***Холода между нами в тысячи километров. Ты словно мираж в одинокой пустыне. Я верю, однажды мы встретимся снова. Дай мне надежду, что станем ближе.
***Задаюсь часто вопросом : есть ли чувства? Осталась ли любовь в этом мире? Мне надоело быть глупой, черствой. Не могу себя такой видеть.
***Почему я не могу ответить себе на этот вопрос лёгкий? Ответ знаю, все это не сложно. Не хочу реально смотреть на вещи. Хочу видеть сон, в котором ты будешь. Надеюсь мечты мои станут вещими.
***Словно в ловушке своих грёз и фантазий. Ты - мойловец, а я мотылёк в плену паутины. Мне так мало нужно для счастья. Всего лишь услышать :самая милая.
Автор : я ( когда была помоложе).
Основа ловца из проволоки, хлопковая пряжа. Крашеные перья фазана, акриловые и стеклянные бусины.
Как-то вечером я лежал на кровати и читал книгу. Жена сидела рядом и вязала, подложив под спину подушку.
Типичный герой-попаданец, компания в ассортименте прилагается.
– Две лицевые, изнаночная, тут накид… нет, тут пропуск, опять лицевая и снимаем, – бормотала она. – Дорогой, что читаешь?
– Книгу с инета слямзил. Фэнтэзи.
– Спицу не видел? А, вот же она, в складки одеяла упала. И о чем книга?
– Про попаданку какую-то. Из нашего времени в волшебное средневековье угодила и там колдуньей заделалась. Теперь мучается. И я уже тридцать страниц мучаюсь, еще сорок по диагонали просмотрел.
– Так, с накидом и изнаночная. Запомни, шестьдесят восемь. Вдруг забуду. Чем попаданка занята?
– Болтается по сюжету как герой в проруби в компании тупого мужлана, гнома, гоблина и второй стервозной девицы.
– Любовная линия имеется? Красотку все хотят? Сколько было? Шестьдесят восемь?
Я кивнул и листанул на обложку. На ней грудастая блондинка терлась об меч и нежно обнимала старинный фолиант.
– Должна быть, но пока все запутанно. Мужлан туп, отвратен и хочет махать мечом, гном ростом не допрыгнул и жаден не в меру. Гоблин… ну это уже скотство какое-то.
– Есть вторая девица, – начала супруга и запнулась. – Так, я сбилась со счета, двадцать три, двадцать четыре….
– Двадцать девять. Главный злодей, – подсказала жена. – С ним и пойдет развитие любовной линии.
– Старый злой пердун-колдун. Он не хочет попаданку, он хочет всем нагадить совершенно бессмысленно и беспощадно. Безвозмездно. А герои хотят его убить, причем, они же первые начали. И ограбить. Современная литература воспитывает в читателе возвышенное и доброе.
– Зачем гному деньги? Он сам золото накопать может.
– Деньги нужны девке.
– Фу, как пошло, – скривилась жена. – И много хочет? Главная героиня или стервозная протагонистка? – спросила она, довязывая ряд.
– Авторша! – я ткнул в обложку. – Это четвертый том и написано еще пять. У дамы финансовый кризис. Она их просто жаждет. Почему все бабы про попаданок пишут?
– Дорогой, они берут кредиты, которые вынуждены погашать. Поэтому пишут про попаданок. Близкая им тема.
Я выключил планшетку
– Что, начитался любовного фэнтэзи? – ехидно спросила супруга.
– Мура, – отрезал я. – Тем более вся компания в портал в конце главы сиганула. У Профессора даже Гэндальф пешком ходил, а тут за треть книги два портала. Когда автор не знает, как развить сюжет или в сюжете образуется дырка, он ее затыкает, посылая всех в портал. Я тоже пошел.
– Не сердись дорогой, почитай что-нибудь другое.
– Я вчерашнее перевязала. Как думаешь, не туго получилось? По резиночке понять сложно, гляди, тут как?
– Вроде ничего, узор красивый, но рядов мало.
– Я еще провяжу. Пятьдесят пять. Запомни. Что читаешь?
– Хоррор начал. Ужасы.
Жена глянула на страницу с картинкой. На ней плечистый закамуфлированный мачо терся об автомат и по-хозяйски прижимал к себе мешок с военным барахлом.
