Памяти художника Масленикова П.В
Формат А3. Гуашь. Портрет художника. Оконенко Иван.
Формат А3. Гуашь. Портрет художника. Оконенко Иван.
Наша классная руководительница была по типажу из «энтузиастов с комсомольским задором». Сейчас понимаю, что она все делала правильно, чтобы сдружить сборный класс в новой школе: водила нас в походы, таскала на Дни открытых дверей по предприятиям для выбора будущей профессии, заставляла ставить спектакли и участвовать во всех городских конкурсах от «Юного чтеца» до «Ворошиловского стрелка».
Но тогда мы раздолбаи-десятиклассники зло высмеивали ее старомодные вкусы к песням вроде «Лыжи у печки стоят» и «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».
Ее комсомольский задор заметили в гороно и стали приглашать на всякие открытые уроки и методические часы. Чтобы делилась опытом внеклассной работы с дитачками.
Апофеозом стал звонок с телевидения и приглашение на сьемки в вечерней передаче.
Помимо нашей классной от школы пошла, естественно, и завуч (как можно начальству пропустить возможность помелькать на ТВ?). Они обе причепурились и выглядели как Гурченко и Назарова на променаде в портовом городе.
После записи передачи завуч уломала нашу классную зайти в фотосалон и запечатлеть профессиональные макияж и укладки для потомков. Фото были готовы на следующий день, и классная не удержалась — похвастала нам хорошо поставленным светом и вообще удачным образом.
А наутро пришла с заплаканными глазами.
Муж оценил фотографии своеобразно:
— Не, ну а чо? Норм вышло! А вот эту, самую красивую, точно на памятник тебе повешу, когда ты умрешь.
И вроде комплимент, и как-то нехорошо вышло.
ПС. Людмила Алексеевна, мы-балбесы вас правда любим. И желаем долгих лет жизни!
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Монумент "Бессмертный полк", Тула.
Вживую производит неверобляхамухаятное впечатление.
Если бы вы сказали Винсенту Ван Гогу что тот пишет подсолнухи, дома и портреты, он бы горько рассмеялся и, глядя на вас исподлобья, ответил: "Я пишу только лишь свет. Уникальные, неповторимые моменты падения солнечного света. Все остальное просто фон."
Если бы вы сказали Будде Шакьямуни, что тот переродился из Сиддхартхи Гаутамы, сидя 49 дней под деревом, то он бы ничего не ответил. Лишь смиренно улыбнулся бы и опустил глаза вниз, что значило бы: "О нет, добрый человек. Я изначально был буддой. Это истинная природа. Под тем деревом я просто убил иллюзию того, что я Сиддхартха, которое породило эго."
Если бы вы сказали Старику Герману, что такой образ жизни убивает его, то он бы ответил: "Но только так я и могу ещё оставаться живым."
Старик жил в чердачной комнате. Жёлтое окно, вечная пыль, сигаретный дым, деревянный стол, миска с вымоченными в уксусе маковыми головками, пустые тюбики масляной краски, гряда зелёных бутылей, заляпанное на манжетах пальто, несколько мольбертов, беспорядочные кисти тут и там, следы от мела, пачки "Триган-Д", старые газетные развороты. Холсты, бесконечное число исписанных холстов.
Герману было 85. Худ, высок, скособочен, седые волосы острижены словно нарочно кривыми спутанными локонами, впалые щеки с красными прожилками, крючковатый нос, тонкие руки в шишках и мозолях, что утратили покой в судорожном треморе.
Он был художником. А каждому художнику необходима Муза. У Клода Моне была Камилла. Его Камилла. Натурщица, любовница, жена, мать его двоих детей. Камилла ушла рано. Сифилис или туберкулез, кто сейчас разберёт. Моне стоял у её ложа когда она умирала и писал, писал, писал. Наблюдал как мутнеют её глаза, видел как синеет оттенок кожи её лица, но продолжал делать мазки кистью. Он обессмертил её. Запечатлив её смерть. Моне было больно, но Герман отдал бы все что имел, только бы почувствовать ту боль, что испытал тогда великий импрессионист. Потому что Герман свою Музу запечатлеть не успел.
"Альцгеймер" - приговорил его доктор. Редко после оглашения такого диагноза живут больше пяти лет. Герман держится уже восемь.
Рано овдовел, да и брак был несчастливый. Жил один без цели. Долго. Писал, фанатично писал, пока уже на закате зрелости не встретил её. И в тот же момент осознал что всегда любил только её одну, и подобно Будде понял, что вся жизнь до - лишь иллюзия порожденная разумом.
