Провёл в Лондоне 3 волшебных дня, обойдя пешком десятки километров. Обеды в кафе Prêt a manger (как в Нью-Йорке), чай Earl Grey с молоком, фиш-энд-чипс, Тауэрский мост, Миллениум пир, Боро, улица Туули, Сохо, улица Оксфорд (где один из прохожих смачно толкнул другого проходившего мимо араба и плюнул в его сторону) Лондон Ай (колесо обозрения), Вестминстер, парк Сэйнт-Джеймс, Чайна-таун и Трафальгарская площадь, книжный магазин, где звучала "And I wonder if she thinks of me as she puts two sugars in my tea" — зашазамить её не удалось, зато нашлась в гугл по словам. Рано утром вышел из Хостела и пошёл пешком через все мосты на Темзе. Слышал много польской речи. Биг-Бен тогда был на ремонте. Лондонцы — очень читающие, стильные и не смотрящие в глаза. Погода была примерно как в апреле в Москве — лёгкие пальто, шарфики.

18 марта, рано утром, я возвращался во Внуково. Именно с этого дня, с 00:00 часов, Англию включили в список "опасных стран". Друзья писали, мол, лучше не возвращайся, скоро будет цифровой концлагерь, мол. На вылете местный дедушка 90-а лет, только приехавший из Испании и вылетающий в Ньюкасл, поднял настроение. Он уже лет 30 так живёт: полгода в Испании, полгода на родине. Во Внуково нас встретили люди в костюмах пчеловодов, или охотников за привидениями, нужно было заполнять анкеты, дать нос, чтоб в него залезли, и т.п. С тех пор до самого окончания этого безумия я ездил только по России — на Эльбрус, в Теберду и на Домбай, в Тамбов и Тверскую область — чтоб в нос никто не лез.

Вспоминаю эту поездку в Англию с теплом. В плэйлист добавились чудесные композиции в чисто лондонском стиле — и по языку, и по антуражу, и по стилю.

Но это была лишь первая странность. Блики в лужах отражали не обычные дома и фонари, а искривленные фигуры, черные, безликие. Они стояли на расстоянии, но каждый, кто взглянул бы на них, почувствовал бы ледяной страх в груди. Эти фигуры, облачённые в тьму, казались неподвижными, но с каждым мигом становились всё ближе, даже если никто не двигался. Их лица были пустыми, но когда на них падал свет, в их глазах мелькало нечто древнее, наполняющее душу ужасом.

Телефонные будки, когда-то спасительные, теперь служили капканами. Внутри одной из них было видно силуэт человека, стоящего спиной к окну, голова его была опущена. Но это не был человек. Стекло будки стало покрываться конденсатом, а затем, изнутри, к стеклу протянулась рука, тонкая и неестественно длинная, с когтями, которые медленно оставляли глубокие царапины на стекле. Вдруг дверь будки с грохотом распахнулась, и внутри оказался только холодный туман, поглощающий всё, что могло бы быть внутри.

Автобусы, стоящие вдалеке, начали двигаться, но в их движении была нечеловеческая скорость, непредсказуемость. Они носились по пустым улицам, будто бы охотились за кем-то или чем-то. В их фарах появлялись кроваво-красные всполохи света, которые прорезали мрак. Казалось, что сам город стал участником этого кошмара — его улицы удлинялись и сворачивались, дома меняли свои очертания, превращаясь в нечто гротескное, будто живое, ждущее, когда оно сможет схватить зазевавшегося прохожего.

Из одного из автобусов вырвался звук — жуткий, пронизывающий рёв, как если бы несколько голосов слились в один, вопия в безысходности. Внутри салона мелькнуло нечто, похоже на искривленное существо, которое расплавлялось и искажалось на глазах, сливаясь с тёмными сидениями и окнами, словно автобус был живым, а его пассажиры теперь были его частью.

На одном из перекрёстков, где ещё несколько часов назад стояли лондонцы, улица превратилась в ловушку. Пол затрещал, открыв трещины, откуда выползали когтистые руки. Они тянулись из-под асфальта, хватая воздух и жадно хватаясь за всё, что могли найти. Но на этот раз они были готовы схватить не только воздух. Эти руки были не просто тенями — они были реальными.

Каждый угол, каждый фонарь теперь скрывал под собой нечто отвратительное. Даже свет больше не был спасением. Лампы начинали мерцать, обнажая стоящих вдалеке существ с кривыми силуэтами, чьи тела были составлены из тени, но глаза горели кроваво-красным светом. Существа не двигались быстро — они ждали, когда человек сам подойдёт к ним, ведомый ужасом и отчаянием.

Один из автобусов, казалось, остановился у края моста. Его двери были распахнуты, приглашая. Внутри горел тусклый свет, но за этим светом стояла бездна, и любой, кто войдёт туда, станет её частью. Колёса автобуса не касались дороги, они слегка зависали над ней, словно сама гравитация отказывалась признавать это творение.

И вдруг, тишину нарушил снова звук колоколов Биг-Бена. Он зазвенел, но теперь в его звуке было что-то невыносимо чуждое, словно сам колокол пытался предупредить о конце.