Владимир Жириновский презентует свой музыкальный альбом - "Настоящий полковник" в клубе Dolls, Москва 1999 год. Само музыкальное творчество собственно 👇👇👇

нельзяграм

Стайка разновозрастных деревенских ребятишек группкой заскочила в без скрипа отворившуюся калитку чисто убранного двора где всё было на своих местах: грядки ровные, ветки деревьев подвязаны, пчелиные ульи за домом на полянке чисто выбелены. На завалинке с видом царственной особы опираясь на трость дремал глубокий седобородый старик.

- Дедушка Акакий! Дедушка Акакий! Там твою Женьку солдаты ведут! Она чуть на немецкое минное поле не залезла из-за своих подсолнухов! – кричал беззубый Сашка утирая ладошкой всё норовившую вылезти из носа соплю.

- А мы ей говорили, что к балке ходить не надо! Опасно это! А она нас не послушала! – вторил ему Глебушка младший сынок погибшего председателя комкая снятую с головы кепку со сломанным козырьком.

- Дедушка, сежант её прямо с мины сдёнул! – захлёбываясь слюнями и смешно картавя сообщил Минька Белов смахивая пот с кончика носа. – Не испугался! Знаешь как бабахнуло?! У меня всё ещё в ушах звенит! Остальные друзья-товарищи только согласно закивали.

Гомон от ребятишек стоял такой как от стаи делящих кусок хлеба голодных воробьёв.

- А ну тихо! – прикрикнул на озорников дед, приоткрыв один глаз. Вроде бы негромко, но мальчишки тут же замолчали, вытянулись как перед командиром поедая с уважением привставшего с завалинки деда.

В этот же момент во двор вошли три красноармейца. На плечах первого, того на чьих петлицах красными огоньками посверкивали два треугольничка, сидела довольная, расплывшаяся в улыбке Женька в своём платьице в белый горошек, в старых сандаликах на босу ногу и с огромным подсолнухом в руках. Парень был симпатичный, высокий, сероглазый. Из-под пилотки выбивались волосы цвета спелой пшеницы.

- Смотрел бы ты за своей внучкой, дед, - без обиняков сразу заявил он, ставя девчонку на землю. - Чуть на мину не наступила, дурочка.

Два красноармейца званием поменьше, сопровождавшие сержанта, уперев руки в боки с высока посмотрели на деревенского жителя. Сразу видно, городские. Дети асфальта.

Хозяин же из-под кустистых белоснежных бровей глянул на них так, как капитан Васильев – самый жёсткий офицер в их полку. Руки сами собой вытянулись по швам.

- Коли спас девчонку спасибо, - нарушил молчание пожилой мужчина, посмотрев на сержанта. - Только не внучка она мне. Эшелон тут неподалёку разбомбили. Так вот егоза эта только и выжила.

Парень сглотнул ком в горле и как-то сразу посмурнел. Впрочем, деда, стоящего перед ним рассмотрел как надо. Тот был похож на какого-то волшебного колдуна из сказок – с клюкой, весь седой, борода до пояса, глаза редкого василькового цвета голубым огнём сверкают, а вот на плечах то шинель, старая-старая такую ещё в прошлую войну носили. Командирская.

- Я не знал, простите, - произнёс сержант, достав из кармана чистый платок с завёрнутыми в него кусочками сахара, чтобы угостить девчонку так похожую на его погибшую сестрёнку. - Но всё равно раз она с вами живёт присматривайте за ней. Петров, Лосев бегом к нашим! Я сейчас, только попрощаюсь.

Когда красноармейцы исполнив приказ покинули двор, а девчонка благодарно кивнув сунула за щёку кусок лакомства, сержант отряхнул ладони и поправив ремень трёхлинейки на плече собрался уже было уходить.

- А как звать-то тебя парень? – бросил в спину дед.

- Никита я.

Тут же глаза парня полезли от удивления наружу. А всё потому что старик крестил его пальцами и что-то быстро шептал себе под нос.

- Дед! А ну прекрати! Прекрати немедленно! – сделал сержант пару шагов вперёд, но в последний момент отступил.

Над головой, в чистом вроде бы небе, раздался раскат грома.

- Да всё уже, иди! – махнул рукой на гостя с каким-то раздражением хозяин дома. - Сирота ты, как и Женька, а я к ней привязался. Жизни своей не пожалел за малышкой бросился, молодец. Три жизни у тебя теперь ещё. Только три, запомни! Истратишь, свою береги втройне!

Челюсть сержанта со стуком захлопнулась от услышанного старорежимного бреда, чуть-чуть себе язык не прикусил.

- Дед, я между прочим комсомолец и давай ты меня не будешь этим опиумом накачивать…

- Каким опиумом?

- Религией то есть.

- А при чём тут религия?

- Так ты же крестил меня, про какие-то жизни талдычишь. В чертовщину я тоже не верю…

Раскрыв дверь дома, старик, погладил по голове девчонку запустив её внутрь.

- Иди-иди, Голубев. Воюй. Жизнь штука сложная. Не всё можно понять, не всё можно объяснить.

* * *

Паровоз на путях пронзительно засвистел и выпустил облако пара прямо под ноги полковнику Круглову и капитану Бруневичу быстрым шагом идущим по платформе.

- Товарищ полковник я даже не знаю как это объяснить! – подпрыгивал капитан.

- Языком политрук, языком! Ваня мы же с тобой с Халхин-Гола воюем чего ты разволновался?

- Разволнуешься тут! – щека Бруневича нервно дёрнулась. – Ладно, чего я тебе объясняю сейчас сам всё увидишь. Приготовься!

А посмотреть и правда было на что, ведь Круглов оказался в центе обороны станции Перепёлкина. Станции, которая спасла многим жизни. Если бы немцы три часа назад её взяли… всё! И эшелон с ранеными под откос и только-только подъезжающий в вагонах 74-й гвардейский туда же.

Закопчённая от копоти, посечённая осколками и изрытая воронками площадь упиралась в плохонькую баррикаду из всякого мусора, порванных в клочья мешков с песком и кривую линию неглубоких «на скорую руку» окопов. Тела красноармейцев-героев, принявших неравный бой, унесли уже, а вот немцы… немцами была часто засыпана вся площадь. «Сколько их тут? – подумал Круглов. Пятьдесят, шестьдесят? Больше?» Но самое главное было то что на площади всё ещё догорали три лёгких германских танка «Лукс» средний PzKpfw III и StuG III – самоходная артиллерийская установка без башни с детонировавшим боезапасом.

- Вот это бойня! Погибшим всем ордена! А самолёт что тут делает?- носок сапога ткнул изогнутую лопасть воздушного винта истребителя.

Хищный корпус «Мессершмитта» с чёрным крестом полковник помнил ещё с войны в Испании. Здесь машина присутствовала в сгоревшем, в развалившемся на части виде.

- Толя, ты меня не слышишь?! – громким шёпотом произнёс Бруневич в золотисто-карих глазах которого загорелись искорки гнева. – Это всё он! ОДИН! Я тебе слово офицера даю!

Рука политрука взметнулась к покосившейся башне из красного кирпича на другой стороне железнодорожной станции.

- Вот там сидел пулемётный расчёт Судейкина. По ним попали из пушки. Пулемёт к чертям заклинило и отстреливались они из винтовок. Прекрасно видели, что тут происходило. Клянутся, что основное сражение началось после того как сюда самолёт рухнул нашим истребителем подбитый! Он всё в одиночку сделал!

- Да кто он то? – взял за локоть старого боевого товарища полковник, всё ещё не понимая из-за чего тот так волнуется.

Бруневич просто указал подбородком куда-то вправо.

Только теперь Круглов увидел золотоволосого сержанта без пилотки в расстёгнутой рубахе. С каким-то потерянным видом тот стоя в уголке у стены упираясь на ствол пулемёта Дегтярёва. Тут же в ногах валялось покорёженное противотанковое ружьё. Интересно, что на парне не было ни одного ранения и рубаха была чистая как из прачечной.

