В этом посте собраны истории создания нескольких хитов великого и ужасного Дина Кунца – точнее, истории о том, как его издатели всеми силами пытались эти книги не выпускать, а один литературный критик и вовсе чуть не лишился жизни.

Для релаксации и снятия стресса пост снабжен целительными фотографиями собак господина Кунца, которые всегда были его самыми верными фанатами.

Роман "Молния"

Кунц рассказывал, что это один из его самых обсуждаемых романов: письма от читателей по поводу этой книги ему приходят очень часто. «Молния» была далеко не первым бестселлером писателя: она вышла уже после «Ангелов-хранителей» и «Фантомов», и набрала популярность очень быстро – вопреки прогнозам издателей. И вот здесь мы подходим к листу претензий издателя и ответных претензий Дина Кунца.

Во-первых, у «Молнии» изначально было другое название (как, впрочем, и у большинства его романов). Изменили название по требованию издателя, оригинальный вариант неизвестен.

Во-вторых, у редакции было много претензий к тексту, которые Кунца насмешили. 1)Говорили, что саспенс не может быть растянут во времени – слишком уж быстро исчезает напряжение (напомним, в «Молнии» действие разворачивается на протяжении примерно тридцати лет). 2)Указывали, что часть книги посвящена подростковому возрасту главного героя – а это уже взывает к совсем другой аудитории. 3)Укоряли в избытке юмора, который с саспенсом не сочетается. 4)И, наконец, пеняли на слишком сложные темы, которые поднимать в популярной литературе просто нельзя – читатель не поймет, а если и поймет, то не оценит.

Но главный спор образовался даже не вокруг сюжетных коллизий или вопроса аудитории. Среди основных персонажей «Молнии» не было золотистого ретривера, который к тому моменту успел стать чуть ли не визитной карточкой литературы Кунца – а вот в этот роман почему-то не вписался. Суммировав эти «минусы», издатель постановил: вот пройдет лет семь, все забудут про старые хиты, и можно будет попробовать выпустить «Молнию».

Вопреки всему, «Молния» вышла в положенное время – и стала одним из главных хитов Кунца. И она же укрепила его во мнении, что доверять нельзя никому: ни издателю, ни редактору, ни даже своему литературному агенту, который вполне может оказаться двойным.

Роман "Полночь"

Сразу скажем, что «Полночь» - не то название, которое изначально предлагал Дин Кунц, и оно ему не очень-то нравится.

А теперь к делу. Выход «Полуночи» ознаменовался многочисленными высказываниями критиков, среди которых, конечно, были не только восторженные. Один особенно разозлил писателя: некий литературный критик написал, что своим успехом «Полночь» обязана в первую очередь активной рекламной компании. А потом добавил страшное: назвал книги Кунца «утомительными романами о вампирах в современных одеждах». Стоит ли упоминать, что, по заверениям самого автора, на тот момент в его книгах вампиры даже ни разу не мелькали.

После ознакомления читателя с этой ситуацией в эссе, посвященном роману «Полночь», Кунц с кровожадным удовольствием начинает описывать всевозможные способы убийства означенного критика, которые он в своих фантазиях применял.

Скучный вариант: двадцать выстрелов из двух девятимиллиметровых пистолетов.

Неординарный вариант: натравливание дрессированного крокодила по имени Хлои, последующее пожирание означенного критика означенным крокодилом, распивание дорогого алкоголя, глумление над останками и т.д. и т.п. Да, все это Кунц живописал в своем эссе.

Досталось и издателям, которые наотрез отказывались продвигать «Полночь» в переплете – по их словам, Кунц был прирожденной звездой в сегменте изданий с мягкой обложкой. Потом, когда роман стал бестселлером среди книг в переплете (да, для этих сегментов в Америке существуют разные чарты), издательница не преминула сообщить Кунцу, что это случайность, и что он не из тех, кто может писать хит за хитом.

Страшно подумать, какие убийственные фантазии с издательницей, крокодилами и пистолетами преследовали писателя после этого разговора. А также после общения с некоторыми представителями киноиндустрии, которых Кунц тоже вскользь упоминает.

Роман "Фантомы"

И снова коллизия с названием, аналогичная предыдущим.

Если составлять список «10 худших ошибок в жизни Дина Кунца», решение издать «Фантомов» точно в него войдет. Почему же, спросите вы? Ведь «Фантомы» - наверное, самая знаменитая книга Кунца, да еще и получившая экранизацию. Радоваться надо! Но «Фантомы» (а также критики и журналисты) провинились в одном: из-за них произведения Кунца стали причислять к жанру «хоррор». Это, по его мнению, в корне неверно, а иногда даже обидно: ведь сам он причисляет себя к авторам саспенса.

