Уникальный случай произошёл в октябре на рейсе авиакомпании United Airlines из Вашингтона в Рим. Boeing 767-400ER совершил разворот над Атлантикой и вернулся в аэропорт вылета из-за щели в полу.
В эту щель, образовавшуюся в районе примыкания панелей пола к обшивке, случайно провалился ноутбук одного из пассажиров. Угодил он прямо в багажный отсек. Однако ноутбуки имеют встроенные литий-ионные батареи, а их нельзя провозить в багажном отсеке из-за возможного самовоспламенения. Загореться батарея может и в салоне, но в багажном отделении этого никто не обнаружит до того момента, как начнётся крупный пожар.
А тут риски ещё больше: раз ноутбук упал, значит, батарея от удара имела большие шансы повредиться – загораются обычно аккумуляторы, потерявшие герметичность. Да и куда он упал – неизвестно. Возможно, застрял где-то вне зоны действия систем пожаротушения. Поэтому командир принял решение вернуться в аэропорт вылета.
Через два с небольшим часа после вылета самолёт совершил успешную посадку. Ноутбук достали, снова заправились и прибыли в Рим на 5 часов позже расписания.
Ранее таких случаев не происходило. Бывало, что смартфон проваливался в вентиляционное отверстие в боковой панели (есть подозрение, что пассажир намеренно его туда засовывал), а ноутбук проваливался в кресло бизнес-класса и застревал внутри: в этих случаях самолёты также возвращались в аэропорты вылета.
Пол в пассажирском салоне самолёта состоит из панелей, лежащих на горизонтальных балках. Между панелями имеются зазоры для компенсации деформаций фюзеляжа (он не насколько жёсткий: понаблюдайте, как «гуляют» багажные полки на пробеге по ВПП). Обычно зазоры закрываются заглушками. Куда делась заглушка в этом «Боинге», мы, к сожалению, не знаем.
Витька никогда не был обычным мальчишкой - с самого детства он отличался от сверстников какой то неуловимой легкостью, стремительностью, будто его ноги не касались земли а крылья, невидимые для других, несли его вперед.
Так и прилипла к нему кличка - "Самолет".
В школе Витька был звездой, но не потому, что зубрил учебники или блистал знаниями на уроках - нет, его гений проявлялся в другом. На физкультуре он порхал над планкой в прыжках в длину, оставляя позади всех, в футболе, казалось, мяч сам прилипал к его ногам и он, словно молния, проносился по полю, забивая голы с невероятной легкостью. Даже на переменах он не стоял на месте а носился по коридорам, ловко уворачиваясь от столкновений, будто пилот, маневрирующий в воздушном пространстве. Но кличка "Самолет" была не только про его физические способности - Витька обладал удивительной способностью быстро схватывать новое, моментально ориентироваться в любой ситуации. Стоило ему увидеть что то впервые, как он тут же понимал, как это работает, как этим управлять, он мог разобрать и собрать любой механизм, починить сломанный велосипед, даже не глядя на инструкцию. Его мозг работал с невероятной скоростью, обрабатывая информацию, как мощный бортовой компьютер.
В классе его часто дразнили, но Витька не обижался, он знал, что его кличка - это не насмешка а скорее признание, ведь он был другим, особенным. Его одноклассники, хоть и подшучивали, все равно восхищались им и когда нужно было что то быстро доставить или когда требовалось проявить ловкость и смекалку, все обращались к Витьке. Когда Витька учился в старших классах, в один из летних вечеров на старой водонапорной башне, которая служила местной достопримечательностью, застрял маленький котенок, он забрался так высоко, что ни пожарные, ни спасатели не могли до него добраться. Толпа зевак собралась внизу, с тревогой глядя на дрожащее от страха существо. И тут вперед вышел Витька, он, как всегда, был спокоен и сосредоточен:
- Я попробую - сказал он и в его голосе не было ни тени сомнения, его родители, конечно, забеспокоились, но знали, что Витька не полезет туда, где ему не под силу.