Автоматный мужчина шаблонного боевика. Одна штука. Девки военные, две штуки
– Чего желает автоматный мужчина? – спросила она, закрепляя ряд петель на булавку.
– Черт его знает. Автомат пятую страницу чистит. До этого на трёх разбирал, теперь надраивает, еще собирать будет. Похоже, он хочет сшоркать оружие в пыль.
– Любовная линия есть? – осторожно спросила жена. – Чего просит дама сердца автоматчика?
– Там их две, обе с автоматами и обе уже выпросили. Он их трахнул в самом начале книги.
Подруга жизни строго посмотрела на меня. – Ого! Горяченькое читаешь? Даже не порозовел и дышишь ровно.
– Я скоро вообще засну! – разочаровал я ее. – Автомат мужик дрючит интереснее, чем девок, а девкам он только мешает и у них оружие выпадает из кривых рук. И они опять начинают его чистить. Или я в страницах запутался, – разозлился я.
– Чего они все хотят? – любимая успокаивающе защелкала спицами.
– Выжить хотят. Мир полон зомби, лезущих изо всех щелей и подвалов.
– Их наделали британские ученые. Нет, не за деньги и не чтобы бессмысленно и беспощадно, просто потому, что тупые. Так считает автор. Я думаю, нежить наделал автор ради денег. Мегаопупею наваял. Там целый мир и куча фанфиков. Почему они все пишут про зомби?
– Их жены берут кредиты, ходят за ними и выедают мозг, требуя денег. Поэтому они повернуты на зомби. Близкая им тема. Кстати о деньгах, – сказала жена. – Я там из коробочки бумажку взяла, а остальные убрала.
– Ты на прошлой неделе видел, а потом опять положил, а я вчера брала, и лишнее опять убрала, коробочка плохо закрывалась. Люди пишут ради денег. Им хорошо платят, они много работают и торопятся. Отсюда орфография и дырявый шаблонный сюжет. Конвейер.
– Я как раз нашел, смотри, примерно столько платят автору за произведение.
– Ну…. вот! Квартиры в кредит взяли и работают, – сказала жена, глянув в планшетку.
– Это в рублях.
– Лучше бы шли на завод. Подай клубок и выгони кота, пока он его не растрепал.
Я закрыл книгу.
– И хоррора начитался? – подъелдыкнула она.
– Они все, убегая от зомби, прыгнули в подвал. Тот же портал, только в профиль.
– Ну вот! Нашел же! Популярнейший автор. Намбер ван. Философом считается. Не про попаданок, секс и автоматы.
– Секса уже полно, – разуверил я жену.
– Ты едва до середины дошел, – удивилась та.
– Секс со мной. Мозг вытрахал философией. Намуракамил и вылил на страницы, как тот психолог с чернилами и бабочкой.
– Увидел. А еще я видел два пятна чернил, цветок, испорченную бумагу и женскую задницу. Но этот литературный мудрила уверяет, что всё, что я смогу тут разглядеть он написал специально силой своего гения. Посмотри, как наворотил. Я не понимаю половины. Все запутано. Отовсюду торчат пучки мыслей, понавалено кучей и полито философией! Мозг болит.
– Саша, это майонез.
– При чём тут майонез?
– Подожди, не то со счета собьюсь. Две прямых, одну сбрасываем, сорок три. Запомни. Ты такой умный, а иногда приходится объяснять простые вещи. Графоманки с попаданками и кредитами когда в сюжете запутываются загоняют героев в портал. Ты следишь за мыслью? Зомбированный автоматчик при творческом запоре посылает героев в подвал и они бегут дальше до следующего запора.
– Угу.
– А этот понапишет муракамии и чтобы у читателя не случился запор, поливает майонезом. Ну то бишь философией. Это же так просто, разве сам не видишь? Травы накурится, потом что не докурил в сюжет бросает пучками и философствует, вот и весь рецепт.
– Посмотри на отзывы, читателям нравится!
– Чем хуже у хозяйки салат, тем больше она кладет майонеза. И людям нравится. На той неделе в «Ашан» заезжали, народ один майонез покупает. Потом поливают им всякую гадость и едят.
– Хочешь сказать, философия – майонез, которым вкус перебивают?
– Умница, в точку!
Я выключил планшет.
– Ты меня сбил со счета! – упрекнула жена. – И вообще, то тебе не то, это не это. Хочешь сделать хорошо – сделай сам! Напиши книгу! Настрочи что-нибудь и пусть другие посылают твою писанину в портал. Отомсти, сломай им мозг, – логично срезала меня супруга.
Я призадумался.
– Что было раньше, курица или яйцо? – неожиданно спросила она.
– Неразрешимый вопрос, на который поколения философов пытаются найти ответ, а ты меня спрашиваешь? – засмеялся я.
– Не выйдет из тебя философа, горе моё. Так и быть, дарю сюжет. Пиши тезисы. Подчеркивай и в рамочку. Прямо под картинкой пиши, где схема вязания.
– Тут же места мало!
– Пиши, тебе хватит. Вся философия не стоит выеденного яйца. Винегрет напоминает – кроши все, что есть и майонезом заливай.
Жена на секунду задумалась.
– Значит так, книгу озаглавишь «Курица и Яйцо». Курицу, помещаешь в пустоту, Яйцо внутрь курицы. Курица в муках тужится и разговаривает с застрявшим Яйцом на тему «Что делать». Основа книги готова. Проблема мировой философии завернута в извечный русский вопрос, персонажи страдают в муках и конфликт налицо или откуда там яйца появляются. Повесь на стену топор и депрессии добавь. Классика. Далее переходишь к Яйцу, которое думает быть ему или не быть и если быть, то кем? Заворачиваешь второй слой ахинеи и через Вильяма, понимаешь ли, нашего Шекспира пройдешься до Курицы, которая рассуждает, можно ли одно и то же яйцо снести дважды. Попадаешь в Китай. Дзен-буддизмом запахло. Три раза круг дал, концы связал в Уроборос – книга готова.
– Чем фееричнее и многослойнее бред, тем он больше похож на философию. Курни чего-нибудь для яркости, – предложила жена.
– Не мой стиль, – отрезал я.
– Не твой, – согласилась жена. – Поплывет картина мира. Опасно. Когда будешь давить виноград без косточек на вино, подумаешь о курице и яйце – обратные друг другу задачи, разберешься. А на вопрос «что делать», я тебе уже ответ дала – строчи.
– Время потрачу. Кто кормить нас будет?
– Я вчера за шкафом мыла, нашла те, что забыла куда положила. Нам хватит. Там еще может быть. Я до угла не достала – швабра короткая.
– И о чем же писать? Попаданки уже нашли своих принцев и пожраны нежитью, мужик с блестящим как котовьи яйца автоматом спас мир и философией все залито по самый автомат.
– Саша, не будь старым и занудным!
Я замолчал и задумался.
– Люди учились специально, институты заканчивали, владеют сложным инструментарием литературной выразительности языка, – продолжил я. – Этот, например. Я рецензии на него смотрел. Критики утверждают, что автор мастерски удерживает внимание, используя тропы: аллюзии, коннотации, контаминации, аллегории и какие-то метонимии. Я и слов-то таких не знаю. Какие еще тропы? Кто вообще эти тропы натоптал? Пушкин? Как же мне книгу писать?
– Помнишь, чем мы утром завтракали?
– Да. Гренки, яйца всмятку, мед и чай.
– А чем обедали?
– Окрошка была, кажется. А на ужин холодец и рюмочка.
– Вкусно?
– Да!
– Я в следующий раз накидаю фенхеля, кресса, артишоков и орехи чилимы с фейхоа.
– Какие еще чилимы?
– Не знаю! Когда человек не умеет готовить, то он кидает в еду незнамо что, заменяя кулинарию кучей контаминаций. Навалят аллюзий и майонезом заливают.
– Хочешь сказать, что шустрая деваха, которая в телевизоре по кухне мечется и за полчаса всю посуду перемазать успевает, не умеет готовить? – удивился я.
– Может и умеет, – ответила жена. Эта тетка больше портит продукты и выбирает поэкзотичнее, пуская пыль в глаза.
– А как же Макаревич? Он что, тоже не умеет? – с нажимом спросил я.
– Он умеет! И продукты берет обычные. Но идет на поводу у зрителя. И Длинный тоже. Эти знают меру.