На волне успеха романа «Шепоты», который даже по мнению Кунца вполне можно назвать хоррором, издатель намекнул, что хорошо бы и дальше двигаться именно в этом направлении. В 80-х хоррор был очень популярен, и раз уж «Шепоты» снискали огромную читательскую любовь, Кунц решил последовать совету. Но когда книга вышла, издатель, по его словам, остался недоволен, потому что получился «слишком хоррор». Такая претензия не вызвала у автора теплых чувств, но, как мы уже знаем, была не самой раздражающей в его карьере.

Роман "Ангелы-хранители"

И напоследок – самое миролюбивое (и одно из самых популярных) произведений Кунца.

Конечно, у «Ангелов-хранителей» изначально было другое название, и сам Кунц от конечного варианта не в восторге – но об этом вы уже наверняка догадались.

При всем этом «Ангелы-хранители», по словам писателя, чуть ли не единственная книга,  создание которой принесло ему исключительно радость – без обычных для творческого человека перепадов настроения и пучины сомнений. Все благодаря осознанию, что и идея этого романа уникальна, и персонажи не похожи ни на кого, но зато вызывают невероятно теплые чувства у их создателя.

Без упоминания золотистых ретриверов в этот раз точно не обойтись: в «Ангелах-хранителях» Кунц создал самый яркий образ героя-собаки во всем своем творчестве. Ретривер по имени Эйнштейн, который умнее всех своих человеческих спутников, запомнился и читателям, и издателям Кунца (отсюда и претензии к оставшейся без собак «Молнии»). В Эйнштейна писатель вложил всю свою любовь к этой породе, с которой на тот момент был знаком не очень близко: тогда он еще не завел своего знаменитого ретривера Трикси.

И по сей день «Ангелы-хранители» - любимая книга самого Дина Кунца из его библиографии. И она же, видимо, принесла ему меньше всего проблем с агентами, издателями и критиками, настолько сильно полюбилась всем прочитавшим.

Книги, заслуживающие почетного упоминания

Роман «Нехорошее место»: претензии издателя и литературного агента к излишней оригинальности и даже гениальности, перемена названия (Кунц предлагал ONE O’CLOCK JUMP), а также конфликт с голливудскими боссами из-за экранизации.

Роман «Шепоты»: издатель назвал Кунца «средним автором саспенса», который хочет прыгнуть выше головы. Но главным обидчиком в этот раз выступила сама книга, написание которой далось Кунцу так тяжело, что он даже похудел почти на 10 килограммов.

Собаки, заслуживающие почетного упоминания: Трикси, Анна, Эльза

А вам какая книга Кунца запомнилась больше всего?

В честь дня рождения Мэтра предлагаю вам посмотреть видеоэкскурсию по закулисью фильма "Психо".

В роли гида: Альфред Хичкок.

Видео на английском языке, но на Ютюбе всегда можно включить субтитры с автоматическим переводом. 😉

Источник: Гарруда знает!

Фильм "Сердце Бонивура" познакомил нас, советских детей, с такой штукой, как саспенс. Куда там Хичкоку с его "психами".

- Ты чего? Идешь смотреть "Бонивура"? - спросил Димка Жданов, мой друг. - Там ему сердце вырежут!

- Правда?! - земля подо мной покачнулась.

- Да-а. Живому...

От этого "сердце вырежут" стало жутко и тревожно, и гулко билось в груди мое собственное сердце, горячее сердце октябренка. Я представить себе не мог такой невероятной жестокости.

- А бонивур -- это кто? Это как большевик, да? - спросил я.

- Эх ты, темнота... - сказал Жданчик насмешливо. - Бонивур -- это значит разведчик. А еще ему ноги сожгут и на спине звезду вырежут!

- Кто?!

- Белые, кто ж еще. Казаки, кажется.

Жуть. И мы пошли смотреть. Это было летом у бабушки, в Кунгуре.

Этот изматывающий нервы кошмар был еще и растянут на 4 серии. Я сел в кресло перед телевизором, сердце стучало, ладони взмокли. Вот сейчас мне покажут... вот сейчас... Фильм начался.

Я смотрел, холодея, как веселый молодой парень (Бонивур -- это он, это имя!, понял я) бегает, смеется, шутит и всячески дурит жандармов и прочих прихвостней царского режима, обводит их вокруг пальца, помогает товарищам-большевикам, и смеялся вместе с ним -- но мысль о том, что наступит миг -- и веселое доброе сердце Бонивура будет вырезано, сидела, как ледяной штырь, у меня в затылке. Я замирал и пугался, когда герой попадал в ловушку -- и облегченно вздыхал, когда он вырывался из нее.

Вот и в этот раз он ускользнул. Жандармы остались с носом.

И тут со мной случилось другое, неожиданное. Я начал надеяться.

Все будет хорошо. Наши победят. А белые так и не смогут поймать веселого молодого Бонивура. Куда им, неуклюжим и устаревшим. И наши победят и построят советскую власть. И никто не вырежет сердце Бонивура. Оно будет биться и жить -- светло и радостно, в мире победившей революции.

