- Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка улица Воскресенская.
Трамвай был наполовину пуст. За окном моросило, и по стеклу ручейками стекала вода. Паша сидел, уставившись на проносящийся мимо него мокрый город. Ему казалось, что из-за дождя улицы сморщились, скукожились, а дома присели на своих фундаментах, посильнее натягивая крыши, чтобы укрыться от холодных потоков. Людей практически не было видно. Лишь некоторые стояли под навесами, курили.
Трамвай бросало из стороны в сторону, но Паша не пытался держаться, он послушно качался в такт вагонным пируэтам.
В голове у него была пустота.
Он достал телефон, посмотрел время.
12:50.
И уже он едет с учебы домой. Можно было не ехать в Академию вовсе, остался бы дома и деньги бы на проезд сэкономил.
Открыл какое-то приложение, чтобы не быть наедине с пустой головой. У людей в вагоне наверняка есть мысли, заботы которыми заняты их головы, а у него нет ничего, кроме пустоты, которую заполняет экран своими буквами.
Скрепя тормозами трамвай остановился на Воскресенской. Пневматическая система открытия зашипела и двери с грохотом разъехались в стороны.
В вагон тут же запрыгнули, прячась от дождя, люди. Паша оторвался от экрана, посмотреть на вошедшую публику: в основном женщины среднего возраста. Они расселись, положив сумки себе на колени.
- Осторожно… - снова продекламировал из динамиков записанный голос, над дверьми замигала красная лампочка, - …следующая… - и в последний момент в вагон вбежала девушка. Она была очень красивой, и Паша задержал на ней свой взгляд. Он даже не заметил, как экран его телефона потух, за то он заметил ее улыбку и влажные желтые волосы. Он смотрел на нее не отводя взгляда, а она глядела куда-то в конец вагона, высматривая место.
А пустое сидение было, как раз возле Паши.
Трамвай дернулся-тронулся, от чего девушка потеряла равновесие, но в последний момент успела схватиться за поручень. Все у этой девушки было в последний момент.
Поправив мокрую прядь волос, она пошла по вагону, мимо сидящих надутых бесформенных женщин. И вот она все ближе подходит к пустому месту возле Паши. Он глядит то на сидение, то на нее, будто прося, чтобы девушка села рядом. Мокрый город за окном перестал существовать, так же, как и остальные пассажиры трамвая. Сейчас была только белокурая незнакомая девушка, Паша и пустое сидение рядом. И вот шаг за шагом. Расстояние уменьшается. Паша глядит на нее щенячьими глазами. А она этого не замечает.
Остается два шага, шаг и… Паша затаил дыхание… и она проходит мимо, не оставляя Паше шансов.
Она села сразу за ним, рядом с каким-то мужчиной в костюме. И так всегда: любая красивая девушка в общественном транспорте сядет с кем угодно, но не с тобой.
Паша обмяк, расплылся по сидению, от напряжения не осталось и следа, снова уткнулся в телефон. Так проще. Быть наедине сейчас совсем не хотелось.
Расстроился ли Паша из-за произошедшего? А какой в этом смысл? Села бы она рядом, Паша ни за что бы с ней не заговорил. А если бы и заговорил… да нет, не заговорил бы.
И снова пустота. Пустота – это страшно. В пустоте людского нет. Из-за этого ее чудовища любят. Когда голову нечем занять тут же ужасные мысли лезут, такие от которых кишки в комок сворачиваются от страха, и отвращение к самому себе просыпается. От таких мыслей влажным холодом могилы веет и запахом мышей.
Но сейчас телефон его успокоит. Что там? Смешные видео, новости о смертельных ДТП с заблюренными фотографиями трупов и девушки, девушки, девушки… На любой вкус. Красотки. У Паши никогда не было девушки, хотя он о ней мечтал. Словно девушку можно завести, как собачку, или попросить ее у родителей на Новый год. А все-таки, какого это прикоснуться своими губами к чужим, не воображаемым, почувствовать тепло другого человека, а не ладоней?