– Мне надо писать проще и чуть-чуть майонеза, в меру?
– В точку, дорогой! Пиши как ты говоришь, в своем стиле! Все получится.
Я с обожанием смотрел на жену.
– Господи, какая ты у меня замечательная. Красивая! И глаза чудные.
– Да, – зарделась она. И не сбивай меня со счета.
– Я напишу автобиографию! Жанр незатертый. Правду жизни сейчас мало пишут, все больше врут с три короба.
– Вот и хорошо. Будет что почитать не раздражаясь. И не клади в коробочку, сразу на место клади, сколько за тобой как за маленьким прибирать можно?
Жена застрекотала спицами.
Я лежал на диване и читал. Жена довязывала кофточку.
– Вырез прямой или косой делать, как считаешь?
– Не знаю, – буркнул я. – Тебе виднее. Сделай как лучше.
– А ты, похоже, увлекся. Что читаешь?
– Себя читаю.
– Ого! Набарабанил? И как, интересно?
– Мне – да!
– О чем пишешь? Об эльфах, принцессах и нежити?
– Я пишу для себя о себе и сам же читаю.
– Муж, ты самодостаточен. Я тобой горжусь! Так о чем пишешь? – спросила жена.
– Я пишу о юности, – честно ответил я.
– Знаю я эту твою юность, – сказала жена, распуская неправильно связанный ряд. Ее глаза затуманились, она вздохнула. – Все в мире вертится вокруг чувств и отношений, – продолжила верная подруга жизни. – Тем более в юности. Пиши уж как есть. Можешь даже приврать чуть-чуть, вдруг опубликовать захочешь. В книге должна быть «изюминка», чтобы читатель не заснул.
– Врать не буду. Но постараюсь написать «с изюминкой», – ответил я.
«Изюма», вроде, уже хватало, но раз жена разрешила, то можно и добавить.
– Про девочек в книге упомяни. Это жизнь, без девочек нельзя, будет скучно.
Начало книги я пока отложил, писал с середины и сразу с девочек и уже было не скучно. Я немного покраснел. Она снимала петли и ничего не заметила.
– Дорогой, рукав делать длиннее или так хорошо?
– Хватит. Спаришься, чай не Сибирь.
– Я тут подумала, если ты о прошлом пишешь, напиши про завод, тем более ты там работал.
– Кому интересно про завод читать?
– Ты для себя пишешь, – напомнила она. – И потом все эти средиземья и иные планеты отчего? – жена ткнула спицей вверх, как лектор, делая доклад, тычет указкой. – Офисный планктон желает необычный антураж. Оттого и плодят миры невиданные. А ты про завод напиши. Для манагера что завод, что волшебный город на колесиках – одинаково неведомо, он почувствует себя попаданцем. Будь оригинален.
– Я вчера второй рукав довязала, пока ты клаву топтал! – гордо сказала жена. – Как они, муки творчества?
– Да вроде идет помаленьку. Про завод добавил.
– Про один завод нельзя. Должна быть лирика. Стихи, например.
Я фыркнул. – Стихи для девочек – это тот же майонез! Когда сказать нечего, то стихи пишут, выпячивая богатый внутренний мир и соплями дыры в личной жизни заклеивают.
– Ну про кухню добавь, как я вчера, например, у плиты вечер протолклась с курицей в духовке.
Жена замолчала и застучала спицами.
Любимую обидел.
– Я вчера второй рукав довязала, пока ты клаву топтал! – гордо сказала жена. – Как они, муки творчества?
– Да вроде идет помаленьку. Про завод добавил.
– Про один завод нельзя. Должна быть лирика. Стихи, например.
Я фыркнул. – Стихи для девочек – это тот же майонез! Когда сказать нечего, то стихи пишут, выпячивая богатый внутренний мир и соплями дыры в личной жизни заклеивают.
– Ну про кухню добавь, как я вчера, например, у плиты вечер протолклась с курицей в духовке.
Жена замолчала и застучала спицами.
Любимую обидел.
Я накидал в текст немного стихов, культуры, добавил танцы, моду и пару кулинарных рецептов, о чем и похвастался.
– И что? Неужели в канву легло? – удивилась отходчивая супруга.
– Как влитое! У меня талант!
– Хи-хи… зазведился. Еще впиши что-нибудь, для мальчиков.
Для мальчиков уже хватало девочек, лишь бы на слюни не изошли, но я все же вежливо поинтересовался: – И что же будет интересно нам?
– Бабы, водка и футбол! – отчеканила жена.
Я написал о выпивке и спорте. Как-то сами собой добавились еще девки, а к ним прилипли конфеты.
– Для мальчиков про оружие и войну впиши, если в сюжет ляжет, – намекнула жена.
– Автомат на пять страниц разобрать?
– Впиши, – сказала она с нажимом. – Мужчинам нравится про войну.
Желание жены – почти закон. В книге появилась кровавая сцена бойни, крупнокалиберный пулемет и ошметки тел. Все как любят настоящие мужики.
– Для детей что-нибудь добавь, раз уж у тебя жанр поплыл.
Жанр давно потерял берега и далеко уплыл за 18+, поэтому я твердо отрубил: – Дети могут идти в жопу! – процитировав гениальную актрису. Но потом все-таки приплел пару сказок. Мало ли. Мелкие засранцы читают все подряд со своих смартфонов. Не уследишь.
– Про стариков упомяни, – напомнила жена.
– Господи, ну при чем тут старики? – возмутился я.
– Все состаримся и обветшаем, – мягко возразила она. – Впиши.
Я вставил в сюжет своего деда, прочих старперов, посолил народными присказками и поговорками.
– Муж, ты у меня очень умный, это непременно надо отразить в книге. Подчеркни рельефно, выпяти свой интеллект, – подольстила жена. – Поучи людей уму-разуму. Ты же преподавал.
Умное, так умное. Физика, математика, немного химии. Гуманитарку не забыть – история, искусства, майонеза капельку. Незаметно вкрались сложные дисциплины. Сопромат, теория механизмов и машин, всеобщая стандартизация и технология измерений, ГОСТы. Мда. Ну и исследования с британскими учеными, раз уж на то пошло, слава богу без зомбей.
– Как продвигается автобиография? – жена начала вязать жакет.
– Почти закончил.
– Ого, много накропал. Всю жизнь описал?
– Всего одну неделю.
– Готовишь многосерийное продолжение? – хихикнула она. – Читателя требуется заинтересовать с первой страницы. Время такое, люди спешат. Если в первой главе нет секса или убийства читать не будут. Немного про секс не помешает.
– У меня есть и про секс и про убийство! – гордо ответил я.
– Ты же писал автобиографию? – удивилась обычно невозмутимая супруга. – Ты заездил кого-то до смерти? – пошутила она. – Знаю я твою молодость!
– Не поверишь, да, – сознался я своей замечательной неревнивой жене.
– Вот и вставь эту сцену в самом начале.
– По сюжету это ближе к концу, а я молодой писатель и боюсь перехлестывать временные линии, иначе могу запутаться и придется затыкать дыру порталом и заливать майонезом.
– Я тебе советы даю хорошие, а ты все кочевряжишься, – нахмурилась она. – Я тебя сейчас сама убью и будет тебе второе убийство в самом начале книги! Завтра допишешь, а начать лучше с другого, – сказала она и, отложив вязание, потянулась, перевернулась на живот и посмотрела на меня.
Сегодняшний пост продолжение предыдущих о том, как делать книги, тут без основ, только детали и новые приёмы.
Сегодня у нас в качестве жертвы вот такая книга (это настоящая, "магазинная" версия, так сказать)
Без хитростей: распечатываем, складываем, сшиваем, обрезаем. Ничего нового.
Но! Я хотел сделать книгу на листах, которые бы выглядели как старая бумага. Для этого я воспользовался известным всему интернету методом промачивая листов чаем. Но тут хотел бы заострить внимание на деталях.
Слишком крепкий чай делать нет необходимости
Долго вымачивать тоже
Окунуть бумагу в чай (или опрыскать из распылителя) и положить сушиться на ровную поверхность. Идеальным для сушки будет обычный лист ЛДСП.
После сушки нужно разгладить утюгом.
При первой попытке я решил разгладить ламинатором, но листы заминались и получались неприятные складки
При проглаживании между листом и гладильной доской лучше тоже проложить бумажку :)
После сушки бумага выглядит вот так:
Изначально я хотел сделать "старую" бумагу, просто распечатав на них текстуру. План провалился потому что чернила в принтере не бесконечные) Но есть пара листов для сравнения результата. Сверху "чайный" лист, снизу запечатанный.
Вот запечатанный лист поближе
После сшивания блок выглядит вот так:
Следующий интересный момент - это нанесение надписей на переплёт. А если точнее, то на корешок. Я использовал новую для себя технологию и она мне далась не полностью:
Переносим тонер лазерного принтера на ткань. Технология хорошо известна домашним мастерам радиоэлектроники и в русскоязычных интернетах носит название ЛУТ.
Печатаем зеркально-отражённую надпись на термотрансферную бумагу, затем утюгов переносим на ткань.
Забегая чуть дальше могу сказать, что термотрансферную бумагу можно из этого уравнения вычеркнуть и печатать сразу на ткани. Но нужно немного подумать, как это сделать)
Если использовать светлую ткань, то на этом можно и остановиться
Но так как у меня основа тёмная, я решил сверху это безобразие фольгировать тонерочувствительной плёнкой. Купить можно на алике. С ней я до конца не подружился, но одно могу сказать наверняка. Работать лучше уже не с помощью утюга, а с помощью ламинатора.
Распечатываем обложку, ламинируем, обрезаем. Всё как обычно.
А вот при склеивании переплёта есть замечание: ранее я писал, что зазор между сторонкой и корешком (расстав) должен быть примерно 6мм, но это брехня. Идеальный зазор равен 8мм. Чтобы соблюсти его и удобно делать обложки, я напечатал себе небольшие вкладки на 3Дэ принтере
Затем вклеиваем блок в переплёт. Тут и сказочке конец)
Сравнение с настоящей книгой мой вариант выдерживает с натяжкой. Но, в принципе, выглядит не слишком плохо.
Иллюстрации на домашнем принтере, конечно, проигрывают в качестве сильно
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.
Недавно делала ловец для одной довольно известной писательницы. Пожеланием была определённая цветовая гамма,чтобы ловец гармонично вписывался в интерьер,а ещё буквы - ведь жизнь писателя - это слова. Было решено так и написать - "ловец слов")
Кстати, какие ассоциации вызывает у вас этот ловец? Мне он напоминает мандаринку)
А вот как ловец смотрится в интерьере (фото от заказчика). Мне кажется, получилось очень уютно)
Всем привет! За этот, уже последний для меня, учебный год я прочитал и перечитал много-много русской классики. И после рассматривания творчества таких авторов как: Достоевский, Гончаров, Толстой - ко мне, ненароком, пришло вдохновение. Я тоже захотел сделать что-то свое, написать что-то свое. Я тоже захотел стать автором. Надеюсь, вам понравится первая глава моей "книги". И если что, не вините меня, вините вдохновение.
День и ночь сменяют друг друга, словно часы. И не одному человеку не в силах перенастроить их. Как и не в силах исправить свои прошлые ошибки. Но если для кого-то, это стимул для будущих свершений, то для других, порочное клеймо, которое балластом тянет ко дну морали и нравственности.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Год за годом грядут перемены, но только не для одного места. Места, положившее свое начало вблизи города Р. , на маленьком холмике, украшенным одинокой березой, подле которой лежит потертый надгробный памятник. На надгробии, как - будто вдавленными в него буквами, виднелось имя - Андрей Андреевич Вульф. И ничего более, ни даты кончины, ни информации на то, кем мог быть покойник при жизни. Можно было подумать, очередной забытый мученик, коих полно в нашем мире. Но по памятнику этого не было видно, могила была чиста, и подле нее громоздились только четыре молодые, красные гвоздики. Проходят дни, недели, месяцы, а могила все также остается чиста, и уже завядшие гвоздики сменяются на новые, такие же молодые и красные.