Витька, словно опытный альпинист, начал взбираться по ржавым ступеням башни, двигался быстро, уверенно, его тело казалось невесомым, толпа затихла, наблюдая за ним, каждый его шаг, каждое движение было выверено, он не боялся высоты, не боялся падения и был как птица, летящая к своей цели. Добравшись до вершины, Витька осторожно протянул руку к испуганному котенку и тот, почувствовав тепло и спокойствие, прижался к его руке. Витька бережно взял его и начал спускаться, когда он ступил на землю, держа в руках пушистый комочек, толпа взорвалась аплодисментами. С того дня кличка "Самолет" стала для Витьки не просто прозвищем а символом его смелости, его уникальных способностей, его готовности прийти на помощь.
Годы шли и Витька, уже не мальчишка а зрелый мужчина, продолжал удивлять окружающих - его талант к инженерии, способность видеть решения там, где другие видели лишь проблемы, сделали его одним из ведущих специалистов в своей области. Он участвовал в разработке новых моделей самолетов, вносил инновационные предложения, которые делали полеты безопаснее и эффективнее - его имя стало синонимом надежности и прогресса в авиастроении. Но даже будучи успешным инженером, Витька не забывал о своих корнях и о том, что сделало его тем, кто он есть. Он часто возвращался в родной городок, где его по прежнему знали и любили как "Витьку Самолета" - помогал местной школе с техническим оснащением, организовывал соревнования для детей, вдохновляя их на занятия спортом и наукой, всегда помнил, как важно иметь мечту и стремиться к ней, как важно быть готовым помочь тем, кто в этом нуждается.
Когда Виктор уже был на пенсии, в его родном городе возникла чрезвычайная ситуация - сильный ураган повредил линии электропередач, оставив без света целый район, ремонтные бригады столкнулись с трудностями из за сложных погодных условий и труднодоступности некоторых участков. И снова, как в юности, Витька не остался в стороне - собрал команду таких же энтузиастов, как он сам, людей, которые верили в его идеи и были готовы действовать. Используя свои знания и опыт, они разработали временное решение, которое позволило быстро восстановить электроснабжение в критически важных объектах - больнице и пожарной части. Виктор, несмотря на свой возраст, лично участвовал в самых сложных работах, демонстрируя ту же ловкость и решительность, что и много лет назад, спасая котенка с водонапорной башни. Когда все было позади, и жители района смогли вернуться к нормальной жизни, они снова благодарили Виктора.
Он же, как всегда, скромно отмахивался:
- Это просто моя работа. Я всегда готов помочь, когда это нужно ...
Виктор прожил долгую и насыщенную жизнь и его внуки, слушая рассказы о дедушке, с восторгом представляли себе, как он, юный и отважный, взбирался на водонапорную башню, как его быстрый ум находил решения в самых сложных ситуациях. Они видели в нем не просто дедушку а настоящего героя, чья жизнь была наполнена смыслом и стремлением к совершенству. А глядя на самолеты, пролетающие над их головами, они мечтали стать такими же, как их дедушка - смелыми, умными и всегда готовыми помочь.
И каждый раз, когда кто то в его небольшом городке сталкивался с трудностями, всегда вспоминали Витьку "Самолета" и это придавало им сил, чтобы преодолеть любые препятствия, ведь, как говорил сам Витька еще в юности:
Сегодня мы продолжаем знакомиться с впечатлениями немецкого летчика-испытателя о трофейных самолетах. В этой статье Вы узнаете о том, чем немецкому летчику-испытателю Гансу-Вернеру Лерхе понравился советский истребитель Як-3.
Трофейный "Як-3"
6 января 1945 года в Восточной Пруссии началось большое советское наступление. Через несколько дней первый советский истребитель Як-3 приземлился неповрежденным в Гросс-Шиманнене, на том самом аэродроме, где я уже побывал в сентябре прошлого года.
Это была волнующая новость, поскольку все в моем отделе испытательного центра Люфтваффе в Рехлине хотели знать больше об этом новейшем советском истребителе. Согласно уже имевшимся отчетам, он был не только гораздо легче, чем Як-9, но также, как полагали, превосходил его в скороподъемности и маневренности, особенно на высотах до 3 км.
Необходимые приготовления не заняли много времени, и 11 января я вновь сел на поезд, идущий в Гросс-Шиманнен. На этот раз поездка оказалась гораздо менее приятной. Поезд вечно опаздывал и не обогревался, не добавляли уверенности и воздушные налеты. С собой я взял опытного авиационного инженера, он не смог бы вернуться вместе со мной в одноместном самолете, но должен был помочь мне в идентификации его средств управления.
В кабине Як-3
После всех трудностей и крайне некомфортабельного путешествия я прихватил с собой свой парашют и мы, наконец, прибыли в Гросс-Шиманнен. Як-3 произвел на меня очень хорошее впечатление. В частности, поверхность фанерного крыла была отличного качества. Он был меньше, чем Як-9 и весил в снаряженном состоянии всего 2,5 тонны.
Следовательно, его силовая нагрузка была всего лишь около двух килограмм на лошадиную силу. Можно вообразить себе, что это означало хотя бы с точки зрения набора скорости.
Другим удивительным фактом было то, что несмотря на меньшую площадь крыла, около 15 квадратных метров, нагрузка на крыло из-за небольшого веса была относительно низкой. Обходя Як-3, я заметил с удовлетворением, что у него отличные широко расставленные шасси, которые убирались внутри фюзеляжа.
Затем я уселся в кресло пилота и начал обычный осмотр для того, чтобы разобраться, для чего служат те или иные органы управления. Инженер, стоя рядом с самолетом, наблюдал за моими действиями. Двигатель водяного охлаждения работал очень хорошо, и между работающим пропеллером и землей оставалось приличное расстояние.
Но все равно я знал, что должен буду мобилизовать все свои летные навыки, поскольку эти маленькие дьяволята могут быть иногда очень гадкими, если, например, попытаться выполнить разворот или потерять скорость на взлете.
Крыло трапециевидной формы, сужающееся к концу в отношении 1 к 3, предполагало существование опасности срыва воздушного потока, поскольку внешняя секция крыла имела маленький угол скоса, который мог бы замедлить отделение воздушного потока в зоне элеронов.
На следующее утро, 12 января, постороннее движение в воздухе над Гросс-Шиманненом было столь оживлённым, что о взлёте на захваченном Як-3 вообще не могло быть и речи. Только после полудня, когда погода стала портиться, я осмелился взлететь.
Следовало контролировать маленький проворный самолет очень тщательно, для того чтобы предотвратить возможные фокусы во время взлета. Вид вперед из пилотской кабины во время рулежки оставлял желать лучшего, из-за закрывающего обзора 12-цилиндрового двигателя, но вот в полете видимость была хорошей. Рули слушались малейшего прикосновения, так что мне нужно было быть осторожным.
Тем не менее, двигатель работал гладко, и это побудило меня лететь на малой высоте. Я решил лететь без эскорта, так что у меня не было возможности испытать самолет на больших высотах. Продолжая вживаться в советский истребитель, я приземлился на аэродроме Меркиш Фридланд через 50 минут, приблизившись к его ВПП на достаточно высокой скорости.
Степень контроля за машиной заметно уменьшилась при выпущенных шасси и закрылках, и приземление было немного неустойчивым, но помогло большое расстояние между колесами, и я был вполне доволен моей гладкой посадкой на три точки. Тем не менее, выруливая со взлетной полосы и пытаясь использовать при этом пневматические тормоза, я заметил, что давление сжатого воздуха в системе сильно упало.
В кабине был датчик давления воздуха, но, конечно, я не знал, какие показания были бы нормальными, так что мне пришлось рулить с большой осторожностью. Более важным было то, что меня милостиво подпустили к аэродрому и не обстреляли. Возможно, о моем прилете расчеты зенитных батарей были уже предупреждены. Недостаточное давление сжатого воздуха было, без всяких сомнений, просто нарушением герметичности системы.
Поскольку не только тормоза, но и шасси, закрылки и шторки радиатора приводились в действие с жатым воздухом, нужно было что-то предпринимать. Я отправился за помощью в мастерскую, и когда мы запустили двигатель, мыльная пена, которую мы залили в систему, стала в одном месте пузыриться.
Обнаруженное повреждение было не очень серьезным, и могло быть исправлено при помощи нового хомута и затяжки креплений. Но даже этот мелкий ремонт означал, что нам уже не оставалось времени для того, чтобы успеть вылететь в Рехлин в тот же день. Кроме всего, прочего на дворе стоял январь. Я испытал облегчение, что не был поврежден компрессор, потому что его починка или даже просто замена могли бы отнять очень много времени.
На следующий день, 13 января, погода была просто отвратительной. Шел снег, о взлете не было и речи, но аэродромные метеорологи пообещали улучшение после обеда. Як-3 не был оснащен приборами для полетов вслепую, и мне нужно было как-то выходить из положения, а также быть способным определить свое местонахождение.
Когда же я смог с этим разобраться, пророчества метеорологов стали сбываться, и я приготовился к взлету. К моему удивлению, давление в тормозной системе держалось хорошо. И в 15.27 я стартовал, изо всех сил стараясь, чтобы Як-3 не раскачивался на взлете из стороны в сторону. Хотя о моем вылете уже было сообщено, для того чтобы облегчить опознание, я прихватил с собой ракетницу.
Я бросал частые взгляды на манометр, но давление оставалось стабильным. По мере того, как погода улучшалась, я поднялся немного повыше, чтобы произвести несколько испытаний стабильности руля высоты и качества работы ножных педалей. Я не до такой степени устал от жизни, чтобы тестировать Як на низкой скорости и малой высоте.
Короткий зимний день подходил к концу, вновь поднялся туман и я был рад, когда после 45-минутного полета заметил озеро Мюриц, на южном берегу которого располагался Рехлинский аэродром. Давление воздуха оставалось неизменным, даже когда я выпустил шасси и закрылки. Вскоре я мягко посадил русскую птичку на траву, а рулежка с исправными тормозами также была не таким уж трудным делом. Как обычно, самолет откатили в ангар-мастерскую для обследования.
Общий интерес вызывало отлично обработанное фанерное крыло. Оно создавало минимальное сопротивление и могло быть легко отремонтировано даже на фронтовых аэродромах с импровизированным оборудованием. Прежде чем я был готов составить план первых испытательных полетов, я получил известие, что рейхсмаршал Геринг хочет посмотреть самолет на аэродроме Ораниенбург под Берлином. Я должен был вылететь туда,
На следующий день, когда я прибыл, инспекция уже началась, и все были довольны, что могут посмотреть на мой притягивающий внимание самолет. Я надел свою лучшую форму с пистолетом в кобуре на боку и встал возле Як-3, приняв как можно более военную стойку.
Вскоре ко мне подошел рейхсмаршал со своей свитой. Я лихо выполнил воинское приветствие, как меня учили во время военной подготовки, что мне, впрочем, приходилось делать крайне редко и отрапортовал.
Геринг благодушно разглядел меня своими голубыми глазами. Все это показалось мне немного театральным. Я отметил его чахоточно-румяные щеки и мягкие русские кожаные сапожки какого-то неопределенного цвета. Мой ответ на его вопрос относительно Як-3 заключался в том, что испытательные полеты еще не начались, но учитывая чрезвычайно малый вес самолета и его отличные аэродинамические качества и мощный двигатель, от него можно ожидать лучшую скороподъёмность и боевые качества на низкой высоте в сравнении с нашими истребителями «Мессершмитт» и «Фокке-Вульф».
Я не мог не отметить посредственное поведение самолёта на больших высотах из-за особенностей его двигателя. Но для меня было очевидно, что они не особенно интересовались техническими деталями. Власть Геринга была к тому моменту уже сильно ограничена, и я определенно не хотел бы находиться на его месте.
На его дальнейшие вопросы о Як-3 я ответил, что летно-технические испытания еще не проводились. Но благодаря чрезвычайно легкому весу самолета в сочетании с высокими аэродинамическими качествами и мощностью двигателя, можно ожидать от него отличной скороподъемности и превосходных характеристик в воздушном бою на малых высотах по сравнению с нашими истребителями «Мессершмитт» и «Фокке-Вульф».
Все эти выводы основывались на простых физических законах, очевидных любому человеку с минимальным техническим образованием. Кроме того, нельзя было не заметить, что аэродинамика Яка была превосходной.
Як-3 с немецкими крестами
Я сказал об этом, но не мог не отметить недостатки самолета на средних высотах, связанные с низкими высотными характеристиками двигателя. Но, судя по всему, они не особенно интересовались техническими деталями.
Власть Геринга была к тому времени уже сильно ограничена. И я определенно не хотел бы находиться на его месте.
Сегодня я решил поделиться с вами воспоминаниями немецкого летчика-испытателя, в которых он расскажет о первой трофейной аэрокобре и о том, как он на ней чуть не убился.
"Аэрокобра" ведет огонь из всего бортового оружия
Сразу отмечу, это не технический отчет про характеристики самолета, а личные впечатления немца, который специализировался на облетах трофейных самолетов.
Когда в июне 1943 года было доложено, что первый захваченный истребитель Р-39 «Аэрокобра» отремонтирован и полностью пригоден к полётам, я взял на себя задачу перегнать его в Рехлин. С точки зрения лётных характеристик «Аэрокобра» с её 1200-сильным двигателем «Аллисон» не представляла для нас особого интереса.
Однако нас весьма занимала сама конструкция этого истребителя. Двигатель был установлен позади пилота, а мощность передавалась через трансмиссионный вал под креслом пилота на винт. «Аэрокобры» в основном отправлялись в Советский Союз и применялись на Восточном фронте. Еще одной интересной особенностью этой машины было носовое шасси.
Фактически «Аэрокобра» стала первым самолетом с носовой стойкой шасси, на котором мне довелось летать. Мы отправились в Дюссельдорф на «Зибель-204» (Siebel Si 204 — разработанный немецкой фирмой Siebel двухмоторный транспортный самолёт, выпускавшийся во время Второй мировой войны и после неё). Этот самолет должен был доставить меня обратно, и приземлились там после ожесточенного авианалета 12 июня 1943 года. «Аэрокобра» не имела репутации выдающегося самолета. Ее даже называли «вдоводелом».
Тот самый "Зибель" Si-204
Но меня это не волновало, ведь я в конце концов все еще был холост. Прежде всего я постарался максимально подробно ознакомиться с этой машиной и надеялся, что ремонт был проведен как следует. При осмотре органов управления меня удивило, что закрылки и шасси приводились в действие электрически. Еще одной необычной особенностью были боковые двери для входа.
Двигатель работал удовлетворительно, и так как мы не знали, ожидался ли еще один налет, я тем же вечером взлетел на «Аэрокобре» в сопровождении «Зибеля».
Еще одно фото "Зибеля". Сделано в конце войны в Швейцарии
Взлет с носовой стойкой шасси не представлял вообще никаких трудностей, и оторвавшись от земли, я включил тумблер для уборки шасси. По крайней мере, я так думал.