"Была осень, или весна, черт, уже не помню. Деревья голые и чёрные, но снега ещё нет, нет контраста. Мало света. Её зелёные глаза. Запечатлеть, надо запечатлеть пока не забыл. Если забуду - умру, даже если буду ещё дышать. Писать, писать, писать. Писать не свет, как Ван Гог. Писать саму память. Звали её... нет... забыл, забыл её имя, её прекрасное имя! Забыл. Соль слезы, преодолев маршрут тоннелей морщин, опускается на губы. Но помню глаза, их ещё помню. Вместе не жили, это точно. Только парк каждое утро. И говорили, говорили, говорили. И смеялись. Наверняка же смеялись. Обязательно смеялись. Лицо. Черт бы побрал, всего-лишь овал лица. Я портретист, я писал тысячи портретов, а сейчас не могу, пальцы не слушаются. Надо привязать кисть, надо просто чем-то привязать кисть. Одной рукой держать другую. Не её, свою. Дрожи ещё больше. Красный? Не должно быть красного, не было его. Кровь? Порезал руку когда стригся? Нож здесь, стригся ножом? Неважно, ничего не важно. Все по новой. Глаза. Глаза цвета... Думай, вспоминай, думай! ... "Не думай о плохом. Врач даёт ещё три месяца, не будем их тратить на горечь." - Так она говорила, и глаза её, глаза зелёные. Зе-ле-ны-е. Запоминай. Не теряй. Кончается тюбик зелёного. Надо докупить, вспомнить бы только где.
Чтобы получить зелёный надо размешать жёлтый. Точно жёлтый, но с каким? Было лето, её простое жёлтое платье в пол изо льна, и синь, синь жаркого утра. Жёлтый замешать с синим. "Жаль что мы не встретились на полвека раньше." - Его слова тогда. Её улыбка. Уже смиренная, уже предсмертная. Давно ли это было? А важно ли? Смотреть на свои прошлые работы, сравнивать, искать цвета. А кто на них? Она ли? Кто ж теперь разберёт... Но глаза - чужие. Ещё мазок, судорожные позывы памяти, голод, снова забыл поесть, снова забыл таблетки...
Держаться, ещё мазки. Зелёные глаза, больше их не увижу. Был на похоронах, стоял поодаль, боялся подойти, боялся посмотреть в последний раз. Но почему она ушла раньше меня? За что? Бороться. Хотя бы сейчас. Перетянуть руку верёвкой. Не сдаваться. Не поддаваться дрожи в пальцах. Дышать. Ещё мазки. Боль, но если выпью таблетки - усну. Проснусь и уже не вспомню. Поэтому терпеть. Мазок за мазком. Шаг за шагом. Учиться двигать непослушными пальцами, ещё немного. Главное не прерываться. Где же тонкая кисть? Не найду, уже никогда я её не найду. Зубами ободрать толстую и продолжать... Всплывают воспоминания. Но все не о том, все другие. И воспоминания ли, или галлюцинации? Может и она лишь галлюцинация? Нет, так не должно быть. Не может быть вот так. Губы обжигает сигарета, не помню как закурил. На ногах стоять все тяжелее. Сопение отдаётся контрапунктом со звуками ударов кисти о холст. Уже удары. Ещё мазки, рука немеет, веревка обжигает кожу. Комната плывёт, разве здесь он жил? Штрихи, кисть падает, к черту её, завершу пальцами. Ногти царапают холст, последнее усилие... Конец."
Герман ложится прямиком на пыльный пол под мольбертом. Скручивается на боку, дрожащие руки зажаты коленями. Сознание мутит, озноб вызывает тошноту. В полубреду к нему приходит её образ, ясный, словно это было вчера. Яркий словно наяву. Несмотря на мучительную боль Герман улыбается, как не улыбался уже очень-очень давно. Засыпает. И больше никогда не проснётся.
- Наконец-то дед освободил помещение, я думал старик собрался жить вечно. Наймем клининг, забацаем мелкий ремонт и получится ультрамодный лофт. От студентов и айтишников у нас отбоя не будет.
- Смотри, сколько тут картин. Их тоже можно продать.
- Кроме вот этой, на мольберте. Портрет красивый, но какой-то странный, весь дерганый что-ли.
- Говорят старик совсем плох был последние дни.
- Выкидывай его, такую картину у нас никто не купит.
И не успела ещё краска высохнуть, как холст грубо смотали трубочкой и отправили в большой синий мусорный пакет.
Если бы вы сказали Старику Герману, что его последняя работа не удалась, он бы лишь с лёгкой улыбкой покачал головой и ответил: "Это моя самая великая работа, к ней я шел всю свою жизнь."
И пусть он не увековечил её, как Моне свою Камиллу. Зато теперь он счастлив. Вместе с ней.
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi