Пехота

Интервью с героем ВОВ генерал-майором медслужбы Тимерьяном Габдрахмановичем Абдуллиным

О том, как учили на снайпера, а воевал в пехоте, как после войны одновременно окончил два вуза, как изобретал вакцину от чумы и стал генерал-майором медицинской службы – 94-летний ветеран ВОВ Тимерьян Габдрахманович Абдуллин рассказал главному редактору федерального сетевого издания «Время МСК» Екатерине Карачевой.

Я родился 16 декабря 1926 года в деревне Туктагол, это в Башкирии. Я был последним ребенком в семье – девятым. Передо мной был брат Фазлы, старше меня на пять лет. Он был для меня примером, мощный и сильный человек был, хотел быть военным. Он постоянно меня тренировал. Мы с ним часто ходили в лес за ключевой водой, она вкуснее, чем колодезная. По дороге он меня инструктировал и показывал, как надо падать на случай атаки с воздуха, ползать по-пластунски, многому учил. И сказал, что я всегда должен иметь с собой воду и носовой платок, на случай биологической войны. Фазлы по призыву ушел в армию, а в июле 1941 год мы получили извещение, что он пропал без вести (плачет).

Когда началась война, у меня было 7 классов неполной средней школы, и первый курс медтехникума в Уфе. Когда 22 июня 1941-го объявили о том, что фашисты напали на Советский Союз, нам сказали, что в медтехникуме будет госпиталь для раненых, а учиться снова будем после войны. Я вернулся в свою родную деревню, работал в колхозе. В 15 лет меня направили на курсы бухгалтеров в Уфу, а после окончания назначили бухгалтером колхоза. В ноябре 1943 года с этой должности я и был призван в армию. Мне тогда 16 лет было, месяц до семнадцатилетия не дотянул. Получил повестку на фронт, собрался быстро и на призывной пункт.

-- Тимерьян Габдрахманович, на фронт быстро направили?

Не сразу. У меня было очень хорошее зрение, поэтому меня направили на шестимесячные курсы снайперов. Школа снайперов находилась в Чкаловской области (Оренбургская область – Ред.). Мы изучали все стрелковое оружие: простую винтовку, автоматы, пулеметы – колесные, санные, да все. Ну, и, конечно, снайперскую винтовку, у нее оптика нестандартная. Снайпер ведь должен стрелять без промаха, и эта оптика учитывает, какое может быть отклонение пули во время полета в зависимости от температуры воздуха, от ветра, с какой скоростью движется цель – бежит, идет пешком, а может, она вообще лежит. Это можно сказать целая наука.

У моего командира было 4 класса образования. Он пишет задание: температура такая-то, ветер такой-то, мотоциклист движется с такой-то скоростью – задача: какая поправка будет на прицеле. Я сразу даю ответ, причем, так я быстро решал любые его задачи. В итоге он на меня рапорт написал, что я его одурачиваю, что он вопрос не успевает задать, а у меня уже ответ готов, и есть у него сомнения на мой счет – что явно кто-то мне подсказывает. И пока я учился шесть месяцев в снайперской школе – по ночам, когда остальные курсанты спали, я драил полы в наказание за быстрое решение задач (смеется).

На фронт нас направили в мае 44-го, после окончания школы снайперов. Ехали мы туда больше месяца, долгая дорога была. В итоге попали на пополнение 51-й армии, которая Крым освобождала. Мы приехали на подмогу, а Крым уже занят нашими. И нас включили в состав 4-го Украинского фронта.

-- В снайперы зачислили?

В 1944-м наша армия проводила уже наступательные операции, оборона была редким случаем тогда. Снайперы во время наступлений оказались не нужны, и меня определили в пехоту. Так мы все, выпускники снайперской школы, стали пехотинцами. Каждому выдали военную амуницию: две гранаты, саперную лопатку, винтовку, флягу с литром воды и так далее. На Украине я получил боевое крещение, тогда я и понял – что такое фронт. Немцы отступают, мы их гнали тогда в гору в самую жару. Наших сколько полегло – раненые, убитые, без некоторых частей тела (плачет, долго молчит) … Это очень страшно.

Потом были битвы за Прибалтику. Надо было добить немцев, которые заняли Латвию, Литву, Эстонию, и, прежде всего, Ригу. Было несколько наступательных попыток, ничего у нас не получалось. Оказалось, что Рига ограждена шестью эшелонами обороны гитлеровских войск. Было принято решение, прекратить военные действия в городе. И нам поставили новую задачу – отрезать эти войска от Восточной Пруссии, чтобы они не могли помочь оборонять Берлин во время берлинской операции.

Нас перебросили за 200 километров. Все это расстояние мы преодолели пешком. На фронте войска не могут передвигаться по дорогам, открытой местности, засекут и сразу уничтожат. Поэтому двигались мы по лесам и болотам. Чуть более 200 км нам нужно было пройти за считанные дни. Это уже сентябрь 44-го был, ни одного дня без дождя. Тогда мне уже выдали противотанковое ружье, у него длина 108 см, а вес 16,5 кг. К нему в придачу – противотанковые бронебойные патроны два диска, каждый диск весит 4 кг. Мой рост 164 см, вес 50 кг (смеется). Ну и, конечно, вся амуниция солдата. А когда идет дождь, промокшая шинель весит килограмм 10, не меньше, ботинки хлюпают. Тяжело было идти. 20 часов шагаешь, 4 часа выделялось на еду и сон. И что получилось, из всего взвода к месту назначения я один ноги не стер и дошел пешком. Остальные мои однополчане хромали со стертыми ногами, пересаживались на обозы по ровной местности. Но надо было выполнять приказ, жалеть себя не было времени.

Во время наступления нас поддерживала авиация, артиллерия, мы вышли на берег Балтийского моря и обороняли его потому что была информация, что в любой момент может высадиться немецкий десант. Когда поняли, что десанта не будет, мы начали готовить наступление на немцев в Риге. Нас подняли в атаку, и с криками: «Ура! За Родину! За Сталина!» мы бежали вперед, немцы как увидели нас – побежали. Тут у нас стояла задача – захватить железную дорогу, по которой немцы получали военную технику и продовольствие. А там стояли «Тигры». Ночь, лежу, стреляю и вдруг рядом со мной разорвался снаряд. Осколок попал рядом с глазом, ничего не вижу, кровь хлещет, больно, контузило меня вдобавок – не слышу ничего. Меня быстро в медсанбат, оказали первую помощь, и отправили в прифронтовой госпиталь за 100 км от боев. В госпитале врач глаз посмотрел и сказал, что я счастливчик, осколок прошел в миллиметре от глазного яблока, застрял в черепе, его вытащили, и через 15 дней после ранения я снова в строю был на передовой со своими товарищами.

Победу встретил 9 мая 1945 года в Берлине. Нас всех собрали в 6 часов утра, и объявили о капитуляции Гитлера. После этого вручили каждому по открытке с визой КГБ, что ничего запрещенного в ней нет, многие ее домой отправили. А написано было: «Родина, мы победили!», я эту открытку храню до сих пор. Вот фронтовых фотографий у меня нет, тогда же фотоаппараты редкостью были. Войну я закончил в звании сержанта. Медали у меня есть «За отвагу», «За боевые заслуги», «За победу над Германией», ордена «Красной Звезды» и Отечественной войны 2-й степени.

-- А как вы в медицину попали?

О, у меня была и есть очень интересная жизнь. После Победы над фашистами, нашу часть перераспределили в Свердловск (Екатеринбург – Ред.). Я там в звании сержанта занимал офицерскую должность в штабе. Поскольку у меня был опыт бухгалтера, меня определили в хозяйственный отдел, где я зарплаты офицерам считал, обмундирование, продовольственный паек. Я там год проработал, и умудрился параллельно закончить школу рабочей молодежи (ШРМ). Как-то вызывает меня командующий Уральского округа, и говорит, что мне надо учиться, раз я хочу в армии дальше служить. И предложил мне поехать в медицинскую академию в Ленинград.

Но чтобы поступить в нее, пришлось пройти несколько этапов, в том числе и отборочный.

-- А разве фронтовики после войны не вне конкурса поступали?

Фронтовиков, вытаскивавших с поля боя раненых солдат, было тысячи, и все они хотели стать дипломированными врачами. Всех принять в академию было невозможно, количество мест на курс ограничено, да и мест в общежитии тоже немного. Поэтому академия приняла решение, устроить экзамен в два этапа, а перед ним еще и отборочный. Первый этап проходил на местах, а войска были от Порт-Артура и до Германии. От каждого военного округа можно было послать всего несколько человек.

Отборочный экзамен был по 10 предметам. Я готовился ночи напролет. Умудрился сдать все на пятерки, и еще со мной от нашего округа один парень также сдал на пятерки отборочный. Вот мы с ним вдвоем и поехали в Ленинград в Военно-медицинскую Академию имени С.М. Кирова уже на вступительные экзамены. Там меня еще и зачислили в конкурсную комиссию, у меня хороший почерк был, так назначили писарем. Поступающих было 1500 человек, а мест всего 127. Сдавать нужно было всего четыре предмета, мне их тоже удалось сдать на пятерки, и попал я к начальнику курса фронтовому хирургу, полковнику Юшманову.

Академия для меня была очень большой школой. В медицинской академии я учился очно, и еще заочно поступил в институт иностранных языков.

-- Как это Вам удалось одновременно учиться в двух вузах?

На тот момент был приказ министра обороны, по которому офицерам запрещалось сразу учиться в двух вузах. Поскольку я в медицинской академии учился хорошо, получал повышенную сталинскую стипендию в тысячу рублей, при средней тогда зарплате 150 руб. Еще я был солистом нашего хореографического кружка при академии, участвовал потом в итоговом концерте художественной самодеятельности Ленинграда. Набрался я нахальства и пошел к начальнику академии. Объяснил ему, что английским языком уже более-менее владею, закончил до этого вечернюю школу при ленинградском пединституте, и хочу поступить на заочный факультет Военного института иностранных языков. Он посмотрел мои отметки, и в виде исключения под свою ответственность разрешил мне туда поступить.

В итоге за 6 лет учебы в двух вузах я сдал 56 экзаменов и все на пятерки. При этом, думаю, мне единственному из 200 студентов в инязе выдали диплом об окончании с отличием, большинство получили лишь справки о прохождении обучения.

После получения дипломов меня направили в Киров на работу в Научно-исследовательский институт микробиологического направления Минобороны СССР. Там я начал с должности переводчика научной библиотеки, эта библиотека получала 52 медицинских иностранных журнала. Перед нами стояла архиважная задача – готовиться к бактериальной войне, которую планировали американцы, чтобы уничтожить Советский Союз. Именно поэтому и был создан этот институт, где работали сильные военные работники, разрабатывали различные эффективные методы. У нас было все – новейшее оборудование, никакого ограничения финансирования. Мы проводили испытания разработок. У меня зарегистрировано 26 секретных разработок.

Работали с чумой. Кстати, на основе фрагментов исследования чумы мы получили штамм EV, который во всем мире теперь применяется для изобретения вакцин. Мы получили несколько комбинированных вакцин, испытывали их на необитаемом острове в Аральском море. Мы там работали в экспедициях по три месяца, очень много было решено вопросов. В том числе, был создан аэрогенный способ вакцинации от чумы в высушенном виде, его нужно разводить в воде, а затем распылить в воздухе – то есть стало возможным массово вакцинировать. Помните, прошлым летом в 2020 году в Монголии была вспышка чумы. Так именно наша разработка аэрогенной вакцинации помогла подавить ее за два дня.

К сожалению, в 1991 году распался Советский Союз, я тогда уже руководил институтом и был уже в звании генерал-майора медицинской службы, в моем подчинении было полторы тысячи профессионалов. Тогда институт сократили, я вышел в отставку. Сейчас я преподаю в медицинском институте города Кирова, руковожу кафедрой гистологии. Когда пять лет назад я отмечал свой 90-летний юбилей, одна студентка преподнесла мне подарок в виде стихов, которые заканчиваются словами: «Равных Вам в нашем вузе нет». Для меня эти слова очень дороги. Я храню это поздравление. Самый лучший подарок за мою работу – это отношение моих студентов, я с ними, как со своими детьми, общаюсь. И несмотря на свой возраст, и не очень уже четкую дикцию, студенты всегда слушают мой курс, чему я очень рад. И о войне им немного рассказываю.

Вообще я считаю, что сейчас в нашей стране развернута большая оппозиция против Путина. Много молодых людей, которые хотят создать не пойми что, я про Навального и его приспешников. Но вы посмотрите, что Навальный сделал с предприятием «Кировлес», в результате оно перестало существовать. А история с якобы его отравлением химическим веществом. Это же просто немыслимо – выпить отравленную боевым веществом воду и выжить, да это просто невозможно.

Я вообще очень сильно всем интересуюсь, новости смотрю и слушаю, так что в курсе всех происходящих событий в нашей стране, и как против нас ведут информационную войну другие страны Запада. Нельзя позволить никому переписывать историю своей страны. Это именно советский народ уничтожил нацизм и разгромил фашистов, освободив, кстати, не только СССР, но и Австрию, Польшу, Венгрию, Румынию, Германию и другие страны. Миллионы погибших. Эти зверства нельзя забывать. И Победа над фашизмом принадлежит именно советскому народу, а Россия является преемницей СССР, так что нечего тут сочинять.

Источник "Время МСК" - http://mskvremya.ru/article/2021/0662-vov-interview-veteran-...

Интервью с героем ВОВ, Алексеем Владимировичем Ухановым командиром стрелкового взвода пехоты – «царицы полей»

98-летний Алексей Владимирович Уханов – ветеран Великой Отечественной войны, кавалер ордена Красного знамени и Отечественной войны двух степеней, полковник внутренней службы МВД СССР в отставке. Из-за угрозы распространении коронавирусной инфекции COVID-19 вынужден сейчас находиться на домашнем карантине. Он очень ждет 9 мая, чтобы вновь оказаться на трибуне Красной площади и увидеть парад, посвященный 76-летию Победы.

О том, как много раз выживал один в страшных боях на Курской дуге в составе пехоты, о встречах с фашистами и о работе в органах внутренних дел СССР после победы над фашистскими захватчиками Алексей Владимирович рассказал главному редактору федерального сетевого издания «Время МСК» Екатерине Карачевой.

-- Родился я в октябре 1922 года в селе Никитском Тульской области. Родители были неграмотные, земледельцы. У матери образования не было, а отец отучился четыре класса приходской школы. Жили мы бедно, голодали. У матери было шесть детей, один, правда, умер.

Я окончил 9 классов, 10-й не успел – война началась. Как только получил повестку из военкомата, сразу явился на сборный пункт. Нас погрузили в вагоны и отправили на Урал. Там обучали военному делу – стрелять, обращаться с гранатой, ползать по-пластунски… Все ждали окончания этих курсов, чтобы сразу на фронт. Но меня и еще семерых парней не взяли, оказалось, у кого образование от семи классов, те нужны на заводе. И меня отправили делать снаряды. Сколько раз я просился на фронт – отказывали. Даже после того, как мать сообщила, что отца убили фашисты – не отпустили, сказали ждать до особого распоряжения. Я ждал и продолжать работать на заводе, злость отомстить за отца кипела во мне постоянно.

В итоге на фронт меня отправили только весной 43-го. Перед этим – школа младших командиров, где учились рыть окопы, разбирать и стрелять из оружия, обращаться с гранатами, преподавали азы рукопашного боя, владения ножом в ближнем бою… После окончания школы меня направили в стрелковый пехотный батальон.

Пехота – это самое страшное месиво, самые страшные потери, самое пекло всех боев. Самая паршивая должность была на войне – это должность командира стрелкового взвода пехоты. Командир должен был своим примером вести солдат вперед, в итоге умирали если не в первом бою, то во втором. Поэтому командиров стрелкового взвода в офицерском звании не хватало катастрофически. У меня, например, в первом бою убило командира взвода – старшего лейтенанта, я даже имени его не запомнил. Меня после него назначили командиром, а я был в звании сержанта.

Мой первый бой – это атака 5 июля 43-го. Бой был жуткий, в наступление шли цепочкой по 15 метров друг от друга. Четыре часа мы наступали. И вдруг бой прекратился, все стихло. Это вечер уже был. Я осматриваюсь – вокруг одни трупы лежат. Ни одного живого человека, командиров всех убило. Я не пойму, где нахожусь, в какую сторону идти. Вдруг вижу – немного в тылу куча людей шевелится. Я обрадовался, думал, из другой части полка, и к ним с радостью бегу. Метров шестьдесят оставалось, слышу: «Комм шнель!» Я такой: «Ого, немцы. Вот влип-то». Я же на ровном и открытом месте, один, а их человек пятнадцать. Думаю - «Ну все, смерть мне, с чем там помирают… Один не пойду туда, заберу с собой этих гадов, сколько смогу». Выхватываю из-за пояса гранату и в них, следом вторую и кричу: «На, фашист, на гранату. Погибать, так со славой» (улыбается). А сам бежать. Пока немцы очухались, открыли по мне огонь, я уже отбежал на достаточное расстояние. Я – живая мишень. Мое оружие в дребезги, приклад пулей раздробило, я упал камнем. Фашисты, видимо, решили, что убили меня. А я отполз вперед немного, смотрю на них, не бегут за мной, стоят, и уже шестеро их осталось. Еще немного отполз, встаю, мне кричат: «Иди! Свои!». Смотрю, солдат раненый, не из нашей роты, обнялись с незнакомым парнем. Постояли немного, и я своих пошел искать.

Стемнело уже прилично, все горит, дым повсюду, не видно толком ничего. Смотрю, старшина идет нашу роту кормить, и такой мне: «О! Уханов, а где наша рота?» Я говорю: «Вот вся рота», и показываю на горы трупов. Ужас. Старшина мне говорит, чтобы я кашу ел, а мне в рот ничего не лезет. Погибло в том бою три полка. На следующий день мне дали взвод.

После этого боя меня наградили орденом боевого Красного знамени. Мне было так сказано, дали бы Героя Советского Союза, но оформление тогда шло три месяца, а командиры стрелковых взводов умирали пачками, поэтому пока шли документы, уже и представлять можно было только посмертно, да и документы могли затеряться. Орден Красного знамени был и есть особый орден, он был в наличии у каждого командира части, полка, дивизии. Командир лично награждал отличившихся своей властью от имени Президиума Верховного Совета СССР.

Но надо понимать, что человека, которого награждают орденом боевого Красного знамени, к нему еще и домой приходят по месту жительства. Так к моей матери пришли из военкомата и попросили ее проехать с ними. Мать в ступоре, она-то подумала, что со мной что-то случилось. На еле сгибающихся ногах приехала в военкомат, а там ее чествовать начали, как положено. Мама, конечно, счастлива была и горда за меня, но самое главное для нее было, что я жив – весть такая добрая, хорошая, письма ведь долго шли, а тут прямо сказали, что со мной все в порядке, воюю геройски.

Следующее наступление, огонь был ураганный, никакого спасения, фрицы нещадно палили, всех убили. Я опять выжил и еще командир батальона. Мы своих пошли искать, не видно ничего, дым кругом. Идем, смотрим – окоп, мы в него. А там немец. Мы такие переглянулись – к немцам попали. Шуметь нельзя, услышат, кто знает, сколько их там рядом, прибегут и нас положат. Времени на раздумки не было. Я автомат резко беру за ствол и со всей дури по голове немцу. Мы из окопа выползли и стреканули, я командиру батальона командую: «За мной беги!». Отбежали, немцы очухались, видно, своего увидели, уж не знаю убил я его или отключил на время, но они по нам огонь открыли из всех стволов. Я командиру батальона: «Ложись!» Упали мы, отползли немного подальше на пузе, потом еще время выждали, как уже совсем стемнело, ночи тогда были глаз выколи – и к своим поползли. Офицер мне потом говорит: «Ну, Уханов, если б не ты, где бы мы сейчас были?». Я ему: «На том свете, товарищ командир батальона».

Потом еще случаев много было, все и не расскажешь, каждый бой – страшные потери, имен всех солдат и командиров и не знаю даже. Один раз рота в атаку пошла. Немец нас подпустил и всех из автоматов покосил. Я упал автоматически. Лежу, как на ладони, день, светло, жуть. Лежу лицом вниз, трупом среди мертвых солдат прикинулся. Что делать… Думаю, нет, в плен сдаваться не буду, не возьмут они меня живым. Так до двенадцати ночи и пролежал без движения, чуть дыша. Потом потихоньку по-пластунски в сторону наших окопов пополз, так меня чуть свои не пристрелили (смеется), пока не крикнул: «Свои! Сержант Уханов!». Все обрадовались такие. Я огляделся, а в живых остались кроме меня только хозяйственники и замполит. Он мне: «Уханов! Ты живой! А мы похоронку приготовили. Завтра утром хотели сообщать матери». И никто не подумал меня даже наградить. А мы ведь геройство совершали каждый день.

Позже был случай еще один интересный. Собрались мы к очередному наступлению, окопы вырыли, сидим, ждем команду. Смотрим, танки против нас идут – «Тигры» и «Пантеры», мы тогда их первый раз увидели, немцы, оказывается их только разработали и против нас выпустили. Бронь этих танков наши орудия тогда еще не могли пробить. Нам передали команду «отступать», но было поздно, танки уже вплотную подошли. Недалеко от нас стояла «Сорокопятка», они по ней прямым попаданием как шарахнули. Пушка подскочила вверх метров на тридцать, а на землю падали только осколки железа и куски мяса от трех погибших солдат – никаких следов не осталось. Мы рты пораскрывали, не видали еще такого. После этого танки начали нас давить. От меня где-то в метре прошел танк. Танки дошли до наших траншей, передавили всех и уехали. Командир пулеметной роты сдался в плен немецким танкистам – не выдержал. Поднимаюсь я потом, рядом еще двое живых солдат.

После этого боя мы отдыхали. Перерыв в атаках был. Июль, солнце жарит, хорошо. Если такой день выдавался, мы просто радовались. Все понимали, не сегодня-завтра могут убить. У пехоты никогда спокойно не было, каждая минута, можно сказать, под прицелом. Ну, вот, сидим мы, завтрак принесли, едим кашу, чай с ординарцем пьем, мне уже тогда ординарец был положен. Вдруг ни с того ни с сего снайпер в ординарца выстрелил – насмерть его положил. Потом командир батальона собрал всех ротных и взводных с ординарцами – обсуждали план очередного наступления. И вдруг в нашу кучу шрапнель как долбанет. Смотрю, моему второму ординарцу голову снесло. Меня оглушило, я упал, лежу весь в крови и мозгах ординарца, не могу никак в себя прийти, так сильно оглушило. Как поднялся, смотрю, несколько человек убило. Со мной тогда выжило еще трое.

После Курской дуги, она закончилась 23 августа 43-го, я воевал на 1-м Белорусском под командованием Константина Рокоссовского, потом во 2-м Белорусском в составе 48-й армии под командованием Георгия Захарова.

Беларусь мы освободили в 44-м, и в конце августа меня неожиданно отправили на курсы командиров. Я проучился четыре месяца, и в декабре меня отправили в другой полк в Прибалтику. Попал я в 1312-й полк 17-й стрелковой дивизии. Прибалтику освободили, Польшу освободили, вошли мы в Германию. Я на передовой, вдруг вызывают меня в штаб дивизии, приезжаю, а там еще два полковника и три солдата из моего полка. И всех фотографируют под знаменем части. Я не пойму, в чем дело. Меня тоже сфотографировали, я тогда даже никакого значения этому не придал. А оказалось, что под знаменем полка фотографировали только тех, кто удостоился особой чести носить звание «Лучшего воина войны». Героев Советского Союза я видел и во время войны и после, но вот «Лучших воинов войны», кроме нас шестерых, не встретил больше ни разу.

Раз получили команду, что под Кенигсбергом (Калининград – Ред.) по данным разведки засели эсэсовцы. Нас туда перекинули. Мы идем мирно на новую дислокацию, на ходу перекусываем сухпайком. Вдруг откуда ни возьмись стрельба. Солдаты начали падать один за другим. Я залег вместе со своим взводом. Никто понять не может, откуда стреляют. Вдруг смотрим, из-за пригорка вышла колонна СС и стреляет от пуза по живым мишеням. Я своим командую: «Взвод, по фашистским гадам – огонь!». Мы отстреливаемся, а немцу хоть бы что, прут и прут, не останавливаясь, только рожки запасные меняют. Смертники, одним словом. Мы так поняли, они пьяные были, видно, для храбрости приняли, сдаваться не хотели. Худо нам бы пришлось, да тут наши танки подоспели, фашистов кого уничтожили, кого в плен взяли.

Всех моих солдат за этот бой наградили орденами и медалями, меня – орденом Отечественной войны 2-й степени и звание лейтенанта присвоили.

Войну я закончил в Восточной Пруссии. 8 мая 45-го. Сидим, ждем команду о наступлении. Проходит час, два, три, четыре, потом кто-то крикнул: «Война кончилась! Немцы капитулировали!». Что тут было (смеется). Солдаты стреляли вверх, плясали, пели, обнимались, у всех слезы радости на глазах. До самого вечера гудели и обсуждали. На следующий день каждому налили по сто грамм боевых за Победу над фашистами. Нас построили и повели в сторону железнодорожных путей на эшелон. По пути мы видали пленных немцев. Немец-то он что, до Москвы-то быстро дошел, а потом мы его в угол загнали. Мы его с каждым шагом гнали и уничтожали, крови было – море с обеих сторон. Так вот идут они – пленные фашисты, кто понурый, в глаза боится смотреть, а некоторые наоборот радовались, на губной гармошке играли и песни пели.

Нас посадили в эшелон и домой. На каждой станции нас встречали с цветами, едой, махали, обнимали, целовали, танцевали. Сколько незнакомых людей были объединены одним – счастьем победы, радости не было конца.

Мирная жизнь меня встретила счастьем матери. Она нарадоваться не могла, что я вернулся живой, да с орденами. Но не смог я долго усидеть на земле. Чувствовал, мое призвание – служить. Мать со слезами отпустила меня к дяде в Подольск (Московская область – Ред.). Я устроился на работу ответственным по питанию в ремесленное училище. Но все как-то не мое было. Однажды мне предложили пойти работать в МВД. Тогда после войны было нехватка сильная с кадрами. А офицеров и солдат, прошедших войну, уважали сильно, доверие им было огромное. Я согласился пойти в новое СИЗО Подольска начальником хозчасти. Недолго я там проработал, тюрьму закрыли. И меня перевели в изолятор Серпухова, там я около двух лет отработал, вывел ее на первое место среди 13 тюрем Москвы и Московской области. Наша тюрьма была лучшей – и дисциплина, и порядок. Потом мне предложили в Матросскую тишину в Москве, общежитие дали. Там я работал инструктором по боевой подготовке. Через полтора года комиссия приехала, меня спросили, пойду ли я работать в Управление тюрем, я согласился.

Вдруг на меня приходит запрос из МВД СССР, как одного из лучших офицеров. На собеседовании комиссии я рассказал свою биографию, как воевал, как работал в тюрьмах, что есть поощрения и благодарности, медали. Меня выслушали и говорят: «Завтра выходи к нам на работу». Я: «Есть!», козырнул и стал работать в Министерстве.

Вскоре пришел приказ направить меня начальником следственной тюрьмы в Магадан. Все было просто – не поедешь, можешь увольняться. Так что переехал я на 7,5 лет служить в Магадан. Там до меня в тюрьме был развал, побеги были. Ни в одной тюрьме такого не было. Я приехал, навел порядок, работал по 12 часов. У меня не было ни одного происшествия, ни убийства, ни суицида, про побеги я вообще молчу. Со всем составом лично проводил военную подготовку, сам принимал экзамен. Один раз на политсобрании мне даже задали вопрос: «Расскажи нам Уханов, как ты добился таких результатов?» Я ответил: «Надо уметь работать с людьми. Не только быть деспотом, но и человечным отцом». Меня даже зэки уважали, потому что я за справедливость был всегда.

Устал я в этом постоянном холоде магаданском за семь с половиной лет, а повышения не предлагают. Думаю, что делать. Выслуга у меня на тот момент уже 38 лет была (год фронтовых шел за три, северные – за два). Мне 44 года, надо же дальше расти. Надоело мне в этой должности. По-хорошему никто отпускать не хотел, я и выступил на очередном политсобрании с критикой начальника кадров, он чуть инфаркт не получил, зато меня сразу отпустили. Вернулся я в Москву, пришел в министерство, как-то холодно отнеслись, я рапорт на увольнение по собственному написал. Так и закончил службу в правоохранительных органах.

Сейчас я полковник внутренней службы. Полковника мне дали на 65-летие Победы. Тогда очередные звания давали даже участковым. Мы их называли «победные звезды». Всем дали звания, кто воевал на фронте. Я вообще с детства был отчаянный, бесстрашный. На войне шел на смерть, и как-то выживал чудом. Надо было гнать врага, я бился за свою землю, за родных, за весь народ. Три раза был ранен, один раз – очень тяжело, ничего, выходили сестрички с врачами – низкий поклон им за это. Вот живу сейчас, а многих нет давно.

В МВД России есть музей, его открыли в 1980 году, и Алексей Владимирович Уханов является одним из почетных его гостей, как ветеран боевых действий во время Великой Отечественной войны, и как сотрудник МВД. Он раньше часто встречался со школьниками, выступал на различных мероприятиях. А сейчас говорит, что стал «немного стар, что-то барахлит внутри, давление пошаливает, да и еще плохо слышать стал». Но вспоминая своих товарищей в боях и годы службы в МВД СССР, у него блестят глаза, осанка выпрямляется, и он очень ждет встречи со всеми ветеранами, которых намеревается увидеть 9 мая на Красной площади.

Автор: Егор Зильберборд.

4 августа 1914 года Великобритания объявила войну Германии по причине входа германских войск в нейтральную Бельгию. Тем самым в войну вступили Британская Индия, Канада, Новая Зеландия, Австралия, Ньюфаундленд, Южно-Африканская колония и другие доминионы Британской короны.

В этой статье мы показываем, что британская армия представляла из себя до и во время войны.

Будучи ярым франкофилом, Эдуард VII в 1903 году поставил подпись под англо-французским соглашением — Антантой.

Безудержная гонка вооружений, в которой участвовали Франция, Россия, Aвстро-Венгрия и Германия, заставила Великобританию поставить под ружье экспедиционный корпус численностью в 120 000 человек.

После «вторжения» Германии в Бельгию, возмущение в Британии было настолько велико, что тысячи добровольцев откликнулись на призыв лорда Китченера. За один год в армию вступило 2 миллиона человек.

Уже в августе 1914 года 100 000 человек пересекли Ла-Манш под командованием Джона Френча, командовавшего корпусом до 1915 года.

Английская пехота

Британская пехотная дивизия в 1914 г. состояла из 18 073 солдат и офицеров, 5592 лошадей, 76 орудий и 24 пулеметов. Все время своего присутствия в Европе, с 1914 по 1918 г., британская армия сохраняла одно и то же название: Британские экспедиционные силы.

Начиная с 1905 г. английский солдат был одет в китель-френч с отложным воротником и накладными карманами, в штаны, обмотки до колен и фуражку с драповым козырьком.

Винтовка Lee Enfield Mk.3

Винтовка

Оружие для солдат британской армии отбиралось с особой тщательностью. Была поставлена цель обеспечить солдата, насколько это было возможно в ту эпоху, большей огневой мощью. Это была винтовка «Ли-Энфилд III» (Lee-Enfield III), которая, несмотря на свою незначительную длину — всего 1,13 метра, — благодаря разумному использованию нарезки ствола обеспечивала пуле (заостренной цилиндрической формы) калибра 7,7 миллиметра начальную скорость в 671 м/с.

Ее вес тоже следует отметить: 3,746 килограмма, и полностью разбиралась вручную. Однако самое большое преимущество этой винтовки — ее магазин на 10 патронов (2 обоймы по 5 патронов). Профессиональный солдат, каким был солдат экспедиционного корпуса 1914 года, делал минимум 15 выстрелов в минуту.

Амуниция

Принятое в 1908 г. «ременное снаряжение» заменило собой старую модель, при которой грудь обкладывалась тяжелыми патронташами, стеснявшими при долгом ношении движения солдата своим постоянным давлением. Новое снаряжение изготовлялось из плотной ткани и рационально распределяло патронташи, полотняную сумку, фляжку, шанцевый инструмент и штык-нож. При этом любая деталь снаряжения очень легко снималась и одевалась.

Обычно снаряжение было цвета резеды, но могло быть и светло-желтым, и белым, в зависимости от воинской части. Металлические (медные) детали амуниции во время боевых действий тщательно затемнялись — надо было полностью исключить блеск, который мог выдать присутствие солдата.

Расположение десяти патронташей достойно отдельного описания — они разделялись на две группы по пять кармашков в каждой: три нижних, расположенных вдоль ремня, поддерживали два остальных, слегка смещенных к центру. Подобное размещение патронташей полностью освобождало руки солдата. В отдельных подразделениях точно такая же амуниция изготовлялась из кожи.

Первоначально ранец являлся частью амуниции и крепился на спине теми же ремнями, что поддерживали патронташи. Более поздняя модель ранца (имевшая собственные лямки) располагалась или на спине (при полевой форме), или на левом бедре (при штурмовой форме).

Штык в Ли Энфилде

Штык-нож, шанцевый инструмент и фляжка

Чтобы компенсировать достаточно небольшую длину винтовки, надо было удлинить штык-нож. Его кожаный чехол крепился на ремне.

Шанцевый инструмент носился на пояснице в специальном кармашке, крепившемся к поясу ремешками.

Фляжка из синей эмалированной жести помещалась в футляр из коричневого фетра.

Фуражка

Фуражка с драповым козырьком не была единственным головным убором британской армии. Фуражку «с ушами», похожую на шапки лесничих, носили очень многие солдаты, хотя ее редко можно увидеть на фотографиях времен войны. Она появилась зимой 1915 г. под официальным названием «зимняя фуражка походной формы». С июня 1917 г. ее называли также и по-другому: «мягкая фуражка походной формы».

Крайний справа и слева в фуражке с ушами

Каска

С 1915 г. британская пехота стала получать широко известные теперь стальные каски — «тазики». Затем их получили все подразделения британской армии и войск доминионов. Каска окрашивалась в различные цвета: от светлого хаки до оливкового, от светло-серого до сине-серого (у танкистов).

По примеру союзников она покрывалась чехлом из толстой ткани, на которой изображались эмблемы полка. Реже чехол разрисовывался камуфляжными пятнами коричневого оттенка. Лишенная гребня, монолитная, английская каска в производстве была значительно проще, чем ее французский аналог — каска «Адриан».

Каска "тазик"

Офицеры

Узнаваемые прежде всего по традиционному «Сэму Брауну» (Sam Browne belt) — ремню и портупее, па которых крепились кобура револьвера «Уэбли» и патронташ, в Первую Мировую войну британские офицеры отличались строгим, элегантным и практичным обмундированием, которому завидовали бельгийские и французские офицеры, форма которых была явно устаревшей.

Револьвер Webley Mk. 5

Первые столкновения с врагом заставили британских офицеров отказаться от совершенно бесполезной сабли (вместо которой они стали носить крепкие трости), медных пуговиц и отличительных нарукавных нашивок — они были слишком хорошо заметны и в первые дни войны стали причиной смерти многих офицеров. С этого момента офицерские знаки различия стали размещаться исключительно на погонах.

Чтобы лучше смешаться с солдатами, офицеры во время атак часто брали с собой винтовку.

Штаны из драпа светлых тонов (бежевого или цвета хаки) носились с обмотками, высокими ботинками на шнурках и гетрами. Офицеры стрелковых подразделений носили черные кожаные ботинки.

Офицеры гвардейских полков носили узкие брюки (похожие па брюки для игры в гольф), обмотки цвета хаки и черные ботинки.

Форма офицера британской армии 1914 года

Шотландская пехота

Появление на континенте первых шотландских полков вызвало неуместный энтузиазм, смешанный с удивлением. Эти странные, атлетического сложения, солдаты в «юбках», чеканившие свой тяжелый и размеренный шаг по дорогам Фландрии, лучше других переносили трудности боев и отступлений первых недель войны. Такими же, как у английских солдат, у них были только амуниция и вооружение. Их головной убор был «Гленгерри», немного похожий на современную пилотку: темно-зеленый без повязки у хайлендеров и камеронцев, темно-синий с повязкой в форме красных, черных и белых квадратов у лоулендеров. Кроме того, шотландцы носили круглый головной убор цвета хаки — так называемый tam-o-shanter.

Гленгерри Сифортского горского полка

«Tam o shanter» Кэмеронских горцев

Китель шотландцев, в отличие от кителя английских пехотинцев, имел полы округлой формы. Однако начиная с битвы при Марне (сентябрь 1914 г.) они также в основном стали носить китель обычной модели.

Красно-белые гольфы и гетры были заменены гетрами цвета хаки и подходящими по цвету' гольфами или классическими обмотками.

Форма шотландского пехотинца Первой Мировой

Килт

Типично шотландская одежда, возникшая в незапамятные времена, — килт, шилась из шерстяной клетчатой ткани, так называемого тартана, сочетание разнообразных цветов которой в кодифицированном виде обозначало определенный шотландский клан: МакКензи, Форбес, Сазерленд и т. д. Сложность переплетающегося узора не поддается никакому описанию, и только цветной рисунок может дать почувствовать все его тонкости.

Во время боя поверх килта надевался фартук (чехол, полностью закрывавший килт) из ткани цвета светлого хаки, закреплявшийся веревкой у правого бедра. Иногда фартук имел спереди карман, призванный заменить традиционную отороченную мехом, богато разукрашенную кожаную сумку, очень неудобную во время боевых действий. Однако солдаты отнюдь не всех батальонов подчинялись этому правилу, продиктованному элементарной осторожностью. Многие вообще никогда не носили фартуков, а некоторые ограничивались половиной фартука, прикрывавшей переднюю часть килта.

Некоторые шотландские полки, например Шотландская гвардия, взяли на вооружение стандартную английскую форму. Их шотландское происхождение теперь можно было выяснить только по красному нарукавному шеврону, на котором белыми буквами было вышито название полка, а также по расположенным в шахматном порядке клеткам на правой стороне фуражки.

Волынщики

Эти музыканты и их волынки неотделимы от старинных шотландских традиций. Волынщики считались солдатами боевых частей и носили такую же форму, что и их собратья по оружию. Кроме того, они пользовались привилегией иметь за отворотом гольфа на правой ноге традиционный маленький кинжал,«скин ду», часто называемый «дирк» (dirk, англ. — кинжал). В качестве более серьезного оружия у них был пистолет.

Обычно на одну poту обычно приходилось два волынщика.

Традиционный кинжал Скин Ду

Волынщики увлекают за собой в бой пехотинцев

Офицеры

Их китель с округлыми, по шотландской моде, полами имел расшитые обшлага с традиционно приподнятыми вверх углами. Китель такого покроя назывался якобитским. В 1914 г. во время боевых действий он очень быстро заменен кителем стандартного для британской армии покроя. От сабель с опоясывающей гардой, неоправданно и упрямо называемых «Клеймор»(Claymors), пришлось отказаться по тем же очевидным причинам.

Пулеметы и пулеметчики

В 1912 г. на вооружение армии Великобритании поступили пулеметы Виккерса, которые очень быстро были признаны одним из наиболее страшных орудий той эпохи. Он имел скорострельность 450— 550 выстрелов в минуту, и пулеметчики использовали пулеметные ленты на 250 патронов калибра 303 (7,7 миллиметра).

«Vickers mashine-gun Mk. 1»

Пулемет Виккерс в битве при Пашендейле

Легкий пулемет Левиса появился 1915 г. и получил широкое распространение в пехотных частях. Он заряжался циркулярной обоймой на 47 патронов калибра 7,7 миллиметра.

Пулеметчики этих двух типов оружия носили стандартную форму британской армии, но первые номера расчетов были вооружены только револьвером, тогда как вторые номера имели винтовку и, кроме того, носили сумки с боеприпасами.

Пулемет Льюиса

Войска доминионов

Преданные своему монарху доминионы и колонии считали за честь послать своих сынов в помощь войскам метрополии. Из Канады, Австралии, Индии и Новой Зеландии постоянно подвозились подкрепления общей численностью около миллиона человек.

В Канаде добровольцев собрали в большом лагере около Квебека и после короткой подготовки 3 октября 1914 г. переправили в Великобританию.

Затем, уже после более основательной подготовки, в феврале 1915 г. они были высажены на континенте. Сначала канадцы подчинялись английскому командованию, но затем в конце 1916 г. канадские части, которых было уже 4 дивизии, были объединены в Канадский армейский корпус, во главе которого был поставлен канадский генерал сэр Артур Курье. Шестьсот тысяч канадских добровольцев сражались во время Первой мировой войны на стороне союзников.

Канада также поставляла огромное количество продовольствия и боеприпасов, что дало толчок развитию ее промышленности. После окончания военных действий она подписала мирный договор как страна, входящая в состав Британский империи. Канадские войска потеряли в боях 60 000 человек.

Австралия и Новая Зеландия также посылали своих сынов на поля сражений. Подразделения АНЗАК храбро сражались во Франции, Египте и Палестине.

Солдаты АНЗАК

Индийская армия со своими знаменитыми низкорослыми сикхами и гуркхами вновь подтвердила свою высокую репутацию, теперь в окопах Фландрии.

Индийские войска прибывают во Францию

Южная Африка не только внесла значительный вклад в борьбу против германских отрядов, действовавших в Юго-Западной Африке, но также посылала пехотные бригады и другие подразделения во Францию. Среди них, так же как среди канадцев и австралийцев, можно было встретить знаменитых солдат в килтах, которые сумели сохранить традиции своих предков даже на другом конце света.

Южно-Африканские солдаты туземного контингента

Милиция, йомены и волонтеры

Милиция, существовавшая в Великобритании с давних времен, была создана в эпоху Наполеоновских войн и представляла собой резерв, поставлявший пополнения в регулярную армию. Она полностью комплектовалась из добровольцев.

Йоменские части , созданные в 1790 г., состояли из кавалеристов-добровольцев.

Третий вспомогательный корпус составляли волонтеры (Volunteers). Эти части, как и предыдущие, вели свою историю со времени Наполеоновских войн. Волонтерный корпус был распущен в 1814 г. и вновь сформирован в 1859 г.

Перед лицом германской угрозы милиция стала «специальным резервом», в задачи которого входила подготовка пополнений батальонов пехотных полков, тогда как два других «корпуса» были объединены в территориальные войска, делившиеся на пехоту, кавалерию, артиллерию и вспомогательные службы. Хотя считалось, что территориальные войска не имели военного значения, и йоменские, и волонтерные части поставляли своих лучших солдат в регулярную армию.

Территориальная пехота носила стандартную форму, а вот ее экипировка была несколько разнородной. Винтовки — старая модель «Ли-Энфилд» с длинным стволом — в регулярной армии были сняты с вооружения еще в 1907 г.

За время войны офицеры достигли больших результатов, и 300 000 солдат территориальных войск отличались высочайшим уровнем дисциплины и хорошей подготовкой.

В британской армии различали пять категорий: 1-я — регулярная армия, 2-я — регулярный резерв, 3-я — специальный резерв, 4-я — территориальные войска, 5-я — резерв территориальных войск. В Национальный резерв были объединены вышедшие в отставку солдаты и офицеры. Наконец, для лиц старших возрастов, непригодных к военной службе, но желавших, несмотря ни на что, служить своей родине, были созданы войска королевской обороны.

Развернутая правительством широкомасштабная рекламная кампания была нацелена в первую очередь на увеличение набора в армию. Она подверглась весьма справедливой критике, поскольку афиши, беспардонно дей-ствутощие на человеческие чувства, вызвали настоящее помешательство. К тому же такая агрессивная кампания была излишней, так как английский народ и так был охвачен внезапным и всеобъемлющим патриотическим порывом.

Существующие казармы не могли вместить в себя всех добровольцев, и их размещали в огромных, сооруженных на скорую руку, временных лагерях. В 1916 г. хорошо подготовленные дивизии, высадившись во Франции, почувствовали на себе все тяготы, которые выпали на долю измотанных «пуалю».

Тем не менее именно солдаты территориальных войск в первую очередь пополняли небольшие Британские экспедиционные силы в первые дни войны.

Автор: Егор Зильберборд

Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_14149

Живой список постов, разбитый по эпохам

А ещё вы можете поддержать нас рублём, за что мы будем вам благодарны.

Яндекс Деньги (410016237363870) или Сбер: 4274 3200 5285 2137. А можете нажать на галочку рядом с ником ТС и отсканировать QR-код.

При переводе делайте пометку "С Пикабу от ...", чтобы мы понимали, на что перевод. Спасибо!