Каждой серии я ждал, как манны небесной. Кроме последней, я даже не хотел идти ее смотреть. У меня болело сердце от предчувствия. Я стоял во дворе дедова дома, это было в Кунгуре. Солнце припекало, я взмок, пора идти домой, в прохладу квартиры, к телевизору... а я переминался с ноги на ногу -- и не шел.

-Ты чего? - спросил Макся. - Пошли быстрее, там Бонивур начинается.

Я кивнул и -- усилием толкнув себя изнутри -- пошел. Ноги были точно из пластилина, тяжелые и непослушные. Я не знал, как объяснить это странное чувство.

И тут наступила расплата. Последняя серия была скучная и долгая. Бонивур больше не бегал по крышам, он был в партизанском отряде красных. Какая-то любовь еще. И вот они в какой-то деревне, у Бонивура есть девушка, они счастливы, она тревожится, что наши долго не едут, он смеется и успокаивает ее. А потом в сумерках Бонивур выходит к забору (не знаю, есть ли этот кадр в фильме, но я отчетливо помню именно так), и долго стоит, смотрит вдаль, в сторону леса и дороги. И лицо у него... тут мое сердце замерло и остановилось. У него на лице была печать смерти. Как в рассказе Лермонтова "Фаталист", где Печорин видит на лице другого офицера -- что тот скоро умрет. И этого не избежать.

А потом это случилось. Белые пришли и поубивали их всех. Почти как в Чапаеве.

Бонивур и тут почти вырвался -- я переживал за него. Потому что я помнил, какой он был в первых сериях -- ловкий, дерзкий, насмешливый, неуловимый. Удачливый. "Давай, - молил я мысленно. - Давай, засмейся и что-нибудь придумай. Как в первой серии". Но он вдруг утратил свою ловкость и удачу. Он больше не был тем самым Бонивуром. Он стал обреченным.

И наступила та знаменитая сцена. С сердцем и звездой на спине. Чудовищная.

Нам почти ничего не показали. Только страшный крик Бонивура разнесся над деревней, над просторами полей и леса. И от этого было еще страшнее. Потому что мое воображение представило все в сотни раз жутче, чем мог показать экран. До озноба.

А потом пришло запоздалое возмездие для убийц. Красные вернулись. Копыта били в сухую, пыльную землю, сабли сверкали. А белые бежали, позорно и жалко... Наши победили. Все, как и должно быть.

Но сердце Бонивура было уже не спасти.

«Сердце Бонивура» (1969) — советский четырёхсерийный фильм о становлении Советской власти на Дальнем Востоке и в Приморье. Режиссер Марк Орлов.

Фильм снят по книге Дмитрия Нагишкина. Повесть была написана в 1944 году, а роман появился в 1947.

В роли Бонивура -- дерзкого, смелого и насмешливого, актер Лев Прыгунов. Прототипом героя стал реальный комсомолец Виталий Баневур.

В роли колоритного злодея -- Петр Глебов:

И конечно, каждому рыцарю нужна симпатичная дама сердца. Правда, Бонивур скорее Тиль Уленшпигель революции, веселый и безбашенный шут, чем серьезный рыцарь. Но это и к лучшему.

Потому что когда Бонивур (или Тиль) вдруг становится серьезным -- он неизбежно погибает:

Один из злодеев. Казак с георгиевским крестом:

Владивосток. Памятник герою-комсомольцу Виталию Баневуру (1902-1922)

Предыдущие части:

Шатун: Побег в никуда ШАТУН

Шатун 2: Сон в зимнюю ночь ШАТУН-2

Шатун 3: Имя моё Легион ШАТУН-3

Шатун 4: Часовщик ШАТУН-4

Шатун 5: Зачарованный лес ШАТУН-5

Шатун 6: Приёмыш Шатун-6. Приёмыш

История седьмая. СХРОН

Во тьме, возможно, таятся разумные сущности и, возможно, таятся сущности вне пределов всякого разумения. Это не ведьмы или колдуны, когда-то пугавшие примитивную цивилизацию, но сущности бесконечно более могущественные.
Г. Ф. Лавкрафт

I

– Расслабься, – раздался возле левого уха вкрадчивый голос Вадика. – Просто расслабься, думай о хорошем, отпусти все мысли... Ты ведь чувствуешь Тропу? Теперь тебе надо войти в кёро, чтобы она открылась.

Опустив веки, я постарался расслабиться ещё больше, чем раньше, но у меня фиг что получилось. Вместо расслабления тело напряглось даже сильнее прежнего.

– Представь, что ты паришь над землёй... – продолжал занудствовать Вадик. – Просто расслабься...

Я громко цыкнул и открыл глаза.

