Рассказ — я хочу сказать, плохой рассказ — может написать всякий, но далеко не всякому дано написать роман, хотя бы и плохой. Размеры — вот что убивает.
Роберт Луис Стивенсон
На одном из островов Самоанского архипелага, рядом с деревушкой Ваилима, высится гора Веа. Лет сто назад подняться на её вершину было невозможно, но вот однажды, в 1894 году, застучали топоры — и путь сквозь непроходимую чащу был расчищен. Там, на вершине, похоронили легендарного Тузиталу, а к могильной плите прикрепили табличку со словами: «Домой вернулся моряк, домой вернулся с морей, и охотник вернулся с холмов». Строки эти давно переведены на самоанский, их превратили в красивую и грустную песню. Но Тузитала написал их на английском — ещё в ту пору, когда жил в иных краях и носил другое имя: Роберт Луис Стивенсон.
«Мы созданы из вещества того же, что наши сны...»
Вся его жизнь — история борьбы двух противоположностей, парадоксальное соединение несоединимого. В поисках золотой середины он метался между профессиями адвоката и писателя, разрывался между набожностью и атеизмом, объездил полмира в поисках страны, где мог бы жить без вреда для своего хрупкого здоровья, он писал о приключениях, а вынужден был месяцами безвылазно сидеть дома...
Дом №8 на Говард-Плейс в Эдинбурге — здесь родился Роберт Луис Стивенсон
Роберт Луис Бэлфур Стивенсон и родился как будто на грани, на рубеже: в середине XIX века, 13 ноября 1850 года в Эдинбурге. Дед писателя, шотландец Роберт Стивенсон, был знаменитым инженером, строителем маяков. Дело Роберта Стивенсона продолжил Томас Стивенсон — и, разумеется, ждал того же от собственного сына. Юный Луис честно ездил вместе с отцом туда, где возводились новые маяки, пытался вникать в премудрости его искусства... но при этом не испытывал ничего, кроме скуки. Мальчика влекло совершенно другое — сочинение историй.
С раннего детства болезненный, опекаемый отцом, мамой и няней Луис Стивенсон мечтал о приключениях. Морские битвы, пираты, поиски сокровищ — всё это манило его воображение с тех самых пор, как отец взял за правило перед сном рассказывать сыну выдуманные истории. И хотя Томас Стивенсон оставался человеком респектабельным и предельно набожным, фантазия увлекала его в тропические моря. Хороша была и нянюшка Камми: она рассказывала юному Стивенсону о похитителях трупов, о религиозных фанатиках прошлых веков, о привидениях...
И хотя это объяснение может показаться слишком уж очевидным, возьмите пиратов и парусники, добавьте истории о привидениях и о прошлых веках, помножьте всё это на интерес к глубинам человеческих страстей и пределам, которые положены смертным, — и вы обнаружите, что описали все или почти все книги Стивенсона.
Мы привыкли судить о нём только по «Острову сокровищ» да, может, ещё по «Чёрной стреле». Их мы читаем в детстве. Но откройте пару-тройку томов его собрания сочинений, и вы будете удивлены: один и тот же человек ухитрился создать циклы детских стихотворений и несколько книг эссеистики, он писал о своих путешествиях по Франции и южным морям и в то же время придумывал истории о таинственном... Чрезвычайно плодовитый и разносторонний автор с отточенным слогом и вниманием к деталям. Сам он признавался, что лучшие его истории придуманы не им. Они просто появились в снах, «очень живых и очень страшных». Всю жизнь Стивенсон «смотрел сны»: начинал рассказывать себе историю, а потом обнаруживал, что она продолжается во сне, её словно разыгрывают... человечки, похожие на детей, «которые играют в нашем внутреннем театре».
К примеру, именно человечки подсказали ему идею «Олаллы» — на первый взгляд типичного готического рассказа с непременным замком, таинственными обитателями оного, с красивой и обречённой девушкой... Даже вампиры там есть.Но копните чуть глубже — и обнаружите горькие и глубокие размышления автора о природе человеческих желаний и стремлений, о том, как связаны между собою душа и тело, в каких отношениях находятся род (семья) и индивид. Неожиданным выглядит и финал, в котором Стивенсон прибегнул к христианской символике, — это он-то, многие годы оспаривавший религиозные взгляды отца!
Раздвоенность, разобщённость, которая при этом гложет и душу, и тело, — вот постоянная тема Стивенсона. Он и сам с лихвой отпил из этой чаши. Кое-как отучившись, защитив диплом, Луис восстал против отца и заявил: ни маяки, ни юриспруденция его не интересуют! Он будет писателем!
