связчика Гоги Акима сообщил по-своему, когда она уже немного окрепла. Вручив найденные документы и невнятно сказав, что сгинул нафиг. К слову пришлась лекция о том, что в тайге булками охотнику шевелить нужно, он сюда не на курорт приехал. Гражданка Эля как бы всё поняла, прониклась и осознала. Чуть позже накапав охотнику рюмочку спирта и наконец-то соблазнив сиськами. Получилось несколько неудобно, наутро все застеснялись от такого разврата.
Зыркая друг на друга исподтишка и как бы притеревшись друг к другу (гусары, молчать!) напарники готовились отправляться к цивилизации. Зимовать в паре с истеричной больной девицей, пуляющей рябчиков по углам и поедающей ценные припасы, охотник не нанимался. Ему за другое платили. Эля собиралась легко прогуляться по зимней тайге, восхищаясь окрестностями, Аким крестился. Бежать за санями с впряжённым в них охотником оказалось чуть сложнее, чем прогуливаться по парку и теперь заебалась фея. На второй остановке она уже не жужжа обдирала куропаток и снова хлюпала лёгкими. Охотник понимал, что крестился не зря. Аким в паре с собакой волок возок со скарбом и бабой в нём, пытаясь ненароком не сдохнуть и сдать наконец-то осточертевшую истеричку рыбакам для дальнейшей переправки в Москву. Наступал каюк обоим.
Бригады рыболовов на берегу не оказалось, изба стояла запертая и пустая. Нервы феи порвало на британский флаг и истерику, потому что она уже представляла себя с мамой в Москве за чашечкой капучины, а не вот это вот всё. Охотник тоже не заказывал себе такое. И в ответ на варежку, прилетевшую в лицо, в двух матерных словах объяснил, кто тут таёжный житель, а кто фря московская. С трудом налаженный посредством сисек контакт дал трещину, охотник начал сваливать подальше в лес, предоставив фее выкручиваться самостоятельно.
Разрулил напряжённое молчание пролетавший над зимовьем раз в день самолёт, нежную городскую барышню следовало куда-нибудь сплавлять. Или прикапывать в ближайшем сугробе до весны, заодно сэкономив оставшиеся мизерные запасы нервов и еды. Барышня, озверевшая от красот, таёжных деликатесов и аборигена, уже не хотела никакой романтики. Её манили суровые будни больших городов. В вертолёте они сделали вид, что не было никаких сисек, рябчиков и вообще, гражданка, мы с вами не знакомы.
Подштопав дамочку в промежуточном между зимовьем и Москвой посёлке, её наконец-то отправляли к маме под крыло. Домой. Видеть друг друга напарники всё ещё не очень-то хотели, но мы же все культурные люди и реверансам обучены. На прощание пошорканный охотник всунул Эле в руку подзанятую у кого-то пятёрку. Потому что, как я уже и сказала - добрейшей души оказался человек.
Версии фильма и книги между собой отличаются, оставляя суть - как рука об руку выживают в суровых условиях фея неприспособленная и нежная. И суровый снаружи, но деликатный в душе охотник, прошедший огонь, воду и медные трубы.
Любовную линию утопшего Гоги, прикинувшегося прожжённым тайговедом и юной дуры-бабы я опустила, потому что у них с выживанием вообще не сложилось. Даже учитывая вполне зашедшие сиськи.
"Ну вот, пересидим здесь." - Гога и Эля
В углу лежит что-то подозрительно напоминающее труп
"Скормлю песцам, сладенькую такую"
"В зимовье тяжело больной человек", спасение пришло
"Ты в автобусе не езди, продует ещё"