Маленькие красные флажки-индикаторы носовой стойки шасси и основных стоек шасси на поверхности крыла, вроде бы показывали, что шасси убрано. Управление шагом винта работало нормально, закрылки были убраны. Температура охлаждающей жидкости двигателя была не то чтобы низкой, но и не слишком высокой, чтобы тревожиться. Одним словом, поводов для беспокойства не было. И я начал перелёт в Рехлин, следуя за «Зибель-204».
Единственное, что меня озадачило, это скорость. «Аэрокобры». Она оказалась ужасно медленной, хотя все работало как положено. Неужели дело в топливе? Но механик уверял меня, что баки заправлены полностью подходящим для этого самолета трофейным высокооктановым горючим. Что же тогда? Лететь за другим самолетом и одновременно не потерять ориентировку всегда довольно трудно. Все время приходится следить за ведущей машиной.
Даже если ты уверен, что тебя ведут в правильном направлении, все равно нельзя было точно знать, где именно находишься. А это нередко может иметь решающее значение. Мы должны были покинуть Рурский район по предписанному воздушному коридору. И я старался как можно лучше сориентироваться. Автобана до Мюнстера в то время еще не существовало.
Вдруг все электрически управляемые приборы словно сошли с ума и начали мигать. Я ломал голову, пытаясь понять, что же может быть не так с самолетом, но так и не смог придумать ни одной правдоподобной причины. Когда я впервые заметил, что топливный указатель мигает, я подумал, что у меня закончилось горючее. Может быть, по какой-то причине баки были заправлены не полностью. Но по крайней мере я радовался, что двигатель продолжал работать.
Хотя отказ электрической системы (а чем это еще могло быть?) означал крайне серьезное положение, особенно на этом самолете, где так много функций, таких как шасси, закрылки, установка шага винта и прочее, приводились в действие электрически, мне было ясно, что вот-вот должно было что-то случиться. К счастью, я знал, что мы находимся недалеко от Мюнстера.
Поэтому я обогнал сопровождавший меня «Зибель» и слегка покачал крыльями. Это был единственный способ показать моему коллеге, что что-то не ладно. Затем я развернулся в сторону Мюнстера. Должен признаться, меня успокоило, когда я увидел, что мой сопровождающий тут же пошел за мной, ведь появляться над Мюнстером в одиночку на «Аэрокобре» вряд ли было разумным решением.
Кто знает, может быть, внизу сидел какой-нибудь командир зенитчиков, у которого чесалась шея получить Рыцарский крест. «Аэрокобра», да еще и не отвечающая огнем, подошла бы для этого как нельзя лучше. Тем временем мой коллега понял, что я намерен садиться, но видимо рассудил, что ничем помочь мне все равно не сможет, и продолжил путь в Рехлин.
Над аэродромом я немного сбросил газ, чтобы выпустить закрылки и уменьшить скорость, после чего попытался выпустить шасси. Но ничего не произошло. Стойки будто бы немного вышли под собственным весом, но затем застряли и не двигались ни вверх, ни вниз.
Теперь положение стало крайне неприятным, так как следовало учитывать, что частично выпущенное шасси могло сделать посадку «на брюхо» еще более опасной. Кроме того, «Аэрокобра» предлагала своему пилоту «утешение" в виде тяжелого двигателя, который располагался прямо за креслом летчика, поэтому при неудачной посадке у меня была немаленькая вероятность принять этот двигатель себе на спину. Так как шасси выпускалось электрически, рассчитывать на то, что оно выйдет при корректировке положения самолета ручкой управления не приходилось.
Еще одной особенностью самолета с носовой стойкой было то, что если основные стойки были выпущены, а носовая только частично и без фиксации, то при посадке возникала опасность вонзиться носом в грунт. Это, разумеется, означало бы конец. С такими мыслями я снова и снова кружил над аэродромом, пытаясь найти систему аварийного выпуска шасси, в то время как люди внизу, вероятно, задавались вопросом, чем занимается этот забавный иностранный истребитель.