В те годы, особенно для консервативного, набожного шотландца, каким был Томас Стивенсон, писательство представлялось занятием малодостойным и уж точно не прибыльным. Отец был в ярости.Он пообещал лишить сына наследства и ни на секунду не допускал мысли о том, что Луис сможет зарабатывать на жизнь писаниной. Тем более — что он станет знаменитым. Несколько последующих лет только подтвердили правоту Стивенсона-старшего.
Бродяга, беглец, беллетрист
Летом 1875 года в Шатийоне-на-Луанге полицейский комиссар задержал подозрительного человека. Одетый бедно и эксцентрично, незнакомец имел при себе простенький рюкзак, в котором самой ценной вещью был двухтомник поэта ХV века Шарля Орлеанского. Документов при арестованном не оказалось, поэтому бродягу отправили в тюрьму. Спустя какое-то время вызволять его явился довольно респектабельный джентльмен, но даже после этого комиссар не поверил, что задержанный — молодой литератор.
Позже Роберт Луис Стивенсон писал об этом случае с улыбкой, даже вставил его в эпилог своей дебютной книги очерков «Путешествие внутрь страны». Но первые годы жизни в качестве профессионального писателя были для него совсем не так веселы, как он пытался это представить. Лишённый постоянного заработка, он перебивался разного рода работой: писал эссе и путевые очерки, начал публиковать в журналах первые рассказы. При этом Стивенсон много путешествовал по Европе, стал своим в богемных городках, где жили и работали французские художники.
С отцом он по-прежнему был на ножах: тот не воспринимал выбор сына всерьёз и укорял за легкомыслие. И хотя время от времени родители помогали Стивенсону деньгами, вряд ли тот принимал эту помощь с радостью.
Переломным в жизни Луиса оказался год 1870: врачи обнаружили у писателя туберкулёз. Это означало глобальные перемены во всём: необходимость строжайшим образом следовать медицинским предписаниям, внимательнее относиться к климату, избегать чрезмерных нагрузок...
Тогда же в городишке Грёз Стивенсон познакомился с американкой Франсис Матильдой Осборн. Ни то, что она была на десять лет его старше, ни двое детей, ни муж не отпугнули Луиса: он влюбился и решил во что бы то ни стало жениться на Фанни. К счастью, на тот момент она уже не жила с супругом, оставалось лишь развестись да пожениться... но это «лишь» означало ещё и необходимость переломить отцовскую волю. Для Томаса Стивенсона женитьба на разведённой женщине, которая вдобавок старше супруга, — это было нечто чудовищное и невообразимое!
Но Луис не сдавался. Друзья и враги единодушно признавали, что при всей своей болезненности он имел необычайно сильную волю. «Характер — кремень», — говорили о нём. Этот характер позволял Стивенсону даже в самые тяжёлые дни работать, по многу раз переписывая, шлифуя свои рассказы, эссе, очерки... Вот и теперь Стивенсон был полон решимости довести дело до конца: он боролся за Фанни, поехал за нею в Америку, едва не умер в этой поездке, но всё же добился своего.
Фанни круто переменила его жизнь. Сам Стивенсон тяготел к серьёзным историческим исследованиям, но Фанни, заботясь о благосостоянии семьи, убеждала его писать книги развлекательные. Из-за неё Стивенсон поссорился со своим лучшим другом, коллегой, неофициальным литературным агентом. Благодаря ей отправился в путешествие по южным морям Тихого океана — это продлило ему жизнь.
Именно сын Фанни, пасынок Луиса Ллойд Осборн, стал соавтором трёх книг: «Несусветного багажа», «Отлива» и «Потерпевших кораблекрушение». Ллойд же невольно вдохновил Луиса на первый его художественный роман, который принёс Стивенсону всемирную славу и навсегда покорил сердца многих поколений мальчишек и девчонок.
Карта-сокровище
Всё началось с карты, какие всегда рисуют ребята: выдуманной карты выдуманного острова. Ллойд приехал на каникулы в городок Каслтон, где Стивенсон лечился от очередных хворей. Ллойд любил рисовать, и Луис, который души в пасынке не чаял, иногда брал в руки бумагу и карандаши присоединялся к мальчику. Таки возникла карта Острова сокровищ — а появившись, властно заявила о своих правах.
К тому времени Стивенсон давно уже мечтало том, чтобы взяться за большую книгу. Несколько раз начинал и бросал, не завершив: то ли замыслы были неудачные, то ли не хватало терпения. На сей раз появился ещё один стимул. Гостивший в доме друг-издатель был приглашён на чтение первых глав и был впечатлён настолько, что согласился печатать их с продолжением в журнале для подростков.