Мы с бифуркатором сидели на горной тропе, серпантином поднимающейся к самым вершинам. Благодаря постоянным дождям трава здесь выросла выше головы, и в ней было впору заблудиться. Один край тропы упирался в почти отвесный склон, в котором среди кустов угрожающе торчали валуны, грозящие в любой момент обрушиться вниз. С другой стороны открывался обалденный вид на огромное ущелье. Далеко внизу грохотала горная речка; среди елей, берёз и ореховых деревьев торчали разноцветные крыши дач, отелей и санаториев. Сама тропа была около полутора метров шириной – один неверный шаг, и ты совершишь экстренный спуск на пару километров.

Вечерело. Солнце бросало пологие золотистые лучи света на склоны, порождая длинные насыщенные тени. С юга на горную гряду навалилась сизым пузом грозовая туча. Оттуда дул влажный ветер, и невнятно погромыхивало. На севере за пеленой смога лежал ощетинившийся многоэтажками Роднинск.

Я сидел на плоском камне на самом краю тропы, Вадик расположился чуть дальше, на стволе поваленного дерева. Если глянуть вниз и чуть влево, можно было увидеть ту дачу, где остановилась наша компашка после того, как покинула помпезный особняк Легиона. Поблизости от «нашей» дачи других строений не было, если не считать пару пустых домов и трансформаторной будки.

С самого обеда Вадик учил меня здесь, вдали от цивилизации, открывать Тёмные тропы. По его словам, где-то рядом находилась такая тропа, и мне стоило только впасть в особое состояние кёро, чтобы открыть дорогу в иной мир.

Получалось хреново. Не исключено, потому что Вадик меня бесил. Весь такой лощёный, деланно приветливый и дружелюбный, с фальшивой голливудской улыбкой и позитивным мышлением, одетый в модные шмотки... Общаясь с ним, я чувствовал себя каким-то деревенским увальнем, который не то что Тёмную тропу открыть, культурно высморкаться не сможет.

– Может, помолчишь? – проворчал я. – Не даёшь сосредоточиться.

В глубине души я понимал, что Вадик, в сущности, не заслужил такого отношения. Парень старается ради общего дела. Как более древний бифуркатор, я должен буду открыть портал в тот мир, где спрятан чёртов Схрон, но опыта по части межпространственных переходов у меня – кот наплакал. К тому же Эм выделяет Вадика не больше, чем остальных членов её мистической Семьи, в состав которой и я с некоторых пор допущен.

– А может, ты перестанешь быковать? – внезапно поинтересовался Вадик. – Если втюрился в Эм, то дело не должно из-за этого страдать.

Я выпучил глаза, кровь бросилась в виски. Сам не понял как вскочил: только что сидел на камне и вот уже нависаю над Вадиком, а правое плечо слегка оттянуто назад как для удара правым кулаком.

– Я не втюрился! – заорал я так, что даже эхо насмешливо отозвалось: «втюрился... втюрился...».

Какое гадство, фраза прозвучала по-детски, и, мало того, кажется, спалился я по полной.

Вадик, который, кстати, даже не шелохнулся в ответ на мои энергичные телодвижения, будто прочитал мои мысли. Вообще-то тут и полный имбецил прочитал бы мои мысли. Бифуркатор слегка ухмыльнулся.

– Ага, как же. Это все заметили. Даже Гена-манкурт. Ты в неё влюбился, Валера. Ничего странного, я тебя понимаю. В неё весь Легион влюблён... Хотя нет, половина влюблена в Тейю.

Несмотря на бурлящие эмоции, я вспомнил длинноногую блондинку в серебристой маске, которая стояла рядом с Бояном в ночь нашей первой встречи. Не знаю, что там у неё под маской, однако если половина Легиона в неё влюблена, значит, она не уступает в красоте Эм... Хотя мне плевать.

Спокойствие Вадика и его откровенность сработали. Я словно выдохся, злость куда-то подевалась. Да и негоже терять самообладание перед этим засранцем. Злобно сплюнув в сторону, я отошёл от Вадика и снова уселся.

– Ну хорошо, она мне нравится, – соизволил признать я. – А ты – нет. Уж извини, Вадик. И у нас с Эм взаимная симпатия.

«Зачем я это говорю?» – подумалось мне. Но было поздно. Злость, как известно, отвратительный советчик.

– Она тебе сказала, что ты ей нравишься, да? – спокойно спросил Вадик. – После ритуала посвящения в Семью, небось? После ритуала она это всем говорит. Типа выражает симпатию к новому члену братства. Не воображай слишком много. Она тебе не обычная шкура с улицы, она почти десять лет прожила в лесу, среди негуманоидных существ, а до того – в Шведской Империи, где ездят на паровых автомобилях. У неё мозги совсем по-другому заточены. Я её уже несколько лет знаю, а до сих пор понять не могу.

У меня окончательно испортилось настроение. Я смачно выматерился.

– Ладно. – Вадик поднялся. – Пошли, что ли. Сегодня на нужную волну ты уже не настроишься.

Ни с того, ни с сего вспомнилась маленькая Даша, прикованная к инвалидному креслу по милости Мары. Она была похожа на юную беззащитную эльфийку своими длинным светлыми волосами и слегка оттопыренными ушками, торчащими среди локонов. При мысли о ней я открыл Тёмную тропу. В этом «мыслечувстве» не было сексуального подтекста. Она – чистый и невинный ребёнок, и думать о ней, как о сексуальном объекте, – извращение. Слава богам, во мне этого извращения нет. А вот в отношении к Эм – сексуальный подтекст есть, и ещё какой!

Чёрт, кажется, я понял, почему христианство считает секс грехом, хотя тут же, не отходя от кассы, советует «плодиться и размножаться».

Чтобы открыть Тёмную тропу, мне нужно думать о ком угодно, только не об Эм...

Мы спустились по каменистой тропе к даче – двухэтажному, нуждающемуся в ремонте особняку, торчащему среди клёнов и ореховых деревьев на склоне горы. Как выяснилось, Легион не совсем владеет всеми этими частными домами. Скорее, арендует на время отсутствия хозяина. Как бы то ни было, хозяин нашего прежнего особняка вернулся, и мы были вынуждены поменять дислокацию. Забрались гораздо выше в горы, чем прежде, зато воздух был здесь гораздо свежее, а любопытных соседей – меньше.

Пока мы с Вадиком дотащились до нашего временного дома, быстро стемнело. По небу ползли кровавые облака, зажглись первые звёзды. Темнота в ущелье, среди буйного разнотравья и деревьев, сгустилась на удивление быстро. Я подумал, что из этой тьмы Заблудшие следят за нами, плетя свои непонятные козни...

II

В неогороженном дворе, ограниченном с одной стороны склоном горы, а с другой – крутым обрывом, сплошь заросшим травой, стоял микроавтобус Шанина; в полумраке белели пластиковые контейнеры для питьевой воды и высилась груда досок под навесом от прежнего хозяина. Дача задней стеной упиралась в склон, и, чтобы зайти в неё со стороны двора, надо было подняться по наспех сваренной из арматуры лесенке.

На веранде, из которой открывался шикарный вид на ущелье, сидели Шатун, Боян, Эм и Тейя. Веранду мы временно переоборудовали в кухню: здесь стояла газовая плита, обеденный стол со стульями, шкафчик с кухонным принадлежностями и умывальник. Возле умывальника выстроились пластиковые вёдра – воду надо было таскать со двора, где находилась колонка. Зимой, понятное дело, на веранде не почаёвничаешь, слишком холодно. А вот летом – самое то.

Я глянул на часы, висящие над умывальником. Шёл десятый час вечера, а наша не очень дружная семья только собиралась ужинать. Как-то так получилось, что ложились мы очень поздно, в третьем часу утра, а вставали за полдень. То есть график сместился в ночную пору. Наверное, потому что среди нас есть Жуткие, а Жутким свойственно шариться по ночам.

Тейя – я сразу узнал её по коротким серебристым волосам – бросила на меня быстрый взгляд. Не сказать, чтобы она была красавицей. Но миловидна, спору нет. Высокие скулы, узкий подбородок, тонкий носик и чувственные губы. Брови не такие густые, как сейчас модно, слишком светлые, почти незаметные. Зато глаза большие, выразительные, зелёные, с горчичными прожилками. Косметики минимум.

– Как успехи? – спросил Шатун с пьяноватым видом. Он был в своём репертуаре: огромный, волосатый, бородатый, неопрятный – словом, медведь после хреновой спячки.

Я собирался ответить: «Дерьмово», но меня опередил Вадик:

– Скоро научимся открывать Тёмные тропы. Валера – ученик способный.

Эм одарила меня восхищённым взглядом. Я задался вопросом: всеми ли членами Семьи она так восхищается? Попутно зыркнул на Вадима. С чего это он надумал меня хвалить? В друзья набивается? Если так, то у меня для него плохие новости.

Минут через пять мы уселись ужинать. Жрать пришлось невообразимый салат из овощей, зелени и измельчённых в блендере орехов. Всё это месиво было приправлено оливковым маслом и соевым соусом. На кухне дежурила явно Эм. Она любит салаты с орехами, тёртым сыром и соей. Помнится, как-то она добавила в салат жареных кузнечиков и личинок майского жука, так я чуть не проблевался. И откуда она их выловила? Эм слегка обиделась на мою реакцию, сказала, что в насекомых самый качественный протеин, и именно он помогает ей сохранять фигуру. Я ответил, что лучше пожертвую фигурой, но ползучих тварей есть не буду.

Салат с насекомыми пришлось есть одной Эм, потому что Шатун от него тоже воздержался. Глядя, как она уплетает личинок, я подумал, как трудно представить, что эта девчонка решительно отказывается от обычного мяса, но ест рыбу и всякую многоногую гадость...

Вероятно, её избирательное вегетарианство вызвано тем, что в Семье есть животные. А вот рыб и червяков нет.

Кроме салата на столе находились нарезанная ветчина и хлеб. Их ели только Шатун, Боян и я.

Когда мы с Вадиком, помыв руки, уселись, Шатун и Боян вернулись к прерванному разговору.

– Синицын в надёжном месте, – сообщил Боян. – Отрицает, каналья, что что-то знает. Мол, по татуировке узнал сына друга и решил помочь ему с адаптацией в нашем мире. Ни о каких Великих Панах и религии Заблудших типа не в курсе. Звенящие книги мы от греха заперли... э-э-э... тоже в надёжном месте. Вскорости приедет специалист, пусть изучает. Будем за ним приглядывать, чтобы кукушкой не поехал.

Шатун покивал, меланхолично, как корова на выпасе, жуя салат.

– С приёмышем что?

– Впал в подобие комы. Холодный весь, сердцебиение еле прослушивается. Но живой. Вывести из этого состояния не можем, даже электрошок пробовали. Фокусы Заблудших, не иначе. Научили приёмыша на случай плена... Наши телепаты с ним работают, но пробиться сквозь барьер пока не удаётся.

– Книги приёмыша, – сказал Шатун, – вот ключ. Он сказал Валере, дескать, читай мои книги, и ты всё поймёшь. Есть риск, что книга завладеет читателем, встроит какую-нибудь программу в мозг, но опытный специалист справится. Вы кого вызвали?

– Рудина. Он с похожими когнитивными программами уже работал, опыт есть.

Шатун поморщился.

– Всегда считал, что он полный псих. Даром что психиатр. У нас с ним вышел конфликт, чуть до поножовщины не дошло... Ладно, Рудин так Рудин, хрен с ним. Сейчас у нас другая задача, ты знаешь, Боян. Нам надо поторапливаться с прохождением в другие измерения. Валера, это я тебе тоже говорю.

– А что я сделаю? – проворчал я. – Ты бы хоть объяснил, как выглядит Схрон?! Чтобы я визуализировал, что ли.

– Я хотел, чтобы ты сначала научился вызывать состояние кёро, потом я бы дал тебе наводку. Вадик говорит, что у тебя с этим всё нормально, поэтому – держи.

Он вынул из кармана стеклянную капсулу размером с кулачок младенца с очень мелким песочком внутри. Горлышко капсулы было запаяно.

– Это половина песочных часов – артефакта Жуткого мастера. У этой штуки способность притягиваться к другой половине, где бы та ни была. Когда откроешь полноценную Тёмную тропу, эта половинка потянет тебя ко второй части. А вторая часть находится в Схроне.

Я принял из рук Шатуна капсулу с песочком. Наверное, песочные часы перерубили световым мечом джедаев, раз горлышко сразу сплавилось. Или его запаяли уже после того, как сломали часы?

Боян шумно прожевал кусок ветчины и принялся ковырять вилкой салат.

– Меня беспокоят эти Старые Люди, – протянул он. – Что за хрень, спрашивается? Я думал, это Заблудшие и есть.

– Я тоже так думал, – Шатун кивнул. – Пока Валера не выяснил кое-что интересное. Если б не он, мы бы ничего не узнали. Приёмыш сразу бы отключился, и всё.

Он протянул руку и достал с полки шкафа планшет. Потыкал пальцем и протянул мне.

– Почитай это на досуге.

Я глянул на экран и увидел открытый текстовой файл. Писанина имела заголовок: «Чёрная метка».

– Крипипаста, что ли? – поразился я. – Думаешь, нам в жизни всякого говна не хватает?.. Ой, извините...

Я с виноватым видом посмотрел на Тейю и Эм. Но они и глазом не моргнули. Уголок губ молчуньи Тейи слегка приподнялся, а Эм, кажется, и вовсе не поняла, что случилось.

– История реальна, – с невозмутимым видом произнёс Шатун. – Она о моей жизни.

Я открыл рот от удивления. Боян фыркнул:

– Но не верь всему, что там написано... Про меня сказано, например, что я сплетник и болтун.

– Так оно и есть, – вставил Шатун.

– А вот ни хрена, – подскочил Боян. – Ложь и провокация! Автора бы за яйца подвесить на дереве. А снизу костерочек развести, чтобы не замёрз.

– Руки коротки, – отмахнулся от него Шатун. – В общем, ситуация такова, Валера. Когда мы все работали в ОРКА, за Схрон отвечал бифуркатор, Гаевский Леонид. Он был ответственным за то, чтобы открывать Тёмную тропу к нему. На случай, если с ним что-нибудь случится непредвиденное, были дублёры, но я о них ничего не знаю. Знало только высшее руководство. Но потом наступила эпоха КАРА...

– Чего? – не понял я.

– КАРА – Кризисное Агентство Расследований Аномалий. Это новое название ОРКА после реформации. Аббревиатура другая, суть названия та же. Но на деле это было совсем другое ведомство. КАРА не противостояло Жутким, а служило и служит до сих пор интересам нашей тоталитарной власти, используя сверхъестественный потенциал, накопленный «орками» за годы работы. Когда началась вся эта заварушка, те, у кого оставалась совесть, бежали из организации. Стали анонимусами, как мы с Бояном. Мы для КАРА опасны, знаем слишком много, а служить власти не хотим. Вместо нас пришли другие – беспринципные твари в человеческом обличье. Новое руководство КАРА хотело заставить Гаевского открыть дорогу к Схрону, он вроде бы поначалу согласился, но через день внезапно покончил с собой. Каровцы кинулись, а дублёры Лёни не могут открыть Тёмную тропу к Схрону... Оказалось, что перед самоубийством Гаевский ухитрился заблокировать путь к Схрону, поставить какой-то ментальный блок, который могут создавать очень опытные и сильные бифуркаторы. Так что получалось, что теперь никто не мог к Схрону пробраться. То есть он как бы поменял пароль на компе и умер. Каровцы этот блок ещё не взломали, но стараются, судя по слухам. А мы вот с Бояном нашли этот артефакт – половину песочных часов. Вдруг сработает?

– А ещё вы нашли меня... – пробормотал я так тихо, что никто ничего не расслышал.

Шатун, охрипнув от долгой речи, выхлебал полный стакан гранатового сока. Боян заворчал, что мы питаемся как бараны, надо бы побольше мяса, один чёрт все помрём, так стоит ли бояться атеросклероза? Тейя и Эм о чём-то тихо переговаривались, не обращая внимания на мужскую часть населения.

Я задумался на пару минут. Картина проясняется. И моя роль в этом Марлезонском балете.

Больше этим вечером никто не говорил, что надо бы мне поторапливаться с Тёмными тропами, но дураку понятно, что все ждут от меня результатов. Только я всех и торможу.

Я ушёл из кухни в свою комнату раньше остальных, прихватив планшет Шатуна и, завалившись на кровать, принялся читать «Чёрную метку». Читать было интересно, я даже увлёкся, хотя автор явно не был профессиональным писателем. Чувствовалась слабость стиля... Хотя он стопроцентно не был писателем, он был «орком» и писал о том, что пережил. У меня тоже есть о чём написать, если такая блажь ударит мне в голову.

Кстати, а почему бы мне не написать мемуары? Хорошая идея, надо её обмозговать.

Я так и не понял, кем был Шатун в этой истории. Боян когда-то сболтнул, что Шатун – его бывший начальник. Но начальником ОРКА был этот Глеб из рассказа. После исчезновения Глеба его сменил Володя, поэтому он тоже был начальником Бояна. Самого же Бояна определить не составляло труда. По ходу, он всегда любил почесать языком.

Поразмыслив, я пришёл к выводу, что Шатун всё-таки Володя. Глеб слишком энергичный, лихой, весёлый, а Шатун – меланхоличный, вечно обдолбанный... Чёрт, а если б Глеб подсел на эту дурь, он вёл бы себя именно так? Володя воевал в Чечне, а Шатун, помнится, дал мне позывной в виде даты начала этой войны. Да, скорее всего, он – это Володя. Завтра спрошу, если не забуду.

С этой мыслью я заснул под стук дождя в оконное стекло.

III

На другой день у меня вроде бы получилось испытать кёро. Я его уже испытывал, это было совсем недавно, даже открыл путь в Зачарованный лес, так что знаю, как это выглядит. Мир темнеет, звуки приглушаются, и ты реально – другими словами и не скажешь – чувствуешь дыхание иного мира... На секунду показалось, что я вот-вот открою Тёмную тропу, но ощущение поблекло и испарилось, как утренний сон.

Я в сердцах пнул мокрую после ночного дождя траву на обочине уже знакомой нам с Вадиком тропинки.

– И кто только придумал это слово идиотское – кёро? Звучит так, будто кто-то скребнул ногтем о ржавый забор.

– Это древний язык, – рассеянно ответил Вадик. – Слушай, может тебе по городу прогуляться? Развеяться? Я вижу, ты стараешься, но уже выдохся. Надо отвлечься – помогает, по себе знаю.

Я покосился на него. Неужели он и впрямь неплохой парень?

– Я в розыске, не забыл?

– Видел тебя на фотках разыскиваемых. Ты сейчас на себя вообще не похож. За год ты здорово повзрослел, волосы отрастил, очки для понта носишь. Но если не уверен, попроси Шатуна, он загримирует.

После обеда я надел фуражку, очки со слегка затемнёнными стёклами и пешком спустился по узкой извилистой дороге примерно на километр ближе к городу. Возле отеля «Пятый сезон» каждые двадцать минут останавливался автобус. Спустя минут сорок я был в Роднинске.

Наша компания со главе с Шатуном была не против моей прогулки. Все сошлись во мнении, что мне надо развеяться, затем, глядишь, я и Тёмную тропу открою.

Погодка выдалась солнечная, но ветреная. По бледноватому небу неслись рваные облака, тени от них то и дело падали на улицы, и внезапная прохлада касалась кожи. По набережной слонялась куча народу, в основном молодёжь. Тут же прогуливались бабки с цветами и шариками, носились клоуны и переодетые зверятами бедолаги, раздающие флаеры. Опёршись о каменный парапет, я краем уха слушал смех и болтовню моих ничем не озабоченных ровесников и поражался той несусветной ахинее, которой забиты их мозги.

А ведь и я был таким же совсем недавно. Если б не Шатун, я остался бы обычным малолетним придурком... Хотя нет, не остался бы. Я бы сидел в тюрьме за двойное убийство. Или, не исключено, до меня добрался бы Великий Пан, и я сейчас открывал бы Тёмную тропу для посланцев Заблудших. Причём эти посланцы со мной не нянчились бы так, как компания Шатуна.

Я погулял по центру города, прошвырнулся по Парку Поющих Фонтанов, перекусил в закусочной с видом на реку. Ближе к вечеру ни с того, ни с сего сел на знакомый автобус и поехал по знакомому адресу. До последнего момента не хотел признаваться даже самому себе, что еду в старый дом.

Домой я не направился, ясное дело, просто прошёлся по улице. Глупо, конечно, здесь каждый встречный-поперечный меня прекрасно знал в лицо, и меня могли опознать, несмотря на маскировку. Но, как известно, дуракам везёт, и почти никто из знакомых на пути мне не попался. Мимо прошёл сосед, дядя Виктор, но он смотрел куда-то в сторону гаражей и меня в упор не заметил.

Натянув козырёк фуражки на глаза, я поглядел туда же.

Там кучковались трое алкашей. Возле того самого гаража, где я когда-то собирался провести ночь, чтобы скрыться от полиции. Алкаши выглядели вполне стандартно: рожи опухшие, потемневшие от загара и грязи, одеты в вонючие тряпки, что-то трут друг с другом сиплыми голосами. Между ними на земле стояли две пластиковые бутылки из-под лимонада и два одноразовых стаканчика. Нетрудно догадаться, что в бутылках далеко не лимонад.

Внезапно меня продрал мороз. Я отступил на шаг и начал пятиться, пока на меня не обратили внимание, но стоящий спиной ко мне алкаш обернулся, словно почувствовав мой взгляд. Лицо у него было такое же красное и отёкшее, как у остальных. Недельная щетина и мутные глаза завершали портрет. На мгновение его глаза прояснились...

Я быстро, чуть ли не бегом, скрылся за углом дома и поскорей рванул к остановке. Если бы у этого алкаша был дом, он бухал бы дома, в этом я не сомневался.

Потому что своего батю я знаю хорошо.

...Когда я вернулся на дачу, там был один Шатун. Не считая Гены. Стас с закатанным рукавами возился возле своей походной лаборатории. В сложенном состоянии она выглядит как большой старомодный чемодан, а в разложенном в ней есть множество полочек и специальный углублений, в которых установлена химическая посуда, баночки и штативы. Возле лаборатории на столе высился гипсовый бюст Дзержинского (Шатун мне сам сказал, когда мы приехали, кто такой этот худощавый мужик с острой бородкой), и Шанин намазывал на него похожее на тесто вещество, которое быстро застывало и превращалось в нечто, удивительно похожее на кожу.

Я подошёл поближе.

«Кожа» была похожа на настоящую просто фантастически. У неё даже поры были.

– Круто! – высказался я.

Шатун что-то проворчал в ответ. Ясно, занят.

Я ушёл. Поужинал в одиночестве, потом потопал в свою комнату.

Настроения не было ни читать, ни телик смотреть, ни в интернете копаться. Я просто валялся на кровати, изучая потолок.

Потолок, кстати, следовало отремонтировать. Как и многое другое на этой даче...

Часам к десяти раздался осторожный стук в дверь. То, что это Эм, я понял и логически, и интуитивно. Мы с Эм состояли в Семье, и между нами была типа телепатическая связь. Эм умела ею пользоваться. А вот я ещё не натренировался, однако иногда, как, например, сейчас я её чувствовал на расстоянии. Что касается логики, то никто, кроме Эм, ко мне в комнату не стучался. Шатун заходил, когда хотел, Боян тоже не утруждался, а Вадик вообще редко у нас оставался на ночь и в гости ко мне в комнату не заходил никогда.

– Заходи, Эм, – лениво сказал я.

Она вошла – лицо тревожное.

– Что случилось, Валера? Ты очень печальный. Я ощутила твою печаль ещё по дороге сюда.

Я сел на кровати. Эм уселась рядом со своей очаровательной непосредственностью.

– Я не печальный. Просто не в духе.

Эм ласково улыбнулась.

– Меня ты можешь не обманывать. Мы оба в Семье.

– И что теперь, открывать душу каждому, кто в Семье? – буркнул я.

– Нет, только мне...

Я покосился на неё со смешанным чувством недоверия и подозрительности. Шутит, что ли? Или проверяет?