Мне стыдно признаться, что я заблаговременно не поинтересовался, как приводится в действие аварийная система выпуска шасси. Я предположил, что должно быть что-то для этой цели под сиденьем пилота на полу кабины. И действительно, там была надпись, частично неразборчивая, о том, как вручную выпустить шасси.
Разумеется, она была на английском языке. Теперь мне оставалось разобрать плохо читаемые буквы и понять их смысл. Там упоминалась какая-то рукоятка, которую я в конце концов нащупал под сиденьем. Когда я после определенных трудностей, связанных с тесным сиденьем, взял ее в руки, я был несказанно рад, что ее не прихватил какой-нибудь охотник за сувенирами. Я даже нашел, положение, в которое ее следовало перевести.
Наконец, я смог начать вращать эту рукоятку, занятие нелегкое в тесной кабине истребителя, в которой одновременно нужно было еще и управлять самолетом в воздухе.
Не помню, хватило ли мне тех 12 кругов, что я налетал над аэродромом, но успех, похоже, ко мне пришел, так как рукоятка перестала вращаться вхолостую. Наконец, впереди на фюзеляже появился красный флажок, который я помнил еще со взлета.
«Очень изобретательно» – подумал я, «И хорошо продумано». Носовое колесо фиксировалось раньше, чем основные стойки. После еще нескольких вращений рукоятки на крыльях возле ниш шасси показались красные флажки основных стоек, что явно указывало, что и они тоже зафиксированы.
Между тем, я аккуратно убрал рукоятку, чтобы она не смогла попасть в тяги управления и заблокировать их во время полета или посадки, было известно, что именно такие случаи уже становились причинами аварий. И после еще одного пролета над аэродромом и размышления о том, что бы еще предпринять, я, как мне кажется, даже заметил, как на приборной панели замигали зеленые лампочки, еще один знак того, что шасси выпущено и зафиксировано.
Теперь ничто не мешало посадке. При заходе я сохранял скорость, так как ожидал, что и закрылки не выйдут полностью. Моя первая посадка на самолете с носовым шасси, которая в данном случае также окончательно подтвердила, что стойки действительно выпущены и зафиксированы, оказалась лёгкой и приятной.
Я облегчённо вздохнул, вновь оказавшись на земле, но хотел точно выяснить, что же случилось с моей странной птицей и зарулил к ангару в мастерские. Был субботний вечер, и, если не ошибаюсь, даже суббота перед Пятидесятницей. Тем не менее, я надеялся кого-нибудь застать, и мне повезло. Меня обслужил толковый мастер-механик. Мы подняли машину на домкратах и подтвердили то, что я уже подозревал. Все электрооборудование «Аэрокобры» вышло из строя.
Но почему?
Я снова присоединил рукоятку и начал вращать ее в обратном направлении, убирая шасси. Когда колеса почти полностью задвинулись, мы увидели неисправность. Основные стойки, которые убирались в крылья, имели, как обычно, плоские обтекатели, чтобы не нарушать обтекания нижней поверхности крыла. Но этот обтекатель, разумеется, не мог закрывать колесо полностью.
Этот обтекатель заканчивался в нескольких дюймах от земли, а остальная часть колеса закрывалась еще одной подвижной створкой, установленной под крылом.
Эта дополнительная створка при уборке колеса поворачивалась на рычаге и ложилась вплотную к поверхности крыла. И именно она была во всем виновата. Ее установили неправильно, и она помешала полному убору одного из колес.
Теперь все стало ясно. Электромотор уборки шасси был включен, колеса поднялись до упора в смещенную створку, но мотор продолжал работать и в итоге перегрузил всю электрическую систему. И не только это стало ясным.
Почти убранные, но не полностью задвинутые основные стойки шасси также перекрывали воздухозаборники радиаторов позади масляных стоек, и двигатель охлаждался ненадлежащим образом. Всё это значительно увеличивало лобовое сопротивление, отсюда и поразительно низкая скорость для истребителя.
