Петров день в обезьяннике. Часть 3
II
Этот день был по-своему ярок. Как никак очередной случай в Сибири произошёл. 4 сентября 2020 года на могиле Яны Дягилевой (Заельцовское кладбище, г. Новосибирск) мемориал открыли:
Автор безголового эскиза этого головотяпства – молодая художница Маргарита Воронова. Судя по всему, человек Маргарита прогрессивный: в интервью информационному порталу «Эпиграф» (от 6 сентября 2020 г.) она объясняла:
«Важным моментом было приблизиться к стилистике любимого скульптора Янки – Вадима Сидура, и передать общий характер личности поэта».
«Конструкция, которую я придумала, в первую очередь, рассказывает о лёгкости, детской радости, пусть и в не самое радостное время. Контраст между человеческой чувственностью и жестокостью окружающей действительности. Это история о музыке и словах не для всех».
Вот уж точно – в не самое радостное время и не для всех. Грубо говоря, никто не знает, как же Яне было хуёво. И как хуёво ей было, никто не знает. Тем не менее, Маргарита прихвастнула: «Эмоциональное и визуальное попадание случилось сразу», «Я считаю, что всё удалось по причине моего личного глубокого интереса к творчеству Дягилевой. Янка всегда была для меня особенным поэтом...» [1].
А что удалось-то, кроме чуждой Янке бесполой детской радости? Эмоциональное и визуальное впадание в детство? Сидур-то своими скульптурами мог резануть зрителю по сердцу. Вот, к примеру, нежно-лиричное (без инфантилизма) надгробие на могиле тринадцатилетней девочки:
Погибшей в 24 года Яне что-то похожее подошло бы. А кого могут потрясти Маргаритины стульчак с полотенцесушителем? Разве какой-нибудь интеллектуальный лялечка-либералечка от восторга перед стульчаком из штанишек выскочит. Зато цветы теперь положить с томящей нежностью и силой стало гораздо труднее.
Жаль, что мы, новосибирцы, не сохранили от Маргаритиного хулиганства предыдущий, простой, памятник. Нашу опору с нежно-лиричным портретом:
III
Вадим Сидур, две работы об инвалидах Великой Отечественной войны – непроходная в СССР тема:
К слову, литературный критик Владимир Бушин хорошо ответил А. Солженицыну по поводу песни Матвея Блантера на стихи Михаила Исаковского «Враги сожгли родную хату...»: «И это – ложь, агитка, оглупление, коверкание чувств и вкуса? Примерно так же сочла Вера Инбер при публикации стихотворения в «Знамени» и разнесла его: «Это что за слеза несбывшихся надежд? Откуда она у солдата-победителя?» – строго вопрошала известная своим высоким родством дама. В результате несколько лет песню могли петь и пели только безногие инвалиды войны в поездах...» [2]
Думаю, напрасно Вера Моисеевна в годы войны сосредоточилась на создании бравых стихов о «русской заре», «русской красе», карающей «русской руке» и победной «русской весне»… О «русской весне», кстати, написала задолго до рождения известного солженицелюба, исаичефила и некрасофоба Егора Холмогорова.
Писательница Лидия Чуковская передаёт слова Анны Ахматовой: «А знаете, Александр Исаевич удивился, когда я сказала, что люблю Некрасова. Видимо, он представлял себе меня этакой чопорной дамой. (Анна Андреевна во мгновение ока превратилась лицом и осанкой в воплощение чинной тупой чопорности.) А Некрасова не любить разве можно? Он так писал о пахаре, что нельзя было не рыдать» [3].
Из воспоминаний литературоведа Натальи Роскиной: «Она ему (Ахматова Солженицыну – Т.М.) читала «Реквием», он сказал: «Это была трагедия народа, а у вас – только трагедия матери и сына». Она повторила мне эти слова со знакомым пожатием плеч и лёгкой гримасой» [4]. Прав был диссидент Андрей Синявский насчёт советского образа мышления Солженицына. Типичный худсоветчик.
Но по мнению Лидии Чуковской, худсоветчик всё же на «Реквием» повлиял: «Не согласившись сначала с Солженицыным, Ахматова впоследствии, по-видимому, всё-таки приняла его слова во внимание: стихи, содержащие во втором четверостишии слова: И когда, обезумев от муки, Шли уже осуждённых полки – включены были Анной Андреевной в «Реквием», я полагаю, как результат замечания, сделанного Солженицыным» [5].
«Осуждённых полки», «кровавые сапоги»… Л. Чуковская вспоминает:
«Новость для меня. Эпиграф:
Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл, –
Я была тогда с моим народом
Там, где мой народ, к несчастью, был
Анна Андреевна спросила меня, как по-моему, стоит ли включить в «Реквием» другие стихотворения тридцатых годов, например, «Немного географии», «И вот, наперекор тому». Я твёрдо ответила «нет», хотя и сама толком не могла бы объяснить, почему. Нет, могла бы. Наверное потому, что эти, с такою силой обобщающие время и события стихи, имеют менее власти над сердцем, чем стихи «Реквиема», чисто лирические, как бы камерные, как бы личные…» [6]
Егор Летов о двух альбомах Яны Дягилевой, «Домой» и «Ангедонии»: «Первые «нормальные» электрические альбомы. <…> Я задействован в качестве продюсера, аранжировщика, звукотехника и – в ряде случаев, в качестве музыканта (бас, гитары, шумы). Раздражающую меня этакую весьма скорбную, пассивную и жалкую констатацию мировой несправедливости, так заметно присутствующую в Янкином материале и исполнении, я решил компенсировать собственной агрессией, что мне в той или иной степени, как мне кажется, и удалось. Возможно, в результате возникло не совсем ей свойственное (а может быть, и совсем несвойственное), зато получилось нечто ОБЩЕЕ, грозное и печальное, что в моём понимании – выше, глубже, дальше и несказанно чудесней изначального замысла. Я крайне доволен тем, что всё-таки родилось путем сложения наших, может быть, и противоположных, векторов. И я ещё раз повторюсь: всё громче и чаще раздающиеся в последнее время многомассовые нарекания в мой тщедушный адрес – что, мол, я изгадил Янкины песни, чересчур ужесточив и испачкав «аккомпанемент» и общее звучание, я думаю, правомерны и сугубо справедливы. Да, я внёс в её песни несвойственную ей жестокость. Но посмотрите – что же всё-таки из этого вышло – какой залихватский, вопиющий и нежданно-негаданный результат!» [7].
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