С наступлением любимой поры поэтов и бардов, с наступлением осени, березка начала сбрасывать свои, уже позолоченные листья, и они слой за слоем стали накрывать потертую плиту Андрея Андреевича. Вдруг, на горизонте, стало виднеться, едва различимое, темное пятно. Чем ближе оно приближалось к холмику, тем яснее в нем прорисовывались человеческие очертания. Вот, стало едва различимо тело. Это точно был мужчина, приятной наружности. На нем лежало темное пальто с большим воротником, полное всевозможных карманов. Одна кисть была облачена в идентично темную, кожаную перчатку, другая же была оголена, и в ней болтался букет из четырех красных цветков. Незнакомец остановился за несколько метров от подъема на холм. Его, вдруг, охватил некий ступор, и все одна мысль не давала ему покоя: "Не ошибся ли я ненароком?", но немного пораздумав, он точно уверил себя: "Нет, не может этого быть, ведь не первый раз я здесь, не десятый, даже не двадцатый, и далеко не последний".
Маленькими, ленивыми шагами, неизвестный добрался до самого верха холма, где его, последними лучами, встречало заходящее за горизонт солнце. И в этих лучах, наконец, можно было полностью разглядеть мужчину в темном пальто. Все в нем было, какое-то неопределенное. На вид около двадцати двух - двадцати пяти лет. Тело ни пухлое, и не худощавое. Лицом не красавец и не урод. Даже волосы были не то рыжие, не то каштановые.
Слегка согнувшись, багровой от солнца, ладонью, стал он ворошить опавшие листья, которые к тому моменту уже полностью закрыли холмик золотистой пеленой. Нащупав под листьями что-то холодное, даже будто то бы ледяное, молодой человек без промедления, мощным движением ноги отшвырнул всю листву с этого места. Легкий ветерок подхватил ее, пронес по березе, забрав ее последние лепестки, и устремил ввысь, в темнеющее небо. Перед незнакомцем предстал его некогда любимый друг и соратник.
- Осеняя прохлада пробирается сквозь одежду. Мурашки начинают ерзать по спине, они разрастаются и охватывают каждую частичку моего тела и духа. Руки немеют, становиться трудно держать цветы, перекладываю из одной кисти в другую, но безуспешно. В голове нет сумбура, нет прежних чувств жалости, сострадания, любви. Только холод обдает виски, проходит сквозь череп прямиком в мозг. Почему я здесь? Для того чтобы отдать дань своему старому другу? Тогда почему только я? Где же его знакомые, друзья, семья в конце - концов? Андрей, неужели кроме меня, ты больше никому не нужен? Они забыли тебя, забросили в мешок ненужных воспоминаний?
Забывшись раздумьями, молодой человек не заметил, как солнце уже зашло за город Р. Стали виднеться звезды. Они выстраивались в длинную ковровую дорожку, у конца которой вздымалась внушительных размеров, густая туча. Мгновением спустя ее надвое разразила молния, и густеющая тьма раскрылась, как раскрываются громоздкие ворота королевского замка. На дорожку вступила полная луна. Раскаты грома начали взрываться салютом, его искры превращались в дождь, покрапывающий по земле. Все небо встречало своего ночного хранителя.
От города, дождь прошел по лесу, пересек маленькую речушку и застал уже знакомый холмик. Отмечая каплями березу и памятник, он настиг человека в темном пальто. Мысли стали отпускать, будто проснувшись от крепкого сна, молодой человек не без усилий захлопал ресницами. Перед ним все так же было то, что осталось от Андрея Андреевича, мраморная плита, наполовину увязшая в земле. Благодаря лунному свету, неизвестный мог смотреть на памятник, как в зеркало. В нем полностью вырисовывалось его отражение. Опустив взгляд в это чудаковатое зеркало, к своему сожалению, и может быть, к сожалению покойника, безызвестный увидел свой букет. От него остались только промокшие, зеленые стебли. Должно быть, это из-за уже давно не покрапывающего, а стеной льющегося дождя - прозвучало у него в голове.
- Чертов дождь! Чертовы цветы! Чертов памятник! Чертов Андрей! - фыркал, словно встревоженный кот, человек в темном, уже насквозь промокшем пальто. Сжав в кулаке безглавые стебли, пустился он по дорожке, хлюпая по лужам, треская по дереву, стуча по мостовой каблуками своих ботинок. И на его щеках с капельками дождя, в одно целое сливались горькие, соленые слезы. Запыхавшись, молодой человек остановился передохнуть. Теперь же перед ним был ночной город, залитый неоновым светом.