«...Я уронил задумчивый взгляд на карту своего «Острова сокровищ» и средь придуманных лесов зашевелились герои моей будущей книги. Загорелые лица их и сверкающее оружие высовывались из самых неожиданных мест; они сновали туда и сюда, сражались и искали сокровище на нескольких квадратных дюймах плотной бумаги. Я не успел опомниться, как передо мною очутился чистый лист, и я составлял перечень глав».
Роберт Луис Стивенсон
Но продолжения-то не было! В какой-то момент Стивенсон утратил интерес к роману, попросту застрял, причём на самом интересном месте.Ничего толкового в голову не приходило, что бы он ни делал. И только переезд из Каслтона в Давос подстегнул воображение писателя — тот снова взялся за перо и довольно быстро написал вторую половину книги.
Позже Луис сам признавался, что смешал в разных пропорциях уже известные компоненты: попугая позаимствовал из «Робинзона Крузо» Даниэля Дефо, скелет-указатель из «Золотого жука» Эдгара По... Фокус был лишь в том, как именно смешать всё это «чужое», чтобы получить «своё». Стивенсону это, вне всяких сомнений, удалось.
Поначалу роман встретили без восторга: в том самом журнале для подростков на него никто не обратил внимания. Лишь когда «Остров сокровищ» вышел отдельной книгой, его ждал ошеломляющий успех.
Но Стивенсона терзали сомнения. Роман о пиратах сделал его популярным писателем, но писателем для детей, несерьёзным. «Чёрная стрела» только укрепила всех в этом мнении.
Сам Стивенсон хотел большего. Даже в приключенческих вещах он стремился исследовать природу человеческой души. Неожиданная глубина обнаруживается даже в не слишком удачном рассказе «Маркхейм»: истории убийцы, которого соблазняет — и тем самым подталкивает к признанию и раскаянию то ли Дьявол, то ли Иисус. Вещица на первый взгляд бесхитростная, но мастерски сделанная! А в беседе Маркхейма с незнакомцем заметна перекличка с Достоевским, с его Иваном Карамазовым и чёртом. Стивенсон любил книги российского коллеги, читал «Преступление и наказание» во французском переводе.
Скрытые грани таланта
Лучшие и наиболее любимые публикой книги Стивенсона не сразу были оценены по достоинству. Как и «Остров сокровищ», «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», сперва прошла незамеченной.
К ней писатель подступался не один год. Сперва написал пьесу «Декан Броуди», затем первый вариант «Джекила», раза в три более объёмный, чем финальная версия. Во всех текстах-предтечах обе ипостаси одного человека были одинаково злобными и жестокими. Жена в пух и прах раскритиковала раннего «Джекила и Хайда», Стивенсон прислушался к её советам и написал другую версию. В ней, как мы знаем, доктор Джекил — человек внешне добропорядочный и, в общем-то, склонный к благим делам. Вот только, как и все люди, Генри Джекил в различных пропорциях совмещает в себе сразу и добро, и зло. Таинственная тинктура, которую изготовил доктор, словно дистиллировала из него именно злое начало. Оказавшись на воле, мистер Хайд (с английского — «тайный, скрытый») принимался творить то, чего на самом деле хотел, но боялся Генри Джекил.
Стивенсон исследует природу человека и показывает, как потворство внутреннему злу ведёт к его разрастанию. В конце концов, Хайд берёт верх над Джекилом: теперь уже не Хайд — отклонение от нормы, но тот, из личности которого был извлечён этот концентрат зла.
Конечно, Стивенсону удалось отыскать точную и красивую метафору, но, помимо этого, он написал историю увлекательную, живую, интригующую. Она напоминает и диккенсовскую прозу, и детективные рассказы Эдгара По, есть в ней и толика «достоевщины».
Поначалу отклики на повесть были неопределёнными. После выхода «Острова сокровищ» прошло три года, и Стивенсон всё ещё не был уверен, что сумеет написать столь же удачную книгу.
Затем начался «джекил-бум»: за первые полгода в Англии было продано 40 000 экземпляров, в Америке — 250 000, если, помимо лицензионных, учитывать ещё и пиратские издания. «Джекила и Хайда» превозносили и хаяли, критики находили в повести огрехи, пеняли на недостаточную масштабность, на отсутствие логики... Но успех книги был бесспорен. Она повлияла на таких разных авторов, как Оскар Уайльд и Артур Конан Дойл. Позднее «Джекил и Хайд» стала основой для многочисленных кинолент: от точных экранизаций до фильмов «по мотивам...»
В южные моря, навстречу собственной легенде
Сам Стивенсон в какой-то момент тоже словно бы принял волшебную тинктуру. Только в результате появился не мистер Хайд, а мистер Лайт: улучшенная, отполированная до глянца личность Стивенсона, которую и предлагали публике. Его взрывная эмоциональность, непростые отношения с отцом, многочисленные хвори — всего этого как бы не существовало. Но в реальной жизни от этого было не сбежать. И если, скажем, в отношениях с отцом Луис успел прийти к некой хрупкой гармонии, то со здоровьем найти компромисс удавалось далеко не всегда.
Памятник писателю в Сан-Франциско
В 1887 году Томас Стивенсон умер, и теперь уже ничто не держало Роберта Луиса в Старом Свете. Обстоятельства как будто вынуждали его покинуть родину: климат Британии дурно влиял на здоровье писателя, Фанни мечтала вернуться в Америку, сам Стивенсон тосковал по путешествиям...
И вот наконец-то семейство, в том числе мама писателя, отправилось за океан. Плыли они на корабле, который перевозил «обезьян, племенных жеребцов, коров, спички и сено». Качка была чудовищной, равно как и запах, но всё это не могло испортить Стивенсону настроения. Они прибыли в Нью-Йорки были встречены возгласами: «Да здравствует Стивенсон!» В Америке его уже знали и любили, писатель оказался в самом центре внимания. К нему тут же обратились с просьбой написать очерки, причём сулили вполне приличные деньги, два издательства буквально вымаливали у него права на ещё не написанный роман!.. Он словно навёрстывал упущенное в Британии, купался в лучах недополученной славы.
Прошёл год — и здоровье снова вынудило Стивенсона к перемене мест. Отправившись в Сан-Франциско, он нанял яхту, чтобы целых семь месяцев странствовать по южным морям. Это, конечно, было не плавание на «Испаньоле» в поисках Острова сокровищ, но свою толику приключений писатель получил и даже написал о них цикл очерков «В южных морях».
В конце концов, тихоокеанские острова Полинезии и Микронезии стали второй родиной Стивенсона. К некоторому удивлению самого писателя, он решил поселиться на острове Уполу. Семейство выкупило землю и оплатило возведение большого особняка с камином(!). Вскоре дом этот стал местом паломничества как местных жителей, так и заграничных гостей: покинув родные края, Стивенсон стал ещё более значимой фигурой, его сравнивали с Байроном, к нему спешили за советом или литературным «благословением».
Местные жители тоже уважали этого странного заморского господина. А уж после того, как на самоанском вышла повесть «Сатанинская бутылка»!.. Стивенсона даже стали называть Тузиталой (Сказителем историй) — и свято верили, что у него в сейфе действительно хранится волшебная бутылка с заточённым в ней бесом.
Эта повесть во многом напоминает «Шагреневую кожу» Бальзака, но менее тяжеловесна и более жизнеутверждающа. Главный герой — современник рассказчика, человек, которого тот условно именует Кэаве. Однажды Кэаве достаётся волшебная бутылка. Сидящий в ней чёрт выполняет любое желание, но после смерти её обладатель, разумеется, попадёт в Ад. Бутылку можно продать другому. Однако цена должна быть ниже той, за которую купил бутылку её нынешний обладатель.
«Сатанинская бутылка» — лишь один из примеров мистической прозы Стивенсона. Его всегда интересовали народные поверья, легенды, истории о духах и оживших покойниках
Жизнь в Ваилиме подарила Стивенсону новые идеи, добавила ему оптимизма и сил. Но передышка оказалась недолгой. Прошло всего несколько лет — и возобновилось кровотечение из горла («визиты Кровавого Джека», как называл его Стивенсон), отнялась правая рука... Он не сдавался и продолжал писать свой очередной, вершинный, как это все признавали, роман. Увы, «Уир Гермистон» так и не был закончен.
Ещё накануне Стивенсон трудился, а 3 декабря 1894 года увидел, что Фанни полна дурных предчувствий. Сам он счёл это ерундой, постарался успокоить жену и отправился в погреб за бутылкой бургундского. Вернулся, стал помогать Фанни с салатом... вдруг пошатнулся и упал, а через два часа умер от кровоизлияния в мозг.
Моряк Роберт Луис Стивенсон так и не вернулся домой, точней, не вернулся на родину. Остров Уполу стал его вторым и последним домом; и после смерти сюда продолжали приплывать те, кто ценил талант «охотника, ушедшего в холмы». С годами многое забылось, и образ писателя многое потерял, как будто сделался двухмерным. Стивенсон был очень разным и как человек, и как автор; он любил добрую шутку, но в то же время мог глубоко рассуждать о серьёзнейших материях. Он сомневался, искал, много работал и, увы, многого не успел.
Источник: журнал Мир фантастики
Материалы о других писателях:
