Черчилль о Польше
Я перехожу теперь к самой трудной и волнующей части моего обращения к палате — к вопросу о Польше.
В течение более чем года с тех пор, как наметился решительный поворот в войне против Германии, польская проблема распадалась на два главных вопроса: границы Польши и свобода Польши.
Палата прекрасно знает из моих выступлений, что правительству его величества всегда казался более важным вопрос о свободе, независимости, целостности и суверенности Польши, нежели вопрос о фактических ее границах.
Меня всегда больше занимал вопрос о создании свободного Польского государства, которое стало бы надежным домом для польского народа, нежели вопрос о демаркации границы или передвижении границ Польши дальше на запад.
Требование русских, впервые выдвинутое в Тегеране в ноябре 1943 года, всегда оставалось неизменным и основывалось на «линии Керзона» на востоке, и русские всегда предлагали предоставить Польше полную территориальную компенсацию на севере и западе за счет Германии.
Все эти аспекты вопроса достаточно хорошо известны.
Наш министр иностранных дел в декабре прошлого года подробно разъяснил историю «линии Керзона». Я никогда не скрывал от палаты, что лично считаю русское требование справедливым и обоснованным.
Но если я являюсь сторонником установления таких границ для России, то вовсе не потому, что я склоняюсь перед силой, а потому, что я считаю это самым справедливым разделом территории, который может быть произведен с учетом всех обстоятельств между двумя странами, чья история была так тесно связана и так переплелась.
«Линия Керзона» была намечена в 1919 году комиссией экспертов, членом которой был один из наших наиболее выдающихся дипломатов тех дней — сэр Эйр Кроу.
Она была намечена в то время, когда Россия имела мало друзей среди союзников.
Я даже сказал бы, что она была исключительно непопулярна. Да и трудно было себе представить, чтобы кто-нибудь, ввиду обстоятельств и событий тех дней, мог быть слишком благосклонным к Советской России. Те, кто занимался демаркационными вопросами после прошлой мировой войны, просто пытались наметить пограничную линию как можно справедливее.
Британское правительство того периода одобрило эту линию, в том числе, конечно, и исключение Львова из состава Польши. Оставляя в стороне все, что произошло, я не могу считать, что нам не следует рассматривать это как справедливое и компетентное предложение.
Чтобы отдать должное нашему великому союзнику, следует помнить о двух вещах. Во-первых, вспомним август 1914 года, когда Германия первая объявила войну царской России. В те дни русская граница была значительно более выдвинутой на запад, нежели та, которую Советская Россия теперь желает иметь после всех пережитых ею страданий и после ее побед. В границы России входила вся Финляндия и варшавский выступ, западный рубеж которого отстоял от Бреславля на 96 километров.
Россия соглашается на границу, которая на огромном протяжении тянется в 320—480 километрах восточнее ее прежних границ, существовавших при царском режиме в течение многих поколений.
Маршал Сталин рассказал мне однажды, что Ленин был против «линии Керзона», так как она предусматривала отторжение от России Белостока и прилегающих к нему районов. Маршал Сталин и нынешнее Советское правительство не выдвигают подобных требований и добровольно соглашаются с точкой зрения, высказанной Союзной комиссией в 1919 году, согласно которой район Белостока должен отойти к Польше, ибо польское население составляет там большинство.
«Линия Керзона» не есть граница: граница должна быть намечена и проведена на местности, а не просто нарисована на карте карандашом и линейкой.
Об этом говорил мне маршал Сталин, когда я был в Москве в октябре. Он сказал мне также, что возможны отклонения в ту или иную сторону на 8—10 километров с тем, чтобы граница проходила по водным рубежам или горам или фактическим границам определенных селений. Мне это кажется чрезвычайно разумным взглядом на вещи.
Однако, когда мы встретились в Ялте, русские внесли новые предложения. Они заявили, что все эти небольшие изменения будут сделаны в ущерб России, а не в ущерб Польши, с тем, чтобы поляки могли быть спокойны раз и навсегда и чтобы к этому вопросу больше не возвращаться.
Мы приветствовали эти советские предложения.
Мы должны рассматривать эти тридцать с лишним лет раздоров, беспорядков и страданий в Европе как часть одного исторического периода. Я участник всего этого периода, так как в 1911 году был направлен в Адмиралтейство для подготовки флота к предстоящей войне с Германией.
В своей основе — это история более чем тридцати лет войны, в которой британцы, русские, американцы и французы сражались до предела своих возможностей, сопротивляясь германской агрессии. От каждого из нас это потребовало самых тяжелых жертв. Но наибольшие жертвы принес русский народ, чья страна дважды подвергалась разорению. На широких просторах этой страны лилась кровь десятков миллионов русских людей, павших за общее дело. Ныне мы доводим его до окончательного завершения.
Помимо этого есть еще и другая причина, о которой я не могу не сказать.
Если бы не было колоссальных усилий и жертв со стороны России, Польша была бы обречена на полную гибель от рук немцев. Не только Польша как государство и нация, но и поляки как народ были обречены Гитлером на уничтожение или порабощение.
По имеющимся данным, убито три с половиной миллиона польских евреев. Совершенно ясно, что они пали жертвами одного из самых страшных актов жестокости, вероятно, самого страшного акта жестокости, который только знало человечество.
Когда немцы открыто признали свое намерение превратить поляков в подчиненную и низшую расу под владычеством народа господ, русские армии, великолепно сочетая военную силу и мастерство, менее чем через три недели, после того, как мы говорили об этих вопросах здесь,— продвинулись от Вислы до Одера, гоня перед собой беспорядочно отступающих немцев и освобождая Польшу от чудовищной жестокости и угнетения, которым подвергался ее народ.
Я отвергаю и отметаю всякое предположение о том, что мы, поддерживая русское требование о «линии Керзона», идем на сомнительный компромисс или уступаем силе или страху, и я подтверждаю с глубочайшим убеждением полную справедливость политики, которой все три великих союзника впервые придерживаются теперь. Более того, три державы договорились теперь о том, что Польша получит существенное приращение территории на севере и на западе…
Не следует опасаться, что задача удержания этих новых земель окажется слишком тяжелой для Польши, или повлечет за собой новый немецкий реванш, или, если воспользуемся избитой фразой, «посеет семена будущих войн».
Мы намерены предпринять значительно более решительные и действенные меры, чем те, которые были приняты после прошлой войны, потому что мы знаем значительно больше по этому вопросу, чтобы полностью исключить возможность каких-либо наступательных действий со стороны Германии в течение будущего поколения.
И наконец, благодаря международной организации все нации, великие и малые, победители или побежденные, будут гарантированы против агрессии строжайшим законом и международными военными силами.
Опубликованное Крымское соглашение не является трафаретным планом, навязанным великими державами польскому народу.
Оно излагает согласованные взгляды трех главных союзников на то, каким образом может быть осуществлено их общее стремление к созданию в сотрудничестве с самими поляками сильной, свободной, независимой Польши и каким образом может быть создано Польское правительство, которое смогут признать все объединенные нации. Возможность создания такого правительства в Польше возникла лишь теперь, когда почти вся страна освобождена советскими армиями. Проведение в жизнь этого плана будет зависеть от готовности всех слоев польской демократической общественности в Польше и за ее пределами действовать сплоченно.
Но план должен восприниматься как единое целое, с учетом главной общей цели. Три державы согласились, что принятие поляками восточных границ и, насколько это возможно сейчас, западных границ является важнейшим условием установления и будущего благополучия сильного, свободного, независимого и целостного Польского государства.
На этом я заканчиваю вопрос о границах Польши.
Польша жизненно заинтересована иметь полное взаимопонимание с ее могущественным соседом на востоке. Если вы учтете все это, если вы учтете методы, которыми ставились данные вопросы, умеренность и терпение, с которыми они обсуждались, то убедитесь, что я редко поднимал в палате общин вопрос, который мог бы ставить перед здравомыслящими членами всех партий с большей уверенностью в его правоте.
Значительно более важным, чем границы Польши в той форме, в которой они стали предметом гласности, является вопрос о свободе Польши.
Поляки имеют свой дом. Будут ли они хозяевами в своем собственном доме? Будут ли они так же свободны, как свободны народы Британии, Соединенных Штатов, Франции?
Будет ли их суверенность и независимость ничем не ограниченной, или они подпадут под протекторат Советского государства, принужденные против своей воли вооруженным большинством принять коммунистическую систему? Я ставлю вопрос со всей прямотой.
Это дело значительно более важное и тонкое, чем установление пограничной линии.
Какова должна быть позиция Польши? Какова должна быть наша собственная позиция в этом вопросе?
Маршал Сталин и Советский Союз дали самые торжественные заверения в том, что суверенная независимость Польши будет сохраняться, и к этому решению теперь присоединились Великобритания и США.
Международная организация в свое время также возьмет на себя некоторую степень ответственности в этом вопросе. Будущая судьба поляков будет находиться в их собственных руках, с единственной оговоркой, что они должны будут последовательно проводить, в гармонии со своими союзниками, дружественную политику по отношению к России.
В Крымской декларации четко сформулирована процедура, принятая тремя великими державами для достижения этой жизненно важной цели.
Соглашение предусматривает консультации с целью создания в Польше нового польского Временного правительства национального единства, с которым все три великие державы вступят в дипломатические отношения, вместо того чтобы кто-то из нас признавал одно польское правительство, а остальные — другое. Если бы такое положение продолжало существовать после конференции в Ялте, оно свидетельствовало бы перед миром об отсутствии единства и о неразберихе.
Мы должны были принять решение и мы приняли его.
Объем и метод этих консультаций не ограничен. Британское правительство намерено сделать все, что в его силах, для того чтобы обеспечить, насколько это возможно, максимальную широту этих консультаций.
Представители всех польских демократических партий получат полную возможность изложить свои взгляды. Соответствующие меры принимаются ныне в Москве Комиссией трех, в состав которой входят г-н Молотов, г-н Гарриман и сэр Арчибальд Кларк Керр, соответственно представляющие СССР, Соединенные Штаты и Великобританию.
Поляки сами с той помощью, которую союзники могут им оказать, должны будут решить вопрос о составе нового Польского правительства национального единения.
После этого правительство его величества через своего представителя в Польше использует все свое влияние для обеспечения свободных выборов, которые новое польское правительство должно будет провести. Эти выборы должны быть проведены честно и с соблюдением всех демократических гарантий.
Два руководящих принципа, положенные нами в основу решения проблемы освобожденных стран, ясны. Пока идет война, мы оказываем помощь каждому, кто сражается с немцами. Когда война останется позади, мы будем стремиться к проведению свободных демократических выборов.
Вот два основных положения, которые коалиционное правительство стремилось в меру своих возможностей проводить в невероятно запутанной и чрезвычайно изменчивой обстановке.
Соглашение не изменяет факта признания правительством его величества польского правительства в Лондоне.
Это будет продолжаться до тех пор, пока правительство его величества не сочтет, что новое Временное правительство в Польше сформировано надлежащим образом в соответствии с согласованными решениями.
Это не влечет за собой преждевременного или немедленного признания правительством его величества того Временного правительства, которое ныне действует на территории Польши.
Разрешите, однако, напомнить Палате и тем уважаемым ее членам, которые заботятся о том, чтобы наши интересы в Польше регулировались в соответствии с честью и достоинством нашей страны, что у меня с ними нет расхождений.
Мы должны предать гласности все факты, которые, я надеюсь, рассеют существовавшие между нами разногласия.
Но если бы Польское правительство в Лондоне приняло наш искренний совет год назад, не было бы ни Люблинского комитета, ни Люблинского временного правительства.
В этом случае польское правительство прибыло бы в Польшу в качестве ее законного правительства. Оно вошло бы в Польшу вместе с русскими освободительными армиями.