Вспомнилась вошедшая незнакомка, которая сейчас сидела позади него. Он почему-то начал представлять, как гуляет с ней за руку, как покупает ей подарки. Дрожь по коже пошла. Это же надо было влюбиться в девчонку, в вагоне трамвая? Ну и дурак же.
Дурак, не дурак, а с мыслями о ней он проехал еще три остановки, и вернулся в реальность, только когда подъезжал к своей.
Взял себя в руки. Встал. Подошел к выходу, бросил скользящий прощальный взгляд на девушку. Она сидела, уткнувшись в телефон, и не обращала внимания на окружающий ее мир.
Трамвай остановился на Пастера, и Паша вышел в дождь.
Следующая была кольцом, поэтому, как только Паша вышел, а вышел он один со всего трамвая, двери закрылись, и рогатая электромашина дернулась-тронулась, и начала набирать скорость с характерным для нее свистом.
Паша обернулся посмотреть на девушку, но в запотевшем окне увидел только размытый силуэт, ускользавший от него.
Пуф. И ее увезли. Ее нет теперь в его жизни. Пустота.
Паша перешел вымощенную булыжником дорогу, дождь лил, как из ведра, словно небо оплакивало Пашину потерю.
Он шел медленно, наслаждаясь тем, как промокает его одежда. Вода лилась по дороге ручейком, к забитым ливневкам, не зная, что там тупик. Прямо, как люди несутся на всех парах к чему-то, к какому-то счастью, а приходят в никуда. Но дождевая вода в таких случаях продолжает течь в поисках новой дороги. А люди останавливаются, и их ручеек становится лужей. Грязной, мутной, с бельмом машинного масла, или бензина, или еще каких-то помоев.
Паша один шел к площади Островского. Ни одного прохожего не встретил. Даже бродячих собак не было.
Сейчас Паше надо было переехать через мост. Снова на трамвае. Вся жизнь у него с трамваями связана. Бабушка его, когда-то вагоновожатой была, еще в прадавние времена СССР. Водила 6-й маршрут, который кольцом у какого-то завода разворачивается. Сейчас от того завода остались только скелетоподобные развалины и две трубы Мартеновской печи. Или не Мартеновской. Важно ли это?
Бабушка однажды историю рассказала, о том, как человека переехала. Чуть не посадили тогда. Но ей повезло, что нашлись свидетели, которые сказали, что парень тот, двадцатилетний, сам под колеса кинулся. И следствие потом доказало, что кинулся сам. А из-за чего? Оказалось – из-за неразделенной любви. Не уж-то, кому-то любви жалко? Не уж-то поделится нельзя с человеком. Вот до чего жадность доводит – до нелепых смертей.
В трамваях Паша всю жизнь ездил. Редко, когда использовал маршрутки. Не любил он их зловоние и тесноту.
Может это намек какой? Ну, трамваи эти. Может так ему всевышний намекает на то, что Паша – трамвай. А жизнь его – колея, с которой уйти нельзя. И так он живет по расписанию. Останавливается на остановках. Прибавляет на прямиках. И неумолимо несется к конечной.
Пока дошел до остановки – весь промок, а остановившись понял, что зуб на зуб не попадает. Замерз.
Под навесом остановки люди были. Трамваи ждали. Этих рогачей, электричеством питающихся. В молчании ждали, каждый в своей задумчивости. Все серьезные. С прямыми спинами.
Один Паша стоял, скукожившись от холода.
Вскоре со спуска показался трамвай. Только этот был не такой, как 1-й, не бывший в употреблении немецкий, этот был еще с тех давних пор, желто-красный, с приятным светом ламп накаливания в салоне, а не тем – бездушным, ртутно-белым, выжигающим радость.
Упав на засаленное место, Паша согнулся комком. Кое как отогрелся. Проверил конспекты в рюкзаке – намокли и вспучились, словно трупы, истекая чернилами.
Вздохнул.
Что-то щелкнуло, лязгнуло, забарабанило и трамвай поехал на мост, в другой мир. Мир пустоты.