Впрочем, отрегулировать створку было несложно, и подключив внешние аккумуляторы, мы убедились, что шасси работает идеально. Никаких признаков серьёзной неисправности мы не обнаружили.
На ночь я поставил батарею самолета на зарядку и отправился спать в хорошем настроении. Моя жажда приключений на этот день была удовлетворена. Разумеется, я позвонил в Рехлин и доложил о произошедшем. На следующее утро я снова тщательно проверил машину. Прежде всего убедился, что в баках достаточно топлива. «Аэрокобра» несла сравнительно большой запас горючего для истребителя. Так что при нормальных условиях до Рехлина его должно было хватить.
После этого я вновь отправился в путь. Полет был заявлен в службу воздушного наблюдения, так как теперь мне предстояло летать без сопровождения. Я также позаботился о достаточном запасе опознавательных патронов. Это было снова 13 число месяца, но меня это не волновало.
В кабине "Аэрокобры"
Будучи 13-м на своем первом курсе планерной подготовки, и однажды полетев в Лиссабон на «Люфтганзе» именно 13-го, чтобы работать там инструктором, я без колебаний выбрал число 13 как свое счастливое. Суеверия были очень широко распространены среди летчиков, и для многих даже новая летная каска или пара новых перчаток были огромной проблемой.
Хотя я, как всякий человек, не был свободен от подобных чувств, с самого начала я заставил себя не обращать внимания на такие мелочи. Быть суеверным в испытательных полетах означало бы подвергать себя ненужному стрессу. Это был чудесный, безоблачный день, праздник Троицы. Я совершил прекрасный полет.
Когда впереди показалось озеро Штайнхудер-Мэр, я не удержался и сделал небольшой крюк к парусным лодкам, скользившим по воде. Готов поспорить, отдыхающая публика ломала себе головы, пытаясь опознать мой необычный истребитель. Все прошло как по нотам, и уже через час я вернулся в Рехлин. Как я уже упоминал, «Аэрокобра» представляла интерес главным образом для специалистов по вооружению, благодаря своей 37-мм пушке.
Позже я совершил на ней еще два вылета для фильма «Танки атакуют». Мне предстояло имитировать атаку с малой высоты на поле боя заложенными там зарядами, которые должны были взрываться при моем пролете. Я шел очень низко, но один господин из съемочной группы, явно нервничая, подорвал взрывчатку слишком рано, и весь этот фейерверк рванул передо мной.
Со мной ничего не случилось, но на кромках крыла «Аэрокобры» позже обнаружились вмятины. Значит, несколько крупных кусков все же угодили в самолет. Во время второго полета мне предстояло впервые стрелять с этого самолета. Моей целью была толстая бронеплита с отверстием в центре, за которым находилась кинокамера. Я был очень горд тем, что с первой попытки попал в плиту.
Конечно, мне хотелось попасть еще и в саму камеру через отверстие. Такой успех вызвал бы грандиозную попойку, судя по количеству сделанных ставок, но, к сожалению, мое стрелковое мастерство было еще далеко от совершенства.
Что стало с моей «Аэрокоброй» в дальнейшем, я не знаю. Возможно, она была уничтожена во время одного из тяжелых налетов на Рехлин позднее.
Хочу лишь добавить, что в итоговом отчёте о конструкции и лётных качествах «Аэрокобры» ничего особенно примечательного отмечено не было.
Как то летом, пару лет назад, я был в деревне и жарил шашлычки стоя у старого комбайна. Взглянул на небо, увидел и сфотографировал редкое явление - тень от летящего самолёта. Очевидно в небе помимо лёгкой облачности ещё и лёгкая дымка, плюс угол и направление освещения солнца как раз совпал с маршрутом полёта самолёта, причём не одного, а сразу трёх (очевидно над головой целая авиационная трасса).