Даже в октябре, когда мы с министром иностранных дел работали день и ночь в Москве, г-н Миколайчик мог прибыть в Польшу, заручившись дружбой маршала Сталина, мог стать премьер-министром коалиционного правительства, находящегося в Варшаве или где-либо в другом месте, поскольку Варшава превращена в руины.
Но эти возможности были упущены, а между тем немцы полностью изгнаны из Польши.
Само собой разумеется, Люблинское правительство продвигалось вместе с победоносной русской армией, встреченной с великой радостью в обширных районах Польши.
Много крупных городов перешло из рук в руки без единого выстрела. Не случилось того, чего мы так боялись,— уничтожения подпольных армий обеими сторонами.
Русские готовят и осуществляют военные операции крупнейшего масштаба, направленные против самого сердца Германии. Они имеют право пользоваться коммуникациями своих армий, обеспечиваемыми страной, в которой царит порядок, страной, управляемой правительством, действующим в соответствии с интересами русских войск. Следовательно, не было возможно, поскольку речь идет о признании, распустить Люблинское правительство и одновременно Польское правительство в Лондоне, чтобы начать все сначала. Пойти на такой шаг — значило бы поставить под угрозу успех русского наступления и, соответственно, продлить войну, увеличив потери русских, британских и американских воинов.
Палата должна внимательно прочитать и перечитать,— это касается тех членов Палаты, у которых есть сомнения,— текст декларации. Каждое ее слово было предметом самого глубокого и пристального внимания глав трех государств, их министров иностранных дел и экспертов.
Как будет проведена в жизнь эта декларация? Как следует понимать такую, например, формулировку: «Свободные и ничем не воспрепятствованные выборы, на основе всеобщего избирательного права при тайном голосовании»?
Будет ли создано новое правительство, которое, насколько это возможно в настоящий момент, представляло бы в полной мере польский народ? Как скоро это будет сделано?
Будут ли выборы свободными и ничем не ограниченными? Смогут ли кандидаты всех демократических партий выступить перед своими избирателями и вести свою избирательную кампанию?
Что представляют собой демократические партии? У людей существуют всегда различные точки зрения по этому вопросу. Даже в нашей стране время от времени та или иная партия провозглашает, что именно она является подлинно демократической партией, а все остальные — либо большевики, либо тори-землевладельцы.
Что представляют собою демократические партии? Совершенно очевидно, что на этот вопрос может быть дан точный ответ. Будут ли выборы тем, что мы в нашей стране называем свободными и честными, с некоторой скидкой на беспорядок и сумятицу, царящие в Польше?
Мы не можем полностью избежать того, что даже в нашей стране образуются зародыши узкопартийных устремлений. Нет никакого сомнения, что иногда и чрезвычайно способные члены партии оказываются стесненными мероприятиями, проводимыми партийным руководством.
В Польше существует большое число политических партий. Мы согласились на том, что все демократические партии — все нефашисты и не сотрудничающие с врагом — получат возможность участвовать в выборах.
По данным вопросам у нас существует совершенно четкое суждение в соответствии с принципами декларации об освобожденной Европе, подписанной всеми тремя правительствами.
Именно на этой базе и предполагается работа Московской комиссии трех. Именно на этой базе она и начала работу.
Впечатление, сложившееся у меня от поездки в Крым и от всех других случаев общения с советскими руководителями, таково, что маршал Сталин и другие советские лидеры желают жить в почетной дружбе и равенстве с западными демократиями. Я считаю также, что они — хозяева своего слова. Никогда никакое правительство не выполняло точнее свои обязательства, даже в ущерб самому себе, нежели русское Советское правительство.
Я категорически отказываюсь пускаться здесь в дискуссии по поводу добросовестности русских. Ясно, что эти вопросы касаются будущего всего человечества. Действительно, судьба мира была бы мрачной в случае возникновения какого-либо страшного раскола между западными демократиями и русским народом, в случае, если бы будущая всемирная организация развалилась на части и если бы новый катаклизм немыслимого насилия разрушил то, что осталось от сокровищ и свобод человечества.
(За точность не ручаюсь)