- Чудно... мать вашу. Простите не сдержался, - негромко произнёс полковник, повернувшись к Бруневичу. - И правда чудно. Сколько раненых?

- Нет раненых, - почти по-змеиному прошипел политрук. - Убило всех. Толя, в фарш всё отделение! Близким похоронить нечего будет, а этот живой и здоровый.

Пара шагов и вот полковник уже возле замечтавшегося счастливчика.

- Боец представьтесь! – произнёс он продолжая сверлить глазами выжившего.

- Никита, - рявкнул подскочивший на месте парень, выронив из рук пулемёт. - Сержант Голубев, товарищ полковник!

Санитары, тащившие мимо на носилках раненного, с интересом взглянули на полковника и политрука замерших возле какого-то сержанта. Будет опять сплетен.

- Ну-ну, не кричи. Присядь. Как ты?

- Не знаю, - опять приняв какой-то растерянный вид ответил Голубев.

- Так, на этом месте поподробнее.

- Я должен был погибнуть. Точно должен был, товарищ полковник. Мы даже стрелять по немцам ещё не начали. Они только из-за угла показались, лейтенант приказал укрыться за мешками и в окопе, - начал рассказывать сержант. - И тут сверху гудение и БАХ! Все погибли, а мне хоть бы что! У меня только пуговка с рукава отлетела! Я словно посреди пламени, а оно не жжётся, оно холодит…

Последние слова были произнесены шёпотом. Голубев продемонстрировал старшим офицером на ладони закопчённую пуговку.

- И что? – поторопил рассказчика Бруневич.

- Задачу надо выполнять. Я взял пулемёт, гранаты, из ПТР стрелял… и всё. Как дед и говорил.

- Какой дед? – вспылил политрук попытавшись схватить мальчишку за грудки. - Ты чего мелешь?

Полковник же отнёсся к сказанному не в пример серьёзнее. Одним движением он оторвал капитана от сержанта.

- Ваня, то есть товарищ политрук, идите-ка погуляйте пока!

- Есть погулять, товарищ полковник, - поняв, что перегнул палку и даже с жалостью взглянув на сержанта, Бруневич щёлкнув каблуками бросил руку к виску и удалился к поезду.

- Сержант, а ты продолжай, - положил руку на плечо герою Круглов. – Я внимательно тебя слушаю.

- На прошлой неделе было. Внучку мы его с минного поля вытащили. Точнее не внучку даже девчонку из погибшего эшелона...

- Ну-ну...

- Вот и он мне сказал, что спасибо комсомолец Голубев и в общем... – кулаки мальчишки (сколько ему восемнадцать или девятнадцать?) сжались так что побелели.

- Чего замолчал?

- Сказал: «Дарю тебе три жизни».

Паровоз снова нетерпеливо засвистел и по платформе туда-сюда забегали люди в форме. Сняв с головы фуражку Круглов вздохнув и ещё раз посмотрев на сержанта тепло ему улыбнулся.

- Что сказать? …ты подарками-то не разбрасывайся. Тем более такими.

- Так это же сказки! – резко развернулся к командиру мальчишка отчего пулемёт снова выпал из его рук. - Опиум для народа!

- А при чём тут религия? - улыбнулся полковник почему-то напомнив в этот момент собеседнику деда Акакия перед которым тянут подбородок вверх деревенские мальчишки.

Вместо того чтобы ответить на вопрос Голубев вдруг нахмурился и хлопнул себя ладонью по лбу будто что-то вспомнил.

- Товарищ полковник, я только сейчас сообразил, что дед тот меня по фамилии назвал, а ведь я ему её не говорил. Точно не говорил! А может он шпион?

Круглов снова улыбнулся и подумал, что и сам в свои сорок пять видел немало. В том числе такого чего даже товарищу Сталину не расскажешь. Заботливо застегивая пуговицы гимнастёрки на груди сержанта, он спокойно, будто сыну которого собирает в школу и напутствует на день грядущий, произнёс:

- Не переживай, Никита. Воюй. Жизнь штука сложная. Не всё можно понять, не всё можно объяснить. Только ты об этом тссссс! Никому...